Спустя два дня
Томас сидел в машине, разжевывая с аппетитом мармелад, пребывая в чудеснейшем настроении. На это причин было несколько: первая — это Лили, от которой душа его пела и ликовала, гоняя оживших бабочке в животе; вторая — отличная прибыль, которая перла к нему со всех щелей, благодаря отличной стратегии Лили, что практически руководила его бизнесом долгих восемь недель.
Должники, узнав, что Том вернулся в мир живых, вернули всё до последнего фунта, ещё и с процентами за крышевание гнилых и законченных заведений; в третьих — план, разработанный евреем шёл как по маслу, даже чересчур удачно, оставив на десерт последний этап, ради которого он и Остин со своими людьми сидели в машине.
Том чавкал от удовольствия, раздражая этим остальных, делая это нарочно.
— Ты уверен, что его женщина живёт здесь? — осторожно спросил Чарли, поглядывая на счастливого Томаса.
— Ага. У меня надёжный информатор, — ответил мужчина, засовывая в рот очередную дольку, — Тоже хочешь? — спросил он англичанина, поймав его взгляд.
— Подставляешь под удар информатора, это на тебя не похоже, Том. Кажется, ты не вкуриваешь, что творишь.
Том нехотя повернулся: — Я же тебя, Чарли — мудозвон, порву сейчас прям тут! Мой информатор вне подозрений!
Мужчина продолжил смотреть в окно, возвратив мысли к Лили, что сейчас сидела в полной безопасности у него дома, пробуя написать свою первую научную работу.
Через полтора часа Озан появился в окружении двоих людей, устремляясь в двухэтажный квартирный дом, осторожно осматриваясь по сторонам. Том и братья Остин приспустились на сиденьях, исчезая за дверцами и изгородью. Машина, да и номера не вызвали у турка подозрений, поэтому он, поправив свой дорогущий шерстяной костюм, скользнул внутрь.
— Так, значит рыбку мы на удочку взяли… — прохрипел Том, — Ну что, через десять минут идем? — подмигнул он Остину, но тот не среагировал, напряженно поглядывая из окна машины.
Том вынул из кармана пальто пистолет, проверив магазин, не желая допустить осечку в случае несговорчивости Озана. Томас и мог бы простить ему предательство, но только не двойное — обман, да ещё и отравление, которое чуть не стоило ему жизни. Пустое покушение — это перебор. Озан действовал исподтишка и прикрылся чужой юбкой — позор.
Выждав ровно тридцать минут, трое людей Остина вошли первыми в скромный подъездный пролёт, поднимаясь на второй этаж, проникая в нужные апартаменты, безжалостно решетя охрану и в прямом смысле слова вытаскивая полуголого и щуплого Ахмета из кровати, надевая на голову визжащей девушки и ему самому мешок, который заботливо подготовил Томми, наблюдая за всем этим из дверного порога, как и братья.
— Таки-готов… — пробормотал Томас.
Через час Озан сидел на стуле в подвале паба, испуганно крутя головой в разные стороны, издавая душещипательные вопли, которые, к сожалению, совсем никого не трогали. Том сорвал с него мешок, и ударил Ахмета так, что тот упал вместе с железным стулом, выплевывая сгусток слюны, крови и осколки зубов.
— Томас, легче, еб твою мать! — прорычал Шон.
— Я нечаянно, да? Пардон! — скривил лицо в сожалений Шульман, — Это я еб твою мать, а ты получил младшую сестру — мою внебрачную дочь! — съязвил он, продолжая смотреть на Озана, что медленно пришёл в себя после удара.
— Ты же сдохнешь, жид паршивый! Я ж тебя вместо козы по Стамбулу пущу! — Томас замахнулся, но Чарли Остин оттолкнул его в сторону, желая поговорить с Озаном прежде, чем Том нечаянно убьёт его.
— Может, перейдём к делам? — нервничал Алекс.
— Само собой, малыш, — отчеканил Том, роясь на небольшом столике, рассматривая огромные справочники и книги, выбирая самый тяжёлый, взвешивая в руках, — Так, значит, справочник Лондона — то, что надо. Килограмм или два точно! — заметил он, валяя дурака, подходя к турку и жёсткого ударяя того несколько раз справочником по лицу и голове.
