Холодная и дождливая ночь стояла над городом, непроизвольно оплакивая Томаса и убаюкивая тем самым Лили. Промозглые капли хлестал в окно, стучали несчастные ветки, обдавая дом тихим воем. Чистая и утонченная спальня со светлыми обоями в мелкий цветочек освещалась холодным светом уличного фонаря. В небольшом камине догорали последние полешки, согревая лёгким теплом.
Девушка сладко спала, скинув ногами большое одеяло, обнажая прекрасное тело облаченное в тонкую ночнушку. Лили покорно ждала Тома в эту ночь с пятницы на субботу, так и не получив за весь день звонка.
«Он никак не мог забыть!» — твердила себе она, подыскивая новые причины, почему он всё-таки не позвонил, отметая худшие, вроде сломанной машины или перекрытой дороги.
За завтраком Лили ощутила непонятную горечь под сердцем, судорожно набирая номер бара, но в ответ слыша лишь гудки и давящую тишину. А после трубку и вовсе сняли, что стало катализатором к действию, и Лили рванула туда.
По дороге она всё думала, что же в действительности испытывает к Томасу, любовь или простую привязанность, основанную на влечении. Сердце трепыхалось от беспокойства, пока машина с водителем сокращала расстояние до его работы, в которую он вкладывал большую часть своего времени и души, взвалив на себя всё больше обязанностей, твердя Лили, что в наше время не на кого положиться и всегда стоит рассчитывать только на себя.
«Что бы ни произошло, у меня всегда есть я, и только я, ну и по вечерам — ты!» — Говорил он, придавая этим словам огромное значение, в отличии от ветреной Лили.
Девушка вспоминала их свидания, глупо улыбаясь и смотря в окно, слыша его ласковый шепот о любви, первое признание, после которого у Лили не осталось сомнений в том, что любовь существует. А значит, спор она однозначно проиграла.
Мужчина, для смелости выпив совсем немного вина, исписал стену старого кирпичного склада отца девушки белой краской на иврите. Окно Лили выходило точно на чудесное творение недопикассо, но Том старался, как мог. Понять значение смогли только они вдвоем, ведь заранее Том поднатаскал её этими фразами.
Утром отец Лили матерился как сапожник, проклиная Шульмана за его игры в любовь, пока тот крепко спал в комнате девушки в обнимку, закрывая уши большой подушкой.
Том открыл глаза, ощущая дикую тошноту и боль во всём теле. Перед глазами всё плыло. Но самое ужасное было впереди, когда он осознал, что не может пошевелить ни одной частью своего тела. Благо двигались хотя бы губы, и Томас мог выразить свои сраные мысли. Его подобрали члены еврейской общины, затолкали в рот противоядие и уложили в машину, чтобы увезти в Лондон.
Он молча водил глазами ощущая собственную беспомощность и ничтожность, признавая то, как человек может быстро всё потерять, и теперь ему уже были не нужны эти сделки, эти грязные деньги и эти дурацкие разборки. Он хотел лишь покоя, предпочитая сдохнуть где-нибудь по дороге к этому покою, чем показываться таким Лили.
Он не знал, сколько провел лёжа на полу в парной, где температура зашкаливала от сухого пара с камней. Пока его несли за руки и за ноги, Том проводил взглядом своего юриста и водителя, которых в прямом смысле слова распяли на стене, предварительно перерезав им глотки. У них остались семьи и дети, а молодые жены — теперь вдовы. Глаза слезились то ли от отравы, то ли от жалости к погибшим. А если бы я взял с собой Исаака или Лили? Что было бы тогда?
Лили перешла на бег, преодолевая холл и всё было как раньше. Та же тихая музыка, те же люди, тот же запах. Девушка облегченно вздохнула, узнав у одного из официантов, что Томми в своём кабинете.
Она рванула туда и уже издалека почувствовала неладное, заметив множество незнакомых ей людей в кабинете Тома. Лили вошла без стука, осматривая уставившихся на неё евреев, пробираясь к дивану, где лежал Томас, заметив его ноги.
Лили бы вскрикнула, но что-то помогло ей сдержать эмоции, поэтому она лишь вытаращила глаза, смотря на одутловатое и синюшно-красное лицо Тома, чьи веки опухли, а капилляры едва заметных глаз полопались, превратившись в тугую кровавую сетку. Каштановые волосы были взъерошены и засалены, кожа блестела от выступившего пота, а губы потрескались и едва шевелились, донося до неё смысл слов.
