У судьи были реденькие седые волосы, пенсне и глубокие морщины вокруг рта, придававшие его лицу выражение кислого добродушия. Он нетерпеливо постукивал авторучкой по пресс-папье. Свидетели, представленные полицией, говорили путано, с бесконечными околичностями: «Учитывая вышеизложенное...», «Принимая во внимание также и то...». Похоже, судье это действовало на нервы. Он раздраженно прервал одного из свидетелей: «Что вы, собственно, имеете в виду?»
Д. разрешили сесть. Со своего места он никого не видел, кроме нескольких судейских чиновников, адвокатов, полицейских и секретаря суда — все они были ему незнакомы. Но когда в начале судебного заседания он встал, то увидел в зале среди публики немало знакомых лиц: мистера Мукерджи, старого доктора Беллоуза и даже мисс Карпентер. Усаживаясь на скамью подсудимых, он нашел в себе силы страдальчески улыбнуться им. Как все-таки они были озадачены — все, кроме, конечно, мистера Мукерджи, у которого на все случаи жизни были свои особые теории. Д. чувствовал огромную усталость.
Последние тридцать шесть часов казались ему бесконечными. Сначала эта поездка в Лондон в обществе словоохотливого полицейского, который всю ночь не давал ему спать — все приставал с разговорами о каком-то чемпионате по боксу в Альберт-холле, куда он то ли попадет, то ли не попадет... Потом допросы в Скотленд-Ярде. Вначале это его забавляло: так это было не похоже на допросы, через которые он уже прошел у себя на родине, — там показания выбивали дубинкой.
Допрашивали трое. Они сидели или прохаживались по комнате. Все они старательно соблюдали формальности. Время от времени один из них приносил ему на подносе чай и печенье — чай был дешевый, но печенье вполне съедобное. Иногда они угощали его сигаретами, и он ответил той же любезностью. Однако его крепкий черный табак пришелся им не по вкусу, и он усмехнулся про себя, заметив, как они украдкой записали марку сигарет — на всякий случай.
Вероятно, они хотели приписать ему смерть мистера К. Ему показалось, что о других обвинениях они как будто забыли: о так называемом самоубийстве Эльзы, о поддельном паспорте, не говоря уже о взрыве в Бендиче, речь о котором пока не заходила. Потом его спросили, что он сделал с пистолетом. Это был единственный вопрос, связанный с инцидентом в посольстве.
— Я бросил его в Темзу, — ответил он, усмехнувшись.
Они со всей серьезностью настаивали на деталях: казалось, они готовы пригласить водолазов, чтобы проверить его слова.
Он пояснил:
— У какого-то моста... Я все забываю их названия.
Они подробно расспрашивали о вечере на курсах энтернационо, где он был с мистером К. Они нашли человека, который слышал, как мистер К. устроил скандал из-за того, что его преследуют, этого человека звали Хогпит.
— Я не преследовал его, — сказал Д. — Мы расстались на улице, недалеко от курсов.
— Свидетель по имени Фортескью видел вас вместе с какой-то женщиной...
— Я не знаю никакого Фортескью.
Допрос продолжался несколько часов. Один раз зазвонил телефон. Полицейский повернулся к Д. с телефонной трубкой в руке и спросил:
— Вы ведь знаете, что все это сугубо добровольно? Вы можете отказаться отвечать на вопросы без адвоката.
— Мне не нужен адвокат.
— Ему не нужен адвокат, — повторил полицейский в трубку и положил ее.
— Кто это был? — спросил Д.
— Убей бог не знаю... — соврал полицейский. Он налил Д. четвертую чашку чаю и поинтересовался: — Вам сахару сколько? Два куска? Простите, я не помню...
— Мне без сахара.
— Извините, пожалуйста.
В тот же день устроили опознание. Бывший преподаватель средневековой литературы оказался тут не в самом изысканном обществе. Он с некоторой обидой смотрел на небритые физиономии этих странных типов, явно обитавших в Сохо. Они смахивали то ли на сводников, то ли на официантов из каких-нибудь злачных мест. Неужели они считают, что он похож на этих субъектов? Увы, вскоре он убедился, что это так. Полиция еще раз проявила свою честность. Внезапно вошел Фортескью, держа в одной руке зонтик, а в другой котелок. Он прошел вдоль строя собранных здесь прощелыг (держался он неуверенно, как молодой президент перед строем почетного караула) и нерешительно остановился против соседа Д. Этот субъект имел вид отъявленного бандита, готового зарезать человека за пачку сигарет.
— Я думаю... — сказал Фортескью, — нет, возможно, не этот... — Он посмотрел своими светлыми искренними глазами на полицейского и сказал: — Простите, но я, знаете ли, плохо вижу, а тут совсем другая обстановка...
— В каком смысле другая?
— Я хочу сказать, тут все совсем не так, как у Эмили... извините, я хотел сказать, у мисс Глоувер.
— Вы же опознаете не мебель, — сказал полицейский.
— Да, конечно. Но к тому же у человека, которого я видел, был пластырь на лице... а здесь ни у кого...
— Попробуйте представить себе пластырь...
— Да-да, — сказал Фортескью, глядя на щеку Д., — вот у этого шрам... он мог бы...
Следователи вели себя по-джентльменски и не стали цепляться к словам Фортескью. Они увели его и впустили другого свидетеля — человека в широкополой черной шляпе, которого Д., как он смутно припоминал, раньше где-то видел.
— Ну вот, сэр, — сказал ему полицейский, — нет ли здесь человека, который, как вы говорите, был в такси?
Он начал:
— Если бы ваш полицейский обратил внимание на то, что я ему говорил, вместо того чтобы пытаться арестовать того пьяного человека...
