Спустя несколько недель
Пятничный полдень в Вест-Энде радовал его обитателей тёплой погодой и приятным ветерком. Небольшой многофункциональный госпиталь распластался по главной улице, заняв приличную площадь. Двухэтажное винтажное здание с белыми окнами и красивой вывеской на входе — пристанище для заболевших или пострадавших от собственной жадности и коварства людей «высшего» света. Лучшие приборы, новые инструменты, белоснежные халаты и пациенты с серебряной ложкой во рту — добро пожаловать в госпиталь Святого Рафаила.
Томас Шульман вместе со своими «сопровождением» перескочил порог гинекологического отделения. Шатен скинул тонкую фетровую шляпу, машинально поправив на бок волосы, как всегда чистые и свежие. Серые глаза ходили от стены к стене, выкрашенной бежевой краской с масштабными окнами, вид которых выходил на лесопосадку. Шульман стал объектом внимания беременных, молодых и пожилых женщин. Статный, высокий, широкоплечий в выглаженном костюме-тройке, сияющих оксфордах и белой рубашке — он выглядел как женская мечта. Такой импозантный джентльмен мог вскружить голову любой девушке, но стоило ему открыть рот и матюгнуться, как наружу вырывалась бесноватая сущность, отпугивающая прекрасную половину человечества. Пухлые, поджатые губы виднелись из-под густой, но ухоженной бороды, которую он еженедельно подравнивал у знакомого парикмахера. Это, как и гущина на руках, ногах и торсе, говорило о том, что мужские гормоны хлестали в нём через край, как бьющий из-под земли ключ без конца и края. Наверное, никто не мог подумать, что под поясом этого героя пистолет, заряженный, но не взведенный, до поры до времени.
Том без стука распахнул дверь, врываясь в кабинет заведующего, как к себе домой или общий туалет в ресторане, обводя взглядом помещение. Белёные стены, рабочий стол, кипы карт, кушетка и новое акушерское кресло, вид которого у еврея вызвал небольшое отвращение. Наконец, заметив сидящего за столом своего одноклассника, он скривился в надменной улыбке.
— Я сяду вот здесь. — прохрипел Том, плюхнувшись в кресло.
— Томас?! — воскликнул тридцатишестилетний мужчина с мелкими голубыми глазами и прямыми чёрными, как смоль, патлами, протягивая развернутую руку. — Томас Шульман! Сколько лет!
— Захария Шмаэль — возмужал, окреп и, наконец-то, лишился девственности женившись на своей троюродной сестре? — пошутил Том над другом детства, с кем часто играл во дворе.
— На двоюродной, Том, на двоюродной. Будь спокоен.
Том без малейшей зависти обвел глазами обручальное кольцо на его безымянном пальце.
— Ну, а ты? Пополнил еврейский род?
— А по моему счастливому лицу не видно, что нет? — пробормотал Том, желая перейти к делу, — Я тут с темой одной прикатил, расклад короткий.
Мужчина обратился во внимание, скрестив на груди руки.
— Моя подруга ищет работу. Ну, знаешь, в твоей отрасли, понял?
Шмаэль понимающе кивнул, требуя продолжения и подробностей.
— Эта девушка — богиня Илифия во плоти. Она убила во мне «рукой акушера» желание иметь беспорядочные связи и есть творог. Девчонка — отличница, но не по жизни, а по профессии. Примет роды с завязанными глазами сидя на унитазе вниз головой, понимаешь?
Захария от души рассмеялся, потирая левый глаз, и обнажив белые зубы.
— Я понимаю, к чему ты ведёшь, Томми, но всё это не зависит напрямую от меня.
— Да хорош мне дрочить, она — талант! — заверил он, откидываясь на стуле, взяв в руки акушерское зеркало.
— Ладно, пусть придёт с дипломом и документами завтра, часикам к десяти. Посмотрим на твою отличницу!
Мистер Шульман скользнул по коридору к телефону, набирая знакомый номер, выжидая тихие гудки. Наконец, девичий голос отозвался на проводе.
— Так, сладкая, как говорится — готовься, так? А я скоро приеду, верно? Потому что нашёл тебе престижную работу.
Лили рассмеялась, озаряя Тома, словно солнышко, чистыми и яркими лучами.
— Нашёл мне работу? Где? — спрашивала его Лили, перебивая вопросами, — Я и так уже работаю!
— Ты про тот сральник для блудных дам с трепаком? Ты заслуживаешь чего-то лучшего, нет? — закончил он, бросая трубку.
Мог ли почтенный мистер Шульман позволить ей работать в каком-то гадюшнике? Да никогда!
Она красивая и одарённая, а вынуждена собирать на пальцы выделения грязных девок от запущенной молочницы. И не только у придурошных мамаш, но и у их отпрысков, но уже во рту. Все эти гадости Том знал благодаря её рассказам, жутким историям, от которых хотелось обблеваться. А какого тогда работать в таких условиях? И подумать страшно. Но, раз уж Томас её ухажёр, кавалер, спутник и воздыхатель, то обязан помочь устроиться в этой жизни.
