Спустя ещё несколько недель
Томас шёл к своему кабинету, поправляя черную рубашку, развязывая передник.
— Эй, ты! Криворукий носорог, смотри за тем, что ты мать твою, делаешь! — прикрикнул Том на одного из работников, подходя ближе, — Ты знаешь, что алкоголь — легковоспламеняющиеся вещество, обсосок?! Читай регламент и инструкцию, прежде чем работать!
Он пошёл дальше, минуя бар и столики, но был остановлен своим племянником, несшим небольшую коричневую кожаную сумку с вещами.
— Том! Том! — Он обернулся, — Твои вещи!
— Хмм… Всё, что я велел, принёс? — спросил Томас, забирая багаж, — Если ты что-то забыл, я погоню тебя ко мне домой пинками!
Том вошёл в свой кабинет, посмотрев на часы и скидывая пропахшую телом рубашку, тут же надевая чистую на крепкое, мощное, полное жизни тело с широкой спиной, длинными и едва заметными в покое мышцами. Жёсткие и плотные руки накидывали на массивные плечи рубашку. Короткие кудрявые волосы тянулись от густо заросшей бороды к шее, становясь шире на груди, сужаясь на поджаром животе и снова растекаясь уже в области паха. Пальцы стали быстро застегивать пуговицы снизу вверх, прикалывая цепь для часов. Том никогда не был особо хилым и слабым, скорее худощавым и жилистым, но война быстро его исправила, добавив веса, позволяя телу подналиться мужскими соками. Дальше привычный любимый одеколон, пиджак и шляпа.
Оставшиеся вещи он взял с собой, швырнув пропахшие в сторону, пересекая холл заведения.
Лили сидела перед зеркалом в своей комнате, подкрашивая густые ресницы. Идея Томаса знакомства с её родителями девушку особо не прельщала.
Во-первых, через неделю у неё сдача последнего экзамена, через две — защита диплома и долгожданный выпуск, а значит, помощь Тома ей будет не нужна. Во-вторых, сам Томас не привлекал её как предстоящая перспектива. Да, он серьёзный, умный, галантный и определенно производил хорошее впечатление. Но куда деть его хамскую и грубую природу, что была передана ему с молоком? В-третьих, он был самым настоящим фанатиком, хоть и отрицал это. Он постоянно навязывал ей свою веру. Том для неё был деспотом, пусть даже очень милым и обходительным. Делай так, не делай это! Он жил по своим законам и правилам, которым пытался подчинить и её. В-четвертых, Том был ей как отец, ведь разницу в возрасте никто не отменял, тем более, если она составляет восемнадцать долгих лет.
Она могла перечислять сколько угодно, лёжа в постели, утыкая взгляд в потолок. Но стоило раздаться телефонному звонку, как она тут же хватала трубку, забывая обо всём. Ставший привычным за три месяца голос на проводе, такой хрипловатый и медленный, с лёгким акцентом и особым растянутым слогом пускал приятные мурашки по её бледной коже. Они могли беседовать часами, пока девушка не засыпала с трубкой в руках, посреди разговора обо всём. Иногда Томас позволял себе более развязные темы, и Лили тактично уходила от них, зная к чему это может привести. А давать пустые надежды ей не хотелось. Что не говори, но девушка привыкла к нему, к его присутствию в её жизни. Ведь под покровом Тома она наконец-то смогла почувствовать себя слабой, даже немного ребёнком.
Лили вернулась в спальню из размышлений, и ей показалось, что внизу стало слишком шумно. Поправив платье и проглотив любопытство, она скользнула вниз.
В гостиной в кресле широко расставив ноги сидел Том, одетый, как самый настоящий джентльмен: белоснежная выглаженная рубашка, чёрные брюки и до блеска надраенные ботинки. Чем-чем, а вот чистоплотностью и опрятностью Том мог похвастаться, и этим очень даже подходил аккуратной Лили. Серые глаза, напряжённые брови и лоб, короткая и ухоженная борода. Вряд ли он походил на учителя.