— Да, да. Мы допустили ошибку.
— Из-за этой ошибки меня потащили в участок за сопротивление полиции...
Полицейский остановил его:
— В конце концов, сэр, мы извинились перед вами.
— Хорошо, Где ваши люди?
— Вот они.
— Ах, эти... Ну да, конечно. А они здесь добровольно?
— Конечно. Всем им платят. Не считая, разумеется, арестованных.
— Так кто же из них арестован?
— Вот это, сэр, вы и должны нам сообщить.
Человек в шляпе сказал:
— Так-так, — и быстро пошел вдоль шеренги. Он остановился перед тем же бандитского вида типом, что и Фортескью, и твердо сказал: — Вот он.
— Вы уверены, сэр?
— Абсолютно.
— Благодарю вас.
На том опознание было окончено. Против него было выдвинуто достаточно много обвинений, и они были уверены, что у них хватит времени, чтобы доказать хотя бы самое серьезное из них. Ладно, ему уже все равно. Пусть доказывают что хотят. Вернувшись в камеру, Д. быстро заснул. Старые сны обрастали теперь новыми подробностями. Он спорил на берегу реки с какой-то девушкой. Она говорила, что Бернская рукопись относится к значительно более поздней эпохе, чем рукопись из Бодле. Они были отчаянно счастливы; они гуляли вдоль тихого ручья, и он сказал ей: «Роз...» Пахло весной, а на противоположном берегу ручья стояли небоскребы, похожие на обелиски...
Его с трудом растолкал полицейский:
— Вас хочет видеть адвокат, сэр.
Видеть адвоката ему не хотелось. Он слишком устал.
Он сказал:
— Я думаю, что вы не совсем понимаете, в каком я положении. У меня нет денег. Точнее, у меня есть два фунта и обратный билет.
Адвокат оказался ловким молодым человеком со светскими манерами. Он сказал:
— Все в порядке. Сейчас мы готовим защиту. Вас будет защищать сэр Теренс Хиллман. Мы считаем нужным продемонстрировать, что у вас есть друзья и средства.
— Если два фунта вы называете...
— Сейчас не время обсуждать финансовые вопросы, — вставил адвокат. — Уверяю вас, все в порядке.
— Но я все-таки хотел бы знать...
— Мистер Форбс взял на себя все расходы.
— Мистер Форбс!
— А теперь, — продолжал адвокат, — перейдем к делу. У них целая обойма обвинений против вас. С первым мы уже разделались. Мы доказали полиции, что ваш паспорт в полном порядке. Вам повезло, что вы вспомнили о подписанном вами экземпляре книги, который хранится в музее...
Д. стряхнул с себя сон: «Умница. Подумать только, она не забыла про книгу». Он сказал:
— А гибель девочки?
— О, здесь у них не было никаких доказательств. Кстати, управляющая гостиницей во всем призналась. Без сомнения, она психически больна. У нее был припадок истерии. К тому же этот индиец, что живет у нее, ходил по соседям и всех расспрашивал... Давайте лучше подумаем о более серьезных вещах.
— Припадок? Больна? Когда это случилось?
— В субботу вечером. Это было во всех воскресных газетах.
Д. вспомнил, как, проезжая в такси через парк, он видел светящийся стенд с последними новостями, видел даже громадный заголовок «Трагедия в Блумсбери». Если бы он только купил газету, он оставил бы мистера К. в покое и не было бы всех этих неприятностей. Что ж, пусть будет око за око, но похоже, он за одно око потребовал два.
Тем временем защитник продолжал:
— В известном смысле наши шансы — в многочисленности обвинений.
— Но ведь они в первую очередь станут обвинять меня в убийстве.
— Сомневаюсь, чтобы они сейчас могли предъявить такое обвинение.
Тут все становилось чертовски сложным и не очень интересным. Они его поймали, и вряд ли им будет трудно подобрать доказательства. Слава богу, Роз осталась в стороне. Хорошо, что она не пришла навестить его. Он подумал, не случится ли чего, если он пошлет ей записку через адвоката, но потом решил, что у нее достаточно здравого смысла, чтобы держаться подальше от этого дела. Он вспомнил ее слова: «Я не могла бы любить вас мертвого». Сейчас ей ни в коем случае нельзя делать глупостей — от этого зависит его судьба. Эта мысль вызвала в нем какую-то смутную, неясную боль.
В зале суда ее не было. В этом он был уверен — ее бы он, конечно, заметил с первого взгляда. Может быть, тогда он и вел бы себя иначе. Любовь толкает на безумства, перед любимым человеком всегда стараются показать свою храбрость. Если, конечно, любят по-настоящему.
Судьи и пожилой джентльмен с носом, похожим на клюв попугая, устроили настоящий перекрестный допрос полицейскому, который выступал свидетелем. Д. решил, что этот пожилой джентльмен и есть сэр Теренс Хиллман. Разбирательство тянулось бесконечно долго, но кончилось как-то внезапно. Сэр Теренс попросил отсрочить судебное заседание: у его клиента не было времени подготовить свои показания, к тому же в деле обнаружилось много неясностей. Неясностей действительно много, но зачем требовать отсрочки? Это уже было неясно и самому Д. Его еще никто не обвинял в убийстве, и, уж конечно, чем меньше времени у полиции, тем лучше.
Представитель полиции, маленький, нахохленный, похожий на воробья человечек, заявил, что у него нет возражений. Он саркастически ухмыльнулся в сторону королевского адвоката, как будто сейчас он одержал полную победу, причем одержал ее благодаря тупости своего противника. А тот снова встал и потребовал освободить обвиняемого под залог.