— Зачем. Ты. Сраный. Турок. Вошёл. В сговор. С русскими. Против. Меня, — стучал по тёмным волосам Озана еврей, прилагая небольшую силу, намереваясь добиться не столько информации, сколько сотрясения головного мозга, — Я. Же. Тебе. Сука. До-ве-рял!
Том отшвырнул справочник, и тот разлетелся на листы по всему полу. Мужчина устало встал напротив сидящего на стуле Озана, налаживая зрительный контакт:
— Есть такая вещь — доверие, и ты свой лимит исчерпал, дружок. За моральный ущерб я вычту с тебя, ну скажем, — Том развёл руками в воздухе, обдумывая сумму, — Две тысячи фунтов.
— Продешевился, Томми? — спросил его турок.
— Так, значит, заткнись и слушай, да? Мотай на свой девственный усик, — ухватился за бороду Ахмета Томас, дёргая несколько раз, — Значит, ещё две за отравление меня ядом, и ещё тысячу на новую кровать, которую я проссал за два долгих месяца, и ещё тысячу за моё потраченное на тебя время. Итого, — Том поправил воображаемые очки, — Шесть тысяч фунтов в срок, ну… — Том снова зажестикулировал, — До пятницы, ага?
Ахмет расхохотался: — У тебя проблемы с математикой и инстинктом самосохранения ещё со школы! Я, мать твою, мафия! Ходячая мафия!
Том натянуто улыбнулся, оборачиваясь к Алексу — Эй, ты, подай мне вон ту книжку!
Алекс нехотя уставился на полку — Какой том?
Томас сощурил глаза, пытаясь рассмотреть стенд и книги:
— Так, четвёртый, он потолще… — заверил он мальца, — Ага, всё, благодарю… — выхватил он книгу, беспорядочно избивая Озана. Братья в ответ лишь глупо улыбались, наблюдая за методом Томаса.
— Это вы ещё все «Сто двадцать дней Содома» Маркиза де Сада не читали, мать вашу! — ответил на улыбки Шульман, хватая Ахмета за шею, осматривая разбитое в дребезги лицо, — Так, мистер Озан готов подписать бумаги! — гаркнул своим людям, требуя таким образом подать договора, — Какой вы сговорчивый! — потрепал его за нос мужчина.
Помощник Томас подал бумаги к носу турка, чтобы тот нацарапал подпись хоть как-то. Мужчина нехотя взял ручку, а Том вынул пистолет, взводя приятный звук затвора, наводя точно в голову. Ахмет заулыбался кровавой улыбкой, отрицательно мотая головой.
— Чего ты лыбишься, а? Я ж те лыбу твою на раз перешибу нахер! — разозлился Шульман, — Подписывай, — схватил он его за глотку, сжимая пальцы, — Подписывай, сука!
Озан едва слышно прохрипел: — Нееет…
Том нехотя встал на ноги, немного размял шею.
— Чарли, может разденем этого ублюдка и поставим возле стены часиков так на двенадцать, а?
У Томаса чесались руки, в ожидании сладкой и жестокой мести.
— Не стоит, мистер Озан послушный человек и всё подпишет, не так ли?
Мужчина не двинулся, стараясь даже не моргать в знак согласия.
— Предлагаю поступить по-моему, затем отдать каким-нибудь ребятам на растерзание его светлый зад, а? Сделать пару снимков и разослать по Турции и Англии?
Ахмет дёрнулся, и Исаак тут же подставил бумаги и ручку, собирая наконец-то подписи сразу в трёх экземплярах.
— Прелесть! — улыбнулся Том, ударяя Озана так, что тот стукнулся головой об стол, крепко потеряв сознание.
— Томми! — заорали одновременно все присутствующие.
— Ну, простите! Согрешил!
Конец декабря
Париж, Франция
Легкий снежок припорошил новый двухэтажный дом в викторианском стиле с широкими колоннами и элементами французского декора. Милые башенки со спрятанными внутри спальнями и просторная лоджия между ними.
Этот дом подходил, скорее, для летних вечеров и жарких деньков возле небольшого пруда, чем для Рождественского настроения. Яркие гирлянды из бумаги украшали гостиную, в которой трещал и разгорался камин, согревая своим теплом и озаряя светом.
Томас сидел в кресле, нежно мурлыкая под нежные прикосновения женских рук, которые творили с его причёской, на первый взгляд, нечто чудовищное. Лили расселась на его бёдрах, ухахатываясь над причудами и смешной гримасой мужчины.