Шутки — шутками, а ведь они встречались уже почти четыре месяца, и Лили ему уже не чужая, даже родная. Томас уже привык ощущать на своей груди её прохладные руки, перестав вздрагивать от прохлады; чувствовать её пальчики, зарытые в его волосах; слышать её смех или просто голос, сходя с ума от стонов после пылких поцелуев; думать о том, как она добралась до дома и дали ли ей пообедать во время перерыва; беспокоиться, не обижают ли её старшие братья, когда она проводит выходной дома, желая побыть одной. Она приняла его веру почти без скандалов и ссор, без тупых ультиматумов и угроз. Лили позволила ему дать ей возможность смотреть на этот мир моими глазами. Она проявила интерес, проявила желание встать на один путь со Шульманом, поэтому всё, что он делал, он делал только для неё.
Том стал жить для неё. Но всё это детская и сопливая лирика. А что остаётся в сухом остатке? Что Томас-гангстер, продает наркотики, занимается рэкетом и убивает людей? Лили и он — две противоположности, которые не могут притягиваться, но всё же.
Спустя каких-то полтора часа мистер Шульман стоял у двери, дожидаясь женских шагов.
— Что она там делает, блин?
Наконец, дверь проскрипела и распахнулась, Том пошатнулся на месте, увидев мертвенно бледное лицо Лили с мелкими капельками пота на носике и лбу, синеватыми губами и заострившимися чертами лица. Карие глазки были наполнены слезами. Шёлковый халатик был замызган алыми пятнами, а левая нога обмотана тряпкой, на которой на глазах расползалось темное пятно крови. Увидев Тома, она беспомощно захныкала, выставив нижнюю губу как ребёнок, у которого отобрали конфеты.
— Ну-ну-ну, — Томас притянул к себе слабое тельце, немного дрожащие, всхлипывающее ему в плечо, — Ты порезалась, да? Порезалась, я правильно понял?
В следующую секунду он уже подхватил её за ноги, неся её в ванную комнату.
— Чтоб меня, здесь словно свинью вспороли! — удивился мужчина, усадив Лили на край ванны.
Кровь была на полу, раковине, ванне и лезвии для бритья, что теперь лежало возле смыва. Запах железа и какой-то сырости витал в уборной, вызывая у Тома лёгкую тошноту. Тряпка пропиталась основательно, и он присел на корточки, перебинтовывая заново, вспоминая все методы, которым его учили во время войны.
— Зачем ты в руки такое острое лезвие взяла, м? — спросил Том, осматривая не глубокий, но удачный порез, понимая, что Лили придётся везти в больницу.
— Я… Я хотела побриться.
Его руки заматывали тряпку плотнее, тампонируя таким образом рану.
— Зачем, солнце? Для чего?
Она вскинула карие глаза.
— Я готовилась, — прошептала девушка.
— К чему?
— Ты сказал… — отчаянно покраснела бы Лили, если бы не потеря крови. Впрочем, смущение в её глазах это компенсировало.
— Святая простота! У тебя ведь столько братьев, ты ни разу не слышала таких выражений?
Девушка помотала головой. Том вздохнул, проводя рукой по здоровой ножке.
— Послушай… Мой народ, точнее наш народ, да? Уважает заповеди, понимаешь? Заповеди, которые касаются и постельных дел, — заверил её Том, продолжая смотреть на ткань, что наливалась кровью, затягивая туже, — После принятия Гиюра ты не можешь вступать в связь с мужчиной. Это необходимо для становления духа, так?
Лили мотнула головой, сделав вопросительно-непонимающее лицо, собирая свой новый вопрос, словно Том ходячая еврейская энциклопедия.
— Разве «это» не важно для тебя?
Он снова вздохнул:
— Важно, но давай не будем ставить знак равенства между любовью и страстью, да? Это своеобразная ловушка, так? — спросил Томас девушку, что вцепилась руками в края ванны, пока он туже затягивал ткань, — Любовь — это желание поддержать, обнять или перебинтовать ту же ногу, а страсть — это лишь желание обладать, использовать, брать, правда?
Лили кивнула, а Том опустил руки, снова смотря в карие глаза, отражаясь тёмной тенью в зрачках.
— Выждем эти дурацкие оставшиеся два месяца, а там посмотрим, ладно?
Лили улыбнулась, а после зашипела, и из раны вновь хлынула свежая кровь.
— Давай-ка съездим в больницу.
Том взял её в охапку, отвёл в машину, оставив здесь своего водителя, чтобы тот прибрался и исчез.
Он обеспокоенно смотрел на бледное лицо, прикрытые веки и длинные ресницы. Алая гуща всё впитывалась в ткань, как в губку. «Она решила набриться?!» — спрашивал себя Том, понимая как она напугано и серьёзно относится к этому вопросу. Самая настоящая недотрога, которая взвесит сотню раз все за и против, прежде чем расстанется с детством. По её разочарованному лицу было видно, что хочет, не может больше ждать, и это Томаса бесило больше всего. Может ему показалось?
