- И у меня - десять, - сказала Лиза. - Поход в кино отменяется.
Беляеву стало неловко, хотя Лиза сгладила эту неловкость. Сегодня Беляев сидел дома и мама не оставила ему полтинник. В обычные дни, когда он уходил в институт, мама выдавала ему этот полтинник на день, а сегодня он оставался дома готовиться к экзамену, так что полтинника не полагалось.
- Тогда пойдем в кассу хоть поцелуемся, - засмеялась Лиза.
Они вошли в кассы "Урана", потолкались немного у сводной афиши и поцеловались, игнорируя устремленные на них взгляды.
- Что остается бедным студентам - только поцелуи, - сказал Беляев на улице.
Засигналила какая-то машина, Беляев оглянулся и увидел приближающееся такси с зеленым фонарем, а за рулем - Лева Комаров. Комаров махнул рукой вперед, показывая, что за перекрестком остановится и чтобы Беляев с Лизой шли туда.
- Левка! - воскликнула Лиза.
- Ас! - воскликнул Беляев.
Он схватил Лизу за руку и они побежали к машине.
Комаров поспешно открыл дверь и крикнул, чтобы они скорее садились, потому что сзади уже сигналили другие водители. Беляев с Лизой влетели на заднее сиденье, с необычайной радостью откинулись к спинке и затихли, наблюдая, как Комаров резво тронул и уверенно повел машину.
- Смотрю - идете! - крикнул Комаров, переключая скорость.
- Идем! - ответил Беляев.
- Думаю, сейчас я их! - продолжал кричать Комаров, хотя и так его было слышно.
- Удачно ты нас, - сказала Лиза.
- Еще бы... Вы что думаете, я это так... сижу себе балбесом за рулем и ничего не вижу... А я все вижу! Это механик, старая вобла, сажать за руль все меня не хотел: восемнадцати нет, восемнадцати нет! Заладил, как попугай... Я с какого года, говорю, с сорок шестого, говорю. Ну? - говорит. Что, ну? Сложи и отними. Сколько будет? Что, сколько, спрашивает? Говорю ему: от шестьдесят четвертого отними сорок шестой? Ну?.. - говорит. Потом отнял. А у меня по паспорту второго января день рождения! - Комаров шмыгнул носом и повернул направо. - Вот, вторую ездку по городу самостоятельно делаю. А то все в яме слесарил.
Беляев с Лизой переглянулись, склонились друг к другу и поцеловались.
- Целуйтесь, целуйтесь, - сказал Комаров. - Я не смотрю. Светку хотел покатать, да ее дома нету... Вот так вот!
Беляев сказал:
- Куда ты нас?
- До трех вокзалов и обратно, - ответил Комаров. - Механик сказал, что план мой ему не нужен. Езжай, мол, осваивать Москву. Ну, я и осваиваю. Сначала слесарей за водкой возил. Потом одну бабку от "Детского мира" в Измайлово. Вы третьи пассажиры. А в первый день час только проездил и стартер накрылся. От забора машину дали. Вся сыплется.
- А вроде бы ничего едет, - неуверенно сказала Лиза.
Беляев, поглядывая в окна по сторонам, зевнул. Лиза склонила голову к нему на плечо. Пошел снег, да такой сильный, что сразу потемнело. Зажглись уличные фонари, снег сдувало с крыш и крутило белыми воронками над мостовой, и воронки эти походили на космические туманности. Беляеву подумалось, что все живое вышло из этих туманностей, и живет в туманных предчувствиях радостей земных, уносясь в мыслях в прошлое, более или менее понятное и определенное в отличие от невнятного будущего.
И казалось Беляеву, что он спрятался от космических туманностей в темном коробке машины, отгородился от мира и летит в этой отгороженности в иные миры.
Насадить сад на земле в метели.
Черная коробка, черные окна, черный воздух и только изредка мелькают в этой черноте светлячки фонарей.
- Хорошо летим? - смеясь, спросил Комаров и дьявольски сверкнул очками, которые сползли на самый кончик его покрасневшего носа.
Окно с его стороны было приоткрыто, он любил ездить с ветерком.
Засвистели тормоза, машина прошла юзом поворот, Комаров успел выкрутить колеса в сторону начавшегося заноса, выровнял ее, дал газу и полетел по темному переулку. Еще один поворот, свет ударил в глаза и тут же исчез, Комаров увернулся от встречной машины.
- Ты же хотел до трех вокзалов? - спросил Беляев, ежась от быстрой и страшной езды.
- Сиди! Покатаю хоть!
Правая сторона улицы была освещена фонарями, под которыми все так же крутило, закручивало снег и швыряло его в темноту, как бесполезные драгоценности.
И опять нырнули в темный переулок. Необъятна и загадочна Москва в древней паутине своих улочек и переулков. Из черноты вспыхивают фонари, выхватывающие угол желто-белого особняка, фасад церкви, чугунную витиеватую решетку, арку двора... Дух захватывает от стремительной разновысокой красоты, но какая-то звенящая грусть возникает в сердце, что так быстро она уносится назад, не успеваешь как следует разглядеть, оборачиваешься исчезла, но новая красота уже перекрывает прежнюю.
Еще один поворот и машина тормозит у знакомого дома. В нем живет Толя Пожаров. Посвистывает ветер, горит фонарь у подъезда.
- Прихватим, покатаем! - восклицает Комаров и дует на стекла очков, затем протирает их платком.
Лиза смеется и чмокает Беляева в щеку. Они входят в подъезд, и он им кажется очень чистым, чего раньше они не замечали. И очень много свету. Старинная мраморная лестница сверкает белизной, поручень перил отполирован и покрыт лаком, стены выкрашены в красные и синие тона.
- Когда же они тут успели ремонт сделать? - удивляется Комаров и идет по лестнице осторожно, как на прием к высокому начальству.
Все же на одной ступеньке Беляев замечает окурок, в самом уголке, у стены. Он нагибается и, как щепетильная хозяйка, поднимает его и даже дует на него, но пыли на окурке нет. Да это не окурок, а почти что целая сигарета с длинным и почему-то красным фильтром. На белой папиросной бумажке золотой вязью выведено название. Беляев пытается прочитать, но никак не может разобрать эту золотистую вязь.
- Это же по-арабски, - бросив взгляд на сигарету, говорит Комаров и добавляет: - "Вавилон"!
- Что, так сигареты называются? - спросила Лиза, извлекла из кармана губную помаду и принялась красить губы в ярко-красный цвет.
- Первый раз слышу, - сказал Беляев, удивляясь тому, что делает Лиза. Что еще за "Вавилон"?
Лиза убирает помаду и говорит со смехом:
- Чудак. Это же дипломатический дом. Тут все что угодно может быть.
Беляев знает и помнит, что Пожаров - сын дипломата, но о таких сигаретах он никогда не слыхал. Беляев склоняется к Лизе и спрашивает так тихо, чтобы не слышал Комаров:
- Зачем ты накрасила губы? Я никогда тебя не видел с накрашенными губами...
Столь же тихо Лиза ответила:
- Ты же меня не видишь в институте. Я всегда ношу с собой помаду. Это освежает лицо!
- Господи! Оно же у тебя младенческое! Какая помада! - уже громким шепотом проговорил Беляев и Комаров услышал.
Он обернулся, сверкнул очками и сказал:
- Пусть красит свои губки! Я разрешаю!