«Золотое кольцо» — любимая группа моей мамы. Каждый раз, когда мы работали в огороде, она выставляла колонки в окно и запускала Кадышеву. Эти же песни время от времени скрашивали ей проверку домашних заданий. Мне особо не нравилось, но моя любимая музыка нравилась маме еще меньше. Память человеческая — инструмент несовершенный, поэтому большую часть репертуара этого ансамбля я помню только в формате «припев плюс пара строчек», но три хита удалось вспомнить целиком: «Широка река», «А я вовсе не колдунья» и «Течет ручей».
С музыкой было сложнее — я ей никогда не занимался, и ноты на листочках для меня закорючки, не более. Мурыжил меня творческий руководитель добрых четыре часа, прежде чем смог «собрать» из моего мычания более-менее похожие аранжировки. К этому моменту Константин Викторович успел сходить собрать разошедшихся было по домам бабушек, и стало полегче: они пели текст с розданных листочков, а я по мере необходимости поправлял. После бабушек по просьбе Федора Степановича привели гармониста: Василия Витальевича, беззубого (выпали от прожитых лет) лысого худющего старичка, основным досугом которого было распитие самогона. На навыках, впрочем, вредная привычка не сказалась, и «бахал» он как следует. С ним стало гораздо лучше — мелодии расцвели, приблизились к оригиналу, и глаза бабушек и руководителя заблестели от энтузиазма. Приняв решение репетировать в усиленном режиме, чтобы успеть подготовиться к конкурсу, они отпустили нас с учителем восвояси.
— А ты вообще много песен помнишь? — спросил Константин Викторович по пути к его дому.
Я уже привык, что во время походов по деревне разговаривать о важном нужно едва слышным шепотом.
— Не очень, — признался я. — Это мама слушала, а про волков — из папиного певца. С «Золотым кольцом» всё, только кусочки вспомнить могу, кому-то придется тексты дописывать и мелодии. С Высоцким еще хуже — у него тексты длинные, сложные. «Волков» я для открытого урока в школе учил, вот, осталось. Музыку вообще не воспроизведу — я на гитаре никогда играть не учился. Музыка, которую сам слушал, здесь вообще не подойдет — там у нас общество потребления, слушал то же, что и все, чтобы из трендов не выпадать.
— Например? — заинтересовался Константин Викторович.
Пожав плечами, я начал цитировать супер хит артистки Инстасамки:
— А я вообще делаю, что хочу. Хочу импланты — звоню врачу. Кто меня не любит — я вас не слышу, Вы просто мне завидуете — я молчу. Я не молчу, когда я хочу. Я не продаюсь, но за деньги — да. Мой продюсер говорит мне: «Ты поп-звезда», И, кстати, мой продюсер — это мой муж, да…
— Хватит! — сделал «фейспалм» Константин Викторович.
А вот хрен тебе!
— Я не скажу в ответ ничего на хейт, Я не скажу «привет», если бабок нет. Слышу любимый звук — это звон монет, Они тянут сотни рук — это мой концерт…
— Перестань, пожалуйста, — поморщившись, заткнул уши учитель.
— Ок, — фыркнул я. — Просто вы старый, вам не понять.
— А тебе самому нравится? — спросил он.
— Да мне все равно, — пожал я плечами. — Я вообще не особо музыку люблю. Все слушают, и я слушаю. Вот Газманов с Киркоровым, кстати, и у нас были — всю жизнь их рожи в телеке. Инстасамка хотя бы новая, не так задолбала. А Пугачева у вас есть?
— Была, — кивнул Константин Викторович. — Десять лет назад в Подмосковье пробой открылся, прямо во дворе у нее. Погибла. Жаль.
— Хоть где-то справедливость восторжествовала, — буркнул я.
— А что она? — заинтересовался он.
Пришлось рассказывать про непростую политическую ситуацию в старом мире, сопровождавшуюся обилием «каминг-аутов» десятилетиями сосавших государственные бабки артистов и кучей странностей формата: «Почему Примадонне кремлевские деятели ручку целуют, а артистам помоложе вернуться нельзя».
— Да уж, — сделал исчерпывающий вывод Константин Викторович.
— В какой-то момент от всех новостей отписался, — вздохнул я. — Стало хорошо — никаких псиопов.
— Что такое «псиоп»?
— «Психологическая операция», — расшифровал я. — Очень удобное оправдание, кстати — если кому-то что-то не нравится или он вопросы неудобные задает, значит работает на врага и этот самый «псиоп» проводит.