Девушка скользнула внутрь, наблюдая за тем, как папа разливает мужчине и себе алкоголь. Томас явно не влился в коллектив, не вызвал у её родителей восторг или хотя бы симпатию. Старшие братья тоже смотрели на него косо. Обстановка царила напряженная.
— Томас, ты что пришёл в гости к моим родителям? — немного обиженно поинтересовалась Лили, присаживаясь на боковину кресла, в котором сидел еврей.
— Вроде того, — сказал мужчина, обхватывая осиную талию девушки, несколько раз проводя по ней рукой.
Мистер Янг недовольно хмыкнул, но мужчина не убрал с её поясницы руку.
— Лили, ты не сказала, что у мистера Шульмана есть свой бар…
Девушка удивлённо посмотрела на Томаса, тот утвердительно кивнул.
— Да?
Лили впервые слышала об этом, подумав что Томас просто из собственной хитрости пытается произвести впечатление. Отец девушки от этой новости явно оживился и менее строго рассматривал кандидата, прибавив тому баллов за отличный скотч и хорошее чувство юмора, а также за то, что он уже твёрдо стоял на ногах. Для Лили же это значило лишь одно — теперь ей от Тома не отвертеться.
Через час с небольшим Томас сидел за большим столом, переглядываясь с Лили. Та показалась ему немного задумчивой и отстраненной.
Том водил глазами по её братьям. Два рослых и крепких парня с разницей в возрасте пару лет сверлили его в ответ.
«Щенки» — подумал он, переключая внимание на её отца. Высокий, почти облысевший и черноглазый мужчина с язвами и нарывами на руках. Для своих лет ещё достаточно крепкий. Томас посмотрел в его лицо и не мог не вспомнить, что служил с ним в одном полку два года. Кто же мог подумать, что он будет сидеть здесь через много лет и выбивать у него единственную дочь.
Сам мистер Янг тоже узнал Томаса. Встретить живого сослуживца, который не спился и не стал конченным после войны, где их учили только бить и убивать — редкость. Лишь четверть смогла приспособиться к мирной жизни.
Джонатан Янг всегда отличался особой жестокостью. Томаса пугали его безумные идеи в качестве трофея брать себе золотые зубы, уши и другие части тела умершего противника. Но особой его страстью всегда было душить. Цепкая хватка, пара минут, и человек умирал без синяков или кровоподтеков на коже.
«И этот человек вывел целый генофонд! Безумие, да и только.»— взмолится еврей, попивая чай.
— Лили, мы с Томасом прошли плечом к плечу войну! — заверил мужчина, достав из шкафа бутылку спиртного, потяжелев от принесенного гостем скотча.
— Серьёзно? — воскликнула Лили, смотря на Томаса, — Мир тесен.
Мужчина кивнул, наблюдая за тем, как мистер Янг наливает ему целый стакан алкоголя.
— Давай, пей!
Том отрицательно помотал головой.
— Ты мужчина или нет?
Янг же сам знал что Томас поистине мужчина, знал, как они пили по таким стаканам после боя, иногда даже перед. Всё это походило на дешевую показуху перед сыновьями, от которой Тома тошнило.
— Я не пью, потому что иудей.
Старик скривился в вопросительной позе.
— Папа, Томас хочет сказать что он еврей, — уточнила Лили.
— Какая мне разница, да хоть протестант! Выпей!
А вот это Тому понравилось, поэтому он выполнил просьбу не сморщившись, швыряя отцу Лили пустой стакан.
В пищеводе жгло от дешёвого спирта точь в точь, как на войне.
— Вот это я понимаю, настоящий мужик! Дай вон молодёжи, их через пять минут под столом не найдёшь.
Тому действительно было хоть бы хны, и он с тем же невозмутимым лицом стал наблюдать за Лили, которая терпела фиаско одно за другим.
— Лили, можно тебя ровно на одну минуту?
Девушка кивнула, вставая из-за стола.
— Простите… — буркнул Томас, исчезая в коридоре, следуя за ней.