Начались продолжительные препирательства. Д. они показались довольно бессмысленными. Он предпочел бы остаться в камере, переселяться в отель ему не хотелось. Да и, кроме того, кто же станет вносить залог за него — не вызывающего доверия иностранца?
Сэр Теренс заявил судье:
— Ваша честь, я возражаю против поведения полиции. Здесь проскользнули какие-то намеки на более серьезные обвинения. Если это действительно так, пусть нам представят эти обвинения, чтобы мы могли на них ответить. А пока что они цепляются за всякие мелочи: хранение огнестрельного оружия, сопротивление при аресте... А на каком основании был произведен арест? На основании ложного обвинения, которое полиция не удосужилась даже как следует проверить?
— Подстрекательство к нарушению общественного порядка! — выкрикнул полицейский.
— Это политика! — отпарировал сэр Теренс. Он повысил голос: — Ваша честь, полиция усвоила себе привычку, от которой, я надеюсь, вы сможете ее отучить. Полицейские стараются засадить человека в тюрьму на основании каких-нибудь ничтожных обвинений, чтобы у них было время представить доказательства более серьезного преступления. И если у них ничего не получается, что ж, арестованного отпускают. О предъявленных ему обвинениях — порой весьма серьезных — речь уже не заходит... А между тем обвиняемый, пока он находится под арестом, лишен возможности представить доказательства...
Перебранка затянулась. Внезапно судья заговорил, нетерпеливо постукивая пером по пресс-папье:
— Я не могу отделаться от впечатления, мистер Фенник, что в доводах сэра Теренса есть некий смысл. Право же, в предъявленных обвинениях нет ничего, что помешало бы мне отпустить обвиняемого под залог. Надеюсь, вы не станете возражать против этого, если залог будет достаточно велик. В конце концов, у вас же его паспорт.
Снова начались споры.
Все это было довольно фантастично — фигурально выражаясь, в кармане у него было два фунта. Говоря же буквально, в его кармане не было ничего — все отобрали при аресте. Судья решил:
— В таком случае я освобождаю обвиняемого из-под ареста сроком на одну неделю под залог в две тысячи фунтов.
Д. не мог удержаться от улыбки: две тысячи фунтов! К нему подошел полицейский и, дотронувшись до его рукава, сказал: «Вам сюда». Он снова оказался в коридоре с кафельными стенами. Там, улыбаясь, его уже ждал защитник:
— Да, сэр Теренс преподнес им сюрприз.
— Надо сказать, для меня это тоже сюрприз, — сказал Д., — у меня нет денег, да и вообще... в тюрьме не так уж плохо.
— Все в порядке, — сказал защитник.
— Так кто же внес залог?
— Мистер Форбс. Он ждет вас на улице.
— И я свободен?
— Как птица. На неделю. Или пока у них не наберется достаточно доказательств для вашего вторичного ареста.
— Не понимаю, зачем так тревожиться из-за меня?
— Мистер Форбс — ваш друг, — сказал защитник.
Д. вышел на улицу. Мистер Форбс в шикарных брюках-гольф беспокойно расхаживал вокруг своего «паккарда». Они с каким-то смущением переглянулись и даже не пожали друг другу руки. Д. сказал:
— Итак, я должен поблагодарить вас за то, что вы дали мне возможность воспользоваться услугами сэра Теренса и внесли залог. Право, не стоило так беспокоиться.
— Хорошо, хорошо, — сказал мистер Форбс. Он бросил на Д. долгий тоскливый взгляд, словно хотел прочитать на его лице ответ на какой-то мучивший его вопрос. Он сказал: — Садитесь рядом со мной. Шофера я оставил дома.
— Придется поискать какое-нибудь место, где я мог бы переночевать. Но раньше надо зайти в полицию, забрать деньги.
— А, бросьте... сейчас не до этого.
Они сели в «паккард», и мистер Форбс завел мотор. Он сказал:
— Я плохо вижу. Что там показывает указатель бензина?
— Полный бак.
— Прекрасно.
— Куда мы отправляемся?
— Если не возражаете, заедем на минутку в Шепердс-маркет.
Всю дорогу они ехали молча, через Стрэнд, вокруг Трафальгар-сквер, по Пикадилли, пока не подъехали к небольшому дому. Мистер Форбс дважды просигналил, глядя в окно над рыбной лавкой. Он сказал извиняющимся тоном:
— Одну минутку.
В окне показалось пухленькое, смазливое личико молодой женщины. Она вяло улыбнулась и помахала рукой.
— Одну минуту, — повторил мистер Форбс и исчез в подъезде.
По улице лениво шел большой кот. Обнаружив на решетке водостока рыбью голову, он брезгливо понюхал ее и отвернулся.
Мистер Форбс вышел, сел за руль и, включив мотор, украдкой взглянул на Д.
— Понимаете, она неплохая девушка.
— В самом деле?
— Похоже, она всерьез привязалась ко мне.
— Неудивительно.
Они ехали по Найтсбриджу. Форбс сказал:
— Вы иностранец. Вам, возможно, покажется странным, что я содержу Салли и в то же время... люблю Роз.
— Да какая вам разница, что я об этом думаю.
— Мужчина должен как-то устраивать свою жизнь, а у меня все не складывалось...
— Ясное дело, — сказал Д. и подумал: «Кажется, я усваиваю лексикон Джорджа Джарвиса».
— Кроме того, это полезно для дела, — сказал мистер Форбс.
— Еще бы.
— Вот сегодня, например. Она готова будет подтвердить под присягой, что я провел с ней весь день, если это понадобится.
— Зачем же это может понадобиться?