— У нас попроще, — усмехнулся Константин Викторович. — Без сложных терминов, просто КГБ воспитательную работу со смутьянами проводит. К нам, кстати, на вечернем автобусе КГБшник приедет.
— А⁈ — аж подпрыгнул я.
— Тише ты, — напомнил он. — Не переживай, он из наших, Липкинских. Вчера на пенсию вышел, домой возвращается. Он — пиромант, но доверять ему можно. Вот с таких лет, — показал рукой себе на середину бедра. — Его знаю.
— Как скажете, — пожал я плечами.
— Не «как скажу», а «так и есть», — назидательно покачал на меня пальцем учитель. — Он Кузьмы Ильича сын. Володьку помнишь?
— Который у Кузьмы Ильича живет? — уточнил я. — Квартирант?
— Квартирант, — кивнул Константин Викторович. — Под молотки чуть не попал — подрался кое-с-кем важным, так его Тимофей — так нашего КГБшника зовут — спас, документы новые выправил и здесь у нас спрятал.
— Злоупотребление служебным положением, — заметил я.
— По справедливости поступил! — покачал головой учитель. — Тимофей — мужик правильный, настоящий. Ночью с нами пойдет.
— Ок, — пожал я плечами.
Мое дело маленькое — портал открывать, а со своими «пиромантами в погонах» сами разбирайтесь.
Во дворе Константина Викторовича было весело — на мангале шкворчали шашлыки, за которыми присматривал оборотень Джим. Его «перекинувшийся» брат выступал для ребят «финальным боссом» — толпа волчат изо всех сил пыталась его повалить, но тот неизменно уворачивался от нападающих с разных сторон зубастых комет, время от времени обидно хлопая мужскую часть группы лапой по мохнатым жопам. Американец же, вдруг, если и Свете прилетит, его «отменят» за харрасмент? Шутка.
— Хай, Эндрю! — салютнул мне банкой пива «Пабст Блу Риббон» Джим.
— Хай! — поздоровался я в ответ.
Волк-Билл встал на задние лапы и помахал передней. «Хороший песик», ага! Ребята попытались воспользоваться «шансом» и бросились в атаку, но, естественно, потерпели поражение — где деревенские «щенки», и где всю жизнь тренировавшийся боевой оборотень? Было бы очень интересно посмотреть на схватку кого-то из американцев с Геннадием Петровичем — физрук вроде бы сильный и опытный. Интересно, а в этом мире существуют бои оборотней насмерть? Блин, почти уверен, что да! Если как минимум в Японии их держат за статусных питомцев, значит ничто не мешает важным самураям устроить «собачьи бои».
— Все, хватит! — весело рявкнул на ребят Константин Викторович. — Переодеваемся!
— Стап, — на всякий случай перевел я Биллу.
Мужская часть оборотней утопала в баню, а Света, на правах единственной дамы, пошла переодеваться в дом. До чего же, блин, потешно лапами двери открывают-закрывают!
Народ переоделся, мы с учителем объяснили, в чем дело — мой личный авторитет в глазах ребят подрос, и, если бабушки победят в конкурсе, вырастет еще сильнее — и к этому моменту поспел шашлык. Устроились прямо во дворе — в превращенном в склад сарае (больше ничего не влезет, равно как и в погреб с домом) нашлась складная садовая мебель, а в огороде — свежие овощи. Учитель разделил с американцами пиво, а мы пили газировку. У ребят к этому времени накопилось к американцам много вопросов, поэтому мне пришлось работать переводчиком. Через час рассказов из жизни американских оборотней глаза ребят покраснели, и мужская часть старательно давила слезы. Света шмыгала носиком — ей можно, она девочка. Мне тоже было не очень — за короткой фразой «с поля боя в Центр и так всю жизнь» скрывалось много потерь, боли и грусти. Может на жалость давят специально, выдумывают? Переведу-ка тему:
— Мы когда склад выносили, там на стене плакат был про Техасский союз — Техас и Калифорния. Нам говорили, что вся Северная Америка — одна страна. Это не так?
— На это и я ответить мог, — буркнул учитель, но мешать отвечать Биллу не стал.
— Одна федерация. У округов относительная автономия, но федеральным законам подчиняются все.
В принципе, как и в моем мире, только штаты другие, получается. Когда солнышко начало закатываться за крыши домов, Константин Викторович отправил ребят по домам, наказав Лёхе предупредить Марину, что я сегодня не приду. Народ с явным сожалением на мордашках попрощался, а учитель спросил меня:
— Ты как? Поспишь немного?
Со двора уходить не хотелось — больно приятные флешбеки накатывали: точно так же мы иногда сидели всей семьей в прошлом мире, поэтому я покачал головой:
— Нормально, завтра утром отосплюсь.
