Большую часть жизни Сараг Мирн рыбачил в реке недалеко от Керфена. Он знал, сколько нужно выловить для пропитания ему и дочке — немного. Знал, сколько нужно выловить для продажи — еще меньше. Рыбу на рынке покупали неохотно. Сараг и сам прекрасно понимал, хоть его рыба утоляла голод и в целом была безвредна для желудка, вкус у нее был, как у варёного ботинка. Что поделать, другие в реке не водились, а охотиться в лесу для него было самоубийством.
Кобольды легко обставляли его по продажам. Их заграничная рыба была вкуснее, к тому же, они щедро приправляли ее специями, запах которых разносился по всей торговой улице и заставлял проходящих мимо людей забывать обо всем на свете. В особенности о Сараге и его жалком улове.
Сараг мог вернуться домой, как только поймал всего три крупные рыбины, но он предпочитал сидеть на берегу реки до самой темноты. Он развлекался тем, что выуживал из воды то, что попадалось на удочку из гибкой ветви лиственницы и с шишкой в качестве поплавка. Разглядывал свой улов, иногда грозил рыбине пальцем, а затем отпускал обратно в реку.
Иногда он ходил вдоль пологого берега и встречал приятелей по несчастью, с ними он заводил разговор, который порой длился часами. За это время он ловил и отпускал с десяток рыбин, каждый раз чувствуя небольшое удовольствие от того, что обхитрил живое существо, а затем подарил ему жизнь, когда мог убить.
Несчастье, которое Сараг Мирн делил с товарищами на реке, заключалось в том, что он не владел магией камуфляжа, а значит, был рыбаком, а не охотником. Будь он охотником, его жизнь сложилась бы совсем по-другому. Рыбу он не мог продать, по крайней мере, не ту, что водилась в реке, а вот лесная дичь стоила порой огромных денег.
Однажды, было это зимой, Сараг нашел ослабшего до изнеможения снежного леопарда. Зверь был истощен и не мог стоять — видимо, старость не позволяла ему найти достаточно еды в то время, когда она нужна была больше всего. Сараг связал его и живым отнес в город. Кобольды в приемном доме забрали лишь голову зверя, а все остальное вернули нетронутым. За эту голову Сараг получил чуть больше сотни золотых монет — на то, чтобы расстаться с ними в кобольдском игорном доме, у него ушло почти полгода.
В тот день кобольд, стоявший за стойкой, елейно ухмылялся, зная, что забирает последние деньги Сарага и не увидит его в ближайшее время. Как следует отметив свою вновь обретенную бедность, Сараг вернулся домой поздно ночью. В дверях он увидел снежного леопарда, того самого, за которого он смог получить от кобольдов мешок с золотом.
Леопард стоял в дверном проеме на двух лапах и глядел на Сарага какое-то время, после чего заговорил. Речь шла о деньгах и их не слишком удачной растрате. Странности добавляло то, что голова леопарда была человеческой и напомнила Сарагу его покойную супругу. Короткие рыжие волосы с завитушками, зеленые глаза, приплюснутый нос, веснушки — все, как у нее… В ужасе Сараг Мирн намочил штаны. Не заметив этого, он бросился бежать прочь от дома. Ту ночь провёл в лесу, ежась от холода в корнях сосны у реки.
На следующее утро Сараг рассказывал приятелю на берегу, что ему приснился снежный леопард, которого он однажды ловко подстрелил из лука. Стоя на двух лапах, лесной хищник говорил с ним, и голос его был точь-в-точь, как у его дочери Нансы.
Сама Нанса при встрече с отцом рассчитывала немного на другую реакцию. Истошные крики не на шутку испугали ее, вскоре она поняла, в чем дело. Пожалуй, стоило подождать до утра с показом ее работы, в трезвом виде, отец, несомненно, проявил бы большее уважение к ее работе.
У Нансы ушел почти месяц на то, чтобы перекроить шкуру снежного леопарда в некое подобие охотничьего костюма. Пусть белый цвет и выделялся в лесу летней поры, пушистая шерсть защищала от клыков и когтей гораздо лучше, чем тонкая ткань ее потрепанного городского платья. В таком наряде можно было без опаски принять предложение Кенрона и Ирмана прогуляться в лес под их присмотром. Или тогда ей так казалось.
— Вокруг никого, — раздался голос Кенрона.
Он появился так внезапно, что Нанса вздрогнула и потеряла равновесие. Она бы непременно свалилась со ствола сосны, на котором лежала, если бы не протянутая рука в черной перчатке. Нанса села на бревно, не рискуя больше на него ложиться.
— Прости, кажется, напугал, — Кенрон с виноватым видом почесал затылок.
