Особое желание свести счёты с бандитами испытывал Вайша. Он всегда был мрачным и немногословным. Но теперь, казалось, Вайша дал обет молчания. Он не произнёс ни слова с момента смерти Катана. Как будто необходимость спасти Ошу была последним, что поддерживало в нём жизнь. Когда я объявил людям, что́ нам предстоит, он первым вышел из столовой. Всё время, пока мы собирались, Вайша провёл в вездеходе, сжимая в руках ружьё. Мы быстро загрузились и выехали с «Айсберга», оставив позади растревоженных норвальдцев.
До того я бывал в порту только один раз — когда прибыл в Антарту. Тогда это было второе самое суетливое место на материке. Суда приходили и уходили каждый день, а вездеходы между портом и «Январём», казалось, сновали круглосуточно. С того момента, как добыча упала, здесь должно было стать потише, но я совсем не ожидал увидеть это место абсолютно безжизненным.
Порт был мини-городком, бо́льшим чем любая станция, но всё же уступавшим размерами «Январю». И постройки здесь, в основном, были из дерева. Порт строился первым и на скорую руку. Шолла так и не реконструировал его. Поселение находилось в небольшой бухте среди расположившихся вокруг скал. Над городком возвышался маяк, ставший своеобразной достопримечательностью — с архитектурными памятниками в Антарте дела обстояли плохо. Но он был первым строением, которое замечали все прибывавшие на материк.
Когда мы начали спускаться по склону, и из тумана, окутавшего берег, появилась башня маяка, на меня нахлынули ностальгические чувства. Не сказать, чтобы они были приятными. Тогда я был доволен, что наконец-то вырвался из Лакчами, из этого круговорота лицемерия и надменности. Но в те дни меня ещё терзали воспоминания о ситуации, из-за которой я покинул родной дом. Я чувствовал себя опозоренным. Подъезжая к порту сегодня, я удивился тому, что мне потребовалось всего около года жизни здесь, чтобы почти позабыть всё, что произошло в Лакчами. Впрочем, в свете последних событий, я всё чаще возвращался к этим воспоминаниям.
В порту нас никто не встретил. Поселение было пусто, а на причале стояло лишь одно небольшое судно. Но вся таинственность этой ситуации быстро улетучилась, как только мы добрались до телефона. Маги поколдовал с коммутатором и смог установить связь. Менаги сообщил, что отдал распоряжение всему персоналу порта эвакуироваться. Они погрузились на два других корабля, принадлежавших Антарте, и вышли в океан, ожидая радиопередачи о том, что угроза миновала. Стоило полностью лишить бандитов транспорта, но после революции у нас осталась полноценная команда вообще только для одного судна. По прикидкам Менаги, зэков стоило ожидать в течение двух-трёх часов. Он сказал, что мы должны укрыться в зданиях рядом с въездом и атаковать бандитов, как только они заедут в порт.
«Январь» передал, что бандиты убили всех работников «Источника». Вайша и до этого, похоже, догадывался, что Чиута мёртв. Но, услышав новость от Менаги, он закрыл глаза и, кажется, на минуту просто прекратил дышать.
— Мне жаль… — сказал я, закончив разговор с «Январём» и не зная, как проверить, жив ли Вайша вообще.
Он ничего не ответил, лишь полоснул меня взглядом так, будто это я был виновен в нападении на «Источник». Вайша поднялся, проверил, заряжено ли ружьё, которое он всё это время не выпускал из рук, и впервые за последние часы хоть что-то произнёс:
— Я хочу, чтобы они сдохли. Что для этого нужно делать?
В этот момент я был вынужден признать, что понятия не имею, как устроить засаду. Впрочем, на помощь вновь пришёл Виктор Лассон.
— У кого-нибудь есть опыт в подобных делах? — спросил он.
Как выяснилось, отобранные Катаном люди проходили военную подготовку, но никто из них не участвовал в реальных боях.
— Я могу помочь, — сказал мне Лассон.
— Вы? — удивился я.
Честно говоря, на подходе к порту, я несколько подрастерял свой боевой настрой. Как раз из-за того, что понял свою полную некомпетентность в военном вопросе. Поэтому я был рад возможности поручить командование кому-нибудь другому.
— Мне приходилось участвовать в подавлении мятежей в колониях Норвальда, — отметил Лассон.
— Тогда будет лучше, — сказал я, — если вы возглавите всю эту… — я неуверенно покрутил руками в воздухе.
— Операцию?
— Да, операцию, — ответил я уже в полной растерянности.
— Никто не против? — спросил он, обращаясь к остальным рабочим. Они лишь отрицательно помотали головами, хотя и не все, кажется, были в восторге от того, что ими будет командовать норвальдец. Мы были в одной лодке, но он всё же оставался чужаком.
— Хорошо, — сказал Лассон, — тогда я хочу взглянуть на то, что мы имеем.
Он вышел из здания, и мы гурьбой последовали за ним. Виктор направился к вездеходу и открыл кузов. Внутри стоял сумрак, но даже в нём были видны загустевшие лужи крови на полу. Впрочем, Лассон не обращал на это никакого внимания. Он забрался в кузов, чтобы вытащить снаряжение. Сгрузив нам ружья, он обнаружил пулемёт под одной из скамеек.
— Вот это да! — воскликнул Лассон, — Тот придурок, что тащил его на «Зарю», наверно, считал себя невероятно крутым парнем!
Мы перенесли всё оружие в главное здание порта и разложили на полу вестибюля.
— Итак, — сказал Лассон, — у нас по винтовке на каждого и примерно по двадцать пять патронов. Пара дисков к пулемёту. Надо сказать, мы неплохо укомплектованы. Идём!
