Спустя два с половиной месяца
Лили лежала на груди Томаса, запуская тонкие пальчики под рубашку.
— Если ты опять меня подразнишь и закроешься в ванной комнате, клянусь, я сломаю дверь, но до тебя доберусь!
Лили рассмеялась, стреляя хитрым взглядом, от которого он таял, как пломбир на солнышке. Мужчина потянулся к губам, зацеловывая их, врываясь в рот языком, щекоча короткой бородой мягкую кожу.
— Три месяца прошло. Уже пора… — Заверил её Том, роняя Лили на спину и опуская лицо к груди, целуя через платье торчащую вершину.
Лили простонала, спонтанно, на эмоциях, разводя ноги, куда тут же опустилась его рука.
— Томми, стоп! Я не могу, — Процедила девушка, пытаясь приподняться в кровати.
— Почему? — Пухлые губы обводили торчащий через ткань сосок, оставляя мокрое пятно, просвечивающее белую ткань.
— Потому! — буркнула Лили, закрывая грудь ладонями, не позволяя Томасу расстегнуть пуговицы.
— Это не ответ! — Поднял глаза он, — Значит, веских причин у нас нет? Раздевайся! — Том потянулся к ремню брюк.
— Не буду! — прикрикнула Лили, брыкнувшись в кровати под мужским напором.
— Хм… — протянул Томас, скривив лицо и нахмурив брови, — Ну, ладно, уговорила… — Пожал плечами он, вытягивая каждый гласный звук, — Раздену тебя сам!
Его сильные руки тут же легли на тонкие трусики под платьем, потянув их вниз.
— Томас Шульман?! — Крикнула Лили и перехватила ткань, что едва сползла с бёдер.
— Лилиан Янг?! — передразнил её Том.
Ей уже было не смешно, поэтому мужчина недовольно и нехотя убрал руки, заметив недовольную и оскорбленную гримасу, пока не поздно.
— Завтра я иду к доктору… — сообщила Лили, поставив его перед фактом.
— Иии…?
— И я хотела бы выйти из кабинета с гордостью и с целой головой, иначе отец мне её пробьёт, а следом и тебе!
Том рассмеялся.
— Томми! Хватит паясничать! Я серьёзно!
— Серьёзно? — показушно нахмурился мужчина, вновь запуская пальцы к женским бедрам, а после примыкая к ним губами, — Если серьёзно, то такими темпами руками и моим членом ты добудешь огонь.
— Томми! — прикрикнула на него Лили, толкнув в грудь, — Твоя спешка мне не нравится! Ты меня заставляешь! Принуждаешь! Как с цепи сорвался!
Том беспокоился из-за предстоящей поездки в Глазго, о которой девушке он ещё не сказал. Еврейское нутро чуяло опасность. Он знал, что обязательно вернётся в Лондон, вот только бы не в тканевом мешке по частям. Он не боялся смерти. И это было правдой, ведь Томасу было нечего терять, кроме бизнеса, но сейчас в его жизни есть Лили, которая, само собой, переживет его гибель, но жизнь её от этого лучше уж точно не станет.
Том был не готов умирать сейчас, желая воплотить в жизнь отличные планы. Он хотел показать девушке мир, особенно Францию, которая запала в его сердце со времен войны. Он мечтал показать ей каждый уголок, каждую улочку, где шли бои, его бои, где он терял друзей и кровь. Она бы наверняка разделила его тоску и боль.
Том знал, что связываться с мафией — дело гиблое, а с русской мафией и вовсе. Да, он владел языком, да, он знал и манеры и порядки, но всё это не стало бы стальным листом от пули-дуры, которая может оставить посреди лба аккуратную дырку. Он торопил Лили только потому что нервничал, пытаясь хоть как-то унять стресс, ведь привычные ласки ему приелись и порядком поднадоели. Томас хотел нормального секса с любимой девушкой, без каких-либо рамок и запретов, чтобы раствориться в человеке и не думать ни о чём.
Беспокойство его точно не было пустым, как часто бывало. Шестое чувство его не подводило. То же волнение и тошнота в сочетании с головной болью были предвестником ранения еще во время войны, предвестником воткнутого в стопу ножа во время игр с другими детьми во дворе.
