Заметка в разделе «Криминал» газеты «Вечерняя Одесса» гласила: «Шокирующий случай произошел 22 августа в одном из домов по улице Гаршина (Киевский район). Компания молодых людей праздновала 18-летие Екатерины В. Как водится в молодежных компаниях, алкоголя было в избытке, и в конце вечера друг Екатерины, 20-летний Кирилл М., приревновал ее к 23-летнему работнику рынка „Привоз“ Ивану Т., после чего взял из кладовки охотничье ружье отца именинницы и хладнокровно застрелил соперника. Затем как ни в чем не бывало ушел домой. К счастью, благодаря оперативному вмешательству врачей пострадавший остался жив. Милиция сразу же отправилась к месту проживания преступника, но тот уже покончил жизнь самоубийством. Ведется следствие».
Газету принес мне Глеб и теперь, стоя на пороге, мрачно матерился, не глядя мне в глаза.
– Как они могли такое написать, Андрей? Как же так? Такого ведь не было, да? Такого не могло быть. Я не верю словам Кати, что она ничего не видела, что ее не было в тот момент!
Я вернул ему газету, совершенно ничего не испытывая. Эта тема для меня окончилась вчера, на похоронах.
– Что там? – вытянув шею, спросила Лилит, подойдя сзади. Она пришла за пять минут до Глеба.
– Ничего-ничего, – пробормотал я. – Извини, нам надо поговорить.
Лилит вернулась в комнату. Швед молчал, я тоже.
– В два часа сегодня, у меня, – наконец сказал он. – Знаешь, Катя вчера, после похорон, очень просила меня взять ее. Как ты думаешь, стоит?
Я пожал плечами:
– Может быть, решай сам.
Глеб помялся, затем вздохнул и сказал:
– Я пойду. В два часа, не забудь!
– Угу.
Закрыв дверь, я вернулся к Лилит.
– Что случилось, солнце? – тревожно спросила она. – Может, расскажешь?
– Расскажу, – кивнул я, сев около окна. – Вчера мы хоронили своего друга. Может, помнишь – Кириллом его звали?
Лилит покачала головой.
– Ну и не важно. Главное, что совсем недавно, пару дней назад мы сидели с ним вот здесь, на этой самой кухне, а сегодня он уже лежит на кладбище. Парень, которому всего лишь двадцать лет, лежит на кладбище, понимаешь?!
Лилит положила ладонь на мою голову.
– Отчего он умер, Андрей?
– Он умер от любви. Перерезал себе вены.
– Как?!!
Я встал со стула и поцеловал ее в лоб.
– Это слишком долгая история, котенок. Я потом тебе все расскажу. Знаешь, – я внезапно невесело рассмеялся, – а нас ведь в ментовке полдня продержали. Мы пришли к нему домой, а он уже мертвый, и в этот момент появляются менты, которые хотели его арестовать за то, чего не было. Но он мертв, а мы живы. И не разбираясь взяли нас… До глубокой ночи мы доказывали, что к произошедшему никакого отношения не имеем… Нет, я не хочу об этом пока говорить, извини.
Лилит понимающе закивала головой.
– Чайник уже вскипел, – сказала она, – сколько кофе тебе ложить?
– Неполную ложечку, – равнодушно произнес я, – и три сахара.
Кофе мы выпили в молчании.
– Лилит, я через пару часов ухожу.
– Конечно-конечно, – спохватилась она. – Меня тоже дома ждут.
Я притянул ее к себе:
– Не обижайся, прошу. Сегодня поминки, в два часа. Я должен там быть.
– Котик, я все понимаю, – торопливо сказала Лилит. – Позвони, когда вернешься.
– Хорошо. Мы у Глеба будем, в соседнем подъезде.
В два часа я стоял на пороге квартиры Шведа. Как ни странно, я оказался последним – все остальные пришли раньше. Поздоровавшись с друзьями, я сухо кивнул Кате и заметил в углу комнаты Дениса с Аней.
Присутствие Ани было неуместным здесь, и я мысленно выругал Шольца. Некоторые вещи до него совсем не доходят, хотя тут уже ничего не поделаешь. Аня зажалась в углу, опустив глаза в пол, и мне захотелось ее приободрить. Подойдя к ней, я дружески похлопал ее по плечу и улыбнулся. Она робко улыбнулась в ответ.
Глеб принес из холодильника несколько бутылок водки. Закуска была совсем нехитрой – бутерброды с колбасой, салат, который приготовила Оля, овощи.
– Ну давайте, – вздохнул Бар, наполняя рюмки и стараясь не смотреть на Катю, – пусть земля ему будет пухом.
Пару капель вылили на пол. Я проглотил рюмку залпом не закусывая.
