Постепенно Томас Шульман оклемался, встал на ноги и вернулся к работе, забыв об опиатах, поставив на них жирную точку, и всё благодаря Лили.
Понедельник обещал быть добрым, хотя бы потому что Том смог пойти в бар и снова начать крутить свои, как говорит Лили, мутные схемы. Так или иначе, эти мутные схемы приносили ему заработок, а девушке — красивые тряпки, модные туфли, золотые безделушки, французские книжки, пластинки и прочую молодежную дребедень. Том, ещё немного прихрамывая от перенесенного паралича, вошёл в своё заведение, ощущая знакомый запах. Работницы кухни встретили его с радостью и теплом, словно Том был не только суровый босс, но и частью чего-то большего. Он прошёл вглубь кухни, хватая Дэбби за край передника, уводя за собой на склад, ведя её пустым коридором. Тёмный и самый тихий уголок встретил их прохладой и ароматом подсолнечного масла.
— Почему ничего мне не сказала? — начал Том с порога, прижимая девицу к стене чуть бережнее, чем обычно.
— О чём? — её глаза забегали, как у игрушечных часиков, а на носу вышли капельки пота.
— О своём положении.
— Зачем? — спросила его девушка, начиная играть в детский сад и неприступность.
— Что значит «зачем»? — начал подгорать Том, — У тебя скоро живот до носа дойдёт!
— При чём здесь вы? — поправила она передник, пытаясь втянуть мышцы пресса на вдохе.
— Я не понял…? — откровенно растерялся Том, не зная, как ещё спросить, только бы не прямо. Он никогда не спрашивал женщин о подобном, и к счастью, потому что это было ужасно для такого Шульман.
— Ну мы же с вами того… Вы про это? — засмущалась она, вспоминая нескромные события прошлого.
— Да ты что? Про это, не про то! Давай вокруг да около ходить не будем, ага? — сложил Том руки, смотря ей точно в глаза, ловя смущение, — Так, значит, я уже большой мальчик, а ты — большая девочка. Чего не сказала, что залетела?
— Вы бы меня выгнали, ведь любые связи на работе запрещены.
«Она надо мной издевается или шутит?» — взмолился Том.
— Да, но… — он стал думать, напрягая последние целые извилины, — Я тут главный и мне можно… — Том вновь начал варить головой, пытаясь хоть как-то прояснить ситуацию, — Так, я снова не понял…
Он окончательно впал в ступор, ощущая головную боль, пытаясь прикоснуться к округлившемуся животу ради интереса.
— Кто его отец? — устало спросил Том, сжимая кулаки, готовясь к худшему, а точнее, к беглому отцовству.
— Он покойник, благодаря вам.
Томас сделал шаг назад, потирая руки о края пальто с отвращением, ведь ребёнок не его, а это ещё неприятнее. Головная боль усилилась, рисуя образ недоноска Чарли Остина.
— Тони Нилл? — спросил Томас на авось, развернув свой мысленный список покойников на своём счету, расслабленно выдыхая, поблагодарив его, и желая тому не перевернуться в гробу.
Девушка опустила взгляд, стыдливо роняя слезы на передник. Том вскинул голову и приоткрыл рот, вдыхая спертый от напряжения воздух.
— Я не хотела. Он сам, — плакала Дэбби, закрыв лицо руками, присев на край полки с маслом, — Не лишайте работы, — взвыла она жалобно.
Том сглотнул: — Что ж ты сразу ко мне не пришла, мм? Я бы его чуть раньше в бочке утопил, да ещё и яйца бы отрезал, да?
Томас стал настолько мягким после болезни, что прижал девушку к себе, зная: как-никак, именно он за неё теперь в ответе, после того, что было пару месяцев назад. Том пообещал ей место в новом общежитии, и надбавку на покупку детских вещей. Его бесила собственная расточительность, но деваться было некуда. «Отработает» — подумал он, минуя холл, намереваясь раздать и там первых звездюлей:
— Так, ты родился евреем, так не умри сраным прохиндеем! — гаркнул Том, заметив как один из рабочих уронил и едва не пролил бочку.
