В те годы парашютизм в нашей стране, этот спорт отважных и сильных, приобрел грандиозный размах. В Осоавиахим, возникший в 1925 году, вступило около трех миллионов человек. Клубы и парашютные станции Осоавиахима привлекли огромные массы молодежи. Я тоже был захвачен этим бурным потоком: с завистью поглядывал на значок парашютиста, которым были отмечены некоторые мои сверстники, и мне не терпелось испытать свою выдержку и волю.
Несколько позже, когда довелось совершить свои первые пять прыжков с парашютом с самолета ТБ-3, мне, тоже вручили желанный значок, и я считал его чуть ли не высшей наградой.
Два года действительной службы в армии были для меня доподлинным и разносторонним курсом житейского университета. Уже в первые дни службы я понял, как мало дала мне сельская школа и какую огромную, сложную задачу выдвигает передо мной жизнь: стать образованным человеком.
Я решил учиться с настойчивостью и упорством, на какие только чувствовал себя способным; однако мне постоянно казалось, что и вчера, и сегодня сделано мало, что можно и нужно сделать значительно больше.
В армии я вступил в комсомол, а звание комсомольца налагало на меня новые обязанности, которые тоже сводились к дальнейшей учебе. Эти два года действительной службы не прошли для меня даром: я нашел свое призвание, свой путь в жизни. Теперь я не мыслил себя вне рядов Красной Армии, с которой сроднился навсегда.
Романтическая мечта детства стать красным кавалеристом не оставляла меня. Как видно, первые признаки призвания проявляются очень рано. Не отцовская ли Сивка была повинна в этом? Нет, пожалуй, во мне еще было живо то неизгладимое впечатление силы и радости, какое я испытал в детстве при виде красной конницы, хлынувшей, будто живая лавина, в наш маленький Шарлык.
По окончании действительной службы я выдержал экзамены в школу имени ВЦИК. Меня зачислили на кавалерийское отделение. Так сбылась мечта моего детства: я — красный конник, будущий командир.
Еще мальчонкой я считал себя отличным наездником, да так говорили обо мне и первые авторитеты в нашем Шарлыке. Однако теперь мне пришлось учиться заново: мою манеру ездить и управлять конем командир назвал «веселым кустарничеством».
Военному делу я учился с огромным интересом: оно поглощало меня всего; в джигитовке и рубке я быстро добился немалых успехов, хотя и приходилось не раз побывать под конем. Впрочем, для молодого, физически развитого спортсмена подобные неприятности были нипочем, — они лишь накаляли азарт, воспитывали силу и ловкость.
Но особенно меня увлекало изучение важнейших операций периода первой мировой и гражданской войн: каждая строка воспоминаний участников легендарных рейдов конницы Буденного звучала для меня как песня. В школе имени ВЦИК я вступил в партию Ленина и после трех лет упорной учебы был назначен командиром пулеметного взвода. Продолжая заниматься в общеобразовательной школе командного состава, я по-прежнему отдавал чтению каждую свободную минуту; изучал историю, литературу, военные мемуары русских и иностранных полководцев.
Меня, однако, не привлекала перспектива стать кабинетным специалистом: все свои знания я старался передать бойцам своего подразделения, воспитывая в них чувство долга, непоколебимую преданность Родине и партии, высокую дисциплину, настойчивость в боевой и политической подготовке. Я понимал, как важно постоянно вникать в каждую мелочь жизни и быта солдата, беречь его и заботиться о нем, чтобы воин видел в своем командире не только строгого, требовательного руководителя, но и чуткого, отзывчивого товарища.
На боевых учениях курсанты моего подразделения не раз показывали образцы находчивости, смелости, совершенного владения боевой техникой, умения быстро ориентироваться в обстановке боя, и для меня это было наградой за те усилия, которые я вкладывал в свою работу.
Когда мятежная банда генерала Франко, опираясь на военную помощь немецких и итальянских фашистов, поощряемая американскими и английскими реакционными правителями, выступила против законного правительства республиканской Испании, тысячи людей доброй воли из многих стран мира встали на защиту Испанской Республики. Борцы за справедливое дело создали интернациональные бригады. Я тоже загорелся желанием внести свой посильный вклад в борьбу трудового испанского народа. По зову сердца я прибыл в Испанию.
Сражаясь в рядах Испанской республиканской армии, впервые воочию увидел звериный облик фашизма, его циничную сущность, подлость и ложь.