На протяжении получаса мы почти не разговаривали. Лишь наливали и наливали водку. Пили все, даже Денис с Аней. Катя по-прежнему сидела отдельно от всех и ни с кем не говорила. По-человечески мне было ее жаль, но когда я натыкался на ее отрешенный взгляд, то снова вспоминал окровавленную ванну. Этого простить ей никто не мог.
Глайзер и Леша пьянели на глазах.
Внезапно Катя начала приглушенно всхлипывать. Схватив одной рукой край стола, она горько плакала, но все это выглядело до того наигранно, что я с тревогой взглянул на Макса. Но первым сорвался не он.
– Ты-то чего стонешь? – медленно, почти по слогам, произнес Бельмуд. – Тебе-то что?
Катя ничего не ответила, и это раззадорило его.
– Ответь мне, – потребовал он. – Ну?
Я наклонился к нему и тихо сказал:
– Леша, давай выйдем на кухню. На пару минут, очень тебя прошу.
Он недовольно посмотрел на меня, но вышел. Следом за нами увязался Стас.
– Леша, – быстро заговорил я. – Умоляю тебя, оставь ее сегодня в покое, не трогай. Хотя бы ради Омара. Пожалуйста.
Но Бельмуд тупо взглянул на меня и Стаса, а затем ядовито сказал:
– Ты закончил?
– Да.
– Тогда послушай меня. Эту тварь я в покое не оставлю. Все, разговор закончен.
Мы вернулись в гостиную, и Бельмуд сразу же сказал Кате:
– Ну что, счастлива?
Я попытался вмешаться:
– Тише, Леша. Успокойся.
– Что ты ему рот затыкаешь? – зло воскликнул Глайзер. – Ты подумай лучше своей головой, какого черта она здесь делает? Размазывает слезы и рыдает?
Этого я и боялся. Конфликт накатился, как снежная лавина, и остановить его уже было невозможно.
– Ты понимаешь, сука, – вдруг тихо сказал Глеб, – что именно из-за тебя погиб мой… наш друг? Ты понимаешь это?
Катя снова ничего не ответила.
– И он теперь злодей! – распаляясь, заорал Швед. – Теперь его считают преступником – людей, оказывается, убивал!
Я изумленно взглянул на него, понимая, что если даже флегматичный Глеб так себя ведет, то мне не по силам успокоить их. Обстановка накалялась с каждой минутой. Заметно было, как нервничал Шольц, как по-детски беспомощно смотрела на происходящее Аня. Она, как и Катя, была здесь совершенно лишней.
– Ты тварь, Катя, – сказал Леша. – Последняя тварь.
И тут, видимо, нервы у Катерины не выдержали. Резким движением отодвинув стул, на котором сидела, она поднялась. Узкими щелочками азиатских глаз – ну что Кирилл в ней нашел? – Катя колюче и злобно взглянула на него.
– Кто ты такой, чтобы указывать, что мне делать? Кто вы все? – воскликнула она. – Перестань жевать свои сопли, малыш.
Не знаю, умышленно она это сказала или нет, но для Бельмуда, страдающего от «комплекса Наполеона», всякое упоминание о его росте, действовало как красная тряпка на быка и больно затрагивало его самолюбие.
Он рванулся к ней, но я встал у него на пути и схватил за рубашку.
– Леша, успокойся. Успокойся. Давай решим все на трезвую голову, хорошо? Сядь, а лучше пойди в спальню, проспись. Встанешь, и поговорим, – сбивчиво пробормотал я, чувствуя непосильную тяжесть; еще пару минут – и я плюну на всех, пусть разбираются сами.
Леша вырывался, что-то кричал, но мне на помощь пришел Бар, и мы усадили его на место.
Повернувшись к Кате, я сказал:
– Катя, уходи отсюда. Ты видишь сама, что лишняя. Уходи.
– И пусть уходит быстро! – воскликнул Леша. – Иначе я выкину эту тварь с балкона.
Глеб заворочался и совершенно не к месту сказал:
– Погубила Омара. Омара, моего лучшего друга.
Не говоря больше ни слова, Катя поднялась и вышла из комнаты. Проследив за ней взглядом, Глайзер воскликнул:
– Куда ты пошла? Дверь в другой стороне!
Молчавший все время Шольц тихо сказал:
– Она пошла на кухню. Оставьте ее в покое, пусть посидит.
Я посмотрел на него и заметил, как мучается сидящая около него Аня, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке. Поняв это, я позвал Шольца и сказал:
– Выйди на минутку.
Мы вышли в коридор. Через открытую дверь на кухню я увидел Катю, стоявшую около окна.
– Что ты хотел? – спросил Денис.
