Он еще раз показал гитлеровцам кукиш и деловито сел за руль. Я обнял Косолапова и поцеловал:
— Знаешь, Миша, теперь я буду считать тебя самым умелым водителем, какого только встречал. Да, водителем первого класса!
— Я взял бы такого в разведчики! — восхищенно воскликнул Аракелян.
Косолапов встрепенулся, лицо его зарделось от смущения. Лихо сдвинув на затылок пилотку, он спросил:
— Куда прикажете следовать, товарищ полковник?..
Не имея времени на поиски штаба, мы решили ехать на хутор Гнилицу, где должен был располагаться батальон капитана Наумова.
Капитана я застал в его штабе и приказал поднять батальон по тревоге, атаковать немецкую разведывательную группу в Казацком и уничтожить ее.
К вечеру эта боевая задача была выполнена. Только двум бронетранспортерам немцев из всей разведывательной группы удалось удрать. Фашисты отчаянно оборонялись, но частью были уничтожены, частью взяты в плен.
Пленные показали, что наша атака застигла их во время обеда. Именно в этот час батарея наших 76-миллиметровых пушек обрушила на них огонь. Потом батальон двинулся в атаку…
Ни в Путивле, ни во Вшивке, ни в Гвинтовом, рассказывали пленные, они не встречали сопротивления. Только в Казацком были обстреляны пулеметным огнем, однако после короткого боя овладели этим населенным пунктом.
Трое из допрошенных видели мою легковую машину. Оказывается, они были уверены, что по такой дороге машине уйти не удастся, и хотели захватить пассажиров живыми, так как знали, что в советских войсках легковыми машинами зачастую пользуются или командиры, или офицеры связи.
Вечером в чистеньком домике штаба майор Борисов рассказывал мне о приключениях, пережитых им за истекшие сутки.
— И опять приходится, Александр Ильич, применить это истертое слово «внезапно»… Однако другого и не найдешь, «Неожиданно» — немного не так звучит. Все произошло именно внезапно. Не успела наша Маня, заведующая лавкой военторга, расположиться неподалеку от штаба со своими товарами, — бац! — подкатывают немецкие мотоциклисты. Маня даже не рассмотрела, кто это, и спрашивает: — Значит, на почин?.. — Потом схватила деньги и что поценнее из товаров и огородами — к штабу. Отходили мы отстреливаясь. Мне пришлось добрый час у «максима» просидеть, пока все наши отошли. Потерь — не имеется. Только лавка военторга выбыла из строя.
Вспомнив о чем-то и даже вскочив из-за стола, он спросил:
— Вы комиссара, Федора Филипповича, видели?.. Как, значит, он до сих пор не знает, что вы в бригаде? А ведь он уверен, что и вы, и Аракелян, и Косолапов — в плену у немцев! Он видел, когда ваша машина промчалась в Казацкое, кричал вам, махал руками, вы не обратили внимания, проехали мимо. А теперь уже в штаб корпуса послано донесение о том, что вы в плену!
Из соседней комнаты послышался голос связиста:
— Да, слышу. Я — «Волна»… Полковник Родимцев — в штабе… Почему не верите? Он возьмет трубку…
— Отлично! — обрадовался Борисов. — Опять налажена связь. Слышите, кто-то не верит, что вы не в плену!..
Оказалось, это звонил Затевахин. В голосе его я расслышал веселое изумление:
— Как же ты так быстро вернулся из плена?
— О, товарищ полковник, умеючи, это недолго! Удалось ускользнуть.
— Докладывай, везучий…
Затевахин выслушал мой доклад и засмеялся:
— Такого водителя медом кормить и говорить ему только комплименты!
Затем перед бригадой была поставлена новая задача: утром нам предстояло прикрыть двумя батальонами направление Конотоп — Казацкое и одним батальоном — Нечаевка — Казацкое. Обстановка быстро менялась. Изменились и боевые задачи. А в последние дни наш начальник штаба не успевал отдавать войскам все новые и новые распоряжения.
С улицы, грохнув дверью, вбежал комиссар Федор Филиппович. Он споткнулся о порог, что-то растерянно пробормотал, прислонился к дверному косяку.
— Александр Ильич!..
— Он самый, — ответил за меня Борисов.
Мягко, неслышно ступая, Чернышев приблизился ко мне. Лицо его передергивалось, протянутые руки дрожали.