Лили поцеловала его в поджатые губы, одергивая от размышлений.
— Томми, ты обиделся?
Мужчина отрицательно замотал головой:
— Нет, я тебя как и прежде сильно люблю, да? И твоё решение ценю и уважаю, — Лили радостно уткнулась в мужскую щеку, поглаживая отросшую бороду, пока Том обводил её плечи, словно убаюкивая среди бела дня на тихий час, — Я готов ждать. Только ты с решением не томи, лады?
Мистер Шульман собирал манатки, складывая чистые рубашки в сумку.
— Когда ты вернёшься? — спросила его Лили, рисуя в воздухе ногой какие-то буквы. Вот кому жить хорошо, так это Лили. Беззаботность и отсутствие каких-то жутких взрослых проблем. Она не спешила взрослеть, и это было здорово, потому что и Том чувствовал себя рядом с ней юнцом.
— В пятницу вечером, крайний срок в субботу ранним утром, — поцеловал он её ножки, словно покорный слуга, продолжая сборы, — По приезду в Глазго буду звонить тебе утром и вечером. Расскажешь, как сходила к доктору, и как твой папаша возвел тебе золотой монумент, который будут проектировать исключительно такие же как и ты, девственницы, — закончил он, застегнув кожаную сумку, незаметно уложив на дно пистолет.
— Какой же ты зануда, Томми! — буркнула она, вставая с кровати, чтобы проводить его.
— Исаак увезет тебя завтра утром, хорошо?
Она отрицательно замотала головой.
— Нет, не буду ночевать в твоем же доме и без тебя, словно какая-то вдова. Плохая примета, я так считаю.
Томас поцеловал её в губы и светлую макушку, крепко прижимая к себе, стараясь унять дрожь в ногах.
— Тогда с пятницы на субботу грей кровать, лады? Я приеду и возьму тебя без разговоров, ты меня поняла? — спросил он отрываясь от губ, поглаживая румяную щёчку, слыша только тихое «да».
Том и его свита прибыли в Глазго только ближе к обеду, и он сразу же отзвонился девчонке, сообщив, что с ним всё в порядке, и он ужасно устал.
— Ну, как твой поход к доктору? Рассказывай? — спросил Томас второстепенно, убедившись сначала, что она легла вовремя, выспалась и позавтракала перед выходом.
— Хорошо. Всё на месте. Голова, вроде, тоже.
Он был рад её слышать и безумно соскучился, желая поскорее вернуться к ней, чтобы поцеловать, обнять и просто быть рядом. Ещё раз Том позвонил ей вечером, когда проснулся, около семи часов, на автомате набирая её номер. Лила была дома, читала книжку и готовилась к новому рабочему дню.
— Я очень скучаю, Томми, целую тебя, милый.
Слово «милый», на первый взгляд простое и бесполезное, но ободрило его больше всего и вселило волшебную веру в себя. С этой верой Том и пошёл на встречу в сопровождении ещё троих остановился возле скверного на первый взгляд дома, поросшего вокруг травой.
— Это что за притон? Больше смахивает на обрусевший сарай, нежели на какой-нибудь корт, а?
Том оказался прав, войдя внутрь, ощутив запах можжевельника и свежего дерева.
— Пахнет как на сраной лесопилке и строгают здесь явно не деревья, так?
Том двинулся дальше, проскальзывая по коридору, выходя в небольшой зал, где стоял стол с сидящими за ним людьми.
— Ну засранцы, вы меня что попариться пригласили в такую даль? Я чуть на своих яйцах цыплят не высидел за четырнадцать часов!
Двое мужчин, высоких и светловолосых, в приталенных костюмах встали с места, уступая Томасу, который тут же стянул пиджак и шляпу ощущая жар. Через мгновение появилась женщина лет тридцати пяти в тонком халате, присаживаясь ровно напротив еврея. Том не мог не узнать свою первую, что называют, «любовь». Ольга Корсакова крутила с ним роман «долгих» три недели его проживания в старой и доброй России. На тот момент ему было почти тридцать, также как и ей.
— Это что за гейша, а? — Спросил он, откидываясь в кресле.
— Фильтруй речь! Не забывай, что я пока ещё дочь Корсакова, идиот!
