Она сложила руки на груди, в молитвенную, точнее - певческую позицию, потому что действительно пропела, как сумела:
- Зовут меня Мими, но моё имя Лючи-ия... Ну, угадала? Теперь не отoпрётесь, уважаемый Адам.
Его лицо окаменело. Вот те раз, неужто и вправду угадала, опять? После такого его уже не сбить с подозрений, что весь цивилизованный мир там, на севере, внимательно изучает его личную праисторию.
- Нет, не Гёте. Предпочитаю первоисточники. А вы... смотрите, как вас оживило! Вас прямо... притягивают чужие секреты, грязные постели и использованные предметы туалета. Всё, что хоть отдалённо припахивает секрециями и сотворением приплода. Раз уж вы так умеете подглядывать в замочные скважины, загляните и вы в Библию, там этих скважин полно. Конечно, многие особо омерзительные, особо вас привлекающие тайны творения туда не вошли. Их надо искать в неканонических текстах. Но даже и в принятых вы найдёте указания на то, что и считающийся первочеловеком - вовсе таким не является. Что у него был предшественник. Почитайте внимательно первую и вторую главы, и вдумайтесь, если способны. Первая попытка слепить мужчину и женщину из одной глины окончилась плачевно. Что там, омерзительно! Такие вещи не рассказывать в подробностях, а умолчать вообще. Но и умолчания красноречивы, загляните, загляните в ту книгу... Из неё следует, что пришлось смять прежнее изделие и замесить по-новой. И уже не совершать прежней ошибки, а сделать бабу из ребра мужчины, чтоб вспомнила своё происхождение, коли cнова полезет щупаться. Хотя и это не спасло человека, баба опять подсунула пакость, но всё же не прежняя ошибка, а новая. И не такая омерзительная, о ней можно даже рассказывать, копить опыт... Стало быть - не с круглого ноля каждый раз начинать. Вот вам и начало движения истории, и весь её дальнейший ход. Всех составляющих её биографий, включая вашу, может быть... И мою, разумеется: ведь и я стараюсь прежних ошибок не делать. Хотя избежать новых вполне, конечно, тоже не могу.
- Вы правы, я почти всё это слышала... кажется, ещё в школе.
Лукавство было уж очень откровенным, её и саму оно покоробилo, ведь она отлично помнила - где и когда слышала: пару часов назад на площади, от самой себя. Но продолжила без заметной паузы:
- И всегда себя спрашивала: как же это, когда же это меня успели сотворить, когда по воскресеньям папочка выходной и складывает ручки? А по другим дням, от понедельника... до субботы, у него и без меня работы завались, всё расписано до мелочей.
Она поочерёдно разогнула предварительно загнутые пальцы, всегда находящийся под рукой календарь недели, состроила из них веер и помахала им. Одному дню пальца не хватило, и она присоединила к правой руке большой палец левой, к сожалению, прервав отлично начатое движение. Ничего страшного, и за такой не доведенной до конца операцией Адамо проследил достаточно внимательно, на что она и рассчитывала. Пальцы у неё красивые, вылепленные честно, она это хорошо знала.
- Это вам, бездельник, следует внимательно глянуть в подлинную Библию: там про привычки работящих папочек - всё точно выписано. Весь их календарь, подстроенный под эти привычки задним числом. Подтвердите это, padre! О... А где же он?
Она, наконец, повернула голову направо: позиция у правого угла конторки была пуста. Скосив глаза, она смогла глянуть и дальше, через плечо, но и холл был совершенно пуст, а входная дверь плотно прикрыта. Священник исполнил свою угрозу, исчез, просто испарился, будто он и был сделан не из твёрдого материала - из пара. И духу от него не осталось, словно он был не тело из мяса и костей, в которое вдули жизнь, а весь - дух. Дела призвали его, так он сам заявлял, на привычное поприще. Упырь отправился на своё место, в область своей тьмы: в свой гроб, и вряд ли уже сюда вернётся. Но от нас ему не уйти, мы сами к нему вернёмся, когда пожелаем. Может, там, во тьме своей спальни, выдавленный отсюда вурдалак собирается обдумать своё сегодняшнее поведение, да и всё своё прошлое, и переписать свою предысторию так, чтобы его больше не изгоняли из общества людей. Как это уже давно делают его более цивилизованные коллеги. Может, потому он так и поспешил к себе в спальню, что его прошлому следует поторопиться, подстраиваясь к уже определившемуся настоящему: чтобы не упустить своё место в будущем уже сейчас.