— Уберите… Уберите её, мать вашу. Не показывайте меня, — процедил сквозь зубы с большим трудом Том, делая бессмысленные и пустые попытки подняться.
На Лили попятился Исаак, но та ловко отскочила к столу Тома, рывком распахивая шкаф и вынимая оттуда тяжелейший для женской руки пистолет.
— Томми, мы поедем домой, и я буду за тобой ухаживать! Тебя осмотрит врач, и мы поднимем тебя на ноги! — провопила Лили, наводя оружие то на Исаака, то на присутствующих евреев, которые немного посторонились, чуть смелее улыбаясь.
— Исаак, будь большим и послушным мальчиком, забери у неё гребаный пистолет и выгони нахер отсюда, словно здесь карантин по чуме и не пускай до тех пор, пока я не выздоровею, да? — пробормотал Том, перебирая губами, чтобы получилось более и менее понятно для слуха.
Лили взвела оружие, и все зрители вздрогнули, понимая что девчонка не шутит.
— Том, не глупи! — пискнула она, судорожно глотая слова и слезы, — Я готова тебе помочь!
Он снова сделал пустую попытку встать, но дернулась лишь шея и голова, осматривая девушку, отображая на сетчатке только смутный силуэт: — Мне уже не встать! — гаркнул он, плюхаясь на обивку, — Ты молодая! Через неделю сбежишь! А мне потом ещё и с тоской в кармане подыхать!
— Я не уйду, пока ты не согласишься принять помощь, — Твердо заключила она, усаживаясь в кресло.
— Исаак, забери ствол! — Обернулся он к парню, — Это не обсуждается, дорогая! Лучше бы я сдох! — яростно прошипел он.
Лили разъяренно вскочила с кресла, поджав губы до побеления и сжимая в руке пистолет, встав над Томасом, упирая дуло точно в морщинистый лоб.
— Я тебе сейчас упрощу жизнь, а затем — пойду и напишу письмо о том, как Томас Шульман сдался, и отнесу в Синагогу, а после — уйду за тобой! — Прокричала она, смотря сверху на его искореженное и бородатое лицо, наблюдая светлые капли, текущие из некогда живых и серо-зеленых глаз. — Вы проиграли мне спор, мистер Шульман! — развернулась Лили, положив пистолет на стол, собираясь уходить, — Не существует этой вашей любви…
Дверь распахнулась, и Том прошипел в последнюю секунду:
— Поехали домой…
Лили поговорила с теми, кто привёз Томаса в Лондон, кто помог ему выжить.
— Он захлебнул малую дозу, предположительно растворенную в ведре. Относительно дозировка не большая, но мы дали ему универсальный антидот. Как успели, так успели, мисс.
— Знали бы где упадёт, противоядие бы положили… — сказала Лили, — А что хоть за яд?
На этот вопрос ответ она не получила, набирая номер Шмаэля.
Томас лежал в своей постели, водя глазами по потолку.
— Я даже отлить не могу! — жаловался он Шмаэлю, пока тот налаживал капельницу, запуская в вены еврея прозрачную жидкость.
— С трёх литров ты сделаешь это, как в первый раз, успевай только постель и штаны менять, — ободрил его одноклассник, ударив по плечу, на что Том лишь фыркнул и беззвучно проматерился.
Захария промыл ему желудок, после чего Том дрожал как осиновый лист, ища поддержки в лице Лили, которую ещё пару часов назад яро посылал на все четыре.
Девушка сидела рядом с кроватью, не отходя ни на шаг.
— Иди домой… — Прошептал он, засыпая после хорошей дозы опиатов, которые дали нервной системе небольшую передышку в резерв.
— Нет, останусь с тобой, — Заверила его Лили, наблюдая алый закат за окном из некогда их общей спальни.
— Я же тебя обделаю ночью, и сам не замечу… — Проскулил он, утыкая лицо в её грудь, проваливаясь в дрёму, — Я гребаный инвалид!
Лили погладила его волосы, целуя в щёки и лоб, прижимая ослабленное и совсем безжизненное тело к себе.
— Я схожу домой, возьму вещи и приду, — Заверила его девушка, приподнимаясь с кровати, слушая ровное дыхание и тихое сопение, прикрывая одетое в пижамную одежду мужское тело.
Лили приехала домой почти под полночь в надежде лечь спать, а утром с новыми силами отправиться к Томасу. Надеждам было не суждено сбыться, когда на пороге отчего дома её встретил отец с армейским ремнем в руках. Только сейчас Лили вспомнила о том, что не появлялась дома почти три дня, забыв оповестить родителей, что переночует у подруги. Сейчас этот трюк уже явно бы не прокатил, и она готовилась к худшему.