Они прошли к двери и вышли на улицу, встав под старое крылечко. Шульман вынул из кармана два билета до Иерусалима.
— Томми! Ты что? Мой папа тебе голову снесёт! Он никуда меня не отпустит! — засмущалась девушка, нервно вжимаясь в порог.
— Там посмотрим… — закончил он, возвращаясь на место.
Через пару часов в гостиной сидели только мистер Шульман и мистер Янг, готовясь к разговору.
— Ты знаешь, она у меня единственная дочь. — пробормотал Янг, крутя в руке алюминиевую зажигалку, а в зубах вертя сигарету.
— Я заметил.
— Тогда слушай! — перешёл он в наступление, — Если ты её тронешь до свадьбы, обрюхатишь, а потом сбежишь, даю слово, я тебя найду, слышишь? — процедил отец Лили сквозь зубы так, чтобы никто больше в доме не слышал.
Том совершенно невозмутимо угукнул, вспоминая как отсыпал триста фунтов за неё в борделе.
«Да, не дёшево она себя продавала. Может рассказать строгом отцу?»— глумился он про себя.
— Такого не будет, — твердо сказал Том, посмотрев на Лили, что сидела на кухне с матерью, играясь с салфеткой, помогая ей сушить чистую посуду.
Эти пустые угрозы были для Томаса как ветер. Даже если так, старик бы ровным счётом ничего ему не сделал. Да, нашёл бы, да, вцепился бы. Ну, набил морду, а дальше что? Всё это пустые угрозы типичных пустословов.
Янг распахнул серую рубашку, словно прочитав его смелые мысли, оголяя грудь с небольшой татуировкой, которая говорила лишь об одном — авторитет, причем авторитет — убийца.
На воле и в мирной жизни он — атташе, так вот пусть и сидит на своей канцелярской заднице ровно. Потому что тюрьма — есть тюрьма, а здесь уже другие законы, которые не мешают Томасу всадить ему между рёбер. Плевать, что он отец Лили. Янг раскусил Шульмана почти сразу, как он вошёл, расставив свои приоритеты. Мол, все мы из криминального теста слеплены.
— Отпусти её со мной в поездку заграницу, — Том пошёл на пролом, — Увезу сегодня, привезу в понедельник утром, целой и невредимой.
— Куда это? — мужчина насторожился.
— В паломническую поездку в Иерусалим.
Янг покачнулся в кресле: — Да ты что, совсем? Нет! — гаркнул последнее слово старик с недовольной ухмылкой.
— Папа! — воскликнула девушка, входя в гостиную. Воцарилась тишина. — Мне почти двадцать лет, но всё, что я видела в своей жизни — это грязный Лондон и свою деревню!
По его взгляду было видно, что девчонка — любимый ребёнок Джонатана, который тут же поутих, сменив гнев на милость. Его глаза забегали по телу и лицу дочери, что стояла перед ним как наивный ягнёнок.
— Так… Ладно, — Лили взвизгнула, чмокнув отца в седой висок, убегая к себе, чтобы собраться.
«А где мне поцелуй?» — спросил себя Томас.
Отец девушки вернулся к Тому, указав на него пальцем: — Ты мне должен!
Больше всего Том ненавидел быть кому-то чем-то обязанным.
С грехом пополам её всё-таки отпустили, убедившись в том, что Томас всё оплатит. Всё нужно делать с умом, так же, как и обманывать. Всё с умом.
Через два часа они приехали в Ист-Энда и Лили впервые увидела бар, во всей красе, холл с отливающими лампами и кабинет Тома.
— Я думала, ты соврал! — проговорила Лили, улыбнувшись, входя вместе с ним в кабинет.
Вообще-то, Том не хотел её брать с собой, но та наотрез отказалась сидеть и ждать в машине под высоким градусом сухого вина.
— Не сегодня… — заверил он девушку, усаживая на диван. — Сейчас я улажу кое-какие дела, и мы поедем, да?
Лили игриво закинула ногу на ногу, обнажая из-под платья бёдра.