А она сейчас приняла прежнюю позу, лицом к лицу с Адамо, теперь - наедине с ним. А он сейчас же скопировал перемены её поз без видимых расхождений, только в зеркальном, обратном порядке: справа налево. И тоже оказался лицом к лицу с нею. Что ж, это занудное трио давно уже осточертело всем, и вообще оно - ничем не обоснованное излишество: всё это можно было исполнять и дуэтом, то же - но более концентрированно. Ну и, конечно, намного интимней, выразительней.
- Но... - продолжила она с новым облегчением, и с удивившей её саму энергией, - как тут не возникнуть и подозрениям в адрес бедной мамочки, и не у меня одной! Потому папочка и её частенько лупил.
- Подумаешь, какая тяжёлая работа... - опустил он глаза, наверное, под давлением этой энергии. - Папочка её так, походя, между прочим. Зубы воскресным утречком почистил и рот прополоскал. А между этим вас заделал. Вы и не заметили... с мамочкой. Через четыре месяца только и спохватились, как водится.
- Вот, вот ваш подход - и ко мне, и ко всей человеческой истории! Либо зубоскальство, либо идиотские аллегории, заезженные притчи. Чёрт возьми, вы же всё-таки современный человек, какой-никакой медик. Вы-то должны знать, что все существа, даже растительные, появляются в этот мир женщинами. Даже школьники знают, что наш мир по существу - женщина, и только благодаря позднейшим искажениям часть его превращается в мужчин. Искажениям, вам понятен смысл этого слова? Поменьше читайте ваши книжки. Можно подумать, мы действительно находимся вне истории, до всякой истории, в раю, а вы в нём полный хозяин: вроде, достаточно вам пожелать - так оно сейчас и сделается. Плохой вы хозяин, что-то рай у вас сильно пересушен, кажется, тот очевидцы описывают иным. Но как же иначе, если вы всю его многообразную историю, всё его прошлое и настоящее, и значит - всё мировое время усушиваете до мумифицированного сейчас! Здесь, где вы сейчас прилипли к стулу, и есть ваш рай. Что ж, наслаждайтесь им... и вашей книжкой. Теперь я точно знаю, что у вас за книга. Это оттуда дурацкая манера поучать свысока абстрактными притчами. И привычка беззастенчиво развлекаться за чужой счёт: за счёт слабого человеческого детёныша, зависимого от любого самозванца, назвавшего себя папочкой.
- Да не та это книга, не та! Но и в той нет никаких притч, вам неверно докладывали... в вашей школе! Не из американских ли фильмов ваши сведения? Ну конечно, оттуда же и представления о мире как одинокой суке с большими титьками и прочими необходимостями, но совершенно не нуждающейся в партнёре для... того, чтобы успешно забрюхатеть. Но, честно говоря, мне нет дела, откуда ваши представления. Мне так же всё равно, что вас сюда привело. Я даже допускаю, что вы говорите правду. Но очень уж заносчиво вы сюда явились, милая деточка. Всё-то вы брыкались, как лошадка весной, сходящая с ума от её и собственной девственности. Вот была картинка! Ну и... я просто захотел дать вам урок. Вы правы, отеческий. Хотя, вон, даже вашему папочке при всех его стараниях не удалось... исказить вас настолько, чтобы превратить в мирного жеребёночка. Развлечься? Согласен и тут: пусть будет просто развлечься, не вижу и в этом ничего худого.
- Потанцевать со мной, - фыркнула она. - Повеселиться маленько.
- А что? - пожал он плечами. - У нас тут действительно скучно, особенно в майскую жару. А вы... крошка, вы просто подарок скучающему человеку. Я только увидел вас, такую, прищур и всё такое, так сразу и сказал себе: погоди, доченька, ты у меня попляшешь. Очки, милая, надо носить, если у тебя близорукость, а ты при этом хочешь ладить с людьми.
- И тут же решили собрать побольше этих людей на устроенную вами пляску. А поскольку некоторые из них всё же заняты на полезных работах, вы подстроили забастовку, так?
- Далась вам эта забастовка... Я же сказал: почту закрыли навсегда. Да и не закрыли бы - что вам-то с того? Если сегодня всё равно воскресенье.
- Какое такое воскресенье! Что вы мелете...
- Обыкновенное. Скажете, и его вам подстроил я?
