Молитву за меня.
Эти маленькие дочурки стали уже взрослыми, когда загорелась скорбная заря, увидевшая кончину их отца. За эти двадцать лет близости с ним они многое от него узнали, и перед одной из них открывается путь в литературу, достойный ее знаменитого имени.
В ясный зимний день, предпоследний день старого года, он успокоился в могиле в Кенсал-Грин, где прах, которым вновь должна стать его смертная оболочка, смешается с прахом его третьей дочери, умершей еще малюткой. Над его надгробием в печали склонили головы его многочисленные собратья по перу, пришедшие проводить его в последний путь.
ШЕРЛИ БРУКС
НЕКРОЛОГ
Он циник был: так жизнь его прожита
В слиянье добрых слов и добрых дел,
Так сердце было всей земле открыто,
Был щедрым он и восхвалять умел.
Он циник был: могли б прочесть вы это
На лбу его в короне седины.
В лазури глаз, по-детски полных света,
В устах, что для улыбки рождены.
Он циник был: спеленутый любовью
Своих друзей, детишек и родных,
Перо окрасив собственною кровью,
Он чутким сердцем нашу боль постиг.
Он циник был: по книгам нам знакома
Немая верность Доббина, а с ней
Достоинство и простота Ньюкома,
Любовь сестры-малышки в прозе дней.
И коль клейма глумящейся личины
Нет в чувствах и деяниях творца,
Взгляни, читатель, на его кончину
Финальный акт в карьере наглеца!
Здесь сон его чтит сонмище людское,
И вот молитвы в голубой простор
Под солнце в мироколицу покоя
Возносит тысячеголосый хор.
В очах, не знавших плача, зреют слезы,
Уста мужские размыкает стон
У тех, с кем он делил шипы и розы,
У тех, с кем вовсе незнаком был он.
Он циник? - Да, коль можно в этой роли
С тоской следить, как прост путь клеветы,
Как зло и благо сердце раскололи
Под вечной мишурою суеты.
Как даже праведник в юдоли грешной
Берет в собратья слабость и порок,
Но зреют искры даже в тьме кромешной,
И человек в ночи не одинок.
И - ярмарки тщеславия свидетель
Клеймя марионеток перепляс,
Он видел, что бездомна добродетель,
Что ум в плену у жулика угас.
Его улыбка, верная печали,
Любовью наполняла все сердца,
Он целомудрен был душой вначале
И чистым оставался до конца.