Он снова вышел наружу, а мы неотступно следовали за ним, не произнося ни слова. Лассон направился на маяк и начал быстро забираться наверх, а мы еле поспевали. Вытащив нас на верхнюю площадку, он начал описывать нам картину, тыкая пальцем в разные стороны:
— Довольно удобно, всего две дороги, — он указал на склон, по которому мы спускались, — обе с одной стороны. Они сливаются и ведут к въезду с юго-востока. Вряд ли зэки прибудут откуда-то ещё, но мне нужен один человек здесь, на маяке, на всякие случай. Вдруг они захотят нас удивить. Кто-нибудь умеет пользоваться пулемётом?
Он говорил быстро и уверенно, что несколько успокаивало. Хотя его тон был неожиданным. Чувствовалось, что этот человек знает, что делает. Я привык к довольно медленному темпу Катана, а из Лассона слова сыпались просто ливнем. На его вопрос никто не ответил.
— Хорошо, — продолжил он, — тогда я буду здесь. Кое-что в плане господина Менаги придётся изменить.
Я вопросительно посмотрел на Лассона, а он продолжил:
— Если мы окружим их в порту, то можем попасть друг в друга в перестрелке. И дадим им шанс выскочить и укрыться в зданиях. Нужно встретить их на подъезде. Подпустим поближе, чтоб были как на ладони. Видите? — он указал на дорогу. — Перед въездом — сплошная равнина. Подпустим метров на пятьдесят и изрешетим. Идём!
Он начал спускаться обратно. Двигался он так же быстро, как и говорил. Из-за этого мы чуть всей гурьбой не покатились по лестнице, пока старались не отставать. Лассон пробежал через здание, примыкавшее к въезду с западной стороны, а потом вышел из него и завёл нас в строение напротив. Обе постройки оказались складскими. Ближе к выезду в них находились просторные комнаты с конторскими ящиками. Сами склады были забиты бочками с топливом.
— Окна выходят на обе стороны, — сказал Лассон, наконец остановившись. — Здесь расположимся. По двое у каждого окна. Идём!
Он снова вышел и вернул нас в вестибюль администрации, пол которого всё ещё был усеян оружием и патронами.
— Ты, — обратился Виктор к Ижу, — раздавай остальным оружие. По винтовке на человека. Проверь, заряжены ли. Если пусто — давай пять магазинов. К тем, где есть патроны, давай четыре.
Он снова заговорил со всеми:
— Мекат будет со мной. Занимаете свои позиции и не высовываетесь. Когда они объявятся, я отправлю Меката к вам, чтобы он сказал, с какой стороны идут. Если они приедут с запада — в быстром темпе перебегайте в противоположное здание. Если выйдут с юга — делитесь поровну, половина идёт туда. С того момента будьте наготове. По моему сигналу разобьёте стёкла прикладами и откроете огонь по вездеходу.
— По какому сигналу? — спросил Галаш.
— Я начну стрелять, — ответил Лассон.
Больше вопросов ни у кого не возникло.
— Отлично, разбирайте оружие, — приказал Виктор.
Пока люди брали винтовки, я потянул Лассона за рукав и тихо сказал:
— Я не умею этим пользоваться!
— Что? — спросил он. — Разве Оша взял тебя с собой не потому, что ты умеешь обращаться с оружием?
— Да, — ответил я, смутившись, — я ходил на охоту с отцом в Лакчами, но там были совсем другие ружья. Те были двуствольными и открывались сзади. А эти выглядят иначе.
— Хорошо, — сказал Лассон и поднял с пола винтовку. — Во-первых, правильней не называть это ружьём. Это пятизарядная винтовка Илайши, сделана в Лакчами. Вот это, — он показал мне похожую на дверную задвижку рукоять около приклада, — ручка затвора. После каждого выстрела тебе нужно перезаряжать, — Виктор сделал невероятно быстрое движение, крутанув ручку туда-сюда. При этом из под его руки вверх вылетел патрон, который Лассон тут же поймал. Я ничего не понял.
— Можно немного медленнее, — попросил я.
— Ладно, — ответил он и медленно повернул ручку против часовой стрелки, а потом начал отодвигать на себя, — смотри.
Я увидел, как ручка открывает пространство внутри, где была видна тускло-жёлтая пуля.
— После каждого выстрела у тебя будет оставаться пустая гильза, — объяснял Лассон, — чтобы сделать следующий, тебе нужно избавиться от неё и переместить в ствол новый патрон.
Он отодвинул ручку до конца, и пуля выскочила из затвора. Пониже была видна ещё одна, немного утопленная в корпусе. Виктор медленно повёл ручку обратно. Замок, которым она управляла, зацепил следующий патрон и задвинул его в ствол.
— Готов к следующему выстрелу, — объяснил мне Лассон, — схема простая: пальнул, двинул против часовой, потянул на себя, поставил на место.
Виктор сделал это ещё три раза, чтобы очистить магазин, и показал, как заряжать пустую винтовку. Он делал всё очень медленно, а потом заставил меня снова опустошить оружие и зарядить самостоятельно. Всё это выглядело несложно.
— Это несложно, пока в тебя не стреляют, — сказал он. — Но ты не беспокойся. Просто не высовывайся, пока перезаряжаешь, и предупреждай остальных перед этим: нужно, чтобы огонь был непрерывным.
Он рассказывал мне всё это спокойным тоном, будто мы говорили о спортивной игре, а не о предстоящем сражении. Я проговаривал последовательность действий про себя, чтобы надёжно запомнить её. Но на самом деле — чтобы отвлечься от дрожи, которая всё больше меня охватывала, пока я наблюдал, как рабочие забирают оружие и один за другим выходят наружу.
Сам Лассон зарядил свою винтовку молниеносно. Казалось, его движения были отточены до предела. После он закинул оружие на плечо, сунул дополнительные магазины в карман и поднял с пола пулемёт. Виктор попросил меня захватить увесистые диски, которые я заметил во время возвращения из Туннеля. Оказалось, что в них были патроны для пулемёта. Забрав последние вещи, мы вышли из главного здания.