Том сел на место, копаясь в бумагах, ища нужные, а заодно и паспорт, не обращая внимания на её пьяные выпады. Чуть позже он обязательно возьмет своё, но не сейчас. Его голова была занята работой, и даже женщина не сможет отвлечь своей чепухой. Дверь кабинета распахнулась, и вошёл Адам.
«Тебя тут не хватало!» — подумал хозяин заведения.
— Томас! — мужчина кивнул, осматривая кабинет, собираясь сесть в кресло напротив, но заметив в углу Лили, что сидела в свете тусклой лампы вальяжно направился к ней, — Это что ещё за чудо глазастое?
Девушка улыбнулась, принимая мужскую светлую руку.
Томас вскочил с места, чтобы убрать этого голубоглазого и смазливого ублюдка подальше от Лили.
— Я — Адам Рахим.
Девушка не знала ни Адама, ни всего криминального мира, всё ещё пребывая в беззаботности и детстве, абсолютно не реагируя на его имечко-бренд.
— Легче… — заметил Томас, перенимая у него женскую руку и нежно целуя, — А то у нас тоже такими темпами полукровка родится!
Адам лишь ухмыльнулся, опускаясь на место.
— Лили Я… — Том прикрыл её пухлые губки рукой. Ей незачем было раскрывать все свои карты. Томас знал, выйдет боком.
Адам мотнул головой: — Ладно, есть дело, Томас.
Мужчина сел за стол нехотя отрываясь от девушки: — Так, ты… — он указал пальцем на Исаака, — Отведи моё глазастое чудо в машину, — его взгляд устремился к ней, — Лили, пойди и подожди меня там. Я сейчас приду. — тон был приказывающим.
Том же не хотел показаться каблуком перед Рахимом.
Девушка заупрямилась как на зло, устраивая потеху.
— Вообще-то, я хочу посидеть здесь! — отчеканила она, скрестив руки на груди и надув губы как маленькая, но очень милая девочка.
Том разрешительно развёл руками, выдавливая подобие улыбки, зная, что за это она ему ой как ответит: — Как скажешь, солнце, — возвращаясь к Адаму, — Что у тебя за вопрос?
Через пару секунд Лили оборвала еврея, привлекая внимание присутствующих: — А теперь я хотела бы пойти в машину и подождать тебя там! — Сказала девушка, на что Том вновь лишь развёл руками, молча кивнув. А что ему оставалось делать?
— Исаак, проводи! — если уж падать, так падать красиво, — Лили, накинь мой пиджак, уже прохладно, и ты застудишься! — Том швырнул помощнику пиджак, который он тут же передал девушке, что исчезла в дверном проеме, на ходу надевая плотную ткань.
Адам рассмеялся, достав из кармана пачку сигарет.
— Хватит давить лыбу, засранец! — раздраженно проговорил Том, следя за дымом, бегущим из его ноздрей, — Давай сделаем наши дерьмовые делишки, и я вернусь к своей девочке, да? Мы поедем в одно место и займёмся кое-чем кошерным, так что давай в темпе!
Тот кивнул — Ты какой-то нервный… — заметил Адам. — Сегодня ты впервые узнал, что такое стояк?
Томас бы вышиб ему мозги, но пока ему это было не выгодно.
— Мать твою, Адам, давай уже по делу, а?
Тот был не намерен разговаривать, скорее всего, он приехал только проведать своих танцовщиц, а забрёл к Томасу из любопытства, потому что он был уверен, что весь бар уже гудел о пришедшей с ним женщине.
Том махнул рукой на этого идиота, собирая со стола нужные вещи.
— Ей уже есть восемнадцать?
Томас раздраженно кивнул, ища свой паспорт который и забыл.
— А её родители знают, что ты еврей?
Мужчина выпрямился:
— Слушай, Адам, ты меня откровенно задрал. Я пошёл, ага? Только попробуй что-то здесь испортить, пока меня не будет!
Адам потушил окурок, протягивая Томасу его паспорт, что лежал на другом краю.
— Девица не промах! Крутит тобой как хочет, — буркнул он, приподнимаясь с места.