Томас прошёл дальше, тут же попадая в объятия… Чарли?!
— Какого английского недоумка я трахнул, или зачем ты на мне повис, рыбий глаз, так? — спросил он, осматривая Остина, который подавил смех, несколько раз хлопнув его по плечу.
— Живой! — заверил его Чарли, поправив пальто.
— Да, гони шекель!
Том прошёл в свой кабинет, устало присев за стол, вдыхая аромат дорогой мебели, чувствуя себя вновь в своей тарелке. Руки судорожно побежали по бумагам, которые оформляла Лили, пока он был в ауте, подписывая всё своей рукой, подделывая подпись.
— И чего вы на меня вылупились, словно я сдох от холеры, но позвонил в колокольчик из гроба, и вы меня вырыли? — поднял он голову. Присутствующие помощники, Исаак и Чарли продолжали на него смотреть, нервируя тем самым.
— Что? Слишком сильно светится мой нимб? — спросил Том, не понимая, что происходит.
— Русские предложили поставки… — начал было Исаак, но Том его заткнул, вскинув руку, переводя взгляд на Остина, требуя остальных покинуть кабинет.
— Так, ты здесь, наверняка, чтобы назвать меня жидом или предателем? — обратился Том к Чарли, откидываясь в кресле, запрокинув руки за голову, наслаждаясь полнотой действий, — Я эту грязь слушать не желаю, ибо твои рабочие показали себя не с лучшей стороны, да?
Остин кивнул: — Убивать за это и консервировать было необязательно, — кивнул ему Чарли, достав из пачки сигарету, — Достаточно было сообщить мне.
Том скривил лицо, изображая жалость: — Да… И что бы ты сделал, а? — спросил он Остина, — Нашлепал бы его как нехорошего мальчика? Он мою рабочую обрюхатил, ага? Вывел из строя пару рабочих рук! Кто теперь будет заботиться о маленьком крысёныше?
Томас перевёл дыхание, подготавливая свою тираду, складывая руки на столе: — Этот сосунок крал мой алкоголь, хороший алкоголь, так? За моей спиной, как последняя гнида, да! Я бы отрубил ему пальцы, но это не кошерно. Приятный бонус — это урок остальным! — Том забарабанил костяшками по столу, — Ты думаешь, что можешь приходить сюда, дышать моим воздухом, смотреть на моих работниц, оценивать на этот чудесный интерьер, сидеть на моём стуле и учить меня, как расправляться с крысами? — занял он позицию нападения, поджимая губы от злости.
Чарли потушил сигарету:
— Да, хотя бы потому что я вытащил твоё скупую, алчную и жадную еврейскую задницу из лап смерти от язв, которые пробирают точно до костей, вызывая сепсис.
Том сложил руки на столе, хмуря брови:
— Ой, не ври! — разозлился он, потирая лицо, вновь нервно расчесывая его сверху до низу, — Ты лично достал для меня Панацею?
Остин кивнул, делая глубокую затяжку, вынимая чёрный пистолет, взводя курок и направляя на Томаса, и он на это улыбнулся.
— Я слышал, ты хотел сдохнуть в тот день, когда тебя напичкали ядом, и ты лежал, — указал пальцами Чарли на обитую красной кожей мебель, — вот на этом диване и молил о смерти, пока не пришла «она».
Том с болью посмотрел на мебель, мечтая сжечь её ко всем чертям, робко кивнув головой, опуская взгляд в стол.
— Именно «она» будет главной и единственной причиной, по которой я прощу тебе предательство и не пристрелю как плешивую псину, мистер Шульман, — холодно высказался Остин, продолжая держать на мушке его череп, пока сам Томас безразлично смотрел ровно в дуло, словно ему больше нечего терять.
Тому не было в этот момент неловко, неудобно или стыдно за подставу, скорее немного боязливо, ведь теперь он знал, что такое подыхать. Ощутил на собственной шкуре уже трижды, так сказать.