***
Около пяти утра мы были в порту. Подготовка заняла не больше получаса. Теперь же мы сидели на полу в том здании, которое нам назначил Лассон. Первое время меня ещё потряхивало. Остальные тоже были взволнованы сначала, но довольно быстро успокоились. Лишь спустя два часа напряжение вновь повисло в кабинете. Но когда прошло ещё три, а никто так и не объявился, я поймал себя на том, что больше не волнуюсь. Да и остальные ребята немного расслабились. Только Вайша сидел всё это время на табурете у окна, не отрывая взгляда от дороги и не выпуская из рук винтовки. Мы решили его не трогать.
— Жрать охота, — сказал Галаш.
— Так ты глянь в администрации, — ответил на это Ижу. — Поди что у них тут чё-нибудь завалялось.
Страдая от безделья, он строгал новую игрушку. Даже в это путешествие он умудрился захватить деревяшку и нож.
— А если они подвалят, пока я буду шарахаться? — спросил Галаш.
— А ты булками шевели побыстрее и успеешь.
— Может, тогда сам и сбегаешь?
— А чё бы и нет? — сказал Ижу, откладывая нож и пряча деревяшку в карман. — Хоть не подохну с голоду, пока тебя дождусь.
Он поднялся и спросил:
— Кому-нибудь ещё принести?
Все, кроме Вайши, подняли руки. Ижу нацепил шапку и вышел.
— Может, стоит связаться с «Январём»? — спросил Маги.
— Ну ты хоть погоди, пока Ижу вернётся, — ответил Нанг, который, как и Вайша, сидел у окна, не спуская глаз с вершины склона, — а то разбежимся все, а эти ублюдки как раз заявятся.
В кабинете снова повисла тишина. Минут через пятнадцать я услышал, как заскрипели половицы на складе, и волнение снова окатило меня, будто никуда и не уходило. Все уставились на дверь. Но из-за неё вместо Меката вошёл Ижу с довольным выражением. В руках он держал охапку консервов. Раздав нам по одной, он поставил банку рядом с Вайшей. Тот не обратил внимания.
— А хрена ли они холодные? — спросил Галаш.
— Сам же говорил, что надолго отходить нельзя! — оскорблённо заметил Ижу. — Ничё, поди не подавишься.
Я открыл банку. Это были бобы. Не лучший выбор, но я в последний раз успел только перехватить маленький кусок на «Айсберге», так что жаловаться не приходилось. Они и правда были холодными, но я быстро уплёл всю банку целиком. Когда остальные тоже закончили с нашим скромным завтраком, Маги снова завёл речь о «Январе». Никто не оставался дежурить на телефоне, поэтому нам действительно стоило узнать, нет ли каких новостей. Все примерные сроки уже прошли. Говорить должен был я, но только Маги хоть как-то разбирался в этих аппаратах, поэтому мы вместе пошли в администрацию.
Снаружи было пасмурно, но туман немного отступил. Нас окружали безжизненные чёрные постройки. Под ногами хрустел снег, который казался грязным в таком освещении, а над головой ползли серые облака. От всего этого веяло чем-то недобрым. Удаляясь от склада, я мог думать только о том, что сейчас раздастся стрельба. Ожидать столкновения оказалось проще, чем бояться, что я даже не буду видеть, что происходит.
Но ничего не произошло. Мы добрались до телефонной, Маги настроил связь с «Январём» и быстро вернулся на склад. Диспетчер снова позвал Менаги, который сказал, что понятия не имеет, где бандиты. Он лишь распорядился оставаться в порту.
— Они вряд ли здесь хорошо ориентируются, Ашвар, — сказал Менаги. — Их же только за решёткой здесь и возили.
— Что если они наткнутся на какую-нибудь станцию? — спросил я.
— Я не думаю, Ашвар. Они хотят сбежать, а не спрятаться. Да и откуда им знать, что на станции их не встретят стрельбой?
— Может, стоит послать кого-то в погоню, господин Менаги?
— Наши люди их уже разыскивают, Ашвар. Оставайтесь в порту. Держите связь каждые два часа. Всё будет в порядке.
Новость о преследовании порадовала меня. Возможно, нам вообще удастся избежать столкновения. Может быть, они заблудятся, израсходуют топливо и замёрзнут в каком-нибудь ущелье. Эта мысль была жуткой. Живя здесь, все мы иногда задумывались о том, как легко потеряться в Антарте. И какой смертью это грозит. Разумеется, это был не самый мучительный конец. Но меня всегда пробирало до мурашек, когда я представлял себя заблудившимся.
Пропасть посреди этой пустоты. Выбиться из сил, перестать чувствовать своё тело и наблюдать засыпающим сознанием, как эти заснеженные скалы высасывают из тебя тепло. Высасывают саму твою жизнь.
Я встряхнул головой, выбрасывая из головы эту картину. Это было омерзительно. И вместе с тем, всем нам было бы лучше, постигни такая участь бандитов.
Вернувшись на склад, я обнаружил, что Маги раздобыл где-то доминошки и уже раскладывал цветные плиточки на полу. Ижу сидел рядом с ним. Нанг и Вайша оставались на своих местах, а Галаш привалился к стене и тоже игнорировал игру.
— Ашвар, — позвал Ижу, — давай с нами!
Я подумал, что это не очень уместно. Не столько из-за предстоящего сражения, сколько из-за Катана. Он умер меньше суток назад, и раскладывать игру было как-то неловко сейчас. С другой стороны, это был способ выбраться из онемения, в котором мы все оказались. Ижу и Маги, похоже, были того же мнения, поэтому я подсел к ребятам и поглядел на остальных. Вайша всё-таки поел и теперь продолжал сверлить глазами дорогу. Нанг тоже не собирался присоединяться. Я позвал Галаша, но он лишь ответил:
— Я с этим завязал.
— Завязал? — спросил я.
— Не играю больше. Доигрался уже. Мне она чуть шкуры не стоила в Лакчами.
Эти доминошки сами по себе были вполне легальны, но я слышал, что кое-где в них играли на крупные суммы. Некоторые люди теряли всякий разум, увлекаясь игрой и влезая в немыслимые долги. Существовали закрытые подпольные клубы, где можно было заработать целое состояние. А в случае проигрыша оказаться в долгах у людей, не знающих пощады.