Я повернулся к нему.
– Денис, ты что, дурак? – сказал я, не сумев сдержать свою злость – он-то был ни в чем не виноват. – Ну какого черта ты притащил Аню? Ты разве не видишь, что она не в своей тарелке и только и думает, как отсюда уйти?
– Я хотел ее познакомить со всеми, – пролепетал Денис.
– Удачное время выбрал, молодец! Да она ведь теперь после этого вечера на километр к нам не подойдет! Ты этого хотел?
Денис молчал.
– Пока не поздно, забирай ее, и уходите. Чем раньше, тем лучше.
– Ладно. Я, наверное… – начал Денис и вдруг закричал, меняясь в лице: – Андрей, посмотри!
Я быстро обернулся и в ужасе увидел, что Катя стоит на подоконнике раскрытого окна.
Прежде чем я успел что-то подумать, Шольц уже оттолкнул меня и бросился на кухню. Словно сквозь какую-то пелену я увидел, как он одним рывком снял девушку с окна, и она, повиснув у него на плече, затряслась в рыданиях. На кухню прибежали Бар, Глайзер и все остальные.
Я опустился на пол и, сев на коврик возле стены, закурил.
Все стояли молча, притих даже Бельмуд. Широко открытыми глазами смотрела на всех Аня.
– Лучше бы ты прыгнула, – в сердцах сказал Глайзер, – никто горевать не будет.
– Хватит! – резко воскликнула Оля. – Уходи, Катя, уходи. А ты, Максим, замолчи хоть на минуту!
Глайзер сплюнул и вернулся в комнату.
– Я уйду, – глухо произнесла Катя. – Андрей, проводи меня.
Я чуть не поперхнулся. Прежде никакой симпатии она мне не выказывала.
Мы вышли на площадку, и я решил довести ее до дома. Возле меня оставался лишь Шольц.
– Знаешь, Денис, – сказал я ему. – Ты действительно тоже уходи. Нечего Ане здесь делать! А я позже, вечерком, зайду к тебе, хорошо?
Шольц кивнул. Я пожал ему руку. Он внимательно посмотрел на меня своими странными синими глазами и закрыл дверь. Больше я его никогда не видел.
Меня теперь часто, особенно ночами, мучает вина за то, что я не остался в тот злосчастный вечер у Глеба. Если бы я знал, как все обернется… если бы я тогда знал…
Доведя Катю до ее дома, я сухо сказал:
– До свидания. Не делай глупостей, все наладится.
Катя судорожно схватила меня за руку:
– Андрей, не уходи. Останься со мной. Останься!
– Нет, – поспешно сказал я, – меня ждут. Надо идти.
– Останься, – прошептала она, прижавшись ко мне, – прошу тебя.
Ее слезы мочили мою рубашку, и, ругая себя за слабость, я понял, что останусь.
– Хорошо. Но ненадолго.
Мы вошли в дом, и почти сразу же отключили электричество.
– У нас это часто бывает, – произнесла Катя, вытирая слезы. – Ничего, пока еще светло.
Я впервые попал к ней домой. Комнаты были обставлены обычной советской мебелью, на стенах, скорее для приличия, – несколько дешевых картин. Лишь в ее комнате стенки были обклеены постерами, и это несколько разряжало угрюмое впечатление.
Я присел на стул. На тумбочке, возле меня, стояла початая бутылка хорошего армянского коньяка. Перехватив мой взгляд, Катя равнодушно произнесла:
– Отец оставил. Если хочешь, можем выпить.
– Не хочу.
Катя тряхнула головой.
– Ладно, брось. Допьем.
Стало смеркаться. Коньяк был выпит, и меня терзало желание поскорее уйти отсюда.
Я зашевелился, намереваясь встать, но Катя, закуривая новую сигарету, внезапно сказала:
– Ты ведь тоже считаешь меня тварью. Хочешь уйти.
– Мне пора, – кивнул я, не желая втягиваться в скользкий разговор.
Катя пьяно посмотрела на меня, крутя в руках пепельницу.
– А хочешь, расскажу, что здесь произошло?
– Да, – выдохнул я. Пожалуй, остальные дела подождут.
Катя начала рассказывать. Тот злосчастный день словно ожил перед моими глазами, и, слушая циничный рассказ Кати, я краснел от гнева.
– Как ты могла сделать такое?! – вскричал я, когда она закончила.
Злоба переполнила меня, и я стал материться.
А Катя усмехнулась, барабаня пальцами по столу.
– Да, я тварь. Но я совершенно не хотела этой смерти, Андрей, поверь мне! В чем меня можно обвинить? В том, что я не смогла забыть то, что он делал со мной?!
От гнева я не смог вымолвить ни слова.