Через десять минут на улице раздались шаги, и в калику постучали. Константин Викторович открыл, и перед нашими глазами предстал весело улыбающийся, здоровенный мужик в тельняшке, спортивных штанах и авоськой в руке — бутылка поблескивает. Верхняя часть шевелюры русая, но виски и корни волос седые. Немого напугали глаза: бледно голубые, словно глядящие сквозь собеседника. Почему-то я сразу понял, что с точно такой же улыбкой на роже, если будет нужда, он свернет мне шею и спокойно пойдет заниматься своими делами дальше.
Учитель с мужиком обнялись, похлопали друг друга по спинам, и хозяин дома представил гостя:
— Знакомьтесь, Тимофей. Пенсионер, пиромант, бывший КГБшник.
— Тимофей, экс-кей гей би, — перевел я. — Пиромансер.
Американцы посмурнели и на всякий случай сели так, чтобы иметь возможность прыгнуть на нового знакомого.
— Хав а ю, гайс? — неожиданно для меня продемонстрировал хороший инглиш Тимофей. — Рад, что в Липках появились такие достойные воины! — не дожидаясь ответа весело поведал мне. — Во житуха бурлит, а? Стоило на двадцать лет из родной деревни свалить, как тут такая каша заварилась! — гоготнув, уселся за стол, сунул в рот кусок шашлыка и спросил американцев на их языке. — Это пиво у вас? Угостишь? А у меня вот! — достал из авоськи бутылку без этикетки и поставил на стол. — Местный виски! — снова гоготнул. — Да вы не напрягайтесь, я в отставке. Фак это КГБ, устал — сил нет, на каждый пук по сто бумажек заполнять приходится, чуть геморрой не заработал.
Американцы гоготнули — любят у них шутки про задницу.
— Я вот что думаю, Кость, — начав разливать по оставшимся после ребят стаканам из-под газировки самогон, обратился на родном языке к учителю. — Дом у тебя не резиновый, а если прижмет и придется быстро уходить, тут не до барахла будет. Нужно перевалочную базу создавать.
— Гена то же самое предложил, — кивнул Константин Викторович, вернувшись за стол.
Американцы снова напряглись — долгие разговоры на чужом языке всегда слушать неприятно, а у них еще и положение шаткое.
— Ты им переведи, Андрей, — попросил Тимофей. — Тебе они больше доверяют.
Я пересказал.
— Отличная идея, — одобрил Билл.
— Я хотел предложить то же самое, — покивал Джим.
Взрослые накатили.
— Эх, хорошо дома! — сладко потянулся КГБшник. — Город этот з****л, прости за мой французский, — ухмыльнулся мне. — Заводы эти, б***ь, дымят, частный сектор углем топится, машины туда-сюда… А тут воздух! — глубоко вдохнул и удовлетворенно крякнул. — Да че тут говорить, давайте еще по одной.
Я, как смог, перевел американским оборотням его монолог, пока взрослые пропускали еще по одной.
— Воздух здесь очень хороший, — подтвердил Билл. — И лес красивый.
— А какая тут рыбалка! — перешел на инглиш Тимофей, и мне пришлось переводить уже на русский, для учителя. — Хариус — во, — отмерил ладонью до середины мощного запястья. — Под пиво идет так… — ухмыльнувшись, прервался и спросил. — Кость, Петрович-то еще промышляет?
— Промышляет, — подтвердил учитель.
— Схожу до него, — поднялся на ноги КГБшник и свалил со двора.
— За хариусом пошел, — пояснил Константин Викторович.
Интересно, все пироманты такие гиперактивные, или его воздух деревенский оживляет?
Пьянка, к огромному моему удивлению, ничуть не сказалась на движениях и собранности взрослых — к пробою мы подошли как ни в чем не бывало, и ни в речи, ни в движениях никакой «разболтанности» не было. Не удержавшись, спросил об этом несущего меня на плечах Константина Викторовича:
— Оборотню, чтобы нажраться, нужно ящик водки выпить. Пиромантам надо поменьше — у них метаболизм быстрый, но в целом организм человеческий. Да не переживай — Тимофей же из органов, их там учат бухать так, чтобы не пьянеть.
Ладно, мне-то что.
У пробоя КГБшник, которому мы успели за время пьянки рассказать подробности своих похождений — львиную долю инфы он уже услышал от кого-то другого — внес еще одно улучшение, раздав всем балаклавы:
— Баз данных международных, конечно, нет, но у наших тоже камеры есть — мало ли? Да не морщись ты, Гена, я твою квалификацию под сомнение не ставлю, просто ты же, блин, десантник, от жуков рожи прятать не обучен, диверсиями не занимался. Разве я чушь предлагаю?