Мои мысли резонировали с общим настроением, которое произвёл на меня порт сегодня. Когда я был назначен на «Зарю», меня быстро увлекли ежедневные обязанности. Когда я выехал из порта в первый раз, Антарта словно смыла все воспоминания о моей родине. Но теперь это место снова и снова возвращало мои мысли к тёмным сторонам Лакчами. Порт был пропитан призраками. Будто здесь оставалось прошлое всех людей, кто искал спасения в этом суровом краю. В том числе и моё.
Я постарался выбросить эти мысли из головы и увлечься игрой. Мы делали маленькие ставки, но Ижу хватило проиграть три раза подряд, чтобы он отказался продолжать.
— Ну на этом не заработаю! — беззаботно сказал он и отодвинулся. — Когда экспедиции попрут, тогда все разбогатеем!
Маги собрал сорванный им банк и укладывал доминошки обратно в коробку, а Ижу продолжал:
— Вот мой батя всю жизнь в земле ковырялся. А мне это всё тоской смертной было. Он мне всё время говорил, мол, дурак, ты, Ижу! Сади-расти-копай, горя не знай! А мне всё время чё-то хотелось. Жизнь посмотреть. Да и видел я, как батя мой живёт, как дед жил. Полжизни в одних штанах проходили! Ну я оттуда и свалил, а батя-то вдогонку говорил, мол, приползёшь ещё, когда жизнь научит, раз уж у отца родного учиться не хочешь!
Я чувствовал себя уставшим, поэтому привалился к стене, подложив шапку под голову, а Ижу рассказывал:
— Ну он, конечно, что-то правильно говорил: бывало где-то, что и надавали мне и чуть ли не побираться приходилось. Да только вот попал же я сюда, да? А тут всё совсем другое! И при Лакчами-то денег столько платили, сколько батя в жизни не видел! А сейчас-то как попрёт, ребята! Эх! Вот тогда я куплю себе расшитый балахон, как у ваших, — Ижу кивнул в мою сторону, — и автомобиль себе куплю. И как приеду к бате, у него челюсть до земли отвалится. Прям на картошку его, ага. Посмотрим тогда, какое там будет «приползёшь»!..
Я начал дремать. История Ижу превратилась в неразборчивое бормотание, которое в моём воображение вызывало фантастические картины. Кажется, он вовлёк в свои мечтания и других, потому что лица сменяли друг друга перед глазами. Ижу разъезжал прямо по Антарте на нелепо большом ярко-красном автомобиле, утопая в дорогих синих накидках лакчамской аристократии. Следом за ним откуда-то выехал Маги на совсем уж гигантском механизме, состоящем из кучи переплетающихся труб и шестерёнок, дымящем, как завод. Галаш сидел на станции, на глазах превращавшейся в белоснежный город. Крыши высотных зданий терялись в пасмурном небе Антарты, но стены сверкали, будто были из стекла, по которому бьёт яркое солнце. В одном из таких домов жил Нанг в роскошной просторной квартире. Его дети бегали по неисчислимым комнатам, пока не попали в объятия к матери — Киме. Взявшийся из ниоткуда Нанг тут же подхватил свою жену и закружил по огромному залу.
Как только он поставил её на пол и обнял, небо за окном почернело. Откуда-то снизу поднялась снежная буря и ворвалась прямо в дом. Нанг и Кима не обращали на неё никакого внимания, пока она не сорвала их обоих с места и не скрыла в своих волнах. Снег ударил мне в лицо, и я проснулся от того, что Мекат тряс меня за плечо.
Сначала я испугался, подумав, что проспал нападение, но, как оказалось, мне лишь нужно было сменить Меката на маяке. Часы показывали полдень. Я проспал около часа и снова ничуть не выспался. Ребята уже прекратили разговоры и занимались своими делами. Нанг и Вайша были всё там же, Галаш дремал, Маги что-то напевал себе под нос, а Ижу снова строгал игрушку.
Я протёр глаза, поднялся, захватил свою винтовку и вышел со склада. Туман совсем растворился. Вместо него начался лёгкий снегопад. Забравшись на маяк, я обнаружил, что Лассон недвижно сидит возле выключенной лампы и смотрит на восток. Я присел спиной к спине к Виктору. Он попросил меня не спускать глаз с запада. Сам Лассон всё это время просидел здесь. Меня удивляло, что он не замёрз. Впрочем, насколько я знал, норвальдцы жили в суровом климате. Наверно, ему было не привыкать.
Я смотрел в окно, уже не ожидая, что из серой завесы проступит силуэт вездехода. Там не было ничего, кроме снега и береговой линии. Почти чёрные волны океана медленно набегали на ещё более тёмный берег. В памяти то и дело возникали картины моего прибытия, когда стояла такая же погода.
— Ты спал? — спросил Виктор. Его голос эхом отдавался в башне маяка.
— Немного вздремнул внизу, — признался я.
— Слушай, нам нельзя упустить момент, если они всё-таки явятся. Поэтому сейчас ты должен быть бодрым.
— Я вполне бодр, — сказал я и непроизвольно зевнул.
Лассон рассмеялся и сказал:
— Я слышу! Давай поговорим о чём-нибудь, чтобы не отключиться.
— Хорошо. А о чём?
— Ну, расскажи, например, как ты оказался здесь, Ашвар, — предложил Виктор.
— Так же, как и все, — ответил я.
— Ну это вряд ли! — с усмешкой заметил Лассон.
— Что вы хотите сказать?
— Ты молод и образован, — заметил он, — даже по твоему говору понятно, что ты не из простой семьи, хоть и пытаешься не выделяться среди остальных. Скажем прямо: получается у тебя плохо! Золотые часы на цепочке, статуэтка в твоей комнате. Да, даже твоя фамилия, парень! Хоть я и не из Лакчами, но всё равно понимаю, что ты из аристократов.