— В этом доме такое количество спален, бесконечно большая гостиная, даже есть гараж, ты видел? — мечтательно проговорила Лили, обводя рукой жилое помещение.
Конечно, Том видел, ведь это он выбирал проект дома, прежде чем начать застройку.
— Да, супружеская спальня самая большая… — проворковал он, продолжая всматриваться в пламя камина, — Хочешь покажу?
Лили улыбнулась над аферой Томаса, но противиться не стала, приговаривая полушепотом:
— Я думала, нам сегодня будет нужна только спальня, а не вот это всё великолепие, — прыснула она, держа за руку Тома, что повёл её наверх по извилистой и крутой лестнице, получая в ответ пронырливый взгляд.
— Само собой только спальня, — проговорил еврей, открывая дверь, — Однако мы приехали посмотреть и Париж, как бы заодно, ага? — подмигнул он ей.
Лили вновь улыбнулась и замерла, не только от чудесного вида из огромной лоджии, в которую выходила комната, но и от самых нежных поцелуев Томаса, что положил голову ей на плечо, наслаждаясь зимним пейзажем.
— Мы завтра там погуляем? — спросила его Лили, указывая пальцем на мерцающую в первых сумерках Сочельника Эйфелеву Башню.
— Угу, — протянул Том, покрывая поцелуем девичье плечико, не обращая внимания на всю красоту местности, увлеченный только красотой любимой женщины.
Лили с удовольствием рассматривала неглубокий, покрытый тонкой плёнкой льда пруд с маленькими трещинками и затонами, через который проходил хлипкий бревенчатый мостик, откуда молодые пары сбрасывали монеты, чтобы обязательно вернуться и конечно же вместе. Промерзшие деревья покрылись инеем, склонив некогда упругие ветки, загораживая свет и без того блеклого фонаря.
У Лили перехватывало дыхание от чудесной сказочной обстановки, о которой она никогда не знала, но мечтала как будто с самого детства, загадывая на каждое Рождество. Уют, тепло и крохотное ощущение счастья поселились в её сердце в этот момент, разрываясь неизвестной и невообразимой ностальгией. Она сливалась с обстановкой, с громадной и украшенной елью в их гостиной, с запахом свежего дерева и ароматом фруктового пирога. Каждая игрушка, конфета или пастилка на праздничном дереве отдавалась ярким блеском и новым приятным запахом, смешиваясь с горячим глинтвейном и имбирными пряниками, которых так мало давали в детстве из-за большого количества детей и отсутствия отца дома.
Лили провела много Рождественских каникул, но таких у неё не было никогда. Здесь её место, где она хочет остаться навсегда и вот так стоять спиной к любимому мужчине, чувствовать его губы и руки, растворяясь без остатка бесконечно, забыв о криминальном мире, работе и прочих мирских трудностях. Вдали, в самом сердце города, стали разгораться огни, и всё вокруг оживало, предвкушая главный праздник, который с нетерпением и трепетом ждала и Лили.
Мужчина прервал её размышления, проводив девушку в глубь комнаты, закрыв ставни лоджии, почувствовав её холодные ручки. Том обеспокоенно посмотрел в карие пронзительные глаза, ища какие-то нотки волнения или тревоги, представляя, о чем же она могла так задуматься.
— Всё хорошо, а? — спросил её Том, легонько прищелкнув острый носик, обращая внимание на себя.
— А, да… Да, всё чудесно.
Лили задумалась над тем, как было бы чудесно проводить в этом доме время с семьёй, но только не в той, где она выросла, а где будут расти её с Томасом дети. Но, зная нрав Томаса, да и его отношение к детям, можно было признаться себе — это невозможно. Даже если она захочет, Шульман ей просто не позволит испортить его холостяцкую и интересную, а главное — насыщенную деньгами, престижем и развратом жизнь какими-то, как выражался сам он, орущими, эгоистичными и жестокими червяками.
Том поцеловал её в розовые губы, собирая с них последние сомнения и пустые, негативные думы, которые, возможно, были слишком поспешны. Все проносилось как в тумане, и Лили опустилась на край небольшого диванчика для двоих рядом со стеклянным столиком, на котором красовались различные фрукты.