Они молча ехали по Хаммерсмит. Лишь когда машина выехала на Уэстерн-авеню, мистер Форбс заговорил снова:
— Вы, наверное, несколько озадачены?
— Немножко.
— Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что вам придется покинуть нас, прежде чем полиция сможет доказать, что вы причастны к этой злополучной истории. Если они найдут пистолет...
— Не думаю, что они его найдут.
— Нельзя рисковать. Вы же знаете: попали вы в него или нет, юридически — это убийство. Они вас не повесят, но, уж поверьте мне, лет пятнадцать вы получите.
— Может, и так. Но вы забываете про залог.
— Это уж мое дело. Вы должны уехать сегодня вечером. Поедете грузовым пароходом. Особого комфорта там не будет, но на нем вы сможете добраться к себе на родину. Возможно, по дороге вас будут бомбить... Но вас этим не удивишь... — В голосе его послышалась какая-то дрожь. Д. обернулся и кинул на своего спутника быстрый взгляд. Перед глазами его мелькнул яркий — пожалуй, даже слишком яркий — галстук, характерный еврейский профиль... и заплаканные черные глаза. Форбс плакал. Они ехали по Уэстерн-авеню, и этот солидный немолодой человек, сидящий за рулем автомобиля, плакал.
Форбс сказал:
— Все готово. Вас отвезут, когда мы утрясем все таможенные формальности.
— Очень любезно с вашей стороны... Вы для меня столько сделали.
— Я это делаю не для вас. Роз просила меня сделать все, что я смогу.
Значит, он плакал от любви... Они повернули к югу. Резко, как будто его в чем-то обвинили, мистер Форбс сказал:
— Я, конечно, поставил свои условия.
— Какие?
— Чтобы она не виделась с вами. Я не разрешил ей пойти в суд.
— И она обещала выйти за вас замуж, несмотря на Салли?
— Да. Откуда вы знаете, что Роз известно про Салли?
— Она мне говорила.
«Ну, вот так-то оно лучше, — подумал он. — Какой из меня влюбленный? А к Фурту она понемногу привыкнет. В доброе старое время редко кто женился по любви. Чаще это бывало похоже на сделку — заключали брачный контракт. Это тоже сделка. И незачем мучиться. Я должен радоваться — радоваться, что могу снова вернуться к могиле жены, не изменив ей».
Мистер Форбс сказал:
— Я высажу вас у отеля в Саут-Кроле. Там вас посадят на катер. Вы никому не броситесь в глаза, это курорт, и даже сейчас там полно приезжих. Климат там хороший.
Они погрузились в угрюмое молчание — жених и любовник, если считать его любовником... Было уже часа три, они ехали по пустынным равнинам Дорсета, когда мистер Форбс сказал:
— Знаете, а вы в общем-то кое-чего добились. Как вы думаете, у вас будут неприятности, когда вы вернетесь?
— Скорее всего.
— Но этот взрыв в Бендиче... Ведь вы же взорвали контракт! Л. ничего не получит. К тому же, эта история с К....
— Я ничего не понимаю.
— Вы не получили уголь, но и Л. его тоже не получит. Сегодня рано утром мы устроили совещание и расторгли контракт. Риск слишком велик.
— Какой риск?
— Мы откроем шахты, а тут вмешается правительство... Вы не могли бы провернуть это дело лучше, даже если бы купили первую полосу в «Дейли мейл». Кстати, все это попало в газеты: политический бандитизм... гражданская война перекинулась в Англию... и прочее в том же роде. Вот и решай тут: подавать ли на газету в суд за клевету или проще — расторгнуть контракт и заявить, что мы его подписали в полной уверенности, что уголь предназначается для Голландии. И мы решили расторгнуть контракт.
Итак, он победил — по крайней мере наполовину. А значит, к стенке его не поставят, расчеты с жизнью откладываются — теперь она во власти вражеских бомб... С гребня холма открылось море. Он не видел его с того вечера в Дувре, когда сошел на английский берег. Тогда над морем стоял туман и громко кричали чайки. Справа показалась вереница вилл. «Саут-Крол», — сказал мистер Форбс. Нигде на огромном сером фоне моря не было видно ни огонька.
— Темнеет, — сказал мистер Форбс с некоторым беспокойством.
— И куда мне теперь идти?
— Видите вон тот отель в двух милях отсюда?
Машина покатила под гору. Отель был похож на нечто среднее между деревней и аэропортом: вокруг сияющей огнями центральной башни кольцами расположились отделанные хромированной сталью новенькие коттеджи, за ними тянулось поле и дальше снова коттеджи.
— Все это называется «Лидо». Новое слово в гостиничном бизнесе. Тысяча комнат, спортивные площадки, плавательные бассейны.
— И море с подогревом?
— Нет, море подогревать мы пока не научились. — Мистер Форбс вошел во вкус. — Я купил этот отель и теперь занялся его рекламой. «Морской круиз на суше. Игры, концерты. Спортивный зал. Наличие обручальных колец у молодых людей не проверяется». И главное, вы на море, но не укачивает. И дешево. — Он выпалил все это с воодушевлением и добавил: — Салли очень интересуется такими вещами. Знаете, она здорово разбирается в спорте.
— А вы, похоже, очень увлеклись этим делом?
— Верно. Иногда мне хочется плюнуть на все и заняться только этим отелем. Должно же у человека быть что-нибудь для души. Но я тут привез одного парня, он большой спец по гостиницам. Если он согласится, я назначу его управляющим и положу ему полторы тысячи фунтов в год. Мы хотим превратить «Лидо» в круглогодичный курорт. Сейчас как раз начинается рождественский сезон.
