Пуласки и главный врач обыскивали уже третье подвальное помещение. Просмотрев документы из реанимации, они решили попытать счастья с бумагами из хирургии. В этом архиве их тоже окружали десятки ящиков. С потолка свисала голая лампочка, такая пыльная, что в помещении был приглушенный свет, из-за чего оно напоминало архив ляйпцигского полицейского участка. Не удивительно, что Вобельски решил заняться этой комнатой в последнюю очередь.
Пуласки восхищался терпением доктора, у которого постоянно пищал пейджер. Каждый раз он сразу перезванивал с сотового и просил своих людей подождать, так как в данный момент был занят.
— Там, наверху, — сказал он после очередного звонка, затем встал на цыпочки и вытащил с полки коробку. — Ну, вот и нашли — август 1998 года.
Вобельски поставил коробку на пол.
— Через год все данные были переведены на новую компьютерную систему, непосредственно перед новым тысячелетием. Можете себе представить? Это безумие! Ничего не работало. А потом никто не удосужился оцифровать старые бумаги. Пришло время сфотографировать этот хлам на микрофишу.
Вобельски снял крышку, пролистал документы, и вытащив нужную папку, сдул пыль с обложки.
— Леся Прокопович, — прочитал он вслух.
Пуласки опустил напряженные плечи.
— Нашли.
После этого они еще нашли документы Мартина Хорнера, Себастиана Земмельшлегера и незнакомой девушки с веснушками, которую терапевты Маркклееберга спустя восемнадцать месяцев после лечения назвали Наташа Зоммер.
— Вот документы пятого ребенка.
Вобельски вытащил еще одну папку.
— Точно, теперь я вспомнил. Нежная, хрупкая девочка с длинными светлыми волосами, похожая на ангела.
Пуласки стер пыль с титульного листа.
На нем было написано Лиза Гурдиев.
Если врач правильно помнил о тех событиях, Лиза была одним из четырех детей-сирот.
Вобельски водил пальцем по строчкам медицинского заключения.
— Она чуть не умерла от передозировки героина. К счастью, в ту ночь дежурил токсиколог, который ввел ей антидот, чтобы вывести яд из организма.
Пуласки рассматривал фотографию десятилетней девочки. У нее были сильные кровоподтеки под глазами, на щеках и шее.
— Могу я оставить себе эту фотографию?
Вобельски сделал несчастное лицо.
— Вы же знаете, без ордера на обыск и освобождения от обязанности хранить врачебную тайну, мне нельзя находиться здесь внизу, вместе с Bами.
— Я ценю это. — Пуласки кашлянул. — Но если девочка еще жива, то, возможно, ее жизнь в опасности. Вы можете, хотя бы выяснить, куда ее отправили после лечения?
— Это возможно.
Врач нашел рекомендательное письмо, к которому был прикреплен протокол передачи.
- Ее перевели в психиатрическую больницу Оксенцоль. Коллеги в Гамбурге наверняка смогут Вам помочь в дальнейших поисках.
— Насколько велика вероятность, что она все еще там?
Врач пожал плечами.
— Зависит от тяжести ее психологической травмы и того, насколько быстро подействовала терапия.
Пуласки посмотрел на часы. В это время он никого не застанет в больнице, было уже около трех часов утра. Но если он выедет прямо сейчас, то с рассветом будет там.
Если Лиза все еще жила в Гамбурге, нужно было вовремя найти ее, прежде чем до нее доберется седовласый.