Томас облизнул губы и, учтиво хмыкнув, сел рядом с ней. В ушах девушки зазвенело, а в голове бился как птичка только один вопрос: «Что со мной?», ведь пару дней назад она сгорала от нетерпения, считая дни до отъезда в Париж, а после часы до прибытия в этот дом.
Лили почувствовала руку Тома на своей коленке и, задрожав, быстро взобралась на спинку дивана, как это было в их первую ночь в гостинице, когда она действительно испугалась торопливого еврея. Но сейчас от этого момента их разделяло семь долгих месяцев, они узнали друг друга, притерлись, даже пожили вместе, поскандалили и даже занимались любовью.
Лили смотрела на него сверху вниз, наблюдая, как он молча целует её колени, опускаясь всё ниже и ниже, целуя и ноги. Том тихонько и неторопливо снял с неё колготки, откинул в сторону, ближе к кровати.
— От тебя всегда пахнет каким-то сладким запахом, — пожал он плечами, льстиво улыбаясь, продолжая целовать её ноги, прикусывая и пощипывая мягкую и гладкую кожу.
Лили посмеялась от щекотки, и Том вскинул заполненные похотью глаза, положив руки на девичьи бедра, жадно целуя ноги выше колен. Лили сжалась, слегка отстраняясь, норовя упасть назад, но еврей её удержал, вцепившись в ноги намертво.
— Аккуратно, — буркнул он, стягивая с Лили кружевную шифоновую юбочку, которая спорхнула на диван, а затем отлетела в сторону.
Лили приподнялась с дивана, позволяя ему спустить с неё трусики, помогая переступить через них и не споткнуться о собственное белье. Том вновь стал целовать её ноги, от щиколоток, поднимаясь выше. Лили испуганно и завороженно смотрела на него, сидя на спинке дивана. Мужчина оторвался от поцелуев и посмотрел на неё очень нежным взглядом, встав на колени на диване, проведя рукой по девичьему животику.
Лили ахнула, ощущая прохладную руку под тканью рубашки, снимая её, заметив как взгляд Томаса уперся в красивую и молодую грудь, пока он чувственно целовал её в живот. Лили улыбнулась, поглаживая каштановые волосы, вновь переходя на смех от щекотки. Томас непроизвольно улыбнулся в ответ, беря в рот упругую грудь, ласково посасывая каждую поочередно. Лили застонала и задрожала, ловя приятные ощущения от его губ. Девушка обхватила его голову руками, прижимая к груди сильнее, учащая собственное дыхание, извиваясь и теряясь в стонах. Том словно получил добро и стал в ответ сильнее посасывать, оттягивая юную плоть до боли. Лили развела ноги и Том оказался между них, зарываясь ей в шею.
— Ты провела ритуальное омовение, дорогая, так как я наказал тебе? — спросил он севшим голосом.
Лили вместо ответа обняла его, и Том вернулся к груди, сжимая её руками. Девушка смотрела на его лицо, изучая снова и снова светло-каштановую бороду, мелкие морщинки и шрамы. Мужчина взял её на руки, опрокидывая на кровать. Томас с интересом и желанием просматривал на короткие отросшие волоски, проводя по ним пальцем.
— Что, отец влепил за его лезвие, да? — пошутил он, но получив надутые губки, тут же извинился, заметив, как Лили положила светлую руку на лобок, закрывая обзор.
Том взял её запястье и, несколько раз чмокнув, убрал в сторону, наклоняясь чтобы поцеловать её там, где была та самая ладонь, пока крепкие и сильные руки желанно сжимали бедра. Пухлые губы Тома отправились ниже, но Лили неуклюже подняла его за лоб, смущённо поглаживая его висок, побаиваясь смотреть точно в глаза.
— Настолько неприятно? — спросил он, сделав круглые и огорченные глаза.
— Ты просто колешься, очень, — заверила его Лили, — Пора подстричь твою бороду.
— Ты тоже, — сморозил Том, тут же рассмеявшись, обнажая зубы, которые было плохо видно из-за густой растительности, прищуривая темно-серый и вожделенный взгляд.
Лили обиженно отстранилась, ругая себя за то, что не смогла вновь побриться, хотя бы лезвием отца. Том улыбнулся и припал губами к её груди, его язык ласкал твердый и набухший от возбуждения сосок, вымаливая прощение за глупую шутку.
Томас облизнул средний палец, который через секунду трепетно блуждал в нужной проекции, смотря точно в глаза Лили, делая всё наощупь и весьма умело, что немного кольнуло Лили.