— Озан, которому ты дал право поиметь себя, объявил заговор против тебя с русскими. Делай выводы Том, и решай уже, на чьей ты стороне, — закончил он, потушив окурок.
— Я всегда сам по себе, поэтому и охрененно зарабатываю, ага? Что касается Ахмета — это только вопрос времени. Не сегодня, так завтра я забью ему стрелу и засажу ствол в глотку и спущу курок можешь быть спокоен.
Том говорил очередной вздор, зная, что до Ахмета просто так не добраться, и помощь Остина ему бы ой как пригодилась. Просить самому — низкое дело.
— Я благодарен тебе за лекарство, да? Ты моя потаенная подростковая мечта прям таки, — съязвил он Чарли, ощущая его стеклянный взгляд, — Ты всё ещё хочешь объединиться? Одна цель, одна любовь там, и вся бандитская романтика, ага?
Остин кивнул.
— Тогда позволь мне, как мозгу нашей группировки самому разработать план по устранению Озана, лады? И это таки бесплатно, и только для тебя, да?
Домой Том вернулся поздно вечером, злой, голодный и уставший, с потрепанными нервами. Лили уехала к родителям, что называется, вернулась в отчий дом, как только он встал на ноги и окреп. Том сел в столовой, набирая номер телефона, слушая гудки, следя за тем, как Биви несёт ему ужин.
— Томми? — спросил родной ему голос, без которого дома стало так пусто, скучно и тихо.
— Привет, малышка, — начал Том, словно это их первый телефонный разговор, а не сто первый по счету, — Я дома и соскучился. Может, я попрошу своего водителя приехать за тобой, и переночуешь у меня? — спросил он нагло, чувствуя волнение в охрипшем голосе.
— Я уже в постели, милый.
Том не унимался, рисуя в воображении пошлые образы: — Тогда может я к тебе? Хочу тебя, в общем, — ляпнул он не подумав, чувствуя железный стояк в тесных брюках, слушая её звонкий смех.
— Томми, ты обнаглел?! — хохотала она, вынуждая еврея как идиота сидеть над ужином и улыбаться, — Я думала, мы друзья…? — издевалась она.
— Я тебе дам друзья! И не мечтай! Ну так что? Я приеду? — его голос был настойчив.
Лили снова посмеялась, а после на полном серьёзе сказала: — Я уже правда легла. Спокойной ночи.
Короткие гудки, и Том не успел сказать, что целует её и обнимает крепко-крепко. Непонятно сколько Лили ещё собиралась проверять Томаса, перепроверять и когда уже начнёт ему доверять? Том знал, что билеты во Францию и Рождество в Париже точно растопят её неприступное сердце.
Всю ночь Том ворочался, крутился и вскакивал, ощупывая другую половину постели, холодную и пустую. Он уже затосковал и под утро стал обдумывать предстоящий день, как сцапать Ахмета и дать ему ответную трёпку. А уже после добраться до Ольги и вынести ей мозги с помощью пистолета. Что было бы, если он сейчас лежал бы в гробу второй месяц, а его труп медленно разлагался. Кому достались бы деньги, бары и аптеки, весь бизнес и сама Лили?
Во время обеда Том подъехал к больничному комплексу.
— Попади в ад за то, что твоя жена или подруга ходит неудовлетворенной и бросается на всех. Значит, Лили сегодня точно на смене, — пролепетал Томас осмотревшись, пролетая на первый этаж, осматривая пустые коридоры, слушая только дребезг телефона. Он прошёл ещё несколько метров и коротко постучав, открыл дверь кабинета, напугав Лили, что скинула ноги со стола, поправляя белый халатик.
— Томми! — пискнула она, покраснев и растерявшись, — Я думала, начальство!
Он улыбнулся:
— Я и есть твоё начальство, да. Выше. Стоящий. Орган, — процедил он, ухмыляясь, испепеляя её похотливым взглядом, думая о том, что секса с девушкой в белом халате и чепчике у него ещё не было, а тем более в акушерском кабинете, да ещё и с любимой, — Так, — задумался Том, — Ты чего тут делала, а?