Война в Испании многому меня научила, наполнила смертельной ненавистью к фашистским псам, болью осталась в сердце за растерзанную и поруганную трудовую Испанию.
Много трудностей довелось перенести мне на испанской земле, но я никогда не был неженкой и белоручкой и помнил солдатскую истину, что трудности существуют для того, чтобы их преодолевать.
Участвуя в боях за Мадрид, под Теруэлем, помогая бойцам испанской Народной армии овладевать современным стрелковым оружием, закупленным Испанской Республикой в СССР, я крепко сдружился с этими славными воинами, в среде которых бодрость духа и веселый нрав ценились так же высоко, как и отвага.
Впервые фашистских интервентов я увидел под Мадридом, когда в начале 1937 года итальянский экспедиционный корпус появился вблизи испанской столицы.
Вместе с командиром 1-й регулярной бригады майором Энрике Листером я участвовал в атаке на захваченный фашистами монастырь Серро де лос Анхелес и уже в этом первом боевом крещении на испанской земле оценил могучую силу интернациональной спайки борцов за Республику.
Запомнился мне и этот бой, когда стремительной атакой мы вышибли фашистов из траншей, и отважный Листер, сражавшийся в передовой цепи, и синяя ночь после боя, когда усталые воины собрались у костра, — зазвучал патефон, и наша русская песня полилась над притихшей землей.
Испанские воины пели «Каховку», и было радостно слышать знакомую песню, словно донесенную с Днепра, — она стала выражением нашей скрепленной кровью дружбы.
Но особенно памятными остались для меня бои у Гвадалахары, где нам довелось скрестить оружие с хвалеными итало-фашистскими дивизиями «Литторно», «Божья воля», «Черное пламя» и «Черные перья».
Противник располагал здесь внушительными на то время силами. Кроме перечисленных дивизий, в его корпус входили две смешанные итало-испанские бригады, артиллерийская группа в составе восьми артиллерийских дивизионов и четырех зенитных батарей, бронетанковая группа, мотопулеметная рота, огнеметно-химические роты, до 1300 автомашин, 160 мотоциклов, 120 боевых самолетов.
Перед нами стоял злобный и отлично вооруженный враг, заранее уверенный в своем успехе. Командование противника не случайно избрало для решающего удара на Мадрид именно Гвадалахарское направление. По рельефу и дорожной сети этот район был исключительно удобен для наступления и позволял ввести в действие все рода войск.
Не имея возможности подробно рассказать в этих записках о войне в Испании, я все же коротко остановлюсь на Гвадалахарской операции, так как она явилась для меня серьезным боевым «семинаром». Опыт современной войны, приобретенный в Испании, пригодился мне в сражениях на полях Украины.
Когда 9 марта 1937 года, ранним утром, после мощной артиллерийской подготовки и налета авиации, итало-фашистская пехота перешла в наступление у местечка Мирабуэно, я находился в батальоне, который его оборонял.
Надо сказать, что фашистское командование знало слабые места обороны 12-й республиканской дивизии, состояние и расположение войск, и артиллерия фашистов вела почти прицельный огонь по штабам республиканских батальонов, по важным огневым точкам.
Фашистская пехота шла в атаку с устрашающими воплями; со свистом и улюлюканьем. Авиация противника непрерывно наносила бомбовые удары по нашим войскам. Это подбадривало фашистское воинство, и оно лезло на наш рубеж, что называется, напролом.
Позже, когда наша артиллерия и танки обрушили на дивизию «Черные перья» сокрушительный огонь и с нее действительно полетели перья, фашисты мгновенно присмирели. Куда девалась их недавняя прыть! С тех дней мне запомнилась эта особенность фашистских вояк: в случае успеха они были хвастливы и нахальны, в случае неудачи — злобны и трусливы.
Прибыв к советнику фронта, я до мельчайших подробностей информировал его о положении оборонявшейся 12-й республиканской дивизии. Вся тяжесть боя легла на республиканские танки и батальон имени Димитрова. Лишь к вечеру с помощью частей 11-й интернациональной бригады нам удалось остановить продвижение фашистов на этом участке фронта.
Вскоре я был направлен к командиру 11-й бригады немцу-коммунисту Гансу Кале для оказания помощи в организации взаимодействия всех родов войск и выяснения обстановки на поле боя.
Здесь, на НП бригады, засыпанном комьями земли от снарядных разрывов, мы наблюдали, как многочисленная колонна итальянских танков планомерно и неторопливо развертывалась для атаки, а затем двинулась на наш оборонительный рубеж.