ДЕВЯТАЯ ПОЗИЦИЯ
- Воскресенье! - выкрикнула ошеломлённая она. - Не может быть! Я же смотрела календарь перед выездом, всё себе расписала...
- Даже вы не станете утверждать, что его подсунул я.
Она снова аккуратно, но теперь загибая пальцы, подсчитала.
- Не понимаю, как это могло... Неужели были вырваны страницы? Но это значит, что день рождения у меня сегодня!
- Поздравляю, - засмеялся он. - И сколько вам стукнуло?
- Не ваше дело.
Она свела брови, и это усилие выдавило на глазные яблоки немного жидкости. Гневное выражение устоялось в них, и на всём лице, как маска. Гнев сквозь слёзы - это было и внутренним ощущением, залегающим под маской, под её спудом. В точности соответствующим, тождественным наружному его выражению ощущением.
- Скажу я вам, не цените вы своего счастья: времени не замечаете, даже календарь правильно прочесть - и то не научились, к чему? О таком счастье только мечтать, а вы всё жалуетесь на него... Ну, теперь-то вы поняли, кто создаёт все ваши обстоятельства? Эх, за такие уроки надо брать большие деньги, а тут - хоть бы спасибо тебе сказали... Чем попусту биться лбом об стенку, вашему скупому льву-папочке нужно было раскошелиться и нанять меня. Уйти после плодотворного воскресенья в отставку, а меня назначить папочкой. Как я понимаю, всё равно у него других детёнышей после вас не было.
- Спасибо за бесплатный урок, дорогой вице-папочка, - с угрозой прошипела она. - Но мне уже все подарки осточертели. Поверьте, именно такие я получала регулярно и дома, пока не стала совершеннолетней. Лев? Нет, врывался с рассветом в мою спальню почти голый, как... ваше двуногое без перьев, как петух! И кукарекал: всучал мне свои поучения. А теперь вы суёте мне те же замызганные дары, как школьнице, несмотря на то, что я давно не девочка. Я вышла из возраста, когда нуждаются в уроках, лет двадцать назад. Допустим, я виновата сама, всех провоцирую, вашими словами - мотивирую своей мордашкой. Но, повторяю, я давно не девочка, какой-никакой опыт имеется и у меня. И он не противоречит всему человеческому опыту. Взять хоть вас, папочек-самозванцев... С вашими книгами. Самому народу той книги вы поперёк горла стали. И народ создал против вас закон: соответственно ему тот народ отныне составляют только те, кто произошёл от женщин, матерей народа. А отцов... на них на всех плевать, хоть бы их вообще не было, с растёртыми они в кашу вашими ятрами или нет!
- Ну, это не совсем так. Сказано: у кого раздавлены ятра - не может войти в общество. Надо понимать, у кого они не раздавлены...
- Всё равно ни один суд отца не установит! Вон даже судебная медицина утверждает, что отцовство - штука гипотетическая.
- Значит, и медицина согласна с тем, что подлинный отец у всех один? Вот уж не думал... Надо было и мне податься в ваши университеты, в нашем такого опыта ни за что не приобрести.
- Каждый самец мечтает обрюхатить всех самок мира, это верно. В этом вся ваша репрессивная цивилизация. Но я не о мечтах, о законе. А этот закон означает, что народ книги отменил институт отцовства вообще. То есть, саму книгу с её нелепыми установлениями. Ведь она и написана для установления института отцовства, и больше ни для чего. Как видите, дети исправляют ошибки родителя. Это и есть, по вашей же терминологии: ход истории. Народ книги исправил ошибку книги, отменив книгу. Это логично. А вот вы, вроде бы утверждая наличие хода истории, ссылаетесь на книгу. А это значит - что на деле вы отрицаете именно ход. Будто и не может быть никакого движения: снова и снова одни и те же повторы, одни и те же позы... Неужто вы не понимаете, что эту вашу вневременную книгу, застывшую в одной позиции, и движение времени невозможно совместить?
- Э-э... Для чего же, по-вашему, вообще нужно это самое время? Как раз для того, чтобы совместить несовместимое. По меньшей мере - способ вообразить такое совмещение. Вы очень плохо учите уроки. Значит, очень нуждаетесь в повторении.
