У Тони я купила две бутылки лимонада, полбулки серого хлеба и плавленый сыр, похвалила ее прическу и вернулась обратно. Дело шло, мой пейзаж становился все глубже и объемней, и я была довольна результатами, хотя пару раз пришлось переделывать собственные огрехи.
Незаметно сгустились ранние синие сумерки и я решила поужинать. Я сделала бутерброды из сыра и хлеба, и в это время раздался звонок:
— Мама, это я! У меня все хорошо! Мам, мы уже успели выступить в другом месте, ели сосиски с пюре, пили компот и теперь отдыхаем в местной гостинице. Мам, нам так хлопали! — возбужденно делилась впечатлениями дочь.
Мы поболтали с полчаса и когда попрощались, я решила что пора и отдохнуть. Подкинула в печь больше угля, расстелила мой походный спальный мешок и с нежностью осмотрела собственное творение.
На пригорке расчерченном тенями группа елей склоненные под снегом друг к другу, образовывала арку как сказочный портал в другой мир. в портале угадывался одинокий кустик. "Молодец" похвалила я себя.
Раздался новый звонок, я в уверенности, что это опять Юлька поднесла телефон к уху, но услышала хриплый голос Артемьича:
— Дочка, беда у меня, приезжай скорей!
Я выскочила, завела Волгу, подъехала к фермерской усадьбе, ворота стояли открытыми настежь. Во дворе стояла хозяйская Лада
Артемьич обхватив голову руками плакал, сидя на крыльце.
— Ты посмотри Алена, что эти нелюди сделали.
По всей ограде усадьбы бесформенными комкам цветных перьев валялись убитые куры. Четверо взрослых свиней и штук шесть поросят окоченели с поджатыми ногами в бурых уже замерзших лужах.
— А овечек пять штук всех забрали, хрипел Артемьич.
— Кто это сделал? — спросила я, в ужасе глядя на эту бойню.
— Не знаю дочка, мы только из города приехали с Таисией. Ох, беда неловка. Пойду проверю как она. — Артемьич тяжело поднялся, я поддержала его под руку и мы зашли в дом.
Таисия полусидела на металлической кровати с бессмысленным видом, левая часть лица опустилась и как бы стекла вниз, также отнялась левая рука.
— Тетя Тая, вы меня слышите? громко окликнула я ее. Таисия издала мычание, струйка слюны потекла из уголка рта в образовавшуюся ложбинку.
— Ой, Артемьич, миленький, срочно поехали, в больницу ее надо.
Фермер кинул под язык таблетку валидола и обреченно произнес:
— Дочка я не могу, руки ходуном ходят, сердце дрожит.
— Я довезу, Артемьич, — сказала я.
Мы загрузили дородную Таисию в мою Волгу и помчались в Тамбовскую больницу по зимней дороге.
Артемьич поддерживал свою подругу со здоровой стороны и ласково уговаривал:
— Ты потерпи Tаечка, скоро приедем.
К счастью Таисию приняли сразу, мы сидели в унылом вестибюле с коричневыми стульями и ждали. У Таисии оказался инсульт, ее сразу направили в реанимацию. Я поглядывала на Артемьича и завидовала, несмотря на то что жена в угрожающем состоянии, он спал откинув голову на спинку стула. Я такой способностью не обладала, чтобы уснуть, мне нужно принять горизонтальное положение
Время томительно шло, наконец после двухчасового ожидания, к нам вышел молодой доктор в голубой униформе и сказал:
— Состояние пациентки стабильное, езжайте домой, завтра навестите.
Зевая, везла Артемьича обратно по ночной зимней трассе, фары выхватывали огни встречного транспорта, бегущего зайца, стаю бродячих собак, я слушала хриплый голос соседа:
— Ну надо тебе мясо, украл, плохо, но понять можно. Так, что ж ты фашист проклятый, живность то убиваешь чужую на потеху. Это ведь столько труда вложено в каждую курочку, в каждого поросенка. А они их ради потехи поубивали. Да что же за люди это?
— Это люди, — отозвалась я, не сводя усталых глаз с дороги, — Которые привыкли брать и не работать. Это бандиты, они грабежами живут и работающих не поймут.
Я привезла Артемьича к нему, он горячо поблагодарил меня.
Мы договорились, что утром я приеду помогу погрузить туши убитых свиней и вывезти в лес. Уже в полусне добралась до своего дома. В темном пространстве царило ласковое тепло от прогоревшей печи. Дом как будто приглашал меня "ложись спать хозяйка." Я содрала одежду, и упала прямо на расстеленный спальный мешок, утомленно разбросав руки и ноги.