Ведя на ходу огонь, пехотные цепи фашистов быстро приближались к линии обороны республиканцев и на ближнем к нам участке ворвались в окопы.
Впервые я увидел, как воюют фашисты: они добивали раненых бойцов Республики, поднимали их на штыки, истошно славили «дуче» и вопили о своей победе.
Впрочем, вопили рано: из засады на поле боя выдвинулась группа наших танков, и несколько машин противника запылали дымным огнем. Сломав цепи, пехота противника стала откатываться, отползать, а танковый взвод лейтенанта Эрнеста Фёрреро усердно «утюжил» фашистов и расстреливал их в упор.
Когда «Черные перья» начинали атаку, командиры их подразделений лихо шли впереди цепей с обнаженными клинками. Миновали какие-то минуты, и эти бравые вояки пустились наутек. Немногим из них удалось уйти: частью они были перебиты, частью взяты в плен.
В последующих боях, когда мне самому довелось косить фашистов из станкового пулемета, я меньше всего обращал внимание на их крикливые угрозы — после меткой очереди они моментально трезвели и теряли апломб.
Во время пребывания в Испании мне приходилось встречаться с командиром 12-й интернациональной бригады — легендарным генералом Лукачем. Венгерский писатель-коммунист Матэ Залка, носивший это имя, остался в моей памяти человеком наивысшей доблести и отваги. Такую же беззаветную храбрость проявляли прославленные командиры Листер и Модесто, которых я не раз видел в бою.
На переднем крае, на самых опасных участках фронта воины с ликованием встречали пламенную Долорес Ибаррури, и минуты, когда я беседовал с нею, остались мне памятны на всю жизнь: женщина большого обаяния и неукротимой воли, она была высоким примером для других.
Запомнились мне и встречи с Михаилом Кольцовым, и с американским писателем, то веселым, то задумчивым Эрнестом Хемингуэем, — у нас была одна цель — победа над вероломной фашистской кликой.
Разгром итальянского экспедиционного корпуса на гвадалахарском направлении, позорное бегство с поля боя сотен и тысяч фашистских вояк, пленение множества отъявленных головорезов «дуче» и Франко, торжество трудового народа Испании в дни той значительной победы, — все это ныне стало лишь страницей истории, но страницей поучительной и вдохновенной.
Для меня она была особенно поучительной. Теперь я располагал опытом современной войны. Возвратясь на Родину, я снова засел за учебу. Нужно было совершенствовать свои знания, чтобы стать на две головы выше офицера любой империалистической армии.
Удостоенный высокого звания Героя Советского Союза, я не успокоился на достигнутом — решил продолжать учебу и был несказанно рад, когда меня зачислили в Военную академию имени М. В. Фрунзе.
В мае 1941 года, после окончания Военной академии и годичных курсов при штурманской Академии имени Н. Е. Жуковского, я был назначен командиром 5-й воздушно-десантной бригады, входившей в состав 3-го воздушно-десантного корпуса Одесского военного округа.
Казалось бы, еще не так давно, будучи рядовым солдатом, я мечтал о службе в воздушно-десантных войсках. На всю жизнь памятными остались мне первые прыжки с парашютом, ощущение полета и высоты, гордая радость, испытанная под шелковым куполом в поднебесье.
А теперь, оказывается, я перевыполнил свою мечту: стал одним из командиров наших молодых воздушно-десантных войск, служба в которых считалась среди военных ответственной и почетной.
В те дни я был совершенно счастлив. Во-первых, мне предстояло служить с отлично подготовленными бойцами — цветом нашей советской молодежи. Во-вторых, я впервые получил возможность проявить себя на самостоятельной работе, проверить и уточнить тот боевой опыт, которым располагал.
Перед отъездом к месту службы в Главном управлении кадров Красной Армии полковник П. Е. Свиридов сообщил мне, что самую опытную и боеспособную войсковую часть, по его мнению, представляла 212-я воздушно-десантная бригада: ее бойцы и командиры имели на счету по 100 и даже по 200 прыжков с парашютом, а командир, полковник И. И. Затевахин, совершил не менее 300 прыжков.
Неплохо отозвался полковник Свиридов и о 6-й бригаде. Правда, ее солдаты в парашютном спорте не были достаточно натренированы, однако командир, участник хасанских событий и финляндско-советского конфликта, полковник Виктор Желудев пользовался репутацией человека смелого и энергичного.