– Почему? – наконец выдавил я. – Зачем такая месть? Не давала покоя беременность?!
Катя удивленно подняла брови.
– Он тебе рассказал?
– Нет. Кирилл считал, что это великая тайна. Я узнал совершенно случайно, а вообще тебе не все ли равно?
– Ты думаешь, что молоденькой девочке было интересно узнать, что такое аборт? – жестко спросила она. – В семнадцать лет? И идя по больничному коридору, осознать, кем на самом деле был Кирилл? Какой сволочью?
Я молчал, кусая губы.
– Он умер для меня еще тогда, год назад. А потом, в июле, Кирилл и его дружки меня изнасиловали.
– Что?? – презрительно спросил я. – Изнасиловали?
– Изнасиловали, – спокойно сказала Катя, глядя мне в глаза, и я ей поверил. – Кирилл, Сергей и Богдан, Бой. Ты их знал.
Действительно, я их знал. Богдан по кличке Бой и его дружок Серега – молодые наркоманы, с которыми некоторое время общался и Омар, сам подсевший на иглу. Сейчас Бой куда-то исчез, а его дружок попался на краже и сел.
– Знаю.
– Отец был в командировке, и Кирилл пришел ко мне со своими друзьями. Зачем, уже не помню. А я, глупая дура, впустила их, несмотря на то, что все были пьяными. Мне тогда казалось, что Кирилл не посмеет больше меня обидеть. Только потом, утром, я узнала, что он проиграл мое тело в карты.
Я встал, затем сел. Рассказ Кати не укладывался в голове, и я закурил сигарету. Потом хрипло сказал:
– Как это? Продолжай.
– Ну как, – медленно произнесла Катя. – Они были пьяными, играли в карты. Кто проигрывает, приводит шлюху. Проиграл Кирилл и вспомнил про меня. Есть, мол, одна телка, которую можно трахнуть.
Да. Да! Я хорошо помнил тогдашнее отношение к ней Кирилла. Не девушка, а просто доступное влагалище.
– И что было дальше?
– Дальше? Насиловали меня все втроем, по очереди, потом еще раз. А самое главное – Кирилл так и не понял, что он сделал. Так как он считал меня девушкой на ночь, то был твердо уверен, что я получила большое удовольствие. Групповой секс. То, что надо.
Я впал в такую прострацию, что сломал сигарету. Теперь я был уверен в правдивости ее слов – слишком хорошо знал Кирилла. Хотя, оказывается, совсем не знал. Только теперь все стало на свои места, но я никак не мог привести в порядок свои мысли.
В молчании просидев несколько минут, я поднялся.
– Я пойду, Катя. Извини, но я пойду. Мне надо переварить все это. Я пойду.
На этот раз она меня не удерживала.
– Завтра я к тебе зайду, – пообещал я. – Поговорим.
– Как хочешь.
Я ушел и, идя по темной, без электричества, улице, поклялся, что больше никто об этом не узнает. В голове был полный беспорядок, и я никак не мог понять, каким циничным и самоуверенным должен был быть Кирилл, чтобы через год называть ее ласковыми именами и делать вид, что ничего не произошло.
Во двор я вернулся в девять часов вечера. Около его подъезда стояла «скорая помощь», и мое сердце ушло в пятки – я шестым чувством понял, что с моими друзьями что-то случилось. И оказался прав.
Из подъезда вышли санитары, поддерживая кого-то под руки. Сзади виднелись тревожные лица Глеба и Стаса. Потом спустились Леша и Илья. Одни. Без Шольца.
В тот момент я совсем забыл про существование Глайзера.
– Что с Шольцем? – спросил я.
– С Глайзером, – угрюмо ответил Глеб. – Сотрясение мозга.
Стыдно признаться, но у меня отлегло от сердца. В последнее время Денис стал значить для меня гораздо больше остальных моих друзей, в том числе и Глайзера.
– А где Шольц?
– Ушел. Это он ударил Макса. А тот стукнулся головой об стол.
Я не поверил своим ушам.
– Это сделал Шольц?!!
– Да, – хмуро бросил Бар. – Глайзер был не прав, он обидел эту глухонемую, подругу Шольца, Аню.
– Но где же он сейчас? – закричал я. – Что произошло?
– Потом, Андрей, – отмахнулся Глеб. – Потом.
Леша и Бар залезли в «скорую», и она рванулась в ночь. Швед со Стасом присели на скамейку. Где-то далеко, постепенно удаляясь, послышался вой сирен.
Совсем некстати во дворе появилась Лилит. Я подошел к ней.
– Ну как, милый? – спросила она. – Все закончилось?
– Да, – сказал я. – Все нормально. Посидели и разошлись.