Рано утром, и помогала фермеру грузить тяжелых свиней на тачку, везти в лесок, там долбить мерзлую землю и засыпать их землей. Мертвых кур он просто бросил в заиндевевшие кусты, сказав мрачно
— Лисы подберут.
— Мы вернулись в дом к Артемьичу. Он заварил чай, достал паштет, сыр, домашний пышный хлеб, сам есть отказался.
— Не могу, кусок не лезет, от беда неловка. А ты кушай дочка.
Я вымыла руки, огляделась. На стене красовалась фотография бравого усатого моряка в черном бушлате, облокотившегося на борт судна.
— Это кто? спросила я.
— Это я на службе. Я ведь после службы остался на флоте и мичманом так и прослужил.
— А это Таечка моя. На соседней фотографии загадочно смотрела девушка со взбитыми уложенными волосами, только что из парикмахерской.
Мысли Артемьича пошли под другому направлению:
— А ведь мне дураку старому надо бога молить, что сам и Таисия живы. Могло случиться, что они бы нас тут и положили как этих поросят. И я вот что скажу, Алена, чует мое сердце, скоро они и тебя навестят. Тут твой да мой дома жилые только. Ты бы уезжала, дочка.
— Артемьич, у меня ремонт в доме, я уеду через два дня.
Не буду же я говорить, что не хочется возвращаться в квартиру где была убита тетя.
Мой дом даже неотделанный стал моим убежищем, мне хотелось жить и и обживать его, Наверное неприкаянный домовой, из брошенной деревни переселился ко мне и навевает эти мысли.
— Ну, дочка, в любое время звони, я всегда приду на помощь, — заключил фермер.
Мы с Артемьичем распрощались и я выехала с его двора. Хотела к дому, он так и манил меня, но передумав отправилась на заправку.
Тоня скучала одна, подперев щеку рукой.
— Тоня скажи у тебя, кто незнакомый останавливался вчера?
— Да тут все незнакомые, — засмеялась Тоня. — Ниссан заправлялась, семейные там были, Уазик был с гастарбайтерами пепси колу брали и чай. Камаз подъезжал, сигарет брали.
— Тоня, а Уазик какого цвета? — спросила я.
— Да какой там цвет грязно белый сто лет не мытый, — усмехнулась Тоня.
С новыми сведениями, бутылкой молока и шоколадкой я вернулась домой. Нельзя списывать со счетов, что бандитам вообще не нужно было заправляться, но очень кажется, что Уазик наследил, тем более свиней расстреляли. Местные бандиты бы продали или сами съели, а тут такая выборочность. Залетные грабители, которые свининой брезгуют.
Я размышляла, а сама оглядывала владения. Забор то я не поставила, а надо было. Просто дом стоит, а рядом моя Волга, как сигнал, что кто то живет. Одна без оружия я не продержусь. Да и интереса им нет у меня в голых стенах, где нечем поживиться. Это крысы, к Артемьичу они вернутся обязательно, захотят денег вытрясти и поиздеваться над беззащитными фермерами.
Я откусила шоколад и решила позвонить:
— Артемьич, как ты смотришь, если я сейчас переберусь к тебе.
Фермер неожиданно согласился.
— И то правда, мне так тошно, стены давят, Тая в больнице, ох беда неловка. А ты хоть живой человек рядом.
Артемьич оказался очень сведущим в деле отделки и рассказывал в процессе чаепития, как он самостоятельно строил дома, когда списался на берег.
— Артемьич, — дождавшись когда он закончит, сказала я— Тоня видела на Уазике неместных гостей, мне кажется, они вернутся. У тебя оружие есть?
Артемьич весь как то подобрался, встал и исчез в чулане. Вернулся с мелкокалиберной винтовкой.
— Не думал что пригодится, — погладил он приклад.
— Ты бы ехала домой дочка, — фермер серьезно посмотрел на меня.
— Ничего, выкрутимся, — ответила я, как можно беззаботней— У тебя есть пустая бутылка?
В бутылку бензина накрошила пенопласта от упаковки, вспоминая Санины учения скрутила фитиль, подготовила спички.
— Ты где этому научилась дочка, — спросил фермер после молчания.
— В кино видела-, улыбнулась я.
Артемьич ничего более не сказал, занявшись винтовкой.
Мы оба думали одно и тоже: Они могут приехать, а могут и нет, может и пронесет.
Не пронесло.
Уазик остановился вечером. Из него вылезло четверо черноволосых мужчин и отправились во двор уверенно, как к себе домой. Оглядели мою ободранную Волгу посмеялись, один поразительно похожий на Селима, кирпичом разбил переднее стекло. Около Лады Артемьича постояли обсуждая, мне показалось, что она им понравилась. Я пригляделась и мой глаз художника меня не подвел, да ведь это и впрямь Селим. В темно синей теплой куртке нараспашку и в очень знакомом мне тетином кашемировом черном пуловере с вышитой эмблемой британского флага на груди.