Все эти разговоры, шутки и взгляды, прикосновения, ласки и поцелуи обезглавливали его раз за разом.
В госпитале, где Лили предстояло трудиться ей остановили кровь, зашили рану и попросили задержаться на сутки под присмотром. Доктора настороженно перешептывались, наконец сообщив о том, что у Лили плохая свертываемость, и подобная ситуация впредь может стать причиной серьёзных осложнений.
— Ты не останешься со мной? — спросила Тома Лили лёжа в постели, на что он отрицательно мотнул головой.
— У меня дел туча. Завтра я приеду и увезу тебя домой, лады?
Томас Шульман вернулся в бар и рухнул на своё кресло, перебирая небольшое количество писем. Одно из них было от Ахмета Озана, и еврей нехотя вскрыл конверт, вытаскивая пожелтевший лист.
— Это что за ссаный папирус?
Глаза побежали по строчкам, оценивая почерк и грамотность по старой привычке. Том взял в руки два приглашения в ресторан, поражаясь официальности и сентиментальности Озана.
«До субботы Лили должна выздороветь» — подумал он, набирая указанный на обратной стороне номер телефона.
В тот же вечер
Томас устало швырнул очки, едва не разбив стекла, потирая воспаленные глаза, понимая, как его всё задолбало. Дела стали идти хуже, хотя прибыль была та же. Ничего не предвещало беды или радости, пока в дверь со стуком не вошёл Исаак, ведя за собой молоденькую девчушку лет двадцати.
— Чего вам тут надо? — спросил Том раздраженно, осматривая девушку, — На этом диване трахаюсь только я, — указал он пальцем на мебель.
— Она ищет работу, — закончил помощник, с улыбкой исчезая в дверном проёме.
Том не стал скрывать, что изредка использовал молоденьких девушек в своих нескромных целях, которые после устраивались ко нему на работу и благополучно трудились несколько лет, выходили замуж и рожали детей. Он становился им вроде друга или наставника.
— Как звать? — обратился Том к ней, осматривая короткие светлые волосы, серые глаза и пухлые губы.
— Дэбби, — тихо проговорила она, смущённо опустив взгляд.
— Сколько лет?
— Двадцать один год, — заверила его Дэбби, приближаясь к столу.
Отработанный сценарий из пары фраз, и вот она уже лежит на кожаном диване после смены, голая и ждёт его, пока Шульман сделает глоток спиртного, который и предназначен исключительно для этого. Жилистое женское тело, тощие бедра и торчащая грудь. Том рывком приподнял её за ноги, придвинув к себе, встав на край дивана коленями, медленно оголяя пах.
— Ты была когда-нибудь во Франции? — спросил Шульман, разряжая обстановку любимым вопросом, слыша только шепчущее ему на ухо «нет».
— А хотела бы? — спросил Том, отвлекая женское внимание от ощущений, сделав короткий рывок.
После первого рывка он услышал вопль, напрочь забывая о терпении и смирении, о которых заливал Лили.
Томас забыл о заповедях и правилах, о честности и верности, о любви. Том не сравнивал её с Лили, не позволяя себе даже допускать таких мыслей. Это просто разрядка, просто секс и всплеск эмоций, которые нужно было куда-то девать.
Дэбби у него не первая за эти четыре месяца, о чём Лили знать было необязательно. Это останется его маленькой тайной. Лишь бы она не стала явной.
Да, Том не отрицал, что действовал как животное, голодное животное, разрывая бедную жертву на куски. И чем он сейчас отличался от турок? Всем, ведь после этого он был благодарен за доверие. Тем, что девушку завтра ждало рабочее место и, значит, возможность зарабатывать деньги и жить нормальной жизнью.
Мистер Шульман натягивал белье, собирая его с пола, протягивая молодой чистое полотенце.
— Завтра можешь выйти на работу. Исаак выдаст тебе оснащение, сменную одежду и передник… — проговаривал он, наблюдая за тем, как девушка с брезгливостью осматривается, — Твоё место будет на кухне. Там не помешает пара рук.
— Так, если будут вопросы или какие-то просьбы, то ты можешь смело подойти ко мне, да? — Томас заправил рубашку в брюки, затянув её ремнем, — Я тебе очень признателен, а теперь — домой.
— Хорошо, мистер Шульман, — закончила покорная Дэбби, накинув на себя платье и ища на диване трусики, пока еврей рылся в шкафу.
— Под столом… — буркнул Том, набрасывая на плечи пиджак.
Таких, как она, у Шульман было косой коси, всех не перекосишь. Молодые, наивные, глупые и чаще всего из бедных семей. Таким образом Томас дал ей работу, еду и кров. Одна десятая женщин, работающих на него стали женщинами с ним, и продолжают работать по сей день, словно ничего не произошло. Вот она, поистине еврейская выгода.