Мистер Форбс затормозил и дал последние наставления:
— На ночь вам оставили комнату. Вы будете не первым, кто исчезнет, не оплатив счета. Мы, конечно, сообщим полиции. Я надеюсь, вы не будете возражать, если в списке ваших прегрешений появится еще один пункт. Ваш номер 105-С.
— Звучит как номер тюремной камеры.
Мистер Форбс сделал вид, что не понял шутки.
— За вами придут в номер. По-моему, все должно сойти гладко. Дальше я не поеду. Ключ у дежурного.
Д. сказал:
— Я понимаю, что незачем благодарить вас, но все равно... — Он стоял около «паккарда» и никак не мог найти нужных слов. Он сказал: — Передайте привет Роз, хорошо? И поздравьте ее от меня. От всей души... — Он запнулся.
На лице Форбса Д. прочел ненависть. Горько, должно быть, когда соглашаются стать твоей женой на таких унизительных условиях — обычно приданое достается жениху. Д. сказал:
— Она поступила как настоящий друг.
Форбс нажал на стартер и рванул машину с места. Д. смотрел, как удаляются красные габаритные огни его автомобиля — в темноте они были похожи на глаза какого-то диковинного существа. «Нет, это не ненависть, — подумал Д., — это настоящее горе». Д. повернулся и зашагал к центральному входу, над которым возвышалась неоновая арка. Посреди арки сверкал огромный рождественский пудинг, сделанный из множества светящихся лампочек, но сами ворота были еще даже не покрашены и имели поэтому мрачный вид.
Дежурный администратор помещался в небольшом домике прямо около входа.
— Да, да, комната вам заказана мистер... — он взглянул на бланк, — Дэвис. Когда прибудет ваш багаж?
— От Саут-Крола я прошелся пешком. Багаж привезут потом.
— Может быть, лучше позвонить на станцию?
— Стоит ли их торопить? К обеду, наверное, переодеваться необязательно.
— Разумеется. У нас тут полная свобода. Тренер вам не нужен?
— Я хотел бы денек просто подышать свежим воздухом.
Он шел вдоль коттеджей с плоскими крышами — на них можно было принимать солнечные ванны. Мужчины в шортах, с посиневшими от холода ногами, резво гонялись друг за другом. Девушка в пижаме кричала какому-то лысому толстяку:
— Лапочка, не знаешь — они набрали баскетбольную команду?
Номер 105-С походил на каюту. Вместо окна тут был иллюминатор, а умывальник имел откидную раковину, прижатую к стене — для экономии места. Не хватало только запаха машинного масла и гудения двигателей. Он вздохнул: Англия, наверно, навсегда сохранит свои причуды — причуды страны, давно забывшей, что такое гражданские войны.
В «Лидо» было шумно: раздавался чей-то заливистый смех (смеяться полезно для здоровья). В нескольких коттеджах гремело радио. Перегородки были тонкие, и Д. казалось, что в соседней комнате кто-то, развлекаясь, швыряет в них ботинки. В комнате было слишком жарко — как в настоящей каюте. Д. открыл окно, и в ту же минуту над подоконником появилась голова:
— Хэлло!
— Да? — устало спросил Д., даже не вставая с кровати. Вряд ли это за ним. — Вы ко мне?
— О, простите. Я думал, это комната Бегемота.
— В чем дело, Кабан? — откликнулся женский голос.
Голова исчезла. За окном послышался шепот: «Это какой-то иностранец». — «Дай-ка я погляжу». — «Не валяй дурака. Неприлично же». — «Чего тут неприличного?» Носатая девица со взбитыми волосами всунула в окно голову, хихикнула и исчезла. И снова чей-то голос: «А вот и Бегемот. Где ты шлялся?»
Д. лежал на кровати и думал о Форбсе, который сейчас возвращался в Лондон. Интересно, куда он поедет в первую очередь — к Роз или к Салли? Где-то пробили часы. Итак, его миссия окончена, и чем раньше он вернется на родину, тем лучше. Он постарается забыть эту нелепую и смешную сцену — они стоят на платформе, вокруг густой туман... и она, размахнувшись, кидает в этот туман кусок булки... Он задремал и проснулся через полчаса. Сколько еще ждать? Он выглянул в окно: за цепочкой огней не было ничего, лишь ночь и протяжные вздохи моря. И ни огонька — похоже, поблизости не стояло на якоре ни одно судно.
Он открыл дверь. Коридоров не было. Каждая комната выходила на открытую веранду. Главное здание гостиницы вырисовывалось в тумане, как капитанский мостик. Луна мчалась по покрытому мраморными прожилками небу. Казалось, ветер и море были тут, совсем рядом... Как это непривычно — стоять и знать, что никто тебя не ловит: в первый раз после того, как он сошел на берег, он чувствовал себя в полной безопасности.
Он быстро шел, вдыхая прохладный вечерний воздух, вдоль веранды мимо маленьких душных комнат. Оттуда доносилась музыка. Люксембург, Штуттгарт, Хильверсум — приемник орал в каждом номере. Варшава была почти не слышна — мешали помехи. Из Лондона передавали беседу политических обозревателей о положении в Индокитае. Клуб помещался в главной башне. Он поднялся по широким ступеням, покрытым резиновым ковриком, и открыл стеклянную дверь. Небольшие столики, кресла, автоматы для продажи сигарет и молочный бар у входа. На столе лежали вечерние газеты. Рядом — блюдо с мелочью. Тут действовала система доверия. В углу группа мужчин потягивала виски, оттуда раздавался оглушительный хохот. Кроме них, в этом аквариуме никого не было. Д. вдруг сообразил, что у него нет ни пенни. Мистер Форбс не дал ему даже возможности забрать в полиции те два фунта. Будет весьма нескладно, если он не попадет на судно... Он взглянул на стопку газет и подумал: ко всем его преступлениям вполне можно добавить еще и мелкое воровство. Он небрежно подошел и взял газету.