— Вернулась блудная дочь! — прокричал мистер Янг, схватив Лили за шею, заталкивая в гостиную и закрывая дверь, — Ты была с Шульманом все эти дни, я знаю, маленькая тварь!
Удар кожаным ремнем пришелся точно по рукам, что были поставлены в качестве блока в области головы и лица.
— Папа, ты не прав! — ещё один взмах хлыста, и Лили вскрикнула, получив красную полосу на спине, — Томми в беде! Его отравили! — говорила она, убегая от отца по пятиметровой гостиной, ударяясь ногами об мебель.
— Это его расплата за грехи! — прокричал мистер Янг, размахивая ремнем, — Ты не должна за них платить! Тем более разменивать свою молодость и тело на этого поганого жида!
— Ничего подобного, папа! Я была у врача, — Лили высунула из кармана бумажку, и положила на стол, вновь уворачиваясь от языка ремня, что пролетел в аккурат от её бёдер.
Янг выдохнул, разворачивая лист, читая заключение, пока Лили плюхнулась в кресло.
— Ты хоть знаешь, на кого напоролась? Понимаешь, с кем ты заигралась в любовь? — спросил её отец, возвращая внимание к дочери. Лили сделала неоднозначное лицо, глупое и непонимающее.
— С главой преступной группировки, мать его за ногу! Главой, доченька! К тому же он занимается рэкетом, разбоями и мошенничеством. Производит наркотики, дорогуша.
Лили сделала удивленное лицо, ведь о многом она услышала в первый раз.
— Он утопил своего рабочего в бочке, а как тело стало разлагаться, заставил тех, кто принимал участие в воровстве это пить. Лили вздрогнула, понимая, что еврей вновь обвел её вокруг пальца, закидал красивыми словами о честности и правде. Осознание того, что Шульман — убийца, доходило постепенно.
— И я не позволю тебе ломать свою жизнь с таким типом, как он! — гаркнул отец, — Он убьёт ваших общих детей за непослушание, к бабке не ходи! Разобьёт тебе сердце!
Эти слова вызвали у Лили дрожь, приятную дрожь, от которой ей захотелось поскорее попасть к Томасу, расспросить обо всём и заняться любовью. Она не понимала, что с ней происходит, но тело давало отчетливые и чувственные сигналы. Жалость и совесть тоже играли своё дело, поэтому Лили приняла решение сбежать к еврею рано утром.
— Я помогу Томми, папа, хочешь ты этого или нет, — отец Лили тут же вскочил, а затем и она, вновь накручивая круги по гостиной, получая умелые удары, которые больно саднили нежную кожу.
В конечном итоге она оказалась загнана в угол и отцом, и собственными мыслями, что больше походили на кашу. Мистер Янг нахлестал обезумевшую от любви дочь, пытаясь выбить всю дурь, что посеял Том, а пожинать будет он и Лили.
Насилие порождает злость, неуверенность и опять же насилие. В отместку за краснеющие рубцы Лили собрала вещи и бежала из дома ранним утром, прощаясь с собственной спальней, купающейся в первых лучиках осеннего солнца, последнего солнца перед тьмой.
Она прощалась и с прежней собой, понимая, что пронести частичку радости и детства вряд ли получится через всю жизнь, и где-то она всё-таки потеряется, как ни крути.
Хотелось ли ей уходить к немощному Томасу? И да, и нет. Ею двигала самоотверженность, жалость, привязанность, благодарность, человечность, но увы, никак не любовь, хотя девушка думала иначе, сравнивая себя с Джейн, а Шульмана с Рочестером. Своеобразная аллегория.
Нет, потому что она юна и задорна, а Том вечно хмур и ворчлив, пусть галантен, заботлив и обходителен. Девушка сонными глазами перебирала книжную полку, складывая нужную литературу в сумку, поверх вещей.
Она присела на кровать, сложив голову в руки, пытаясь взбодрить себя, но никак не жалеть.
Особняк Томаса
Лили вошла в спальню, положив сумку на пол, тихо подкрадываясь к кровати, тут же поежившись от холода. Окно, что было открыто вечером она оставила на ночь, забыв прикрыть створки.
