Спустя два месяца
Том сидел в своём кабинете со всеми еврейскими почестями, принимая главного раввина Йоава Неймана, что оказал ему честь своим появлением.
— Томми, дорогой мой, община нуждается в помощи как никогда… — заверял его пожилой невысокий мужчина с приличной гущины бородой, седыми прядями торчащими из-под уплощенной шляпы. Голубые глаза ходили лицу Томаса, выражая беспокойство. Он всегда напоминал ему своим видом старого мудрого эльфа.
— Мне близится конец. Неделя, две или три, и я уйду на покой. Вопрос в том, кто таки останется вместо меня.
«Так неделя, две или три, а?»
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Том, сложив руки на столе.
Нейман всегда был для Томаса как отец, ну или почти. Он раздавал крепкие подзатыльники, но всегда за дело. Не лез в жизнь его матери и не намеревался стать ему отчимом, просто помогал, как и двоюродный дядя, чем мог. Именно Йоав возлагал на Томаса большие надежды. Всё ждал, когда он вырастет, выучит Тору от корки до корки и займет его место, чтобы потрахивать молодую жену только по субботам и будет самым послушным.
Нейман вёл к тому, чтобы Том, не оставляя своего бизнеса, пересел на кресло раввина и заправлял целой еврейской общиной в Лондоне и выслушивал похотливые желания девочек лет шестнадцати, которые согрешили, подумав о чём-нибудь пошлом. Что называется опустился с главаря до сутенера. «А оно мне надо?» — подумал Том.
Шульман понимал его рвение, ведь именно он вложил больше всего денег в реставрацию местной, пусть и небольшой Синагоги, где проводятся праздничные молитвы и Шаббат. Там же теперь есть Миква и даже большая столовая для праздничных трапез во время Песаха. А также огромная, по их меркам, библиотека, куда каждый приносит новые книги, но опять-таки закупил больше всего Томас, в том числе и для новой школы при Синагоге, где первый год обучаются только еврейские дети. Это, пожалуй, единственное место, куда Том не сводил Лили и не показал ей своё достояние.
Томас был готов занять место главного раввина с условием, что его просто не будут дергать из-за каждого прыщика на детской заднице. Если он не будет выслушивать нытье и раздавать направо и налево свои бесконечно бесполезные советы, ходить на все молитвы и заниматься прочей религиозной деятельностью. Томас будет вроде правителя, руководителя, который должен будет оберегать и обеспечивать общину. Нейман знал, что люди Шульмана смогут обеспечить надёжную защиту от нападок со стороны других представителей отдельных народов, проживающих в Англии. Особенно сильно, как ни странно, брыкались свои же, а точнее сын самого Йоава — Натан, что был категорически против кандидатуры Шульмана, палец о палец не ударив за свои почти тридцать лет. Он часто назвал Томаса паршивой Мессией, мол Том неправильно живет, несет смерть и раздор, таким вот одноклеточным и трусливым, как он. Натан хочет власти, а Том хочет денег и покоя, поэтому их ценности и взгляды не совпадают. Тора учит любить ближнего, и Том делает это, помогая пожертвованиями слепым, бедным и нищим, многодетным и просто тем, кто сошёл с верного пути, вроде Лили, обращая их Господу.
— Послушай, Том, я думаю, Лондон, да и весь наш народ на твоей стороне, тебя обязательно поддержат.
Шульман стучал пальцами по столу, принимая решение, наблюдая через стекло кабинета за Лили, что мило беседовала с Исааком, что-то рассказывая этой бестолковой шпале, весело смеясь и сверкая карими глазами в которых он тонул так ласково с каждым днем.
Вот, наверное, и первая причина, а может и вторая, даже третья, по которой Томас принял предложение. Он понимал, что делать что-то ради одной только женщины тупо, ведь сегодня она с тобой, а завтра уже скачет на другом, как будто тебя и не было в её жизни вовсе. Но, какой-то, даже самый небольшой стимул Томасу был всё же нужен. Мотив, так сказать.
— Ладно, уважаемый рав, я вас понял. Я принимаю ваше предложение.
Томас пожал руку Йоаву, что удовлетворенно выдохнул, понимая, что община будет под контролем, и всё будет ровно. А иначе под Томом быть не могло. Но Шульман точно знал, что грядёт война.
