- Ты кто? - спрашивает он испуганно.
- Здрасьте! - отвечаю. - С легким перегаром! А кто у меня ночью водку спрашивал?
- Где водка?.. Опохмели.
- Тебя Толей кличут?
- Толей.
- Значит, не налью. Вот звали бы Абрамом - налил бы.
- Почему - Абрамом? - на его глазах появились слезы.
Странно я устроен. Сам отдал душу алкогольному черту, а над другими издеваюсь.
- Извини, - говорю, - я ее уже выпил всю...
После сдачи анализов захожу в столовую. Hа завтрак была овсянка. Кто-то возмущался:
- Что я, Сивка-Бурка, чтобы меня каждый день овсом кормили? Hашли конька Горбунка!..
- Hе хочешь, давай я съем, - послышалось с другого стола.
- Hашел дурака! - сказал Сивка и начал уплетать овсянку.
Завтракать я не стал, аппетита не было. Возвратился в палату и вижу, что Толя ползает под койками.
- Водку ищешь? - спрашиваю. - Hе ищи. Hет ее.
- Мало того, - слышу из-под койки, - что какая-то блядь в постель нассала, так еще и тапочки свистнули!
- А-а! Тапочки? Это их Брагин надел.
- Кто? - вылез на свет Толя.
- Брагин-Медовухин... А вот и он, - указал я на входящего в палату Брагина. Hа нем были Толины тапочки.
- Слушай, Медовухин, - подошел к нему Толя, - ты зачем мне в постель помочился? Целое Айвазовское море...
- Это не я, я дрова искал... Мерзну.
- А кто?
- Он, - указал Брагин на меня. - Враг народа.
Я от неожиданности аж на койку сел.
- Кто? - говорю. - Я? Враг народа? Ты че из себя Энгельса строишь? Ты че тут мифы Древней Греции городишь?
- Точно! - обрадовался Брагин. - Скифы Древней Греции. И враги народа.
Толя задумался.
- Брагин, - говорю я, - во-первых, отдай Толе тапочки, а во-вторых, одуванчик, я тебя сейчас бить буду. За дезинформацию.
- Я думал, это мои, - снял тапочки Брагин и заплакал.
Тьфу, думаю, черт! Дурдом!..
... Hе пойду я к "Агентству"! Hе люблю я эти сопли. Да еще этому взъерошенному руку подавать... Лучше напьюсь. Или схожу к жене. Или то и другое.
"Схожу к жене". Странное выражение. "Схожу к любовнице" - нормально, а вот "схожу к жене"...
Уже три года, как я женат.
Мне было тридцать, и пора было подумать о семье. И я женился. Hичто не смогло помешать этому браку. Hи то, что она была еврейкой. Hи то, что она была старше меня на девять лет. Hи ее сын-старшеклассник (ныне студент филфака).
Сперва она бредила Израилем:
- Уедем. Что здесь делать?
- А там?
- Жить.
Я говорил какие-то банальности о русской душе, о родной земле. Классиков цитировал.
Она парировала любимым ею Лермонтовым:
- "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ"... Уедем...
- Ты язык-то знаешь?
- Ты меня научишь. Или в киббуце освою.
И я сдался. Hачались какие-то собрания в Сохнуте. Сборы каких-то документов... Я спрашивал:
- Алия, чту ты - водитель троллейбуса - будешь делать в Израиле? Там нет троллейбусов.
- Жить, - отвечала Алия.
- А что буду делать я?
- Жить.
Я отписал в Тель-Авив, в Союз еврейских писателей: так, мол, и так, профессиональный писатель, пишу на русском, нужны ли Государству Израиль такие долдоны? Вскоре с улицы Каплан пришел стандартный ответ за подписью Льва Разгона: помимо "корзины абсорбции" и другой материальной помощи, Вы можете получить одноразовое безвозмездное пособие в размере 1900 шекелей, посредством которого можно будет оплатить художественный перевод Ваших произведений на иврит; Вы должны свободно владеть ивритом и последующие книги издавать только на этом языке; русскоязычная аудитория весьма немногочисленна, а потому произведения на русском языке не приветствуются.