— Ай, это лишь отвлекающий маневр, да? Как только рыбка насадится на крючок, то сама прикурит от того, как всё вокруг неё изменится, а самое главное — я. — заверил он любопытного Рахима, — Поменяемся местами, так сказать.
— Как-то это жестоко, цинично даже… — усмехнулся Адам, поправляя свой ворот. — Маленькая девочка и взрослый, хитрый еврейский дядя.
— Жестоко? Цинично? И мне это говорит человек, который переступает по головам и купается в человеческой крови. А говорят, ещё я конченый!
Почти к полуночи они приехали в гостиницу, заселились в люкс, усталым взглядом осматривая номер с множеством мебели в гостиной, большой кроватью в спальне, кухней с набитым холодильником и просторной душевой.
Лили с восторгом осматривалась — Всё наше? — воскликнула она.
— Всё твоё, — заверил её Томас, бросая чемоданы возле входа.
Она крепко обняла его со спины, прижавшись телом и головой, целуя его в затылок. То ли она была очень рада, то ли ещё не протрезвела от вина.
Том не знал, что думать, медленно оборачиваясь к ней, пытаясь не спугнуть. Его лицо поравнялось с её, а губы слились в одно.
— Нравится? — шёпотом спросил он, удерживая нежное личико правой рукой.
— Номер или поцелуй?
Томас немного посмеялся, отпуская её изучать остальное, направляясь в душ.
Через полчаса после ванны она сидела на спинке дивана, продолжая наслаждаться обстановкой, не желая тратить отведенное до утра время на сон. Том протянул ей нарезанное зелёное яблоко, и девушка с хрустом стала есть его. Она довольно постукивала тонкими ногами по его груди, завернутая в большой махровый халат. Нежные руки зарылись в его каштановые волосы и чувственно массировали усталую голову.
Том откинул затылок на обивку, заглядывая под ткань её халатика.
— Томми! — завопила она, ущипнув его за кончик носа.
В ответ он укусил её за внутреннюю часть бедра и получил легкий удар по макушке.
— Больно же! Зубы и ногти самое грязное место, мистер Шульман!
Он не слушал её ворчание, прикасаясь губами к коленям и бёдрам, нежно поглаживая их снаружи, поднимая ладони к ягодицам. Тонкая кожа, мягкая и прохладная с множеством мурашек, но такая гладкая.
Лили заерзала, перестав жевать яблоко, когда его поцелуи участились по внутренней стороне бёдер, спускаясь к икрам и возвращаясь обратно. Он делал это поочерёдно, слыша лишь всхлипывающее и волнительное дыхание.
— От тебя так сладко пахнет.
Лили пожала плечами: — Мылом…?
— Н-е-е-т… — протянул Том, — Детством.
Его голос стал ещё более хриплым и низким, немного расслабленным. Томас обернулся к ней, встав на колени, вернув пальцы на её ножки, поднимаясь по халатику вверх, развязывая затянутый пояс.
Глаза её были похожи на огромные блюдца с тёмной каймой, такие взволнованные и напуганные. А тело по инерции вжалось в стену, отодвигаясь от него по спинке дивана.
Мужские руки снова опустились к бёдрам, обводя их и рисуя невидимые узоры. Ещё движение, и они оказались выше, под махровой тканью, пробираясь к ягодицам. Края халата стали медленно расходится, раскрывая ложбинку между грудей, плоский животик и… Пока его взгляд скользил ниже, Лили уже успела прикрыть маленькую прелесть завязав узлом лямки.
— Томми, не надо! — она схватила его пальцы на своих ягодицах, сжав чуть ли не до посинения.
Он отозвал непослушные руки, держа ладони раскрытыми перед собой, словно она была какой-то экспонат в музее, трогать который нельзя, даже если очень хочется.
— Почему? — от напряженной обстановки в штанах засвербило, а Том опустился к её бедрам, вновь покрывая поцелуями, которые определённо ей нравились, касаясь пальцами лодыжек.