Лили смутилась, облизнув нижнюю губу: — Работала. Ноги отекли, вот и закинула на стол.
Том прошипел, осматривая кресло, указывая пальцем точно на него: — Может тебе сесть туда, отёк быстрее спадёт… — мужчина получил удар по плечу, усмехаясь.
Лили не посмеялась, действительно устав за полдня на ногах.
— Я тут пришёл вот с чем, да, — начал он, — Может на каникулы во Францию, м? Отдохнем, накупим тебе твоих любимых книжек, пластинок, а? «Может дельце какое проверну» — договорил он про себя, всматриваясь в счастливые карие глаза, — Короче, пакуй чемодан и красивые платья.
Лили радостно захлопала в ладоши, запрыгивая к нему на колени.
— До Рождества пять дней…
Том поднял на неё глаза, Лили рассмеялась, по-детски и безумно, целуя его в пересохшие и замершие губы. Она попыталась отстраниться, но мужчина ей не дал, запуская бесстыжий язык в нежный ротик и такие же руки под её халат. Лили вздохнула, ловя под тканью грубые пальцы, пытаясь остановить, но Томас не поддался, зарываясь выше и выше.
Его поцелуи стали более напористыми и страстными, и Лили на них отвечала, жадно кусая его нижнюю губу, позволяя трогать её там, где Томасу и хотелось бы больше всего. Она встала на ноги, позволяя ему расстегнуть халатик и швырнуть его на пол.
— Не холодно? — спросил он рывком усадив её на край кресла, беспокоясь о том, как её голые ножки коснутся железных вставок, наблюдая масляным взглядом.
Том расстегнул и стянул с неё блузку, потом юбку и колготки, заботливо подстилая под бедра девушки её халат.
— Так, тёплые значит, да? Это хорошо… — проскрипел он, ощупывая ткань колготок.
В следующее мгновение он встал над ней, целуя гладкие ножки, ведя к икрам, заканчивая путь на бёдрах, вдыхая запах её тела, который сводил с ума на раз.
Том всё ещё был полностью одет, рассчитывая на то, что они просто «потискаются», снимая только пиджак, оставив рубашку и брюки. Его пухлые губы скользнули к её животику, оставляя нежные поцелуи, пока руки рывком расстегивали тугой бюстгальтер чёрного цвета. Лили явно не готовилась, и всё пошло своим чередом.
Они страстно и бешено целовались, жадно, ненасытно. Том уть ли не лизал ей лицо, как Берл после долгой разлуки, в этот раз им мало было губ. Он снял рубашку, майку, оставив только брюки, позволяя Лили вновь рассматривать его торс, запускать пальцы в волосы, обводить татуировку на груди губами. Она посасывала её, спрашивая в сотый раз, зачем он сделал её, и шепча, как она ей не нравится.
Лили возбуждалась все больше от его мускул, пресса и тяжелых сильных рук, которые давно уже ласкали её грудь, гладили живот и бедра, скользили по спине, собирая мурашки и дрожь. Том бережно уложил её на спинку кресла и медленно стянул трусики. Они были насквозь мокрые, и сок от них тянулся тонкой ниточкой.
— Так… — прохрипел Том, теряя от возбуждения мысли и голос, — В первый раз вижу, чтобы так мокли, — на полном серьёзе сказал он и спустил брюки вместе с бельём, обнажив сильное и мужественное тело.
Лили никогда не смотрела на Томаса так, как сейчас, изучая его более свободно. Том снова наклонился, держась на расстоянии, целуя ее щеки, шею, скулы и грудь, заставляя ее выгнуть спину и схватить его за плечо.
— Ты ведь не закрыла дверь, правда, Лили? — спросил Том, роясь в бумагах на столе в поисках ключа и расхаживая без штанов, как будто он у себя дома.