— Жив… Ну, ей-богу… Жив! А ведь мы донесение послали.
Вдруг он крутнулся посреди комнаты, пристукнул каблуками.
— Живем, товарищ комбриг!
Бурные проявления его радости прервал связист. Командир 2-го батальона капитан Савва Никифоров докладывал, что немцы после огневого артиллерийского налета перешли в наступление на село Казацкое из района Конотоп — Сохны.
Было раннее утро 11 сентября. Дул резкий северный ветер. Срывался дождь Над селом перекатывались отзвуки канонады.
Мы поспешили в Казацкое. Для подготовки наблюдательного пункта времени не было, и я согласился с предложением Аракеляна обосновать НП на юго-западной окраине села, на высокой соломенной крыше сарая. Почему-то мне показалось, что лучшего места и не отыскать: с крыши был отчетливо виден весь поселок Сохны, окрестная местность, дороги.
Наши связисты разместились в сарае: близко, удобно, незаметно для врага.
Я даже похвалил Аракеляна, но позже спохватился: напрасно похвалил.
Утром над Казацким появилась шестерка «фокке-вульфов». Идя на бреющем полете, она принялась обстреливать село из пушек и пулеметов. Фашистские летчики, конечно, не могли не заметить на крыше сарая группу людей. Шестерка развернулась и сделала заход на наш наблюдательный пункт.
Очевидно, мне помогла тренировка в прыжках, когда я был парашютистом. Слетев на землю, я даже не ощутил боли в ногах. Слежалая солома крыши взвихрилась от пулеметных очередей, будто от ураганного шквала, затрещали стропила, запрыгали щепки… Рядом со мной к стене сарая прижался капитан Аракелян.
— Товарищ полковник, — говорил он торопливо, — я готов идти в цепь любой роты… Хотя бы даже сейчас. Только на эту проклятую крышу я больше не полезу.
Новый наблюдательный пункт пришлось оборудовать на земле. Гитлеровцы тем временем развертывали наступление на Казацкое.
Все теперь перемешалось, и ни я, ни командир корпуса не знали положения на фронте. Временами до нас доносился гул бомбежки. Вероятно, где-то далеко отсюда авиация противника наносила удары по нашим войскам… Где именно? Каковы были замыслы противника? Почему немцы так настойчиво рвались в Казацкое?
Весь день 11 сентября мы отбивали яростные атаки противника, а утром с удивлением заметили, что его войска стали отходить в сторону Конотопа.
Чтобы не допустить прорыва противника на юг, в сторону крупной железнодорожной станции Бурынь, бригаде предстояло немедленно выступить в район Вшивка — Нечаевка — Гвинтовое и занять оборону фронтом на север.
Во второй половине дня бригада снялась с занимаемого рубежа, свернулась в батальонные колонны и двинулась к Нечаевке. Однако немцы обнаружили наше передвижение. Не успели мы отойти от Казацкого на пять километров, как вражеские танки и мотопехота вклинились в наш походный порядок и отрезали головную походную заставу от передового отряда. Закипел жаркий, неравный бой.
Я находился с главными силами бригады. Когда наш передовой отряд столкнулся с противником и пошел в атаку, я принял решение развернуть войска и отбросить немцев.
В передовом отряде были опытные офицеры: майор Борисов и капитан Наумов. Однако, несмотря на все их усилия, им соединиться с заставой не удалось. Только во второй половине ночи к нам как-то прорвался офицер связи и доложил, что наша головная походная застава находится в районе расположения штаба армии.
Место для командного пункта мы избрали в стороне от дороги, возле огромного стога сена. Я видел, как еще в начале боя артиллеристы капитана Кужеля в упор расстреляли и сожгли два танка противника. На нашу батарею двинулись вражеские бронетранспортеры. Артиллеристы не дрогнули. Они подбили шесть бронетранспортеров и рассеяли пехоту. Но неожиданно средоточием боя стал наш командный пункт… Выбран он был явно неудачно. Впрочем, нам было не до поисков более подходящих мест.
Немецкие летчики заметили группу военных у стога сена и, сбросив бомбы в расположении наших подразделений, принялись дырявить из пушек злосчастный стог. Он сразу же загорелся. Нам пришлось отползать ложбинкой к зарослям конопли. К счастью, здесь оказалась довольно глубокая канава.