— Ты же знаешь, что со мной сделает отец?! — спросила она дрожащим голосом, смотря на него сверху вниз.
Он знал, что с ним сделает её отец, но почему-то тянулся к ней от этого ещё больше. Запретный плод сладок.
— Он же не узнает, да? Если ты не скажешь, он не узнает, правильно?
Лили неуверенно кивнула, встретившись со евреем глазами, в которых читался стыд и, одновременно, интерес. Скажем так, это была обычная проверка на вшивость. И проверялся не только Томас, но и Лилиан. Крепкий орешек, так сказать, который знает себе цену и боится папашу.
Том и не собирался её брать вот так просто, в какой-то гостинице, в каком-то номере, на каком-то диване. Сначала она должна стать иудейкой, собственно, зачем они и едут в Иерусалим. «А дальше — посмотрим.»
— Не обижайся, но я не могу. — её голос волнительно дрогнул и Лили проглотила несколько букв, вставая на ноги, намереваясь уйти.
— Я не обижусь.
Его руки разомкнулись, и Том отпустил её, отчего Лили перемахнула через боковину, направляясь в спальню и с облегченной улыбкой ныряя в постель.
Иерусалим
Том и Лили прибыли в гостиницу почти под вечер.
Томас умылся и, поправив волосы, вошёл в большую и просторную спальню, заметив лежащую на животе девушку, листающую какой-то журнал на иврите. Ровная спинка и естественные изгибы манили его. Он навис над ней, расцеловывая липкую и соленую кожу плеч, вжав её в постель.
— Что здесь написано?
Ох уж эти девичьи штучки, чтобы отвлечь мужчину. Том нехотя оторвался от нежной кожи, пытаясь рассмотреть текст, а глаза-то плохо не видят.
— Так… Здесь сказано, что каждая девушка, пусть даже не еврейка, прибывшая в священный город обязана войти в воды Миквы1, чтобы очиститься духовно и набраться сил, — соврал он на ходу, подготавливая Лили к завтрашнему мероприятию, продолжая стоять в полу локтевой, возвращая губы к её телу.
— А зачем? — прерывисто воскликнула Лили, сжимаясь от ласк, едва заметно улыбаясь от стеснения.
«Что за дурацкая привычка спрашивать меня десять раз?»
— Я же только что тебе сказал, сладкая, чтобы очиститься и набраться сил. Я тоже завтра буду окунаться, затем и приехал, — заверил он девушку, спускаясь поцелуями по спинке.
Его губы изучали каждый необузданный сантиметр её ровной кожи, пока слух ласкали вздохи.
— Ты тяжелый, как слон! — прошипела она, пытаясь скинуть Томаса, но всё тщетно.
«Отличная поза, если надумаю брать силой — не отвертится!»
— Зато не убежишь… — сказал он, поднимаясь на ноги и подавая руку Лили. Та, глянув на него, нежно улыбнулась, — Ты не проголодалась?
Они ужинали в ресторанчике, где Томас наконец-то вновь смог насладиться традиционной еврейской кухней. Маленькие и уютные столики возле окна, пастельные тона, тихая музыка и никакого звяканья гребаных вилок, как в дешёвой забегаловке Лондона.
Пища приготовленная строго по кашруту. Никакой вонючей крови в мясе, никаких собак, кошек, свиней и кроликов. Никаких гребаных раков. Только кошерная еда, которая наполняет душу.
«Не вари козленка в молоке матери его» — никаких смешиваний одного с другим. Всё идеально, и всё, как любил Том.
Лили в свою очередь без особого аппетита ковырялась в рыбе, изредка поглядывая на Тома, подперев лицо кулаком. Ему было интересно наблюдать за тем, как она поправляет короткую прядь волос, задумчиво смотря в окно. Сложно не залюбоваться её простой красотой. Но по милой ему мордашке было видно, что её что-то тревожит.
Том отодвинул своё блюдо.
— Тебе плохо после дальней дороги?
Она яростно помотала головой, крутя в руке вилку, подбирая слова.