Слово «аристократы» из его уст звучало почти как насмешка. Работая среди простых людей, я постоянно натыкался на этот тон. Мне он никогда не казался оскорбительным, потому что я считал такое отношение к лакчамскому дворянству заслуженным. Да я и не причислял себя больше к членам благородных семей.
— Здесь много людей из дворян, — уклончиво ответил я.
— Но не твоего возраста, Ашвар, — продолжал подкапываться Виктор, — должностные лица — и то не все — да. Люди от тридцати и старше. Те, кому эта работа когда-то казалась золотой жилой. Кто-то слишком многое вложил, чтобы оказаться здесь. Но тебе вряд ли было что терять в Антарте, когда началась революция и всё такое.
Со мной иногда говорили здесь в снисходительном тоне, потому что в Антарте твоё происхождение не производило на людей никакого впечатления. Голос Лассона был немного другим, хоть подобные слова я уже слышал. Кажется, ему было действительно любопытно, но последнее замечание задело меня за живое.
— Откуда вам знать? — спросил я.
— Ну кое-что нетрудно заметить, — ответил Лассон, — если бы ты был очередным изнеженным ребёнком, который захотел приключений, ты бы смотал удочки, как только правительство Лакчами бросило проект…
— Бросило?! — что-то в этом слове удивило меня и вызвало неприязнь.
— Хорошо. Как только мы избавились от Лакчами. Ты остался. Вряд ли у тебя здесь завязался роман с чьей-нибудь женой. Деньги, учитывая твою фамилию, тоже не могли стать проблемой. Даже если бы тебя сюда отправил собственный отец, чтобы ты увидел «реальную жизнь», вся заваруха с независимостью — достаточно уважительная причина, чтобы вернуться. Я бы сделал ставку на то, что это было твоё решение и что ты, скорее всего, не в лучших отношениях со своей семьёй.
Он был грубоват, но проницателен. Никого здесь особо не интересовала моя история, и порой мне было одиноко. С момента нашего путешествия через бурю, Лассон вызывал у меня всё больше уважения, но я не был уверен, что готов откровенничать с ним.
— Возможно, — сказал я, — но тогда, может быть, вы́ мне сначала расскажете, как оказались здесь?
— Справедливо, — заметил он. — У меня ничего никогда не было. Норвальд взрастил меня, записал в армию и отправил участвовать в том бардаке, который начался в колониях после Патейской войны, как вы её называете. Когда мне надоело прибирать чужой мусор, я уволился и постарался оказаться как можно дальше от своей заботливой родины. А в Антарте неплохо платили. Мне повезло ухватить какое-никакое образование, поэтому я могу разговаривать с тобой на одном языке, если ты понимаешь, о чём я.
Вообще-то, я не понимал. Это было несколько двусмысленно, но я не стал уточнять.
— И вы не жалеете о том, что сейчас сидите здесь и готовитесь к бою? — спросил вместо этого я.
— Ничуть, — ответил он. — Это мне знакомо. А альтернатива в виде возвращения, скорее всего, сулит бедность и неусыпный контроль со стороны моей родины. Вряд ли Норвальд сильно рад тем, кто не вернулся, как только началась вся эта каша. Граждане, не взывавшие к помощи Норвальда, а молча строившие собственное общество, не очень похожи на ярых патриотов.
— Вы не любите свою страну?
— Я бы сказал, что мне нет до неё дела. Они дали мне образование и накормили, когда я голодал. Но после этого затащили на бойню в незнакомые мне края. Мы не особенно понимали, за что там воюем. А вот местные понимали. Они не хотели, чтобы кучка бледнолицых выжала их страну досуха. Я думаю, что после всего этого мы с Норвальдом в расчёте, вот и всё. Я расплатился за то, что мне дали.
Я смотрел в окно на падающий снег. Похоже, везде происходит одно и то же. Когда-то Норвальд представлялся мне государством, в котором всё наоборот. Местом, где царит справедливость, где народ сбросил со своей шеи нахлебников, короля и дворян. Но с тех пор я собирал только больше не таких уж светлых историй. Впрочем, Норвальд всё ещё выглядел гораздо более прогрессивной страной, чем Лакчами.
— Мы чем-то с вами похожи, — сказал я.
— Да? — спросил Лассон. Трудно было понять его интонацию. Он сидел за моей спиной, а эхо немного изменяло его голос.
— Не происхождением, конечно. Скорее отношением к… дому.
— Что ты имеешь в виду?
— Перед тем как вы попали на войну в колониях, вы верили в то, за что Норвальд сражается там?
После небольшой паузы Лассон ответил:
— Я не помню, чтобы сильно задумывался об этом всём. Но, пожалуй, да. Я верил в свою страну, в то, чему меня учили в детстве.
— Вот и у меня та же история, — сказал я. — Верил в то, чему учили. Скорее даже я верил в своего отца и то, чему он меня учил. Я вырос в благородной семье. Мой отец — довольно известная личность. Многие считают его одним из лучших людей Лакчами. Я тоже так думал в детстве… Кто думает иначе? Но всё же у меня всё было немного по-другому…
— В чём?
— Я постоянно видел это восхищение со стороны других людей. Где бы я ни оказался, люди начинали относиться ко мне по-особенному, как только узнавали, кто мой отец. «Человек чести», «хранитель традиций» — так его называют.
Что-то во мне дрогнуло от этих воспоминаний, но я продолжил:
— Он особенный для всех. Безупречные манеры, изысканная речь, превосходный вкус. Кладезь мудрости для богачей. Он пытался воспитать меня как ещё одного рафинированного дворянина, который плетёт очередные пустые речи…
Я перевёл дух и продолжил:
— Я всегда жил в этой атмосфере, где форма довлеет над содержанием. Такие, как мы, были примером для остальных. Примером благородства и чести. Но потом, практически случайно, я понял, чего всё это стоит. Вы знаете, когда я заканчивал школу — разумеется элитную, в которой учились такие же выходцы из благородных семей, — когда я заканчивал школу, вышло так, что я вплотную увидел, как живут люди в бедном квартале.