- Вот-вот, это и есть то самое настырное повторение! А я всё это уже переживала и усвоила намертво, все ваши отеческие уроки, уроки всех святейших отцов, включая Пресвятейшего Отца Фрейда, да и весь ваш городишко со всеми его деталями тысячи раз. Что ж вы думаете, один такой мерзкий городишко на свете? Сколько угодно. Успели осточертеть. Сам этот абсолютно никчемный перебор потерявших всякое значение игрушек, разговор, в который вы меня втянули, тоже повторялся на моих глазах тысячекратно, и самое ужасное - теми же словами. Поверьте, всё это было неотличимое повторение, мать его чёртова бабушка, вашего мудрого учения.
- Тогда чего же вы так гневаетесь? Право, опять, как бешеная. А ведь, вроде, стали было помягче. Ну, повторение, ну, учение... Может, вы его неверно усвоили и теперь надо вас переучивать. Меня всегда преследовало ощущение, что все - это ваша терминология - самки, даже самые выдающиеся, лишь копируют придуманное другими, и копируют с основательными погрешностями. Основная погрешность, конечно, что подхватываются не сами мысли, а сопровождающие их телодвижения. Хотя и цепко подхватываются, с обезьяньей ловкостью.
- Ну да, конечно, бабы не ушли дальше приматов. Разум и не ночевал у них.
- Я вовсе не исповедую примат разума! Но перевести это выражение прямо - и получим действительно: обезьяна ума. Видите? У обезьяны-копировальщицы причины и мотивы движений совсем другие, чем у копируемого оригинала, отсюда и их ненатуральность, очевидная фальшь. Есть и исключение, самка паука... но мне кажется, вы скорей предпочтёте сходство с обезьянкой, как и все ваши сёстры.
- У меня нет сестёр, - отмахнулась она.
Болезненность таких укусов, подозрительно частое угадывание интимных тайн собеседника, она ощущала и на своей шкуре. Их настойчивость была так очевидна, будто угадывание происходило не изнутри угадывающих, а извне. От того, что не они. Знающий эти тайны чуть ли не до того, как они стали известны их владельцу, нарочно подсказывал их другим. Раскрывал всем тайную предысторию каждого.
- Это я так, вообще о женщинах... - пояснил Адамо.
- Ну, и что это за другие мотивы и причины?
- А, какой-нибудь имеющийся в наличии самец, - махнул и он рукой. Скажем, тот, которого и копируют. Впрочем, появится другой - мы и с него успешно снимем копию, какая нам разница?
- Опять ваши дурацкие шутки? Я говорю серьёзно...
- Ну, если серьёзно... Хотите, я вам скажу - когда вы это уже переживали? - быстро выговорил он, внезапно наклоняясь, так что его бледный выпуклый лоб оказался cовсем близко к её тарабанящим по стойке пальцам. Она даже отодвинула корпус от конторки, таким неожиданным было его почти заговорщическое, интимное движение.
- Ровно миг назад, всего навсего, представьте. Никаких не ваших двадцать лет. И не только назад - а и вперёд. Сколько было - столько будет, но все они есть. И два мига, и три... Сколько хотите, это не важно, ведь все они неотличимы друг от друга. А стало быть - все они один миг. И он всегда есть, называется: сейчас. А больше, кроме него - ничего и нет. Не верите? Вы ещё получите доказательства, и жестокие. Уроки не повторяются, а длятся, собственно, длится один и тот же урок. Вы же, непоседа, на миг отвлекшись от него, удрав без спросу на самовольную переменку в коридор, к нему неизбежно возвращаетесь. Ни учитель, ни ваш бдительный папочка ведь не спустят вам длительных прогулов. Догонят - прибьют. И вот, вы неизбежно возвращаетесь, покорно пригнув... выю, совершенно та же. Ну, разве чуть преобразившаяся, возбуждённая от беготни, похорошевшая - или подурневшая, от бешенства. Как уроку повториться, если он и не заканчивается никогда? Зато повторяетесь вы. В вас слишком много бешеной энергии, вам нужно выбежать и порезвиться, как ребёнку. И это искажает ваши взгляды на урок, и на жизнь. Вам кажется, что время бежит, жизнь в движении, туда или сюда. Но это вы бегаете туда-сюда, а ей-то чего скакать, подобно козе? Она незыблемо покоится, она просто есть. Стоит себе, вот как сейчас, а вы наскакиваете на неё с бешенством. Что ж в результате? Расшибаете об неё лоб. Что вам с ней ещё сделать, что ей делать с вами? Она есть, она дана? Ну и хорошо, и порядок.
- Хорош порядочек, в котором находится место... таким его защитникам!