— Эта затея уже не кажется мне такой интересной, — сказала она. — Я хотела скоротать время, пока отец пропадает на речке. Побыть в хорошей компании. Или хотя бы в какой-нибудь. А вы исчезли и устроили мне забег с крысами.
Ирман появился из неоткуда на краю поляны. Потягиваясь и разминая шею, он направился прямиком к Нансе и Кенрону.
— Если говорить по справедливости, забег был твоей идеей, — сказал он. — Мы бы справились быстрее, стой ты на месте.
— Надо признать, в этот раз мы сами спровоцировали зверей, — сказал Кенрон.
— Так давайте перестанем их провоцировать, — предложила Нанса.
— Кто же ходит в лес, в белом посреди лета? — спросил Ирман, затем хитро ухмыльнулся. — Знаешь, если хорошенько вымазать шерсть в грязи, вид будет совершенно другим. Ни одно животное не позарится.
— Издеваешься? — воскликнула Нанса. — Эта куртка — моя первая удачная работа. Оказывается, последний штрих — замазать все грязью. Хорошо, будь по-вашему, вы специалисты по лесной живности.
— Прятаться — не всегда лучший выход, — сказал Кенрон. — Блеф работает не реже. Если мы с Ирманом не будем исчезать, а вместо этого хорошенько пошумим, распугаем всех местных животных.
— Но если тебе самой хочется измазаться, действуй, — добавил Ирман.
— Значит, больше исчезать не будете? — с надеждой спросила Нанса.
— Можно устроить соревнование, — предложил Ирман. — Обычно побеждает Кенрон, но в этот раз я его обставлю. Кто первый спрячется в камуфляже, тот и проиграл.
Нанса и Ирман посмотрели на Кенрона, ожидая его реакции.
— Что? — спросил Кенрон, почувствовав себя неловко под их взглядами. — Я не хочу соревноваться, но, если вам от этого станет легче, пусть будет соревнование.
Нанса встала с дерева и отряхнула одежду.
— Иди, мы тебя догоним, — сказала она и помахала рукой, словно прогоняя Кенрона прочь.
Кенрон достал компас, взглянул на него и направился к краю поляны, он вскоре скрылся за деревьями, звук его шагов постепенно стих.
— Знаешь, — сказал Ирман, — нам мог попасться зверь пострашнее этих крыс. Говорят, сюда забредают огромные медведи с зеленой шкурой. Но не бойся, я слышал, они очень медленные.
— Тебе и крысы хватило, — процедила Нанса
Она взяла Ирмана за локоть и вытащила его руку из кармана. Кисть руки почти полностью была покрыта кровью. Кровь была жидкой, не свернулась, даже соприкоснувшись с тканью штанов. Несколько крупных капель сорвались с ладони и полетели к земле.
Снег падал так медленно, что казалось, будто он висит в воздухе. Малейшего ветерка хватало, чтобы белые хлопья на мгновение начали подниматься вверх, создавая картину, в которую сложно было поверить, не видя ее своими глазами.
Тренировка Ирмана шла уже четвертый час. Во дворе дома он работал с двумя мишенями — всаживал метательные ножи в круглый деревянный шит с черными концентрическими кругами. Охотники часто пользовались оружием дальнего боя. Луки и арбалеты так же шли в ход, но многие предпочитали разного рода метательные снаряды — запустить такой можно было с убийственной силой и точностью и ничего, кроме натренированных рук для этого не требовалось.
Дверь дома распахнулась, на пороге стоял отец Ирмана Оррин Глэр — высокий, мускулистый, с короткими белыми волосами и загорелым лицом, на котором шрамы перемежались с морщинами, короткая борода была аккуратно подстрижена, было видно, что работали над ней усердно, не оставив ни единого отстающего волоска. Одет он был в щегольской костюм из белой кожи, расшитом толстыми золотыми нитями.
Оррин какое-то время молча смотрел на тренировку Ирмана, а иногда взгляд его уходил высоко в небо, к серым тучам, зависшим в небе, как и снег в воздухе. Оррин не выражал и малейшей заинтересованности в происходящем.
Ирману удалось попасть двумя ножами точно в центр и пятью — во внешние круги.
— Никуда не годится, — сказал Оррин. — Не знаю, кого ты воображаешь на месте этой мишени, но этот зверь сбежал от тебя раненный и обозленный.
— Если зверя не убить одним попаданием ножа, зачем вообще метать в него ножи? — спросил Ирман. — А я попал, причем, дважды. Раньше и этого не выходило.
— Что если перед тобой будет стая зверей, двух подстрелишь и остальных упустишь. — Оррин покачал головой, выражая глубокое разочарование.
— Придется вернуться на следующий день. — Ирман указал на огромный роскошный дом, в котором жила их семья. — Не то, чтобы мы голодали.