— Разве тебя не должны были держать подальше от подобных мест? — спросил Лассон.
— Так и было. Я же говорил, что моя семья была особенной даже по меркам лакчамского дворянства. А вот мои сверстники были другими. Они могли быть напыщенными, когда на них смотрели старшие, но в их душах было столько же изящества, сколько в сыне шахтёра. Обычные такие сорванцы. Так вот, они хотели сделать выпуск по-настоящему запоминающимся. Не сводить всё к той великосветской нудятине, которую устраивала школа.
Лассон усмехнулся, и я тоже, а перед моими глазами всплыли старые товарищи.
— Понимаете, меня держали всё время взаперти. Чтобы я не поддавался «тлетворному влиянию» внешнего мира. Все, кто меня окружал, были сплошь образцами высокой морали. Ну я так думал тогда. А вот эти ребята из школы знали о мире гораздо больше, чем я. И они знали про ашартру…
— Это ещё что? — поинтересовался Лассон.
— Это наркотик, галлюциноген. Собственно, ребята хотели его достать, чтобы устроить свой праздник на выпускной.
— Кажется, я тоже немножечко аристократ, раз не слышал о нём, — пошутил Лассон.
— Его добывают из цветка аша, который можно найти только в Лакчами. Наркотики — запретная тема в благородных кругах. Считается, что их используют только безвольные и опустившиеся люди. Которые нам не ровня. Если бы это было так!
Я злобно усмехнулся и продолжил:
— Ребята в школе вообще любили надо мной подшутить. Не сильно. Но их забавляло, что я — такой пай-мальчик, который вообще мало что знает о реальном мире. Меня это всегда немного раздражало. И вот перед выпускным они меня, как говорят, «взяли на слабо». Мы все были немного взвинчены перед выпуском. Завтра мы получим билет во взрослую жизнь… В общем, всё это, похоже, подействовало на меня, и я поддался их уговорам.
Лассон молча слушал, а я продолжал:
— Я пошёл с ними. Но из-за её статуса, достать ашартру можно было только в одном из бедных районов города. Я тогда впервые побывал где-то за пределами центра или богатых поместий. И там я увидел, в какой грязи и нищете живёт народ Лакчами. А самое мерзкое — туда вполне себе наведывались «образцы высокой морали». Под покровом ночи они искали всё те же наркотики или проституток. Разумеется, они прятались под плащами с капюшонами, но достаточно одного взгляда на крой, чтобы понять, что это не одежда работяги. Да и видел я все эти плащи на своих многочисленных дядюшках и тётушках в пасмурную погоду. Мы сами шли в таких же.
Меня охватили волнение и злость, когда я вспомнил о той ночи.
— Всё это было таким лицемерием. Я глядел на своих товарищей и понимал, что такими же были их родители. Как только эти ребята подрастут, именно они будут прятаться под капюшонами по ночам, а днём — разглагольствовать об этикете. Все эти люди прекрасно знали, как живут те, кто обеспечивает их процветание.
— Разве это было безопасно? — спросил Виктор. — Шарахаться среди ночи по злачным местам, не скрывая своего богатства?
— О, там было ничуть не опаснее, чем в центре, набитом полицией! Потом уже я интересовался тем, что происходит на окраинах, и узнал, что были «инциденты» с членами благородных семей. Вот только после таких инцидентов в бедных районах начинались рейды. Полиция хватала всех, кто под руку попадался. Расследования проводили тщательно. Скорее всего, не всегда удавалось поймать реальных преступников, но обвиняемые были, и их было много. Так что, я думаю, если кто-то нападал на очередного человека в капюшоне, преступника тут же распинали его же соседи.
Скудный пейзаж за окном только ярче оттенял воспоминания, проносившиеся в моём сознании.
— Я тогда лишь замечал всё это и удивлялся, даже не размышляя над тем, что происходит. Да и некогда было размышлять — ребята шли очень быстро, нужно было поспевать следом. Да и я весь трясся. Тогда я впервые делал что-то непозволительное для человека моего происхождения. Мне казалось, что нас вот-вот поймают. Но моё сознание, оно было как губка — впитывало каждый образ, попадавшийся на пути. Нечистоты, пьяницы, невероятной бедности трущобы. Там даже тротуары не везде были, иногда приходилось идти просто по грязи. Мне словно открылся новый мир, который целиком состоял из чего-то мерзкого, жалкого, за гранью нищеты.
Я сделал паузу, почувствовав, как в моей памяти всплывает ещё одна картина. Она запомнилась мне очень расплывчатой. Но ужас, который наполнял её, до сих пор сковывал меня.
— И вот, когда мы пришли на место, — с трудом продолжал я, — у меня уже голова шла кругом. Не только от того, что всё моё мировосприятие переворачивалось. Чем дальше вглубь, тем крепче был смрад, который стоял над этим районом. Мы остановились. Один из ребят зашёл в какую-то хибару, где он должен был купить ашартру, а остальные остались снаружи. У меня всё плыло перед глазами. Я привалился к столбу и пытался сдерживать тошноту. И тогда я заметил ребёнка, сидевшего в темноте. Это было так странно. Я пытался сосредоточиться на чём угодно, лишь бы отвлечься от того, насколько мне плохо. Поэтому я приковал всё своё внимание к этому ребёнку. Луна еле освещала его. Я думал о том, почему в настолько поздний час он сидит на улице в темноте. И ещё у него блестело лицо. И мне было любопытно, почему оно блестит. Я подошёл ближе, хотя разглядеть ничего толком невозможно было. Я наклонился почти вплотную, но он не обращал на меня никакого внимания. И тогда я увидел, что там блестело. Это были мухи. Они ползали по его лицу, по глазам и губам. Я понял, что он мёртв.