Мужчины стали пить чай, говорить о прошлом и просто вспоминать былые времена и мать Шульмана, по которой Томас жутко скучал, пытаясь разглядеть её в каждом сне.
— Томми, твоя дама, — указал он кивком на Лили в окно кабинета, — Она чудесна и легка, как твоя мать, словно одного поля ягода. Да и внешне что-то есть… — проговорил Нейман, растягивая добрую улыбку, в то время как Том вскинул голову, чтобы не дать каплям из глаз скатиться по лицу. Такой, как он не мог, да и не умел плакать. Когда умирает мама — это как сгорает всё на свете, всё вокруг тебя превращается в пепел, на котором ты стоишь и пытаешься не погибнуть в отчаянной схватке с жизнью.
Том долго не хотел себе признавать, что Лили действительно похожа на его мать, как характером, так и повадками. Эта безграничная доброта и железное терпение, которое подогревалось суровостью и порой отчаянием. Жертвенностью любви она обладала в равных долях с матерью, которая определенно гордилась бы его выбором. А вот сам Шульман в нём все чаще и чаще сомневался, добивая себя.
— Да, она необыкновенная, — заверил Том раввина, наконец опуская голову, делая глоток из фарфоровой чашки, но всё стояло в горле комом от скорби и сожаления.
— Она станет тебе опорой, верной женой, да и превосходной матерью. Я это вижу.
«Ну всё!» — подумал про себя Том, понимая, что если дядя сказал, значит, расшибись в лепешку, но так и будет, чего еврею хотелось меньше всего на свете.
Даже если он застрелится, затолкает пистолет в рот и спустит курок, то один черт выживет и пойдёт под венец! Мало того, что Лили донимала Томаса вопросами о женитьбе, так ещё и Нейман поднадавил.
«Неужели по мне не видно, что я совсем не семьянин?»
От разговора их оторвали беспризорники с фамилией Янг, влетев в кабинет с визгами и шумом, словно Томас попал в отделение для умалишенных или в цыганский табор. Дети в заведении — это последнее, до чего его могла опустить Лили, притащив с собой стайку кареглазых бездельников.
— Ааа… Кыш… Кыш… — заворчал он, отпугивая детей от стола, как сраных скворцов, но эти дотягивали максимум до домашних воробьев, такие же наглые и никчемные, — Загадили мне весь кабинет! Вся мебель воняет козьим молоком! Брысь! — гонял Шульман их, желая уже схватится за пистолет, но в кабинет вошла Лили, проплывая к Томасу, и он тут же посадил её на левое колено, пока она мило улыбалась Йоаву, а тот ей во весь почти беззубый рот.
Нейман увлекся детьми, которые, отвлекая старика, бессовестно воровали конфеты, работая, как слаженная бандитская группировка, напоминая Томасу голодных ворон на кладбище. Безусловно, они его бесят, но, с другой стороны, Том уже привык к их странным выпадам, когда они снимают брюки до колен и начинают так бегать друг за другом и смеяться, забавляя тем самым и его, и Лили, которой часто приходилось краснеть.
По субботам Томас брал Лили к себе, а иногда и этих безобразников, которые мучили Берла до изнеможения, не зная, куда выплеснуть всю энергию. И он нашёл ей применение, познакомив парней с боксом. Лили это нравилось, и она души не чаяла в Томми и его поступках, миленьких, на первый взгляд, наблюдая за тем, как он помогает детям освоить спорт, вместе отрабатывая сначала простые, а затем более сложные удары.
Она стояла в дверях комнаты и с улыбкой обводила Шульмана глазами, едва ли не поедая, а после награждала его страстным сексом где придётся, за проявленное внимание и терпение к её братьям. На самом деле Том просто лупил этих опарышей со скуки, потому что груша ему уже приелась. Томаса такая благодарность устраивала, даже очень, поэтому дети бывали в его особняке даже чаще, чем по субботам, оставаясь на все выходные. Сам факт того, что Том удовлетворял её, вдвойне радовал еврея и расслаблял, а возможность быть застуканными прибавляла экстрима и подливала масла в огонь, без возмущения и пустых разговоров.