— Этот дом лишь жалкая подачка от правителей Дайгона, — сказал Оррин. — Они хотят, чтобы роскошь ослепила нас, чтобы мы не думали о том, что достойны лучшего.
— Например, чего мы достойны, пап? — спросил Ирман.
Оррин скрестил руки на груди, мощные мышцы проглядывали через рукава куртки.
— Мы достойны быть кем-то и значить что-то в этой стране, — сказал он, разглядывая облака. — Мы лишь добытчики животных из леса, ничем не лучше других. У нашей семьи нет настоящей власти.
Ирман подошел к отцу и взглянул на него снизу-вверх.
— Так может, вместо того, чтобы метать ножи, мне стоит поучиться, как заполучить эту власть у тех, кто ее имеет?
— Не глупи, — отрезал Оррин. — Главой Дайгона стал тот, кто метал ножи точнее всех. Люди доверяют лучшему охотнику, тому, кто может направить остальных, тому, кто понимает, что происходит в лесу. Лучший охотник был правителем Дайгона с тех времен, когда мы были небольшим племенем, затерянным в непроходимой чаще. Дайгон разросся, но суть его не поменялась. Мы все так же племя охотников, пусть слегка более цивилизованное, чем раньше.
— Не пора ли выбирать правителя как-то иначе? — спросил Ирман.
— Как выбирать правителя, решают те, у кого уже есть власть, — задумчиво проговорил Оррин. — Важно только, чтобы люди верили в то, что правитель выбран справедливо, и подчинялись его воле. Детали процесса значения не имеют.
Ирман пожал плечами.
— Я легко попаду в эту мишень из лука.
— Для стрельбы из лука щиты будут стоять гораздо дальше, — сказал Оррин. — Хотя, если тебе надоел вид этих мишеней, можешь отправляться к другой. Найди сына Дарлида Амелота. Все, что тебе нужно — победить этого мальчишку. Стань лучшим охотником, чем он, только так докажешь, что чего-то стоишь.
— Почему ты зовешь его сыном Дарлида? — спросил Ирман. — Меня никто не зовет сыном Оррина, обычно люди помнят мое имя.
Оррин хмыкнул и обернулся к Ирману спиной. Да, люди помнили имя его сына, в основном потому, что сам Оррин так и остался в их глазах тем, кто всю жизнь занимает лишь второе место. Тогда, как Дарлид Амелот занимал первое. Если же сын Дарлида так же начет раз за разом обходить его сына в охоте, в глазах дайгонцев Оррин и вовсе станет поводом для шуток. По крайней мере, он был в этом совершенно уверен.
— Мальчишка уже обладает теми навыками, которые были у его отца, когда тот был молод, — сказал Оррин, не оборачиваясь. — Разбирается в законах леса, быстр, ловок, удачлив. Его отец стал вторым самым влиятельным человеком в Дайгоне, делая то же самое.
Ирман не знал, как относиться к суждениям отца о том, кто влиятельный, а кто нет. Разумеется, отцу было известно больше — он ходил в лес с самыми разными людьми и должен был разбираться в их нравах. Но также мог и преувеличивать. Оррина могла ослепить зависть к Дарлиду, которому он неизменно проигрывал в различных состязаниях, официальных и придуманных самим Оррином. Отец вполне мог считать главу Дайгона не таким уж и влиятельным, всего лишь человеком, сидящим в самом крупном и красивом здании в столице, но не имеющим реальной власти. Стоило попробовать подбодрить отца.
— Значит, самый влиятельный — ты, пап?
Оррин взглянул на Ирмана с явным презрением, лицо мужчины мгновенно покраснело. Оррин поправил ворот куртки, выше поднял воротник. Он достал сигару, одну из тех, что ему подарили, чтобы он не поднимал шума, точно так же, как и дом, в котором Ирман проживал с семьей. Оррин молча вдыхал сигарный дым, пока краска не сошла с его лица, оставив лишь темный загар.
— Мальчишка Амелотов считается лучшим охотником среди молодых, — сказал Оррин. — Но пока он никто, и он должен остаться никем. Ты тот, кто втопчет его в грязь.
— Да я вовсе не против победить его, пока мы играем честно, — сказал Ирман. — Вот увидишь, я его сделаю.
Ирман поднял руку и увидел несколько мозолей на пальцах, они появились после того, как он метал ножи несколько часов кряду. Отец подошел ближе и взглянул на руку Ирмана.
— И где же кровь? — спросил Оррин. — Ты не выложился на полную, я лишь теряю с тобой время. Делай, что хочешь, толку от тебя никакого.
Оррин вернулся в дом, небрежно хлопнув дверью. Ирман сжал пальцы так сильно, что мозоли надулись и лопнули, полилась вода, крови все не было.