Знакомый голос произнес:
— Отличный трюк! Браво!
Все-таки господа бога, подумал он, правильнее всего изображать в виде карточного джокера. Надо было проделать весь этот страшный путь, чтобы в самом конце снова встретиться с капитаном Кэрри. Он вспомнил, что мистер Форбс говорил ему про какого-то человека — большого специалиста по части гостиниц... Что ж, не самый подходящий момент, чтобы обменяться дружескими приветствиями. Он раскрыл газету и спрятался за ней. Чей-то голос сладко пропел у него над ухом:
— Простите, сэр, по-моему, вы забыли положить монетку?
Для верности система доверия дополнялась официантом, который следил за блюдом с мелочью. Пришлось ответить:
— Простите, у меня нет мелочи.
— О, я вам дам сдачи, сэр.
Д. сидел спиной к шумной компании, разместившейся в углу, но ему показалось, что смех прекратился. Он сказал, засунув руку в карман:
— Кажется, я оставил деньги в другом костюме. Заплачу позже.
— Какая у вас комната, сэр?
— 105-С.
Голос капитана Кэрри выкрикнул:
— Ого, черт меня побери!
Пытаться улизнуть было бессмысленно. Кроме того, ведь за него внесен залог. К своему удивлению, он увидел, что Кэрри тоже в шортах. Очевидно, он поддерживал местный стиль. Д. сказал:
— Не ожидал вас здесь встретить.
— Еще бы, — сказал капитан Кэрри.
— Я думаю, мы увидимся за обедом. — И, прихватив с собой газету, он направился к выходу.
Капитан Кэрри встал:
— Прошу вас остаться.
— В чем дело?
— Ребята, это тот самый тип, о котором я вам говорил.
Две круглые немолодые физиономии, раскрасневшиеся от виски, смотрели на него с благоговейным ужасом.
— Не может быть!
— Точно!
— Черт побери, наверняка он спер газету, — сказал один из них.
— С такого все, что угодно, станется, — прибавил капитан Кэрри.
— Будьте любезны, — сказал Д., — дать мне дорогу. Я хочу пойти к себе в комнату.
— Скажите пожалуйста! — возмутился капитан Кэрри.
Один из его спутников робко сказал:
— Осторожнее, старина. У него может быть пистолет.
Д. сказал:
— Я не совсем понимаю, джентльмены, в чем дело. Я не скрываюсь от правосудия. Я отпущен под залог, и закон не запрещает мне проводить время там, где мне вздумается.
— Лихо излагает, — бросил один из них.
— Не заговаривайте нам зубы, — отрезал капитан Кэрри. — Вы ухлопали своего дружка. Вы, наверное, думали, что смоетесь отсюда, но вам не обдурить Скотленд-Ярд. Это лучшая полиция в мире.
— Не понимаю.
— Газеты надо читать... Выдан ордер на ваш арест... Вот смотрите: «В последний час...» Вас ищет полиция. За убийство.
Д. посмотрел в газету. Сэру Теренсу Хиллману не удалось надолго оттянуть дело. Полиция, видимо, спохватилась, как только он вышел из здания суда. Его искали, и капитан Кэрри блестяще завершил охоту. Он знал цену своей удачи! Убийство — это не кража автомобиля. Он соблюдал английскую традицию — обращаться с осужденными мягко, включая завтрак перед казнью. Капитан Кэрри сказал:
— Теперь нас трое против одного. Спокойно. Незачем устраивать скандал.
Д. сказал:
— Дайте мне сигарету.
— Да ради бога. Берите хоть всю пачку, — и, подозвав официанта, капитан Кэрри продолжал, не меняя тона: — Позвоните в Саут-Крол, в полицию, и скажите, что он у нас.
— А вы пока присаживайтесь, — сказал один из его спутников. Они были смущены — стояли между ним и дверью в явной нерешительности: скрутить ли ему руки, но тогда получится скандал, а тут все-таки общественное место...
Когда Д. сел, они с облегчением вздохнули и придвинулись к нему.
— Послушай, Кэрри, — сказал один из них, — я думаю, ничего не случится, если дать этому парню выпить. — Потом добавил, и напрасно, как показалось Д.: — Вряд ли ему удастся выпить еще раз.
— Что вы пьете? — спросил капитан Кэрри.
— Я предпочитаю виски с содовой.
— Шотландское?
— Пожалуй.
Когда официант вернулся, Кэрри сказал:
— Шотландское виски. Кстати, вы позвонили, куда я просил?
— Да, сэр. Они сказали, что будут через пять минут и чтоб вы не спускали с него глаз.
— Мы сами не дураки.
Д. сказал:
— Я полагал, что в Англии людей считают невиновными, пока не докажут их вину.
— Да, — сказал Кэрри, — это верно. Но полиция не станет выдавать ордера на арест, пока у нее не будет серьезных доказательств.
— То есть?
— Конечно, — сказал капитан Кэрри, наливая из сифона в стакан содовую воду, — вы, иностранцы, всегда допускаете одну и ту же ошибку. Вы там у себя убиваете друг друга почем зря — и никого это не волнует, но в Англии это не пройдет. Тут за такие дела приходится отвечать.
— Ты помнишь Блу? — спросил Кэрри один из его приятелей.
— Тони Блу?