— Нормально, — кивнул физрук, и мы спрятали лица под масками.
Авторитет оборотней в моих глазах пошатнулся — ладно я, пацан, но вы-то чего? «Лут» по домам распихиваете, рожами под камерами светите. Это же, блин, авантюризм чистой воды! Буду на Тимофея равняться — видно, что у него голова в правильную сторону работает.
Сначала, как и обещалось, решили отвести Константина Викторовича к храму. Пойдем вчетвером: я (это не обсуждается, потому что обязательно), за мной — Геннадий Петрович, следом Тимофей — ему интересно, не захотел на поляне следующей «ходки» ждать, и, в конце, собственно наш «ученый», вооружившийся американской камерой — с кассетой, никакой «цифры» — и фотоаппаратом — вот он цифровой.
Раз — входим в пробой. Два — делаем шаг к «окну» в Камбожду. Три — вываливаемся под теплое солнышко и очень пугаем пяток одетых в камуфляж, вооруженных похожими на «м16» автоматами узкоглазых мужиков. Подскочив, они начали стягивать с плеч автоматы, а я машинально отметил стоящие по краям поляны камеры на треногах. Один из мужиков выглядел круче остальных за счет висящих на поясе ножен с катаной. Командир, видимо.
Вжух — камеры охватило пламя, форма на япошках загорелась — Тимофей не стал выкрикивать заклинаний и делать эффектных жестов. Да он даже не на все подожженные объекты посмотрел! — и Геннадий Петрович дернул меня обратно в пробой.
— Что за самодеятельность⁈ — взревел он, когда мы вернулись в «тамбур».
— Не ори, Гена, — хладнокровно ответил Тимофей. — Еще секунда — и нас бы в фарш покрошили. Вы-то, педагоги, может и выживете, а вот пацану точно п****ц. И камеры еще — это ж видеофиксация способности Андрея! А я пленки сжег — теперь хрен че докажут. Выживут узкоглазые, я особо не напрягался.
Пиромантия — это очень страшно.
— Гена, Тимофей прав, — вступился за КГБшника Константин Викторович. — Моя вина — вообще туда соваться не надо было. Всё, больше подставлять никого не хочу. Идем обратно, домой пойду. А вы оба успокойтесь — одно дело делаем. Ты как, Андрей?
— Нормально, — смог выдавить я. — Преступник всегда возвращается на место преступления! — изрек древнюю мудрость и нервно заржал.
— Соображаешь, — хмыкнул Тимофей. — Как дети малые подставились.
— Подставились, — неохотно признал физрук. — Больше не суемся. Интервал «возвращения» не меньше месяца.
— Есть, командир, — с невидимой Геннадию Петровичу издевательской ухмылкой козырнул КГБшник.
— Все, выводи нас, Андрей, — велел горе-командир.
Может я вообще зря этим людям доверяю? Может они, прости-господи, тупые?
Вывалившись на поляну, выдали Юре, Игорю, Вадиму, Джиму и Биллу новые инструкции. Боевики пожали плечами с видом «нам-то чего?». Прямо как я! Попрощавшись с Константином Викторовичем, сформировали полноценную цепочку и отправились искать Скандинавию — высший приоритет, перевалочную базу — вторая по значимости цель, или чего прикольного спереть — в последнюю очередь.
Сначала нам попался подвал жилой многоэтажки — узкое окошко под потолком показывало ночь, но свет звезд, фонарей и неоновых вывесок с иероглифами позволил понять, что мы где-то в Великой Японии. Дальше решили не лезть, но пробой мне было велено запомнить на будущее. Даже стараться не надо — все посещенные места откладываются в памяти автоматически, формируя как бы карту «тамбура».
— Тимофей, а как у вас… — начал было я спрашивать.
— Можно на «ты», я только снаружи старый, а внутри еще ого-го! — хохотнув, перебил он. — Давай потом поговорим, когда время будет, хорошо?
— Хорошо, — согласился я подождать с вопросами о его способностях.
Второй пробой вывел нас в симпатичный сосновый лес. Небо над головой было окрашено в рассветные тона, и было решено провести разведку. Для скорости оборотни разделись и трансформировались. Мы с Тимофеем и Геннадием Петровичем уселись ждать под дерево, слушая пение птиц и шелест ветвей.
— Лес — не база, но как временное решение прокатит, — рассуждал КГБшник. — Желательно землянку выкопать, стены забетонировать — от вредителей — и вход замаскировать. Представь, — с ухмылкой обернулся ко мне. — Идет охотник, а тут на полянке гора барахла лежит! — заразительно заржал, и я невольно подхватил.