Чертыхнувшись на себя и свою бестолковую голову, Лили подошла сначала к окну, а после уже к постели, смотря на съежившегося и по-прежнему крепко спящего на том же боку Томаса. Бледное лицо с теми же отёками, поджатые синеватые губы и ссохшаяся борода. Шульман ровно дышал, продолжая видеть опиумные сны, пока девушка с сожалением поглаживала его по волосам, ощущая пот со лба и висков, на которых вышла первая седина.
«Продрог» — подумала она, поправляя одеяло, ощущая его влажность, стягивая до половины наблюдая огромную двойную лужу на белой простыне, холодную, даже ледяную. Мокрые пижамные штаны и рубаха едва ли не прилипли к мужскому телу, которое зверски дрожало.
Лили с сожалением стала выдергивать простынь, стараясь не разбудить ни Тома, ни его самоуважение и самолюбие, развитое слишком горячо.
К сожалению мужчина проснулся тогда, когда Лили развязывала тонкий шнурок его штанов.
— Даже не думай! — прохрипел он, стараясь разлепить глаза, — Не смей этого делать! Не смей, поняла?
— Томми, ты простынешь спать на мокром, — сказала она, набирая воздуха и терпения.
— Тем лучше! Быстрее отойду к Богу! — прошипел Томас, — Не хватало, чтобы ты мне ещё штаны меняла! Брысь!
Самое худшего в жизни любого британца — быть сконфуженным и жить с этим дальше. Для Тома это самая настоящая трагедия, а не просто смена мокрого белья на сухое. Он никогда не был так слаб, даже после ранения, после никому не нужной войны, как сейчас. Он был заперт в своём безжизненном, но всё ещё крепком теле.
— Томми, это нормальное явление, понимаешь? Чем больше жидкости в тебя входит и выходит, тем быстрее организм избавляется от яда!
Он понимал её слова, понимал, что девушка права, но позволить ей «перепеленать» себя он не мог.
— Я пока ещё Томас Шульман! Ты знаешь, кто я? Я тебе не пупсик, из которого льётся вода, ясно? — прорычал он, вскидывая голову, сжав кривоватые зубы, испепеляя Лили взглядом, — Хочешь поиграть в дочки-матери, иди домой к своим братьям, а меня не трогай! — закончил он, уронив голову на подушки, прикрыв опухшие глаза.
Лили проглотила обиду, рывком переворачивая Тома на живот, ведь три года её учили правилам обращения с нетранспортабельными пациентами. Он от неожиданности лишь промычал, боковым зрением наблюдая как Лили вытаскивает из-под него штаны, обнажая ягодицы: — Я знаю, кто ты. Глава бандитской группировки, рэкетир, убийца… — шипела девушка, стягивая до конца белье, швыряя всё в одну кучу, — Мне продолжать?
Томас кусал губы от беспомощности и безысходности, желая сейчас больше всего встать и схватить Лили, бешено дыша в подушку лицом. Какая теперь была разница, что из себя представлял Томас Шульман? Словно деньги, престиж и всё остальное помогли бы ему встать.
Ближе к девяти Лили принесла ему завтрак, и тот отказался есть, отвернувшись лицом к стене, желая выбить из девичьих рук тарелку, но не имея такой возможности. Мужчина чувствовал себя скверно и униженно, наблюдая за медленно бегущей капельницей. Он вёл себя как капризный ребёнок, но Лили относилась к нему ещё более внимательно и терпеливо.
Под вечер отёк с глаз спал, и Том ужаснулся, только сейчас заметив побитое тело и лицо Лили, которая надевала тонкую кружевную ночнушку, забираясь с книгой к нему в постель.
— Что… Что вчера было? — спросил он, поглаживая взглядом её бедра и руки, исполосованные красными пятнами.
— Отец не хотел меня отпускать. Пришлось принести себя в жертву, — улыбнулась она, поглядывая на Томаса и вновь утыкаясь в книгу.
Мужчина взвыл, сцепив зубы до скрежета, но это всё, что он мог сделать, прикрывая глаза.
— Можно я поживу у тебя?
Том поднял голову, оживился и положительно замотал головой — Тебе всё можно, абсолютно всё!
Девушка отложила книжку и ласково обхватила руками его шею, продолжая целовать пухлые губы, отрываясь чтобы сказать важную новость: — Я прочла, что у тебя есть все шансы на полное восстановление в течение первых двух недель. В медицинской практике были случаи отравления, когда человек принимал минимальную дозу, получал, как и ты, противоядие, и вскоре вставал.
Он поднял глаза. — Ты поможешь мне, ведь так? — с надеждой спросил её Том, ища ответы в её карих, — За это я положу весь мир к твоим ногам, Лилиан.