Лассон не издавал ни звука. Сделав глубокий вдох, я продолжил:
— Тогда мне совсем сплохело, и я даже не помню, как ребята дотащили меня обратно… Позже я столько раз возвращался к этой ночи. У меня с глаз тогда словно пелена спала… Вот на чём стояли благородные семьи… на чём стояла моя семья. На таких вот районах, где нечистоты льются прямо по улицам, а дети умирают на обочинах. И никому до этого нет дела.
Я даже сам не заметил, как выложил всю историю, хотя несколько минут назад не собирался ничего рассказывать этому человеку. Лассон, между тем, спросил:
— Так ты хотел сбежать оттуда?
— Да, — ответил я, — но это было гораздо позже. Сначала я хотел что-то поменять. Собственно, тогда я заинтересовался Норвальдом, который пережил революцию и упразднил все сословия. Это то, что нужно было повторить в Лакчами. Убрать Совет Старейшин, убрать благородные семьи, ввести прямую демократию. В университете я столкнулся с ребятами, которые придерживались того же мнения.
— Они тоже были из высшего общества?
— Да, в Лакчами довольно трудно получить хорошее образование кому-то ещё. У них был подпольный кружок, в который я вступил. Мы распространяли листовки, дискредитирующие сложившуюся систему. Некоторые бумаги максимально просто описывали, на чём стоит вся эта нескончаемая эксплуатация, как Старейшины используют традиции, чтобы манипулировать народом. Городские жители в большинстве своём умеют читать, поэтому идея казалась хорошей. Но из всего этого ничего не вышло… Я понял, что мы ничего не добьёмся, и перевёлся в академию, которую открыли, чтобы готовить специалистов в Антарту. Мне хотелось убраться подальше от Лакчами и найти место, где я смогу приносить пользу другим.
Я замолчал. Лассон тоже не произносил ни звука, будто ждал продолжения. Я споткнулся, рассказывая об этом тайном обществе. Сейчас мне не хотелось делиться этой историей. К моему удивлению, она всё ещё была слишком обжигающей.
— А ты, действительно, не так прост, Ашвар Шел-Тулия! — сказал Лассон. — Но я так понимаю, Антарта тоже преподнесла тебе пару сюрпризов?
— Да уж, это…
Но договорить я не успел, потому что Виктор меня прервал:
— Хватай винтовку! — его голос внезапно наполнился сталью. — Идут с востока. Беги вниз, скажи, чтобы ждали моего сигнала! Не высовывайтесь!
Я подскочил и развернулся. На вершине склона вырисовывался вездеход. Лассон уже держал в руках пулемёт и распахнул дверь на внешнюю площадку. Он остановился в проходе и крикнул:
— Быстро!
Я бросился вниз, стараясь не упасть на ступенях, но мне всё равно казалось, что я скольжу по ним, а не ступаю. На выходе меня занесло, и я повалился в снег, но тут же поднялся и побежал к зданию, где сидели остальные. Ворвавшись внутрь, я крикнул:
— Идут с востока! Ждите сигнала!
Рабочие обступили окна, как показывал Лассон. Я тоже занял место около одного. Моя куртка вся была в снегу, мне хотелось отряхнуться, но я замер на месте. Сердце колотилось в груди. Я смотрел на винтовку в своих руках и не шевелился. Это было похоже на тот момент около Туннеля: время еле ползло, а я не мог выглянуть, чтобы узнать, насколько близко подобрался вездеход. Впрочем, в этот раз наших врагов можно было заметить по еле различимому тарахтенью машины. Я пытался успокоиться, но у меня не получалось. Всё происходящее было настолько непривычно мне, что я мог лишь понимать, что сейчас что-то произойдёт. Что-то, чего я не хочу и о чём не имею ни малейшего понятия. Было лишь желание остановить время, удержать весь мир. Лишь бы только сейчас не произошло то единственное, что должно было. Недавняя жажда мести вылетела, пока я бежал сюда. Снаружи шум медленно приближался, а внутри всё, наоборот, будто остановилось. Казалось, что все застыли так же, как и я. Чтобы взять себя в руки, я начал отсчитывать секунды, но моментально сбился из-за нараставшего волнения и испугавшей меня мысли: «Что если это не они?!» Она выбила всё остальное из моей головы. Тут я заметил Вайшу у соседнего окна. На его лице была яростная гримаса. Он перебирал пальцами по винтовке, словно не мог дождаться сигнала.
И сигнал прозвучал.
Снаружи раздался грохот, который моментально заглушил звук двигателя. Это были стрекочущие разрывы от пулемёта Лассона. В первый момент мне показалось, что оружие стреляет не так уж и громко, как я запомнил. Тем не менее я весь трясся от этого грозного звука, который разлетался над портом с короткими перерывами, а потом возвращался новой очередью. Вайша разбил окно с такой быстротой, что мне показалось, будто он даже опередил стрельбу Лассона. Другие рабочие тоже выбили стёкла прикладами и выставили винтовки в окна. Вот теперь здание наполнилось настоящим громом. Когда стоявший напротив меня Ижу сделал первый выстрел, у меня снова заложило уши. Несколько мгновений я стоял, застыв, лишь вздрагивая от пальбы, но потом разбил свою половину окна и вскинул винтовку.
Я не мог разобрать, стоит вездеход или движется. Он был метрах в пятидесяти от нас. Я прижался щекой к холодному прикладу, на котором ещё таял снег, и попытался прицелиться. Но, к моему удивлению, прицел водило из стороны в сторону, ни о какой точности и говорить не приходилось. Я пытался наставить ружьё на центр машины, но ствол сразу же уводило то вправо, то влево. Наконец, мне по плечу хлопнул Ижу и крикнул прямо в ухо, чтобы я стрелял.
Я резко дёрнул спуск и почувствовал сильный толчок в плечо. Отдача у этих винтовок была слабее, чем у отцовского ружья, но всё равно ощутимая. Ствол вскинуло вверх и влево. Я попытался разглядеть, куда я попал, но ничего было не различить. Вокруг машины кое-где вихрем взлетал снег. Я ожидал, что от попаданий будут разлетаться искры, но их не было. Казалось, что все пули мажут и оказываются в снегу.