— Вот именно. Того самого, который так скверно сыграл тогда в матче Лансинг—Брайтон.
— Ну и что, при чем тут Блу?
— А вот при чем. Он однажды поехал в Румынию и видел, как кто-то прямо на улице стрелял в полицейского. Он даже рассказывал...
— Блу — трепло.
Д. сказал:
— Вы не возражаете, если я схожу к себе в комнату за вещами? Один из вас мог бы пойти со мной. — Д. подумал, что, вернувшись к себе в комнату, он сможет хоть как-то попытаться сбежать на пароход с присланными за ним людьми. Здесь же, в клубе, они его просто не найдут.
— Лучше обождать полицию, — сказал приятель Блу, — не надо рисковать.
— Выстрелит и убежит...
— Далеко я не убегу, — сказал Д. — Это же остров.
— Не будем рисковать, — сказал Кэрри.
За ним, наверное, уже пришли и обнаружили, что в номере никого нет.
Кэрри сказал:
— Ребята, вы подождите минутку за дверью, а я тут с ним кое о чем поговорю.
— Смотри, старина.
Кэрри перегнулся через подлокотник своего кресла и тихо сказал:
— Послушайте, вы джентльмен, не так ли?
— Я не уверен... Это ведь чисто английское понятие.
— Я хочу сказать... Вы ведь не расскажете им больше, чем нужно? Незачем впутывать в такие дела приличную девушку.
— Я не совсем улавливаю...
— Видите ли, в газетах была напечатана эта история, как какой-то Форестер застал вас с женщиной...
— Фортескью — так его называли газеты. Я читал.
— Вот-вот. Так он...
— Насколько я понимаю, эта женщина, хотя, конечно, я о ней ничего не знаю, — обыкновенная проститутка.
— Вот-вот, — сказал Кэрри, — это я и хотел от вас услышать. — Он крикнул: — Все в порядке, ребята. Ну, что, еще по одной?
Приятель Блу сказал:
— Я угощаю.
— Нет, ты ставил прошлый раз, сейчас моя очередь.
— Бросим монетку.
Пока они спорили, Д. смотрел на стеклянную дверь, которую они загораживали своими плечами. У входа горели яркие фонари, заливая светом газон перед дверью, а дальше стояла тьма. Отель выставлял себя на обозрение миру, но сам мир оставался невидимым. А где-то там, в темноте, шло судно. Оно отправлялось к нему на родину. Вот когда он по-настоящему пожалел, что отдал в Бендиче свой пистолет: ребятишки неплохо сделали то, что нужно, а все-таки один патрон прекратил бы сейчас этот запутанный и скучный спор.
Появилась стайка девиц. Они принесли с собой в жарко натопленный зал холодный воздух зимней ночи. Девицы вели себя шумно, были ярко накрашены, но держались несколько неуверенно: они явно старались походить на юных леди из высшего общества, к каковому, увы, не принадлежали. Они громко и радостно загалдели:
— Хэлло, вот и наш капитан Красавчик!
Кэрри покраснел до самого воротника. Он сказал:
— Рад вас видеть, девочки. Выпейте где-нибудь в другом месте. У нас тут мужской разговор.
— Как это понять, Красавчик?
— Да тут такое дело...
— Понятно, анекдотики похабные.
— Нет, девочки. Тут дело посерьезней.
— Почему они зовут вас Красавчиком? — спросил Д.
Кэрри снова залился румянцем.
— Представьте нас этому очаровательному иностранцу, — не унималась толстая девица.
— Я сказал: успокойтесь. Ничего не выйдет.
Два человека в макинтошах распахнули дверь и заглянули в клуб. Один из них сказал:
— Кого здесь зовут Д.?
Капитан Кэрри сказал:
— Слава богу. Вы из полиции?
Они взглянули на него, и один из них сказал:
— Да.
— Вот ваш подопечный.
— Вы Д.?
— Да. — Д. встал.
— У нас ордер на ваш арест по обвинению в...
— Не продолжайте, — сказал Д. — Я знаю, в чем меня обвиняют.
— Предупреждаем, — все, что вы сейчас скажете...
— Да, да, это мне известно. Пойдемте, — и, повернувшись к девушкам, которые стояли, раскрыв от изумления рты, добавил: — Теперь Красавчик к вашим услугам.
— Сюда, — сказал полицейский, — машина ждет у ворот.
— Наручники наденете?
— Не думаю, чтобы в этом была необходимость. — Полицейский, улыбнувшись, подтолкнул его к дверям. — Быстрее.
Второй полицейский незаметно взял его под руку. Они вполне могли бы сойти за дружескую компанию, возвращающуюся после вечеринки.
Тактичная Англия, подумал Д., все боятся скандала.
Они вышли на улицу; ночная темнота обступила их со всех сторон. Огни этого фантастического отеля — последнего увлечения мистера Форбса затмевали собой звезды.
Где-то далеко в море мерцал огонек. Смешно, если это тот самый корабль, на котором он должен был уехать. Уехать из этой страны, освободив ее от заразы, которую привез в себе, избавить друзей от неудобств, от опасности разоблачения, постоянной необходимости держать язык за зубами. И что скажет за утренним кофе мистер Форбс, прочитав в газете, что его поймали.
— Быстрее, — снова подтолкнул его один из полицейских, — у нас мало времени.
Они вывели его через неоновую арку, махнув рукой портье. А все-таки одним грехом в его черном списке будет меньше: теперь они не смогут, по крайней мере, сказать, что он не уплатил по счету. Машина стояла поодаль от ворот, у бордюра газона, с предусмотрительно выключенными фарами — нет нужды компрометировать отель и выставлять перед всеми полицейскую машину. В этой стране всегда охраняют спокойствие налогоплательщика. За рулем сидел третий. Как только они подошли, он включил мотор и фары. Д. сел на заднее сиденье между обоими полицейскими. Они выехали на дорогу к Саут-Кролу.
