После чёрной полосы обязательно наступит белая. И если же она не наступает, то её можно насыпать на стол и пройтись, наконец. Вопрос в том, станет ли от этого легче? Но Томас, как истинный иудей, никогда не опустился бы до подобной безысходности. Наркотики, алкоголь и распутные девки— удел слабых. Но и сильным постоянно быть невозможно.
Он сидел в своём кабинете, прикрыв глаза пальцами, слушая предложение Чарли Остина о том, чтобы ещё несколько людей пришли в его бар, ведь Озан по-прежнему ставил ему палки в колёса. Один день хуже другого.
— Что ты имеешь в виду, Чарли? Я не хочу начинать войну с турками! Ист-Энд в опасности быть опрокинутым! Лидеры групп, их жены и дети погибнут! Слишком много крови. Доброе гребаное утро! — Его пальцы потянулись к алкоголю, передавая Чарли неоткрытую бутылку виски.
— Такова жизнь. Это бизнес. — Чарли закончил свою гребаную серенаду.
Томас сейчас метался из угла в угол. Да, он оказался между двух очень выгодных ему огней. Он, само собой, руководствовался правилом: «Обмануть нееврея — это святость», поэтому и ходил по этому свету и обманывал всех ради собственной выгоды. Не будь Том таким лжецом, то ничего бы у него сейчас не было.
Сотрудничать с Остином и сотрудничать с Озаном одновременно? Это как шлюхе садится на два члена одновременно, и делать вид что всё в порядке, симулируя удовольствие, пока эти самые органы больше трутся друг об друга, чем о нужные им стенки. С другой стороны — это двойная выгода, которая волновала Тома сейчас больше всего.
Единственной отрадой после паршивого дня для Томаса обычно была Лили и её объятия, в которые он утыкался как маленький мальчик, оставалось только описаться в штаны. Но и она не разговаривала с ним уже почти неделю.
«Ты на меня накричал!» — пропищала она в трубку после его двадцать четвертого звонка. Конечно, он на неё накричал, потому что Лили сделала то, что Том запретил. Пошла напором и получила своё.
— Завтра в три я заеду за тобой, будь готова.
Ох уж эта глупая рыбешка. Ещё немного, и она попадётся на еврейский крючок, после которого ей будет очень несладко, а пока пусть капризничает и крутит Томасом, сколько влезет.
Томас заехал за ней в три, как и обещал. Заходить в дом не хотелось, поэтому он вышел из машины, любуясь просторами.
— Ляпота.
— Нравится? — спросил его с улыбкой Исаак, высунувшись в окно.
— Хуже места не придумаешь. Отвратительно!
Глухая деревня, поля, луга, овощи, фрукты и никакого смога. Тихо, мирно и, вроде как, даже уютно.
Лили наконец вышла из дома.
Том обернулся на скрип двери и застыл. До этого он видел неуклюжую, но симпатичную девушку в старой колледжной форме и ободранных туфлях. Она походила на ребёнка, за которым плохо следит мамаша. Сейчас же к нему шёл чудесный лебедь, заменивший гадкого утёнка. Вся её красота и нежность были скрыты под потертыми тряпками и грузом не девичьей работы, придавленные тяжёлой учёбой. На ней было прямое, с заниженной талией платье кремового цвета, с коротким, доходящим лишь до колен шлейфом. Судя по его нежности и лёгкости — шёлковое, украшенное кружевом. Телесные чулочки на стройных ножках, и туфли-лодочки с множеством страз. Неброский макияж и подзавитые волосы — весьма неплохо.
Она подошла ближе, и Том окончательно поплыл, лицезрея её детскую и такую чудесную красоту. Лили немного надула губки, говоря этим, что ещё обижается на него и немного злится.
Том усадил её в машину, где девушку ждал букетик цветов.
— Цветы? — улыбнулась она, поднимая белые розы, которые больно укололи её шипами, и она вскрикнула, — Тебя, случаем, сегодня молния не ударила?
Томас притянул к себе зажившую после ожога ручку, такую ласковую, прижимая к своему лицу, чувствуя запах крема.