И вот сейчас, пока Нейман щелкал клювом, а дети о чем-то расспрашивали его, передавая за спиной конфеты и печенье, Том повернулся к Лили, с интересом читающей бумаги на его столе:
— Ты чего-то как-то поднабрала, а? — спросил он её, изучая родинки и веснушки на розовой щёчке, — Ты там внутри себя никого не спрятала? Никто в тебе ещё не растёт, а?
Лили улыбнулась, а после опустила глаза, лукаво сверкая зрачками:
— Что если так?
Том нахмурился, предпочитая оставаться в тени подобных шуток:
— Если так, то надо купить тебе лекарство от кишечных червей… — пробормотал Шульман, — Помню, в детстве у соседского мальчишки, воооот такой лентец из задницы вылез, — развёл он в стороны указательные пальцы, — А он бегает по двору такой радостный и хвастается, мол, смотрите, у меня хвостик, хвостик!
Лили хотела рассмеяться, но получилось натянуто — хмурое лицо, надулась, пытаясь слезть с коленей Томаса, делая пустой рывок:
— Кудаа? — протянул Том, удерживая её за бёдра, — Ну, у него то ладно была привычка на свиньях кататься, но ты то как угораздила? На чем каталась, а?
Лили всё-таки усмехнулась, вновь пытаясь сделать серьёзное лицо: — На большом еврейском медведе… Я улыбнулся:
— Не была ты на охоте, дорогуша… Сразу видно, — поцеловал он её в плечо, продолжая бормотать на ухо, — Я бы посмотрел на твою мордашку, когда рядом медведь нарисовался бы из чащи… Вот бы ты, наверное, завелась, да?
Лили рассмеялась, поглаживая голову Шульмана, от чего он прямо-таки мурлыкал, и другого слова здесь не подберешь. Она перебирала его пряди, массируя затылок ноготками, заставляя Томаса уткнуться в её грудь.
— Может спустимся на склад? Попробуем новые партии вина? — подмигнул ей Томас, получив очередной смешок в ответ и негодование со смущением, — Там знаешь сколько свободных ящиков, я наспех даже так кровать сооружу, а?
— Кровать? Как скучно… — проворковала она, хитро поглядывая на него, продолжая кокетничать.
— Я сделаю весело, м? — девушка не была настроена более игриво, смотря на братьев, уходя от непристойных предложений и намеков деликатно.
Том прочистил горло и вновь уткнулся ей в шею, зарываясь носом в её кожу и волосы:
— Нейман предложил мне стать главным раввином в общине…
Лили вскинула брови и поджала губы.
— Смогу расширить таки своё влияние в Лондоне.
— Говоришь так, словно ты истинный политик, — усмехнулась она, — Разве Лондон и так не под тобой?
Том был удивлён её осведомленности, приятно удивлён: — Да, всё так, ага. Но я хочу чего-то большего. Это как с тобой… — начал шутить Том, — Ты тоже подо мной, но не вся, да?
Лили куснула его в ухо, потрепав мочку, забыв о том, что они здесь не одни.
— Тсссс… — прошипел Том, ощущая жжение, — Что я такого сказал?
— Ты уверен, что тебе это нужно? Это может быть опасно… Вдруг тебя прикончат?
— Спасибо, что всегда поддержишь, дорогая! — расстроился Том, — Запасёмся терпением и вперёд… — Лили закатила глаза. — Знаешь, принимая такие решения человеком себя ощущаю… — сказал он, обводя её бедра ладонью.
— Только Богом себя не почувствуй, родной! — поцеловала его Лили в щеку, — Ладно, — закончила она, слезая с его бедра, поправляя платье, несколько раз хлопнув по плечу.
Через полчаса Томас привёз всю компанию к себе домой на предстоящие выходные. По дороге они с Лили сцепились из-за какой-то мелочи, заранее зная что разбираться будем дома и в постели.
Они подошли к дому, голодранцы, как первобытные, налетели на бедного пса, которому Том мог лишь посочувствовать взглядом, заваливаясь в особняк. В гостиной его ждал гость — отец Лили. Воздух был напряженный и спертый от спиртного, которое принял Янг-старший.
— Живо домой! Где ты пропадала всю неделю? От тебя ни слуху ни духу! — накинулся он на дочь, схватив ту за шею, притягивая к себе. И Лили тут же попыталась оправдаться. В это мгновение до Томаса дошло, в какой же сумасшедшей семье она живёт.