— А ну убирайтесь! закричала я бандитам в приоткрытую дверь.
Они увидели меня и стали ржать. Действительно смешно, деревня пустая хоть оборись. Я заперла на засов, который был просто лом поперек двери и приготовила нож.
— Эй девушка, открой поговорить
Бандиты сначала стучали, потом принялись ломать дверь, дубовая дверь набранная из досок, треснула, но все еще держала.
Неожиданно они заговорили на непонятном языке и ушли.
— Неужели это все? удивилась я.
Оказалось не все, вскоре я увидела, как они тащат бревно к двери. Ах вот что, вы хотите вышибить дверь? Не дождетесь.
Глухие удары сотрясали сени, образовалась трещина в двери, тут же раздались выстрелы и куски стекла в небольшом деревенском окне разлетелись в стороны.
— Эй девушка, выходи не бойся!
Послышались удары топора, бандит ломал дверь, расширяя дыру.
Я метнула нож точно в его обросшее горло. Заливаясь розовой пузырящейся пеной, он осел на снег.
— Ты зачем так поступила, мы только поговорить хотели! — орали голоса
Артемьич что то бормотал.
Я прислушалась.
— Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает-
пропевал, вернее проговаривал Артемьич как молитву, целясь из разбитого окна в бандита.
— Готов! рявкнул фермер.
Пуля ужалила его в левое предплечье и рукав залился красным. Я подскочила с полотенцем, но Артемьич зарычал на меня
— Отойди!
Запалил фитиль, подхватил здоровой рукой коктейль Молотова швырнул в их направлении и взревел:
— Где ждут желтолицые черти!
Вспышка и крик за окном показывали, что Артемьич достиг цели.
Он скомандовал:
— Принеси бегом водку полбутылки из желтой сумки.
Я принесла, разрезала набрякший кровью рукав
— Намочи полотенце и замотай.
К счастью на руке была сквозная рана, я замотала, Артемьич взвыв от боли, страшно вращая глазами. А потом продолжил бормотать сквозь зубы:
— Волны морские прославят одни геройскую гибель Варяга.
И закончил неожиданно. Скрутив кукиш на здоровой руке, показал в окно:
— Вот вам мои овечки.
За окнами воцарилась тишина. Я осторожно выглянула, в сторону уазика волоча ногу, уползал Селим, поодаль валялось обгорелое тело, остальные лежали в неподвижных позах. Я была готова прострелить колесо Уазика из винтовки Артемьича, но никто не заводил автомобиль.
Набравшись терпения я ждала, наблюдая за расположением тел, мороз между тем усиливался, но о прежнему никто не шевелился.
Артемьич хлебнул водки, и прислонился к стене, устало закрыв глаза.
Я наконец отважилась и осторожно отодвинув засов с раскуроченной двери, вышла. Мороз сразу защипал нос, я осмотрела тела, двое в густой черной щетине, но совсем молодые.
"Денег хотели халявных и покуражиться над беззащитными жертвами да, парни?" Обгорелое тело я смотреть не стала и по кровавому следу осторожно последовала к Уазику, где лежал раненый мной Селим.
Умер?
Его глаза были устремлены в небо
Я наклонилась над ним, разглядывая своего личного врага.
Он резко схватил меня за за пуховик.
С силой, рожденной страхом, я вывернулась, оставив пуховик в его руках. Бандит рванулся за мной, но со стоном упал.
Мы глядели друг на друга с ненавистью.
Вот он, убийца моей тети.
— Зачем ты женщину убил, Селим? спросила я.
Он молчал.
— Можешь не отвечать, я и так знаю. Ты нацелился на квартиру, думал она живет одна, а узнав, что у нее есть родственники, увидев детские вещи, ты ее ограбил и убил.
Селим не произносил ни слова.
— Зачем фермера ограбил?
И не это не было ответа.
— Зачем животных убил?
— Отвези в болница, — наконец разжал губы последний бандит.
— Не отвезу, — злорадно отозвалась я — Ты тут сдохнешь как пес. Поди и дети есть?
— Есть, — произнес Селим— два малчик и девочка.
— А они знают как папа деньги добывает или им все равно?
— Я больше не буду, клянусь, отвези.
— А ты и так не будешь, — рассмеялась я, глядя как холеное лицо искажает гримаса боли.
— Детей моих не жалко, да? спросил бандит?
— Не жалко, — ухмыльнулась я, поднялась и ушла. Мой пуховик, испачканный кровью так и осталась валяться рядом с умирающим Селимом.