Томас уже примерно представлял тему разговора. Наверняка, она касалась её сладкого места над которым Лили и дрожит, беспокоясь что он сорвется и наделает глупостей.
— Томми, я понимаю, что эта поездка выйдет мне не за «спасибо».
«Правильно понимаешь…» Он нахмурил брови, ожидая продолжения.
— И я не хотела бы платить тебе телом.
«Ха, забавно!» — Разве я тебя об этом просил, м?
Она потерялась, уронив вилку, и нагнувшись за ней, опрокинула стакан с соком, который побежал по столу, стекая ей на колени. Присутствующие обернулись на звон посуды.
— Успокойся… — Томас встал с места, подавляя улыбку, протягивая свою салфетку, чтобы помочь просушить платье.
Лицо Лили горело ярким пламенем, а глаза нервно бегали, как у игрушечных часиков. На этом она и попалась в еврейские нескромные сети.
— Нафталиновый стереотип беречь себя для одного единственного, но я его поддерживаю и более того, уважаю. — убедил Том девушку, возвращаясь к еде. Больше эту тему они не затрагивали, оставив также как и пятно на её платье.
Утром Том разбудил её пораньше, поцеловав в щёчку, такую тёплую и мягкую ото сна с мелкими полосами от смятой простыни.
— Почему так рано? — спросила она, глянув сначала на него, а потом на часы полуприкрытыми глазами.
— Потому что времени мало, а мест посетить надо много. Спать будем в Лондоне, солнце.
Девушка пробурчала недовольно что-то невнятное, поднимаясь в постели и поправляя короткое ночное платье.
— Сходи в душ и надень какое-нибудь лёгкое платьишко. А сухое возьми с собой.
— Опять в душ? Я мылась всего шесть часов назад. Я ещё не успела испачкаться!
Том ухмыльнулся.
— Просто делай, что я говорю, хорошо?
Лили показала ему язык, пока Том отвернулся, заметив скривившуюся гримасу в зеркале.
Он встал с постели ещё два часа назад, помылся, причесался, выпил кофе и позвонил в бар, раздав всем хороших звездюлей.
Через час они прибыли к Микве, где Том заранее встретился со знакомыми раввинами, один из которых был его двоюродным дядей — Дэвид Хаггит, и когда-то обрезал его, ещё ребёнка, до переезда в Иерусалим. У них были отличные родственные отношения. Дядя постоянно помогал его матери, посылая деньги и продукты, которых так не хватало.
Том описал ему ситуацию с Лили, заверив главного раввина в том, что она искренне готова принять его веру ради благих дел.
— Томас, сын мой, ты уверен, что эта девушка действительно готова пройти Гиюр2? Если это не от сердца, то её, да и тебя, могут ждать беды.
— Я уверен. Она готова.
Том снова соврал, и глазом не моргнул. Конечно, она была не готова, и, более того, она даже не знала, что с ней будет, когда она опустится в священные воды.
Меньше знает, крепче спит. От всего сердца этого хотел Том. После прохождения Гиюра нееврейка в один момент станет полноценным членом еврейского народа. Её переход в еврейство будет означает слияние с евреями, а самое главное — с Томасом, а также принятие на себя заповедей, которые он научит её исполнять. Да, безусловно, для Лили это должен быть самостоятельный процесс и самостоятельно принятое решение, которое пришлось бы ждать годами. А ждать Томас, как известно, очень не любил, да и не хотел. К тому же, он надеялся на то, что после этой процедуры они с Лили станут как одно целое, или «как один человек с единым сердцем».
Том взял девушку за руку, подводя к дяде и остальным раввинам, показывая свою прелесть. Они определённо разглядели в ней чистоту, непорочность и самый настоящий потенциал. Они все вошли в небольшое кирпичное здание, достаточно светлое и теплое. За стеной находился резервуар с природной, чистой водой, которая набралась после дождя благодаря лишь силе гравитации, без каких либо насосов и прочих мирских систем.
Том положил полотенце и сухое платье на небольшую скамью из резного дерева, помогая Лили снять цепь и крест.
