Она пожмет плечами:
- Зачем тебе? - И сделает насмешливое лицо.
У нее хорошо получается.
И действительно, стоит ли? Разве не нелепица - идущие рядом библиотекарша Фатима и рядовой Вакула - с автоматом на плече и каской на ремне, выхлопывающей ритм по его бедру: левой! левой!.. левосторонний фокстрот... и оба поглядывают на часы: скоро комендантский час.
- Я хотел... ты не обращай внимания на Рикошета. Он у нас немножко...
- Немножко?
Да, лучше уж про Рикошета. Про дураков, как про погоду, можно всегда. Какая разница, о чем говорить, главное...
- Не прошло и полгода!
Приехали. Попрыгали с брони, прохаживаются, потягиваются.
- Э-э! Хорош массу топить! Пи....те сюда, сменяться будем.
- Иди пост принимай, расп....й!
- Сам ты расп....й. Проспал на посту? Вот погоди, местные прознают, что вы тут массу топите! Сикир башка!
- А вы? Не топите?
...В город попали позже обычного: заезжали на пасеку, водила менял у пасечника Ахмеда канистру бензина на баллон меда. Возвращаясь с завтрака, Митя заметил, что библиотека уже открыта. Беспорядки беспорядками, а учреждения функционировали исправно. Пока не грянул и в самом деле неурочный погром, Митя поднялся на второй этаж, в номере вытащил из тайничка под кроватью мыло и бритву и, чуть не забыв без присмотра автомат, отправился в туалет бриться.
Но получилось совсем иначе.
Фатима сидела на своем обычном месте, за полированной стойкой, низко склонившись. Видна была лишь покрытая черным вязаным платком голова. И впрямь никого, кроме нее, в зале. В просветах между книг не блестят глаза ее подружек. Радио выключено. Тишина, полная гудящих у широкого витринного стекла мух - доживающих свою дополнительную тепличную жизнь ноябрьских мух. Услышав звук открывающейся двери, Фатима еще ниже наклонила голову, совсем утонула за стойкой. "Может быть, что-то в Баку?" - подумал Митя. Потоптался у входа, но подошел.
- Принес журнал. Спасибо.
Не глядя, она накрыла журнал ладонью, смахнула его к себе на стол и так же быстро, как механизм, шлепнула на стойку его военный билет. Митя взял билет.
У нее были сильно, до кровавого рубца, разбиты губы.
Он сунул "военик" в карман, медлил возле стойки. Паркет под ним скрипел.
Фатима еще некоторое время делала вид, что пишет, шелестела бумагой. Наконец оглушительно хлопнула какой-то тетрадью по столу и резко встала.
- Что?!
Он вспыхнул. Увы, он всегда краснел слишком легко и слишком жарко будто нырял головой в паровозную топку.
- Хотел поблагодарить... за роман. Ну, в журнале...
Она поправила платок, кивнула ему в сторону стеллажей: иди выбирай.
Протиснувшись по узкому проходу до конца, туда, где горела лампочка, Митя вышел в пропахший ванилином закуток за стареньким облезлым комодом. На стене постеры из "Огонька" с Пугачевой в балахоне и Боярским в шляпе, в баночке из-под майонеза подсохшие фиалки. Уголок для души - как в любом советском учреждении. Две пухленькие подружки Фатимы сидели за чаем с пирожными.
- Здрасьте, - кивнул Митя.
Они не ответили. "Наверное, что-то в Баку". Он рассеянно пошел вдоль рядов книг, пытаясь прочитать в полумраке названия на пыльных корешках. Уже хотелось просто выйти отсюда. Мушиный гул угнетал. Не глядя, Митя взял с полки нырнувшую ему под руку книжку. "Небольшая. В кармане можно прятать".
- Здравствуйте, товарищи работницы культуры!
"Е! Замполит!"
Непременно дободается, будет вертеть в руках книгу: "Что это мы тут читаем?" Митя сунул книгу в карман и притаился, вдавившись спиной в податливую книжную стену. Осторожно натянул ремень автомата, чтобы не звякнула обо что-нибудь антабка. "Черт его принес. Только не сейчас, не здесь".
Трясогузка заливался праздничным колокольчиком:
- Привезли вам в качестве шефской помощи. "Комсомольская правда". Аж двадцать номеров, - попробовал облокотиться о стоящую у стеллажа стремянку, но нет, не понравилось, встал ровно; фуражка танцевала твист. - Спецрейсом из Баку. Нашим бойцам раздайте. Полезней детективов всяких.
Стопка газет мягко хлопнула о стойку. Фатима нервно куталась в платок.
Замполит смотрел в пол, на потолок, на мух. За мухами, по ту сторону стекла, курили в своем обычном утреннем кружке местные старички.
- Не унывайте. Разве в книжках не учат держать хвост пистолетом? махнул рукой себе за спину, прямо в сторону Мити.
И на одном дыхании, тем же звонким голосом:
- А с рядовым Решетовым мы разобрались. Сегодня же будет в-выш-швыр-рнут из армии поганой метлой. Да. Сегодня же.
За стеклом проехал БТР с молодецки рассевшимися на броне бойцами. Трясогузка вместе с собравшимися у гостиницы проводил БТР взглядом, продолжил:
- Ну что вы такая грустная? За свой длинный язык он поплатился. Не будет больше болтать про вас где попало. И характеристика у него будет - в кладбищенские сторожа не возьмут! Да и братец ваш тоже, знаете... родную-то сестру! Ни за что!
Она молчала. Замполит кивал. Смотрел в пол, на потолок, на мух. Наконец крикнул:
- Бывайте здоровы, товарищ библиотекарь! - И энергично ушел.
Стеклянная дверь за ним закрылась. Мухи гудели. За комодом, в закутке с Пугачевой и фиалками, нехорошо шептались. Митя подошел к стойке.
- Какое число сегодня?
Она показала на газету.
Трясогузка, в очередной раз безуспешно попытавшийся завязать разговор с утренним собранием (делали вид, что не понимают по-русски), стоял у гостиничных ступенек. Заметив, что он поворачивается в их сторону, оба, Митя и Фатима, резко отвернулись. Она постояла, теребя бахрому платка, и ушла в проход между стеллажей. Митя взял из стопки "Комсомолку" и вышел.
Внутри скопилось столько нехорошего электричества, что пронести его десять шагов мимо Трясогузки до двери гостиницы показалось совершенно невозможным. Митя спрятался за угол и дождался, пока замполит ушел. Вечером приключилась стычка с воином из первой роты из-за места у телевизора. (Сенкевич рассказывал про ушу в Китае.) Толковой драки не получилось. Растащили.
...Позже, в комендатуре, в открытую дверь актового зала Митя увидел, как Рикошет, нездоровый с лица, стреляя по сторонам глазами, выскользнул из кабинета особиста. В руке его болтался вещмешок. Когда в воздухе почернело, в резком свете фонарей и фар на площади толпился служивый люд. Рикошет был уже вполне румян и весел и доволен всеобщим вниманием.
- Эх, братки, говорил я вам, что дембель неизбежен, как победа пролетариата! Ты записываешь? Записывай, не пропускай.