Оборотни вернулись через условленные пять минут. Трансформировавшись, выдали отчет: лес тянется во все стороны. Геннадий Петрович велел пробежаться еще, попросив вернуться либо если найдут цивилизацию, либо через сорок минут — за это время оборотни успеют «разведать» радиус в добрых полторы сотни километров.
— Что ж, время есть, — отреагировал на мой любопытный взгляд Тимофей. — Пиромант оперирует воздушными потоками.
Я ощутил, как мне в лицо, словно из невидимого фена, подул теплый воздух.
— Это, так сказать, минимум, — пояснил пиромант, «выключив» фен. — Около храма я немножко устал. Если на полную врубить, выжгу тут все в радиусе двух километров. Но тогда вам меня на себе тащить придется и кормить внутривенно — на неделю в кому грохнусь.
— А ты относительно других пиромантов сильный? — спросил я.
— Относительно, — ухмыльнулся он.
— Нам как-то в усиление троих пиромантов выдали, — решил поделиться Геннадий Петрович. — Городок такой был — Юрьинск, пятьдесят тысяч населения там жило. Эвакуировали, конечно — не настолько дерьмовая ситуация была, чтобы ракетами накрывать. Но когда зачистка закончилась, городка не стало — даже стены бетонные поплавились. А этих троих — да, нам на себе вытаскивать пришлось.
— Это из группы «Пламя», — кивнул Тимофей. — Двадцать человек в ней всего, совокупная мощь приравнивается к мегатонной атомной бомбе. Москву спалить могут часа за полтора. Зарплаты у них… — присвистнул. — Нам и не снилось.
— А сколько в КГБ платят? — заинтересовался я.
— Рядовому оперативнику двадцать тыщ, — ответил он. — Лейтенанту — двадцать две. Ну и дальше в таком духе. За способности доплачивают, но отбор очень строгий — сам понимаешь, Госбезопасность штука важная.
— А какая у тебя пенсия?
— А тебя не учили, что чужие деньги считать невежливо? — фыркнул он.
— Просто экономику люблю, — отмазался я.
— Двадцать четыре от КГБ, я майором на пенсию вышел, — ответил Тимофей. — «Семерка» сверху за пиромантию — если где беда большая случится, меня на подмогу выдернут, в запасе числюсь. И три — за ранения боевые, — расстегнул китель, оттянул ворот тельняшки и показал круглые шрамы на левом плече и правой грудине.
— Бандитская пуля? — предположил я.
— Именно! — хохотнул он. — Гену посильнее в войсках потрепало, но у них регенерация хорошая — даже конечности отрастают.
— Американцы рассказывали, — кивнул я. — Джиму жук ноги по середину бедра отгрыз, полгода отращивал.
— П****т, — отмахнулся КГБшник. — Ген, у тебя рука за сколько выросла?
— Недели три, — ответил физрук.
— Видишь! — с улыбкой развел руками Тимофей. — Американцам верить, Андрей, последнее дело. Что еще рассказывали?
Я кратко пересказал.
— Нормально, — оценил КГБшник. — На жалость давят, но в меру — тут преувеличили, там усилили. В целом — так все и есть, хреново в Америке оборотням. Да везде хреново, у нас еще по-людски. Рудименты социализма, — развел руками. — Раньше даже плакаты рисовали тематические: «оборотень такой же человек». Терпеть, сука, нацистов не могу — мы вон с Геной росли, пробоем одним накрыло, он меня в зубах вытащил, — закатав рукав, показал россыпь старых шрамов на правом запястье. — Чуть не отгрыз, но я свой долг помню.
— Покраснею щас, — фыркнул физрук.
— А вы что, младше Константина Викторовича? — удивился я.
— Младше, — кивнул Геннадий Петрович. — Его в армии потрепало сильно, целителю пришлось поработать — вот, помолодел на десяток лет. Мне так не повезло, — ухмыльнулся.
— Н***й такое везение, — фыркнул Тимофей.
Оборотни вернулись и доложили: не кончается лес. Назначив операцию по обустройству базы и переносе добра на завтра, мы отправились дальше.
Следующий пробой выплюнул нас в океан. По возвращении КГБшник высушил нас потоками теплого воздуха, и мы двинулись дальше. Шагнув в пробой, я приземлился ногами на металлический пол и обомлел — в огромном помещении, у металлических стен, стояли клетки с жуками. По мозгам ударила волна боли, я схватился за голову и рухнул на колени.