Томас приятно удивился, осматривая женщину чуть внимательнее, чем минуту назад: длинные черные волосы собранные в тугой пучок, серые глаза и тонкие губы, курносый нос — ужасная красота, но такая завораживающая. Алексей Корсакова, коллега Тома, который всегда поставлял ему напитки без каких-либо документальных проблем по «своей» цене. Одна такая поставка угодила приездом мужчины в Москву, где он и обзавелся новой пассией, уже замужней на тот момент.
— Отныне все поставки и сделки только через меня, — заверила женщина, втягивая сигаретный дым.
Том потёр бороду, ехидно ухмыляясь: — Как скажешь. Перейдём к делу или сначала в баню? — Cпросил он, указав головой на дверь в парную, — Что, изнасилуешь меня в ней, и дело в шляпе?
Женщина сверкнула глазами, а после щелкнула пальцами, чтобы помощники разложили бумаги. Юрист Тома тут же принялся их читать.
— Поставки алкоголя сейчас запрещены, поэтому тебе, если ещё актуально, они будут стоить в два раза дороже, — отчеканила женщина.
Том нахмурился:
— А чего же, не в четыре-то сразу, а? — Возмутился мужчина, вспоминая их страстные ночи на шерстяном ковре его гостиничного номера, кровать в котором жутко скрипела. Он стягивал Ольгу на пол вместе с матрасом, а после усаживал сверху, начиная езду, опасную и непредсказуемую. В конечном итоге он вернулся на родной Альбион, а Корсакова — к мужу. Больше они не знались, словно не делили постель совсем никогда. Они не успели даже узнать друг друга и действительно сблизиться, найдя точки соприкосновения только в одном. Томаса, как молодого и необузданного всё устраивало, а Ольга делала это, потому что наскучил нелюбимый супруг, такой же нелюбимый, как и Том.
И вот сейчас они сидели друг напротив друга, словно только что познакомились. Ни тоски, ни сожаления, только деньги и бизнес.
— Я соглашусь оставить прежнюю цену, по старой дружбе, так сказать. А то ведь спрос падает, в стране кризис, люди затянули пояса и пьют меньше? — И женщина рассмеялась, — Можно тебя тет-а-тет, Том?
Он встал с места и вошёл в парную за женщиной, швырнув на сухой гвоздь все вещи, оставив только трусы, закрывая за собой дверь.
— Ты постарел… — протянула она, скидывая халат, осматривая его тело.
Том смотрел точно в глаза: — Чего не скажешь о тебе. Ты отлично высасывала из меня молодость. Рад был стараться, — издевательски проговорил он, присев на скамью, ощущая бегущие капельки пота по лицу.
Ольга встала с места и рывком оседлала Тома, который привычно запустил руки назад, создавая опору.
— Не растерял свои навыки?
Женщина стала водить бёдрами по его паху, который по-прежнему оставался мягким, добиваясь нужной твёрдости.
— Хочешь, чтобы я тебя тут поимел?
Корсакова кивнула, опуская кисть Томаса на свою грудь, немного дряблую, слегка отвисшую, но такую же красивую, как и раньше.
— Цена вопроса?
— Принять названную мною цену или забудь о поставках в Россию.
Том рассмеялся, отталкивая настырную женщину, глупую женщину, которая не знала его так хорошо. Ничто, ничто не могло отвлечь его от работы, даже голая дама верхом.
— Ты хочешь и рыбку съесть, и на веточке покататься? Решила надурить меня, а?
Том перестал ухмыляться, умывая лицо из ведра, натягивая суровую гримасу. Ольга протянула ему бокал вина, глоток которого Том сделал нехотя, сморщившись до неузнаваемости: — Ну и отрава! Если я помочусь на виноград и закрою это в бутылке, получится лучше, чем это, — Он злобно швырнул бокал, и тот с дребезгом разлетелся, набирая в ладони воду с ведра, жадными глотками перебивая кислый вкус белого полусладкого.
— Так на чём мы порешим? — спросил Том.
— На тебе! — гаркнула Корсакова, удовлетворенно наблюдая, как крепкий и подтянутый Томас, её некогда страстный и изощренный любовник, с грохотом рухнул на деревянный пол, медленно теряя последние капли сознания.