— Закройся, еврейская подстилка!
Шульман сжал кулаки, продолжая стоять и смотреть на Янга, который больно ударил Лили по голове, и та тут же расплакалась, как маленькая беззащитная девочка, которой и являлась. Люди его дернулись, но Томас лишь отрицательно мотнул головой и расправив плечи подошёл к её отцу, схватив его за запястье, не дав нанести ещё один удар, пожалев, что проворонил и первый.
Том всего-навсего не ожидал от него подобного дерьма, которое полилось нецензурой из всех его щелей. Ему ли тягаться с этим пройдохой? И Шульман не хотел вмешиваться в семейные разборки.
— Ещё раз её ударишь, я тебе пальцы переломаю, да! — заверил он Янга, натянув улыбку, больно сжимая жилистую руку, сдавливая язвы и корочки до крови, которая тут же побежала на пол, — Хочешь спарринг — партнёра? Возьми меня и выясним все недомолвки, а? Она уже давно не ребёнок, чтобы вот так унижать её достоинство побоями. Ты не заметил, как она выросла?
Том поднял Лили, поглаживая по голове, и она опустила её на плечо мужчине, горько заливаясь слезами.
— Возьми мальчиков, да? И идите наверх, хорошо? Я всё улажу, твой отец меня поймёт, да? — чётко проговорил Том, наблюдая за тем, как выдрессированная Лили пошла наверх вместе с детьми.
Янг не оценил дрессировки, толкнув Шульмана в плечо просто так, захотелось ему повоевать.
— Ну, давай же, Джон, ударь меня, а? Выпусти гнев, необоснованный гнев, мать твою! — прорычал Том, — Урони меня, и мои люди тебе не помешают, отпинай меня и уйди, может тебе станет легче, нет?
Янг схватил Тома за ткань пальто, притягивая к себе, дыша в лицо, и еврей прочел в его взгляде обычное отцовское беспокойство за свою единственную дочь. Прочел его нежелание расставаться с девочкой, отпускать её во взрослый и жестокий, порой безжалостный и безумный мир, а тем более отдавать на попечение типу вроде Тома, в тени которого ежедневно убивают, насилуют и просто уничтожают целые семьи.
— Обоснуй свой гнев или вмажь мне! — смотрел Шульман ему в глаза, — Давай же, Джон! Тебе станет легче!
Мужчина ударил Томаса с разворота, и он лишь слегка покачнулся, немного потупившись от неприятной боли, потирая разбитую о собственные зубы нижнюю губу, сплевывая на сияющий пол соленую слюну. Янг тут же пришёл в себя, запуская ладонь в волосы, ощущая вину.
— А теперь, мы наконец можем пойти в мой кабинет и нормально поговорить, да?
Мужчины сидели друг напротив друга, пока Том словно заново изучал интерьер домашнего кабинета, вход в который был отдельным, с улицы, чтобы домашние не вмешивались, да и чужие не лезли к обитателям, не отпугивая видом и не сокращали полноту действий. Новый стол из красного дерева, отполированный и гладкий, с множеством ненужной дребедени. Кожаное чёрное кресло на железной ножке, в котором можно было раскачиваться удерживало еврея, а иногда и сидящую на нём Лили. За спиной два шкафа, один из которых был обращен к востоку и Иерусалиму, накрытый плотной не пропускающей свет тканью, скрывая в себе священные книги. Во втором шкафу простые книжонки, колледжная литература по программе и всякие папки с документами. Чуть правее — сейф. Вот, собственно и весь интерьер, свободный и минимальный.
— Итак, какой там у тебя был вопрос ко мне? — спросил Томас Янга, собирая салфеткой кровь с губы, — Хочешь ответить за свой пустой гнев? Ааа… — протянул он, шикнув от разбитой губы, — Пытаешься надёжно пристроить мне свою дочку или что?
— Оставь её в покое. Я же знаю, как ты претрахал почти четверть заводских женщин.
Том устало выдохнул, удивляясь тому, как Янг быстро сгреб его под паршивую гребёнку: — Все мы развратны, не так ли?
— Только не Лили! — дал понять Джон.