Зато наконец стало понятно, что вездеход остановился. Я снова вскинул винтовку и выстрелил, уже не целясь. Точнее, я хотел выстрелить, но ничего от нажатия на спуск не произошло. До меня дошло, что я не перезарядил ружьё. Под продолжающийся грохот, который сейчас больше походил на бульканье в моих ничего не слышащих ушах, я потянул ручку затвора на себя и обнаружил, что она не поддаётся. Меня охватила паника несмотря на то, что вокруг было полно людей, продолжавших вести огонь. Да и пулемёт Лассона не прекращал совсем уж еле различимо стрекотать. Я снова с силой дёрнул за ручку, но затвор так и не открылся. Я посмотрел в окно, как будто опасаясь, что, пока я не могу выстрелить, на меня кто-то нападёт снаружи.
Вездеход стоял всё там же. Вдруг из его кузова выпрыгнул человек и бросился бежать в сторону. Я, как заворожённый, следил за ним, держа своё оружие стволом вверх. Человек был в зелёной куртке и в одной руке держал ружьё. Он не пытался отстреливаться, просто бежал. Но тут снег вокруг него начал разлетаться в стороны, а в моей голове глухо отдалась барабанная дробь пулемёта. Человек свалился наземь. И в этом заключался какой-то неведомый мне до того ужас.
Я никогда не видел, как умирают люди. В кино, конечно, крутили фильмы про войну и про то, как полицейские борются с преступниками. Но там герои, сражённые пулей, всегда замирали на несколько секунд, хватались за рану и, взглянув в последний раз на небо, живописно падали. Я вроде бы понимал, что всё это театр и в жизни как-то по-другому, но никогда не думал, что происходит вот так. Он просто бежал и упал, как могла бы упасть кукла. Он лежал и не пытался подняться. Он был мёртв до того, как его тело коснулось снега.
Я смотрел на эту картину, позабыв о том, что должен продолжать стрелять. Я смотрел, когда пулемётные очереди прекратились. Лишь когда огонь рабочих поредел и заглох, последний выстрел, прозвучавший уже в полной тишине, вырвал меня из оцепенения. Я перевёл взгляд на вездеход, который всё так же стоял на одном месте и казался невредимым. Всё, что произошло с первых выстрелов Лассона, заняло не больше пары минут. Я посмотрел на остальных — они продолжали стоять у окон, держа машину на прицеле.
Вдруг дверь к нам распахнулась, а на пороге оказался Лассон с винтовкой в руке. Он что-то крикнул нам, но я не мог ничего понять. Он ткнул пальцем в Меката и Галаша. Они поднялись и вместе с ним выбежали за дверь. Ижу что-то прокричал, но я снова ничего не понял. Когда мой взгляд остановился на нём, он показал мне на свои глаза и ткнул в сторону вездехода. Я вскинул винтовку и посмотрел на машину через прицел. С точностью всё было ещё хуже, чем вначале. Я опёр ствол ружья на остатки стекла в раме, и это помогло. Прицел всё ещё прыгал, но заметно меньше. Я непроизвольно глубоко вдохнул и обратил внимание, что у меня в голове отдаётся собственное дикое сердцебиение.
Снаружи появился Лассон вместе с парнями. Они двигались к вездеходу быстрым шагом, держа машину на прицеле. Лассон махнул Галашу рукой, и тот перевёл ружьё в сторону кузова. Вместе с Мекатом, Виктор, пригнувшись, подошёл к кабине. Они встали по разные стороны от двери водителя. Лассон закинул винтовку на плечо и вытащил из кармана револьвер Катана. Виктор что-то показывал Мекату руками. Галаш оставался поодаль, держа кузов под прицелом. Мекат распахнул дверь кабины, а Лассон отскочил от корпуса, встав по линии с сиденьями и целясь внутрь. У меня сердце подпрыгивало от каждого их резкого движения. Мне казалось, что вот-вот что-то произойдёт. Лассон подошёл вплотную к кабине, и его стало не видно из-за двери. Повозившись внутри, он появился снова и захлопнул дверь. Вместе с Мекатом они проскользнули вдоль корпуса и скрылись из виду. Их не было видно несколько минут. Ничего не происходило, и я уже начал беспокоиться. Но вот Лассон показался снова. Он вышел из-за кузова, держа револьвер в опущенной правой руке, а левую поднял в воздух, подавая нам какой-то сигнал. Люди в комнате опустили оружие. Всё закончилось.
Через минуту за Лассоном вышел Мекат, еле ковыляя и закрывая лицо руками. Я подумал, что он ранен, потому что он облокотился спиной на вездеход и медленно сполз на снег. Лассон присел напротив него и что-то говорил. Мекат не отрывал рук от лица. Кажется, он рыдал. Он точно был цел, потому что Лассон не пытался оказать ему помощь. Норвальдец махнул нам, подзывая. Я непроизвольно зевнул, широко открыв трясущийся рот, и слух вернулся ко мне. Люди вокруг спешили наружу. Переведя дух, я последним вышел из здания.
Непослушные ноги еле шли. Мне казалось, будто за эти несколько минут я отработал ещё одну полную смену на станции и прошёл пешком километров двадцать. Добравшись до остальных, я увидел, что они окружили Лассона и Меката на снегу полукругом. Последний действительно был невредим, но всё ещё сидел, опустив лицо. Подходя к ним, я бросил быстрый взгляд на кабину, через изрешечённое стекло которой трудно было что-то различить, хотя внутри и угадывались фигуры. Я старался не смотреть туда так же, как до этого мгновенно отвёл взгляд, проходя мимо лежащего в снегу тела.
Оказавшись рядом с остальными, я услышал вопрос Нанга:
— Что случилось?
Лассон молча оглядел всех нас со странным выражением лица и произнёс:
— У них были заложники.