— Ты всё такая же неуклюжая… — Сказал он, поцеловав кисть, уделив больше внимания уколотому пальцу, откуда хлынула кровь.
Лили неровно задышала, значит, Том всё делал правильно.
— Может, поцелуемся? Дорога долгая… — нагло спросил он, приближаясь к её губам, — А ты красивая, изящная…
Лили оттолкнула его, кокетливо стреляя глазками, добиваясь сначала извинений, потом раскаяния, а в конце — подчинения.
— Прости меня, непослушное создание, за то, что повысил свой голос на один тон! — Лили рассмеялась, отодвинув Тома, упираясь ладонями в грудь, но он сам притянул её за осиную талию к себе, оставляя жадный поцелуй. — Ты чего уставился, извращенец? — он поднял взгляд в зеркало на Исаака, который изредка посматривал на них. — Ждёшь, пока мы тут не начнём детей делать, а ты сможешь свой хобот подергать, а?
Том забыл, с кем находился, выпуская еврейское и хамское нутро, снова зарывая «истинного» себя.
— Как не стыдно, мистер Шульман! Теперь моя очередь бить вас линейкой? — посмеялась Лили, извиваясь от его поцелуев на девичьей шее, которые больше щекотали, чем возбуждали и её, и его.
— Сейчас я тебе покажу линейку!
Она на всё смеялась, улыбалась и от души хохотала, и только ближе к колледжу Том понял, что она уже датенькая.
— Ты где вмазать успела?! — удивился мужчина, на что Лили показала ему язык, а после дыхнула в лицо, доказывая обратное. Запах её любимых яблочных карамелек и едва уловимый — бренди, мать его, бренди.
— Я трезвая, как стекло, Томми, — заверила девушка, поправляя платье, собираясь покинуть машину.
— Ага, запотевшее, да? С тобой можно? — Том желал присутствовать на торжественной части, а после рвануть с ней в какую-нибудь дешёвую забегаловку, где они и будут отмечать выпуск.
— Нет, ты распугаешь всех парней! — Лили чмокнула его в щеку и упорхнула, сливаясь с компанией таких же оголтелых студенток, теперь уже выпускниц.
«Что значит «распугаю парней»? Каких ещё парней?» — задавался Том вопросами, расхаживая по бару, бросаясь с замечаниями на всех, кажется, каждую минуту поглядывая на медленно идущие часы, и тут же возвращая их в кармашек жакета. Вот она, женская отдача, и ветер в юной голове. Ещё неделю назад она оседлала Томаса после экзамена, а сегодня он уже стал пугалом. «Когда я только успел стать принеси-подай?» Ощущение, что его облапошили, било через край. Том не знал, досада или обида, но что-то гложило и сильно злило, может, это была ревность? Дурацкие чувства, которые он впервые не мог себе объяснить, как бы не старался. Он обещал забрать её в восемь и привезти домой к девяти тридцати, но тело сорвалось с места раньше.
Томас и его водитель подъехали к небольшой кафешке после семи.
— Так, плюс минус полчаса херня, да? — прохрипел Том водителю, — Слетай и приведи Лили, — махнул он рукой в сторону забегаловки, — Девок там не распугай, амбал!
Томас вышел из машины, натягивая очки, осматривая конченную кафешку, такой конченной свет ещё не видел. Через пару секунд Исаак вернулся ни с чем, а точнее ни с кем, разведя руки: — Не пошла. Говорит, у неё в запасе ещё полчаса.
Том почесал ухо, которое загорелось от злости, наливаясь кровью. Он лениво подошёл к заведению, ощущая запах дешевой выпивки, а точнее, долбаного метилового спирта и растворенного в нем снотворного, сразу ударил ему в нос. Проклятые турки, не колеблясь, травили англичан метилом и таблетками, лишь бы трахнуть как можно больше женщин. Этим уродам редко воздавали должное за их паршивую натуру-лицемерие. Четверть бедных и даже зажиточных дам отдавались этим пучеглазым дегенератам, а потом эти недоделанные джентльмены трубили на всю добрую старую Англию, что английские женщины-шлюха.
