— ...но если вы будете следовать всем правилам, то проблем не возникнет. Я знаю, что у нас будет отличный год! — «Точно? Могу я получить эти заверения в письменном виде?»
— А теперь, просто чтобы убедиться, что мы все действительно познакомимся друг с другом, — Тиффани размахивала пачкой бумаг цвета календулы, как оружием, — мы сыграем в игры! Ура! Разве это не весело?
Эта девушка серьезно сказала «ура»? Вэл с тоской посмотрела на дверь, но она была заблокирована группой буйных мальчишек, и она не могла заставить себя подойти к ним и попросить отойти.
Наставники описали круги по комнате, раздавая листы бумаги. На них были напечатаны квадратики как в бинго, в центре которых были написаны такие вещи, как «у кого-то два разных цвета глаз», или «кто-то, свободно владеющий не только одним языком», или «кто-то, кто жил в другом штате».
Она всегда ненавидела подобные игры на знакомство. Они вызывали негодование, потому что, по сути, выдергивали ковер из-под вас, одновременно заставляя чувствовать себя так, как будто вы сами виноваты в том, что не смогли удержаться на ногах.
Вэл снова огляделась в поисках Мэри, но та уже была поглощена группой. Однако дверь оказалась не заперта, и Вэл начала прокрадываться к ней. Ни Тиффани, ни Адам сейчас не смотрели на нее, так что, если бы она только могла добраться до...
— Привет.
Вэл взвизгнула и уронила листок, отчего двое парней, находившихся достаточно близко, чтобы расслышать ее сквозь шум, рассмеялись. Она подняла свою карточку, покраснев, а затем развернулась лицом к своему незваному гостю.
Он мягко улыбнулся.
— Я тебя напугал? Извини.
«Черт возьми, я была так близко».
— Чего ты хочешь?
— Э-э... Ну, для начала ты могла бы сказать мне, применимо ли что-либо из этого к тебе.
Он сунул ей свою карточку, и она запоздало узнала в нем того рыжеволосого мальчика, который выступил в ее защиту при регистрации первокурсников. Вблизи он был еще более привлекательным, и она запнулась.
— Я...
Большинство маленьких квадратиков уже были подписаны. Как ему удалось так быстро собрать их так много? Его карточка была настоящей книгой для автографов.
С неохотой она попросила одолжить ей ручку. Он дал, и она расписалась на одном из квадратов.
— Вот.
— Валери, да?
Она кивнула, сжав губы, боясь, что у нее не свежее дыхание. Она ничего не ела с тех пор, как поужинала раменом перед сном, и была почти уверена, что в нем был чеснок. Запах изо рта.
— Я Джейд. — Он пожал ей руку, забирая ее собственную карточку, притворяясь, что не заметил, как та немного порвалась, когда края прилипли к ее потным ладоням. Вэл, однако, заметила это и подумала: «О боже».
— Давай посмотрим... хм. — Он нацарапал свое имя под квадратом для двух языков и изучил свой собственный листок. — Из какого ты штата?
— Калифорния. — «Он, должно быть, думает, что я полная неудачница».
— Неужели? — Джейд посмотрел на нее с притворным скептицизмом. — Не с Аляски? Ха. У тебя есть соседи-кинозвезды?
— Ха-ха.
— Крутая публика. — Он вернул ей карточку. Она уставилась на одинокую подпись и задумалась, заговорил ли он с ней потому, что был милым или садистом. — Разве ты не хочешь знать, на каком языке я говорю?
Вэл смахнула прилипшую к ладони бумагу на пол.
— Испанский?
— Нет.
— Французский?
— Латынь.
— Латынь? Серьезно? — подозрительно спросила она.
— Ave atque vale. — Он одарил ее улыбкой.
Эта улыбка пронзила ее до глубины души. Прошло так много времени с тех пор, как кто-нибудь так улыбался ей, с такой искренностью и открытой добротой — если только он действительно не разыгрывал ее.
«Следовало сказать ему, что я общаюсь иероглифами».
Слова были проклятием ее существования. Она тонула в них, когда все, чего хотела, — это тишины, только для того, чтобы они отступили, когда одна отчаянно продуманная фраза станет ключом к ее спасению. Большинство вещей были такими: избыток во времена изобилия и нехватка, когда они так необходимы. Вэл поняла, что жизнь — это несбалансированные весы, и никогда не склонятся в чью-то пользу, как бы ни боролся человек.
Уж точно не в ее.
В тот момент, когда он повернулся спиной, Вэл выскользнула из гостиной. Облегчение было таким же мгновенным, как и холод, пробежавший по ее коже.
***
Мэри снова ушла, когда Вэл проснулась. Ее кровать была застелена, и пушистый розовый единорог сидел на сложенном покрывале, удобно устроившись на подходящей подушке. У ее кровати стояла стопка любовных романов. На всех них были винтажные обложки, женщины, едва не выскакивающие из своей одежды, в объятиях мужчин.
Должно быть, это подарок ее сестер.
Вэл нащупала свою плюшевую кошку и, когда не смогла ее найти, наклонилась, чтобы поискать под кроватью. Волна головокружения накрыла ее от того, что она так внезапно наклонилась, и Вэл подумала: «Так мне и надо, если я упаду».
Что-то мягкое пощекотало ее пальцы, и они сомкнулись вокруг полосатого хвоста. Она потянула игрушку обратно к себе в постель и прижала к груди, сжимая, позволяя полиэстеровому меху впитывать ее слезы.
Не то чтобы она была несчастна. От света, проникающего сквозь жалюзи, у нее просто слезились глаза. По крайней мере, так она сказала себе, натягивая простыню на себя и голову плюшевой кошки.
Ее психотерапевт сказал, что она подавлена, встревожена. А кто не был бы? Вэл никогда не высказывала своих мыслей вслух. У терапевтов — и психиатров тоже — есть способ использовать ваши слова против вас, превращая простое утверждение в нечто клинически глубокое.
Не то чтобы ей было грустно — на самом деле печаль имела к этому очень мало отношения, учитывая, что большую часть времени она вообще ничего не чувствовала. Чувство требовало нервов, связей, сенсорной информации. Единственное, что она чувствовала, — это оцепенение. И усталость.
Да, она очень часто чувствовала себя усталой.
Утро превращало ее конечности в свинец. Когда она представляла все обычные дела в своей голове — (помыться, одеться, позавтракать, исследовать кампус, купить обед) ее тело становилось мертвым грузом.
Все это было так утомительно.