Он быстро провернул ключ в замке, оставив его там, и вернулся к девушке, которая гладила себя руками. Том шумно выдохнул через нос, потирая бороду, наблюдая за происходящим расширенными зрачками, что-то шепча себе под нос на иврите. Его сильные руки были прижаты к бокам, отражая все бицепсы и трицепсы, которые выступали от напряжения.
— Не прекращай этого… — сказал он, подойдя к раковине и открыв кран с проточной водой, произнеся полушепотом молитву, а затем вернулся к креслу и Лили, которая откровенно смотрела на него.
Томас молча ждал последнего отказа, которого так и не последовало.
— Я люблю тебя, и ты это знаешь, не так ли?
Лили кивнула, беспокойно держась за его предплечье, когда получила еще один поцелуй, любопытствуя о том, что происходит внизу.
— Мы ведь собираемся пожениться, правда, Томми?
И без того напряженный момент был подпитан вопросом, который еще больше смутил еврея.
— Да, конечно… Да… — повторил он, одним взглядом отметая последние сомнения Лили, опуская ее на спину и продолжая целовать в розовые губы.
Лили улыбнулась, снова подняв глаза, но Том остановил ее, прижавшись губами к ее шее и прошептав на ухо: — Не оглядывайся назад и просто доверься мне.
Он недолго думая вошел бы внезапно, если бы с ним была другая женщина, но со своей любимой Лили он двигался медленно, лениво и неторопливо, успокаивая дрожащую девушку поцелуями, почти бормоча что-то на иврите без умолку. Лили застонала и почти закричала, но мужчина накрыл ее рот своим.
— Поцелуй меня, милая, ладно?
Лили почувствовала толчок внутри, странное удовольствие от боли, когда Том оказался в ней полностью, пока губы его не покидали её ни на секунду, держа одну из ее рук, сжимая для поддержки, переплетая пальцы.
— Томми, я думаю, что больше не могу, — всхлипнула она, чувствуя усталость от неприятного напряжения и болезненного давления, отстраняясь.
Том улыбнулся и отошел, освобождая девушку, которая напряглась и сжалась, отчего ей стало еще хуже.
— И чем больше ты нервничаешь, тем больше съеживаешься и тем тяжелее становится, верно? Мы все равно покончим с этим, — сказал он, следуя всем правилам Торы, и даже сейчас.
Лили чуть не заплакала от злости и разочарования, чувствуя себя использованной, не зная, что скоро будет благодарить его за это.
Томас опустился еще ниже, изо всех сил стараясь вызвать слезы счастья на ее глазах, когда его губы коснулись Лили чуть ниже, а пальцы сжали ее грудь и бедра.
Девушка откинулась назад, совершенно забыв, где находится, чувствуя только язык Тома, рисующий узоры прямо там, и больше не было боли, только это горячее ощущение снизу.
Том вошел снова, не давая Лили ощутить полное удовольствие от языка, доставляя его уже своими движениями. Лили потеряла всякое чувство времени и пространства, тихо шепча его имя, глядя прямо в глаза, которые смотрели на нее, серые и бездонные, с опущенными веками и расслабленным лицом. Толчки были быстрыми, медленными и резкими, как будто мужчина пытался вытрясти из нее душу, и через мгновение Лили забилась в конвульсиях, ударяя Томаса бедрами, которые дико тряслись в такт ее сердцу, и стон, улыбка и крик сорвались с ее губ одновременно. Том наклонился и продолжал нежно гладить ее, подергиваясь от внутренней пульсации и невыносимого напряжения, собирая слезы с ее карих глаз.
— Я с тобой навсегда, — сказал он не своим голосом, целуя уголки ее губ.
Лили теряла время, отдаваясь Томасу Шульману без тени сожаления, устало выдыхая и наблюдая, как горячая и влажная плоть скользит внутрь, скользит по гладкому лобку, растекается по животу и груди, оставляя белесый след и тепло, а тихое шипение и приглушенные стоны его эхом отдаются в ее шее.
Десять минут спустя Лили попыталась сесть, но Томас не позволил ей, поэтому он поднял ее и усадил на себя.