Том рванул к столику, где сидела Лили, поднося к губам прозрачный стаканчик с напитком, весело улыбаясь подругам, которые сидели со своими ребятами, что годились ему, так же, как и она сама, в дети. Громкий смех, гул и шум уже взрослых девушек, пьющих не то, что нужно пить в двадцать лет.
Сокращая расстояние, Шульман напрягал зрение, читая название с этикетки: «Tenebre», в дословном переводе это означало темень или мрак. Вот чем опаивали ненасытную молодёжь, а потом трахали и скидывали в овраги с изувеченными отверстиями. Ничего тупее придумать не смогли.
Том подошёл ближе, вплотную к Лили, которая увидев его сделала маленький глоток, после чего мужчина кулаком выбил из тонких пальцев бокал, что с дребезгом разлетелся по кафельному полу. Она встала с места. Мельком Томас удивился тому, как не отколол ей ударом передние зубы, хватая девушку за руку, вытаскивая из-за стола.
— В чём проблема, Томми? Ещё полчаса! — завопила она, выдергивая предплечье из его хватки.
— Хочешь, чтобы тебя здесь потрепали? — начал Том было свою демагогию, отведя Лили в сторону.
Внезапно сидящему у окна парнишке стало плохо, и он рухнул на тот же пол, что и стакан секунду раннее, задыхаясь от густой пены, с шипением бегущей изо рта.
Лили подскочила к нему, поворачивая набок. Том скользнул к двери, быстро направляясь к машине, вытаскивая из коробки в салоне бутыль виски.
Вопли, крики, шум и плач смешались в одно, создавая напряженную обстановку.
— Держи голову! — скомандовал он девушке, что приподняла парня за затылок, позволив Томасу влить ему в глотку спирт. — Давай, шкет… — прошипел мужчина, — Глотай эту дрянь!
Парень задышал, закашлялся и чуть не заблевал его брюки, но Томас вовремя приподнялся, осматривая пялящихся на него присутствующих. Этот мальчишка выжил только благодаря чистому спирту в виски — своеобразному антидоту, — и везению.
Том поставил бутылку на столик, проведя пальцем по горлышку: — Всем сделать по глотку, иначе получите возможность передать приветик своим праотцам, — он помахал рукой, изображая приветствие, а после направился к двери, подтолкнув Лили.
Выпускница всю дорогу до дома молчала, делая мелкие глотки виски из новой бутылки, смотря в окно, дуясь теперь уже на себя. Когда они подъехали, Лили хорошо опьянела, «подобрела» и нарушила молчание:
— Не хочешь остаться переночевать? — спросила она Томаса.
— Я что, похож на того, кто хочет стать кастратом? Твой папашка мне яйца отрежет без эфира, не так ли?
— Да его нет дома! Будет только во вторник… — протянула она, распахивая дверь автомобиля.
Том и забыл, что отправил этого недопырка с его длинными и нескладными гусеницами в Ливерпуль, чтобы решить вопросики.
Том и Лили вошли в дом: привычная и знакомая ему гостиная в свете луны, что периодически скрывалась за тучами; лестница, широкая и крутая, по которой он ступал точно за ней, чтобы не скрипеть гнилым деревом, пробираясь почти на ощупь. Узкий коридор, две спальни, но они поднялись ещё на пролёт, стараясь не издавать лишних звуков. Наконец, они достигли чего-то вроде переделанного под комнату чердака, зашли в плотную дверь и оказались внутри.
Лили зажгла ночник, рухнув на кровать.
— Ты как принцесса, живешь на самом верху башни? — спросил её Том, осматривая изрисованные обои, полки с книгами, маленький письменный стол, несколько фотографий и квадратное окошко с желтыми шторами.
Тусклый свет ночника грел обстановку. В такой маленькой комнате у Шульмана непременно начался бы приступ клаустрофобии, если бы не Лили, что стала стягивать платье, спрятавшись за шкафом.
— Томми, открой-ка окно, жарко.
Он приподнял створку, с трудом закрепив ржавый и погнутый гвоздь, возвращаясь к Лили, но та уже сидела в серой пижаме с цыплятами, собирая в косу волосы.
— Зачем владельцы кафе продают метил?