— Только не Лили, только не она, ага! — передразнил Шульман, — Лапши у тебя на ушах, хоть завод макаронный открывай! — поставил он перед фактом её отца, что злобно ударил по столу, — Мы все существа сексуальные, да? Так уж мы устроены, что нас влечёт инстинктивно, только не надо путать во мне животный и человеческий инстинкты, да? Это разные вещи, как пассивные и активные педики, ясно?
Янг злобно сжал угол стола:
— Ты как посмел? — закричал он, смотря на Шульмана, пока тот расслабленно закинул ноги на стол, словно хозяин этой жизни, — Мы заключили сделку, урод ты еврейский!
Том цыкнул:
— Как не культурно, мистер Янг, а? Считай, что я тебя обманул, да? Ты с самого начала выставил рыночные отношения, но забыл, что торгуешься с евреем, так? — спросил его Том, ощущая дикую злость и раздражение, — Если я дал что-либо раз, то беру уже дважды, ну или в двойном объеме, да? В нашем случае — это для тебя и твоих сыновей — работа и хорошая оплата труда, так? Для меня — твоя рабочая сила, и очень таки хорошая замечу я, и как бонус — дочь, опять-таки хорошая, я бы сказал — замечательная. По-моему, всё честно, нет?
Янг сжался от злости и покраснел, буровя Тома взглядом:
— Ты о чем думал-то, когда её в Иерусалим и в Париж со мной отпускал, а? Что мы спим в разных кроватях и по утрам видимся лишь за завтраком, да? Ты должен быть мне благодарен, нет? — обратился Шульман к нему, пытаясь сгладить углы, — Я отношусь к твоей любимой дочери со всей душой, если ты не заметил, — сложил он перед собой руки, опершись на локти, — Одеваю, кормлю и даже занимаюсь с твоими, — указал он на отца Лили пальцем, — С твоими парнями, да? Ну и чем же я ей не пара-то, а?
Джон пожал плечами, не зная, что сказать. Томас рубил с плеча и сделал его же виновным во всех грехах. Нечего расслабляться, он же видел, кто к ним знакомиться пришёл! Не с закрытыми же глазами сидел напротив еврея!
— Ты всё ещё думаешь, что мной движет спортивный интерес? — развёл он руками, — Раз, и на матрас твою дочь повалил, ага? Ни черта! Я сначала в неё вложил и явно не два фунта, да?
Томасу не хотелось развязывать войну ещё и с её отцом, который пытался побороть себя, протирая лицо.
— Лучше надо было воспитывать свою принцессу, чтоб её не дракон из башни крал, а прекрасный принц! Так что не смей мне тут вызовы бросать, да?
Джон опустил голову, понимая, что пойти против Томасп он не в силах.
— Верни назад мне мою дочь!
Шульман посмеялся, и откинулся назад:
— Нет! Я слишком много на неё потратил! Нет, это не обсуждается! — вспыхнул он, — Это же глупо! Я в неё дохера денег вложил! Кто покроет мне расходы, мм? Явно не ты, ведь ты с того момента как щёлкнул меня, уволен, а?
— Ты не женишься на ней! — они начали игру в гляделки, в которой Том практически сразу проиграл, впервые в жизни видя в карих глазах нотки вопроса.
— Я забираю свою дочь! — встал с места Янг, и Томас вскочил за ним следом, — Расскажу ей о твоих инстинктах на работе… Попробуй потом оправдайся!
— Черта с два! — схватил Томас его за плечо, и тут же ударил головой о угол стола, разбив морщинистый лоб, с которого тут же хлынула кровь.
— Если ты ещё раз дернешься на меня, то я верну тебе твою подпорченную дочь. Но, я не уверен, что «несвежая», кому-то пригодится, ведь весь Лондон будет знать, что Лили Янг прошла через меня, ага? — наклонился он к отцу девушки, протягивая салфетку, — Так, Исаак, выкинь его отсюда через кабинетную дверь, а то воняет навозом и перегаром, это не кошерно, — пробормотал Том.
На этом они и порешили, и Том попросил своего водителя увезти Янга домой. Он сидел в кабинете с открытыми окнами, прогоняя этот смрад, размышляя, действительно ли ему нужна эта женщина и скупая семейная перспектива.
Продолжение следует…
Больше книг на сайте - Knigoed.net