— Много у тебя их было? — спросила девушка, отрывая Томаса от дела, что тут же отвёл глаза.
— Нее, несколько. Забудь сейчас об этом, — огрызнулся он, собирая с губ своими губами стон. Конечно их было множество, но зачем при жизни Томас будет копать себе могилу?
Лили проглотила обиду, не сумев не заметить, как Том поменялся с за это время, думая о том, как он стал относиться к ней, начиная потихоньку жалеть о случившемся. Ещё мгновение, и если бы он не стёр ухмылку, то она ушла бы из спальни прочь, но желание посмотреть Париж оказалось сильнее, да и мозг тут же вспомнил картину с утоплением и порывистый характер еврея, которому ничего не стоило в любой момент купить билеты в Лондон и упаковать ее как багаж.
— Ты кровь с молоком, — заметил Том, вскакивая с постели и направляясь в ванну, открывая кран, совершая привычное омовение, бормоча себе под нос несвязную молитву. Томас широким шагом и привычной развалистой походкой вышел из уборной, оставив всю одежду где-то там. Массивная грудь, та самая татуировка в виде флага Британии и густая растительность, бегущая к едва заметному, но твёрдому прессу, останавливаясь на ухоженном паху. Поджарые руки стали опорой, в то время как Том зацеловал заждавшуюся Лили, ощущая, как она сжала его прядь волос.
— Лили, всё хорошо? — прервался он.
— Томми, ты правда меня любишь? — неуверенно спросила она, смотря ему в глаза.
— Таки-да, у тебя не должно быть сомнений, поняла? Ты уже часть меня, ровно половина, мой смысл.
Лили улыбнулась в ответ Томасу, который несколько раз прошептал заезженную фразу: «Люблю тебя безумно», продолжая двигаться, возвращая нужный темп.
— Какая же ты всё-таки маленькая похотливая сучка!
Лили стало неприятно и немного не по себе от его развязности, но она промолчала, окончательно растеряв попытки получить удовольствие, думая о том, как мастерски Том может всё испортить, раскрывая не вовремя рот и прыская своей желчью постоянно.
Лили лежала на груди Томаса, играясь с его левой рукой, сжимая и разжимая пальцы одновременно, напевая какую-то Рождественскую песенку себе под нос. Евреи априори не празднуют это событие, но ради неё Том был готов пойти на всё, даже на измену общине.
— Ты не получила удовлетворения… — заверил он Лили, что удивлённо подняла голову, думая, что Томас не заметит этот щекотливый факт.
Главное предназначение еврейского мужчины в постельных делах с женщиной — это доставить удовольствие, а уже потом ловить кайф самому.
— Ну, ведь это необязательно… — прошептала Лили, очаровательно покраснев.
— Как, дорогая? Кто тебе такое сказал? — Том нахмурился, — Это удовольствие для двоих, не только для мужчины.
— Просто… — девушка покраснела ещё больше, — Я слышала много нехорошего от своих братьев, когда они водили домой девок, которые после сбегали едва ли не в слезах. Так что я просто рада, что ты нежен со мной, и не бросаешь меня, — затараторила она.
Том вскинул брови и посмотрел на неё не зная, что на неё нашло. Сколько раз он выгонял девок со своего дивана из кабинета, использовав их, и ни секунды не думал о том, как там они себя чувствуют? Понравилось или не понравилось Томасу было, что называется, до лампы. Может, им было больно до чертиков и, в целом, неприятно. Том на это плевал с большой колокольни, как и её братья, получая только свое. Но это была Лили. Лили, с которой его внутренний джентльмен — Том даже не знал, что у него внутри такой есть, до встречи с ней! — расправлял плечи и заставлял его делать разные глупости, своеобразно прогибаться под неё, чтобы беспокоиться о том, что она, мать вашу, получило своё.
— Выбрось это из головы, ага? Я не как твои очерствелые братья, это точно. Можешь смело требовать от меня выполнение моих прямых обязанностей — доставление тебе удовольствия! — после этих слов Том начал нежно осыпать ее плечи и спину поцелуями, слегка прикусывая шею, прямо под волосами.
От этих ласк Лили поежилась, и пригласительно выгнулась ему навстречу, безмолвно моля продолжать.