— Потому что это дешевле.
Том не врал, прикасаясь к столу, но всю сущность раскрывать не стал. Ей было незачем это слышать, тем более, перед сном.
— На кой ты вообще выпивала, ещё и такой сомнительный алкоголь? — спросил он, теряя самообладание, стягивая пиджак.
— У меня выпускной, если ты не заметил! — гаркнула она, накрывая ноги одеялом, пока Том расстегивал жакет, — К тому же, я не сомелье…
— Не заметил, потому что ты не взяла меня с собой! — дал ответ Томас, указав на девушку пальцем.
Пьяный язычок хамил ему вдвойне.
— Ты считаешь нормой сидеть с преподавателем? — Лили развела руки, — Тем более со…
— Старым, я понял.
— Я хотела сказать со взрослым, Томми! — разозлилась Лили.
Мужчина хмыкнул, не в силах справиться с пуговицей на брюках, которая никак не проходила через петлю. И ежу понятно, что она его просто стеснялась. Лили встала с места, приблизившись ко еврею по постели на коленях, рывком расстегнув пуговицу, смотря на него снизу вверх.
— Ты чего задумала, а?
Лили фыркнула, возвращаясь на место, двигаясь к стене. Томас скинул рубашку, метнув её на тот же стул, куда полетели и штаны, и носки, оставаясь в один трусах, укладываясь рядом с девушкой, которая с интересом смотрела на его тело, обводя жадным и голодным взглядом грудь, трогая мышцы рук, сжимая их до побеления, ощупывая пальцами торчащие от постоянного подъема тяжестей вены.
— Тааак… Зачем ты меня пригласила? — спросил Том с издевкой, — Наконец-то позволишь мне потрогать тебя? — он пошутил, получив за это укус в плечо, — Вооот, — Том улыбнулся, потирая место укуса, — Об этом я тебе и говорил! Ты чуть что пускаешь зубки в ход!
Лили глянула на него слишком развязно, затуманенными глазами, задирая свою пижамную рубашку с цыплятами, оголяя свои прелести. Том лениво посмотрел на округлую грудь.
— Хватит, Лили! — раздражился он, зная, что ничего не перепадет, не кошерно всё это, — Опусти рубашку, и ляг, — он дёрнул ткань вниз, — Ты выпила три глотка, а ведёшь себя, как маленькая потаскушка, но никак не еврейская девушка!
— Потому что я английская женщина с русскими корнями! — она отвернулась к стене, обрабатывая сказанное Томасом, — Ты силой меня… — она скривилась, подбирая слово, — Вовлек в свою веру?! Это был обряд??? — вскрикнула она, и мужчина накрыл ладонью её рот, чтобы девушка не разбудила остальных обитателей дома.
— Тсссс… — он навалился на неё, слегка прижав губы, — Тихо, блин… — вспылил Том, перестав фильтровать базар, — Не кричи так, детка.
Она моргнула, и Том убрал руку, слушая о том, какой же он Иуда, что верит в Иуду, и что она верит в Иисуса, а тот его предал, и прочую чепуху.
— Твой Иуда — еврей! — прошипела она, — Не хочу верить в этого предателя!
— Иисус, солнце, тоже был евреем, — ухмыльнулся Том, — Тебе стоит прочитать Библию от начала и до конца.
Он полчаса распинался о том, что Лили лишь путается в понятиях и именах, ошибочно выставляя иудеев не в лучшем свете.
— Мы все ходим под одним Богом, создателем, да?
Томас рассказывал ей любимую и великую притчу, заливая в юные и наивные уши настоявшуюся чепуху, которая позволила её мозгу начать вертеться в другую сторону. Том обладал неким даром убеждения.
— Ну ты и оратор, Томми! Иди и встань на трибуну! — она раскусила его на раз и два, но уши-то уже поразвесила, так что сворачивать их было поздно.
Так они и лежали в постели, смотря в потолок, споря о том, кто выключит ночник, перетягивая друг с друга короткое одеяло. В конечном итоге, она просто скинула Томаса с кровати ногами, и он упал на спину, уперевшись руками.
— А ты умеешь обращаться с мужчинами!