— Послушай, что я скажу, — он приблизился к её лицу, — Сейчас ты войдешь в ту комнату, снимешь с себя одежду и три раза опустишься в воду с головой, да? А после, оденешься и выйдешь сюда.
Лили кивнула, выполнив его просьбу, и посмотрела на Тома так, словно он был дураком, что смеялся над ней. Лили стояла с мокрыми волосами, вытирая лицо, с которого капали прохладные капли, дрожа от холода.
— А теперь повтори, только не снимай платье и слушай, что тебе говорят.
Они пошли по разным коридорам. Том поднялся на небольшой лестничный пролет, встал рядом с дядей, который готовил Тору, молитвы и все необходимое для воплощения Гиюра, натягивая очки.
Лили вошла в комнату и с удивлением увидела, что все четверо стоят на небольшом возвышении и смотрят на нее.
— Она не беременна? — Шепотом спросил один из раввинов, на что Томас покачал головой, нисколько не обиженный вопросом.
Ведь если беременность наступила до принятия веры, значит, плод был зачат в нечистоте, отсюда вывод, что родится Гой3. Если женщина забеременеет после погружения в Микву, то ее ребенок будет полноценным евреем.
— Войди в воду, дитя.
Девушка вошла в воду, дергаясь от прохлады. Просторная ткань платья впустила в себя священные воды, забирая с собой её грехи и прошлую жизнь. Во время процедуры погружения дядя Томаса объяснил ей основы веры, смысл субботы и некоторых других заповедей.
— Ты должна беспрекословно и добросовестно соблюдать законы семейной чистоты, зажигать субботние и праздничные свечи… — проговорил он, смотря на девушку, которая просто напугано пялилась на меня, не понимая, что происходит.
Дядя стал читать молитвы, одну за другой, и я присоединился, изредка поглядывая на Лили.
«Наверное, девчонка стала истинной еврейкой лишь благодаря тому, что я беспрекословно соблюдаю мицвот4, а значит, и Лили будет соблюдать предписания еврейских традиций. Я прикрыл это всё под неискренностью умолчания и ладно, хотя здесь крылась самая настоящая неискренность и даже отрицание.» — размышлял он.
Она стала еврейкой, несмотря на то, что вероятность, что она будет соблюдать заповеди, очень мала. Благо, дядя Томаса принимает принцип: «Тот, кто принял еврейство среди не евреев, — уже гер». Этот принцип относится к тем, кто принял еврейство, очень мало зная о его законах, в частности, о законах субботы. Лили попадает под эту категорию, поэтому совесть Тома как и всегда чиста, ну или почти чиста.
Да, Лили уверена что еврейские законы, которые он соблюдает носят чисто церемониальный характер и исполнять их необязательно. Исходя из этого её можно отнести к категории людей, которые принимают еврейство на основе очень малых знаний. Так что опять-таки всё, что Томас делал, в принципе, правильно и не противоречит ему самому.
В общем и целом, Том подготовил её к иудаизму, познакомил с традициями, пищей и законами, которые он исполняю, а она всё это время их наблюдала.
Лили опустилась в воду, как положено, три раза, пока Том следил за правильностью погружения. Яркое солнце, что освещало бассейн покрылось мраком и он вскинул голову, увязнув в темноте, слыша только её громкий вздох со всхлипом и плескание воды.
Стало слишком тихо, ни пения птиц, ни гула людей за стенами, ни шелеста листвы, ровным счётом ничего. Лишь мрак и бьющая по ушам тишина.
— Благословенна Ты, Мирьям, Заповедавшая нам погружение. — закончил раввин тихим и грубым голосом.
Ми́ква — в иудаизме водный резервуар, в котором производится омовение с целью очищения от ритуальной нечистоты.
Гию́р— обращение нееврея в иудаизм, а также связанный с этим обряд.
Гой в современных иврите и идише — стандартное выражение в Танах для «народа», включая евреев. В настоящее время слово «гой», вошедшее во многие языки (в частности, в русский и английский), обозначает нееврея.
Мицвот—предписания и запреты еврейской религии.