Один из тех, кто был сзади, вытащил платок и принялся вытирать лоб.
— Черт возьми, — пробормотал он.
Внезапно они свернули с шоссе. Тот же человек объяснил:
— Когда мне сказали, что вас стерегут, у меня подкосились ноги.
— Вы не из полиции? — Он даже не почувствовал радости: опять все сначала.
— Да какая там полиция! Задали вы нам задачу: ну, думаю, сейчас потребует ордер. Вот это была бы петрушка...
— А ведь они ожидали полицейский патруль.
— А ну-ка, Джо, поднажми.
Машину затрясло на ухабах. Шум моря нарастал: где-то совсем рядом разбивался о камни прибой.
— Вы хорошо переносите качку? — спросил второй сосед.
— Сносно.
— Вот и прекрасно. Ночь бурная, а в заливе будет еще хуже.
Машина остановилась. Свет фар освещал каменистую тропинку и исчезал в пустоте — дальше был обрыв. Они вышли на край невысокого утеса.
— Быстрее, — опять сказал один из них. — Нам нужно поторапливаться. Теперь на счету каждая минута.
— Но ведь они в море могут нас задержать.
— Ну, пошлют пару радиограмм вдогонку. А мы ответим, что в глаза вас не видели. Вряд ли они отправят за вами крейсер. Велика честь!
Они осторожно спустились с утеса. Внизу на цепи плясала моторная лодка.
— А как же машина? — спросил Д.
— Бог с ней.
— Но ведь они могут выяснить, кому она принадлежит?
— Пусть отыщут магазин, где мы ее сегодня утром купили за двадцать фунтов. И конфискуют, если она им понравится. Ни за что больше не сяду в такой драндулет, даже за миллион.
Вот так. Миллион не миллион, но кое-что они на него потратили. Мистеру Форбсу, по крайней мере, пришлось раскошелиться. Лодка отошла от берега, и ее тут же стало трепать. Волны бросались на нее то справа, то слева. Иногда наступало короткое затишье, и потом опять начиналась качка. А потом снова затишье. У Д. не было ни времени, ни возможности оглянуться на берег, и только один раз, когда волна подняла их, казалось, на крышу мира, он увидел, как под тусклой луной вспыхнули огни отеля.
Больше часа добирались они до грязного суденышка водоизмещением примерно в три тысячи тонн под датским флагом. Д. подняли на палубу лебедкой и тут же отвели в каюту. Моряк в старом свитере и грязных серых брюках предупредил:
— Посидите внизу часок-полтора. Так будет лучше.
Каютка была крохотная, рядом с машинным отделением. Кто-то догадался принести пару старых брюк и непромокаемый плащ: на Д. и нитки сухой не было. Иллюминатор был плотно закрыт, по железной переборке бегали тараканы. «Ну вот, — подумал Д., — почти дома. И, кажется, в безопасности. Если вообще существует на свете безопасность». Ведь он удалялся от одной опасности, но приближался к другой. Он присел на край койки: голова кружилась. В конце концов, подумал он, годы уже не те. Он не годится для такой жизни. Ему вспомнился мистер К., который так мечтал о тихой жизни в университете подальше от фронта. Что ж, по крайней мере, одна его мечта сбылась — он не умер в своем крохотном классе на курсах энтернационо, в присутствии какого-нибудь мистера Ли, которого возмутил бы перерыв в заранее оплаченном уроке. Другое дело — Эльза. Но и для нее самое страшное позади, во всяком случае все дурное, что могло бы с ней случиться, ее уже не коснется. Мертвым можно только позавидовать. А вот живые страдают от одиночества и недоверия. От недоверия и одиночества... Он встал и вышел на палубу — ему хотелось на воздух.
Палуба была открытая, и ветер швырнул ему в губы пригоршню колючих брызг. Он облокотился о поручни. Белые гребни волн вздымались на мгновение перед носом судна и уносились куда-то в невидимую бездну. Вдали мигал огонек — Лэндс-Энд? Нет, так далеко от Лондона они еще не могли уйти. Мистер Форбс едет по темной ночной дороге, и его ждет Роз. Или Салли?
Внезапно он услышал знакомый голос:
— Это Плимут.
Он не обернулся. Он боялся. Сердце у него заколотилось как у мальчишки. Он сказал:
— А мистер Форбс?..
— Фурт, — сказала она, — отверг меня.
Так вот они — его слезы и этот полный ненависти взгляд.
— Он сентиментален, — сказала она, — и предпочел красивый жест. Бедный Фурт.
Одной фразой она покончила с ним, и он удалялся от них в соленую и рокочущую темноту со скоростью десять узлов.
Д. сказал:
— Я старик.
— Если уж мне это все равно, — сказала она, — какая вам-то разница? Вы живы, для меня это главное. Это вы умеете сохранять верность тем, кто в могиле, а я не умею любить мертвых и не буду.
Он быстро взглянул на нее. Ее волосы намокли и висели влажными прядями. Она выглядела старше, чем раньше, — старше и проще. Как будто она хотела убедить его, что отныне весь блеск ее молодости не имеет никакого значения. Она сказала:
— Когда ты умрешь, она снова получит тебя. Тогда я не смогу с ней соперничать.
Последний огонек потерялся за кормой. Теперь впереди были только волны, долгий путь и темнота. Она сказала:
— Ты можешь очень скоро погибнуть, я знаю, но сейчас...