— У меня есть книжка, — поправила волосы и встрепенулась девушка, — И там сказано, что женщина в принципе не в праве испытывать в постели удовольствие, — бубнила она себе под нос, но Том её прекрасно слышал, — Мол, это всё блуд и только…
Он звонко расхохотался, поцеловав её в голову, поглаживая макушку.
— Я слышал и знаю кое-что получше. Я старше и мудрее, не так ли? Например то, что твои родители не пренебрегали блудом несмотря на войну, голод и нападения нацистов. У тебя пятеро братьев! Они отлично провели время, и я могу быть благодарен им за это.
— Ну и мудак же ты, Томми! Я не хотела это слышать! — Том виновато улыбнулся.
— Извини, я пошутил, — он сел поудобнее, — Послушай, мы евреи, — откидывая в сторону одеяло, — И у нас, евреев, есть такое поверье… — Лили обернулась и заулыбалась, — Ты еврейка! — ткнул пальцем ей в носик Том, отчего она лишь задумчиво потерла кончик, — Поверье о том, что если женщина во время занятий любовью со своим мужчиной получила наивысшее удовольствие, то через девять месяцев непременно родится мальчик. Эта женщина подарит ему сына. Если же ей не понравилось, а мужчина не смог её ублажить должным образом, то родится девчонка и позор этому еврею на всю его голову.
Лили вскинула брови, и заметив его серьёзность расхохоталась от всей души, со словами: «Ну и глупость!»
— Мы тоже будем руководствоваться этим методом, когда захотим наших детей? — с надеждой спросила его Лили, и как бы Том не хотел их давать, но всё равно положительно замычал, ругая самого себя за разбитое в будущем девичье сердце.
— Что ж, раз это твои прямые обязанности, — настроилась на томный лад девушка ещё более радостно, чуть ли не мурлыча от его прикосновений, — То я хочу, чтобы ты побрился и… — тут она слегка растеряла свой настрой и, смутившись, замолкла.
— Побрился, и…? — спросил Том, продолжая обхаживать ее спину, легко массируя поясницу, и плавно снижаясь.
— Хочу, чтобы ты поцеловал меня… — она провела пальчиком по светлой наволочке, смущённо зарываясь в неё лицом, — Там, внизу, — зажмурившись, прошептала на духу Лили прямо в подушку.
— Что-что сделал? — издевался он над ее стеснительной натурой. Томаса всегда забавляло, как она смущается и краснеет. Женщины, с которыми он привык проводить время, растеряли эту способность, и могли только жеманничать и притворяться. Лили была как нетронутый цветок. — Хочешь, чтобы я приголубил тебя, да?
— Да… — спрятала лицо в ладошках Лили, а после тихо похихикала.
— Хорошо, дорогая, — Том ушел в ванную, оставив на щеке Лили поцелуй.
В ванной Шульман посмотрел на себя в зеркало, и сплюнул от отвращения. В кого он превращался? В каблука, в ее прислугу, в верного пса у ног? Конечно, безусловно, Том был ей благодарен за спасение, и все остальное, но то, как он выполнял все её просьбы, в последнее время стало беспокоить. Ещё немного, и Том уже будет стоять у алтаря и оплакивать холостяцкую жизнь, свободу и полноту действий. А что потом? Папочка Томми, весь в слюнях, соплях и чём похуже, меняет пелёнки куче похожих на него спиногрызов? Нет, Томас уверен, что его член не под это заточен!
Ему стало не хватать воздуха, и он схватился за раковину и посмотрел себе в глаза. Кто перед ним? Томас Шульман — глава еврейской общины, второй после Бога и раввина по значимости, а стоит тут и собирается бриться, чтобы припасть к женскому телу? Это же смешно!
— Ладно, — выдохнул он, — Подумаю об этом потом, в Лондоне. Пока у наших ног Париж, а в комнате меня ждет неудовлетворенная разгоряченная цыпочка, которая потерпит меня и не бритым. Пусть учится принимать меня таким, какой я есть, чтобы задержаться в моей жизни дольше, чем на месяц.
Быстро огладив рукой щеки, Том вышел к Лили. Она лежала на кровати и сладко спала, раскинувшись на животике. Видимо, устала ждать, пока Томас представлял себе семейство Шульман. Его передернуло от этих мыслей, и он вернулся в ванну, натягивая сброшенное недавно шмотьё, желая освежить голову перед сном и всё хорошенько обдумать, обмозговать так сказать.