— Давай одеваться, больные скоро придут! — воскликнула Лили, но Том покачал головой и крепко обнял ее.
— Нееее, — промычал он, — Порядочный еврей всегда проводит со своей возлюбленной ровно полчаса, чтобы показать свою искреннюю любовь и уважение.
Лили улыбнулась: — Может ещё отверстия в простынях сделаем?
Двадцать минут спустя Том поднимал с пола брюки, натягивая наспех брюки. Лили поправляла блузу, огорченно запищав:
— Блин, мой халат, Томми!
Небольшое кроваво-жёлтое пятно просвечивалось с двух сторон, на что еврей заулыбался:
— Дайка его мне, я на память оставлю и в день нашей свадьбы на крышу дома повешу, как флаг! — пошутил он, получая от Лили легкий удар в плечо, пытаясь перетянуть ткань.
Тут он, наконец, вспомнил, зачем пришёл.
— Солнце, я тут вот что хотел узнать… — начал он, интересуясь женщиной Ахмета Озана, выпрашивая у Лили её личную карту.
— Нет, Томми! Карту дать не могу!
— Ну хоть адрес и номер на бумажке мне напиши, и я исчезну с глаз долой!
Девушка нацарапала адрес, параллельно рассказывая о том, что подружка Ахмета чистая итальянка, приехала с Сицилии. Замуж за него не планирует, но беременеет стабильно каждые полгода. Видит в нем выгоду и хорошее положение в обществе, как и большинство подруг или жён таких, как он или Томас Шульман.
— А тебе зачем? — спросила с ревностью Лили.
— Хочу сделать Ахмету сюрприз!
По дороге на встречу с людьми Остина Томас уснул, ощутив слабость и удовлетворение, которого у еврея не было ещё никогда, даже ноги волочить было необычайно сложно. Он перетрахался сотни раз, но чтобы так, что тело чуть не взорвалось от напряжение ещё не было. Лили оказалась действительно нетронутой и маленькой лилией, которую он и сорвал как-то неожиданно, спонтанно, и все остались довольны. Но билеты в Париж Том не сдал, и на всякий случай перепроверил бронь.
Он подъехал и нехотя вылез из машины как увалень, ватными лапами входя в паб, где сидела почти вся компания: сам Чарли Остин и его сводный брат Эндрю, Макс Миллер, Шон Эванс, и кузен Чарли — Алекс Остин, которого Томас лично ненавидел за его любезности с Лили. Видимо, вид его выдавал сполна как вселенского девственника, и сварливые бабки загоготали, а может, еврею просто показалось, что мир крутится лишь вокруг него и Лили Янг.
— Извини, Томми, что оторвали тебя от «дел». Выглядишь так, словно только что с тёлки слез… — прогорланил Шон, вызывая смех у всех, в том числе и у Тома.
— Ага, оно самое… — протянул он, присаживаясь за стол, вытирая со лба пот, — А вы злые как кобели, которые никогда и не нюхали суку. Ну да ладно. Перейдём к делу.
Томас рассказал мужчинам всё, что узнал у Лили о любовнице Ахмета, кто такая, чем живёт и дышит. Раскидал по пунктам план, который был слишком прост.
— Поставим за потаскухой Озана слежку, пару дней и дело в шляпе, так?
— Ты думаешь, верняк? — спросил Алекс, вмешиваясь и стреляя своими до жути раскосыми глазами, — Я про подружку.
Том закатил глаза:
— Да, Ахмет-чистокровный турок, а его подружка-сицилийка, а не просто местная отребье. Чистокровной турчанке никогда не разрешат никуда ходить в шикарном наряде, у них есть вера, стократная вера в ислам. Видимо, он должен жить с турчанкой, а здесь — роман с итальянкой. Исключение, в конце концов!
Том вспомнил эту кралю в ресторане, по себе зная, что авось кого ни он, ни Остин, ни Озан, ни другие типы, вроде него, с собой не таскают. Оставалось только воплотить в жизнь этот план, который обычно никогда не срабатывал.