Он вскочил с дивана прежде, чем она успела моргнуть, схватив ее за ворот блузки.
— Ты, кажется, не понимаешь. Ты бросила мне вызов, и проиграла. — Шелковистая ярость в его голосе заставила ее задрожать еще сильнее. — И я намерен заставить тебя заплатить за твое высокомерие. Сейчас мы играем в мою игру по моим правилам, и у меня есть все твои фигуры. Ты, моя дорогая, одинокая пешка без надежды на повышение. Как бы ни были многочисленны твои чары и насколько бы привлекательны они ни были для меня, ты — движимое имущество.
Вэл покачала головой, словно пытаясь вытряхнуть из себя его слова. Это не было жестом неповиновения, и он, казалось, знал это, но вел себя так, как будто она сопротивлялась, запуская пальцы в ее спутанные волосы и откидывая ее голову назад.
— О, да, — сказал он, — ты ничто — и ты даже не понимаешь, что это значит, но ты поймешь. — Он прочистил горло. — Через три дня я дам тебе ключ к разгадке. Эта подсказка будет представлять, как фигуру, так и игрока. У тебя будет одно предположение. Одно. Угадаешь неправильно, и этот игрок умрет. Медленно, я думаю, и довольно болезненно — на тот случай, если смерть не покажется тебе достаточной мотивацией.
Он бросил на нее лукавый взгляд.
— Насколько полезна подсказка, будет зависеть от того, насколько я доволен тобой в данный момент.
— Ты чудовище.
— О, правда? Я чудовище? — Он рассмеялся.
Она попыталась отстраниться, но он заключил ее в объятия.
— Спроси себя, что человек без коварства может сделать с твоим телом в темноте. — Он взглянул на окно — солнце поднималось, посылая золотые лучи, пронзающие тень, — и добавил: — Или при дневном свете. На солнце еще хуже. Заставляет все это казаться намного более... неизбежным.
Вэл втянула в себя воздух. Да...она вспомнила…
— Я бы с удовольствием посмотрел, как твое тело сияет днем в золотом свете саванны. Или, если ты неравнодушна к классицизму, в мокрой драпировке римлян. Ну, вообще-то, греков. Когда Рим завоевал Грецию, они присвоили себе все, что им приглянулось. В этом я очень похож на своих предков.
— Ты сошел с ума.
— Рим покорил еще и бриттов. Помнишь тот набросок, моя дорогая? Единственным женщинам, которым разрешалось носить тоги, были куртизанки. История может быть такой информативной... тебе не кажется? Возможно, ты согласишься снова попозировать мне.
— Нет.
Она снова попыталась отстраниться. Он поймал ее за руку.
— Ах, ах, ах — не так быстро. Есть еще одна вещь. Это личная игра, которая должна остаться между нами. Никаких друзей. Никаких любовников. Никакой полиции. Ясно? Я буду очень зол, если ты бросишь мне вызов. Ты бы этого не хотела.
— Нет. — Она не хотела.
— Тогда можешь идти. Мы здесь закончили. — Он отпустил ее руку, указывая на жалкую груду черной ткани за дверью ванной. — Я полагаю, что твое пальто цело. Смотри, не забудь о нем. — Он взглянул на нее через плечо. — Ты бы ведь не хотела умереть от холода.
«Я уже умерла от него».
Глава 12
Аквилегия
Она стояла в автобусе по дороге домой, хотя он был пуст, вцепившись в поручень дрожащей рукой. Водитель автобуса пару раз посмотрел в ее сторону, но ничего не сказал. Вэл предположила, что если ты достаточно долго водил автобус, то в конце концов учишься видеть только дорогу.
(Неужели ты надеялась, что я захочу тебя только один раз?)
Она бы солгала, если бы сказала, что никогда втайне не задавалась вопросом, на что это будет похоже… если сдаться. Подростковые фантазии были капризны, и в четырнадцать, семнадцать лет она была беспомощна перед лицом его откровенной сексуальности. Конечно, она задавалась этим вопросом.
Она поплотнее закуталась в пальто, радуясь, что высокий воротник закрывает большую часть ее шеи.
Когда она шла в свое общежитие с остановки, Вэл казалось, что все знали о ее жесткой походке и ее значении. До сих пор она никогда полностью не понимала концепцию «прогулки позора».
Теперь, да. О, теперь она поняла.
Мэри не было дома. Вэл проверила все, даже ванную. В комнате никого не было. Небольшие радости. Она уронила свои вещи на пол и упала спиной на кровать, приземлившись так, что ее спина первой ударилась о матрас. Осторожно она позволила своим бедрам коснуться кровати, а затем позволила себе разреветься, ревела сопливыми слезами и с красным лицом, которые, казалось, никогда не показывали по телевизору.
Сначала он вырвал у нее сердце. А потом разрушил ее разум. Теперь он сломал ее тело. Ничего больше не принадлежало ей, больше нет. Все это принадлежало ему.
Сквозь туман, в который превратилось ее зрение, она могла различить, как меняются светящиеся цифры на ее часах. Она зажмурила глаза, вытирая их достаточно, чтобы увидеть, что автобус, на котором ей нужно было добраться до учебы, скоро прибудет. Учеба.
Она представила, как выбирается из дома. У нее не будет времени принять душ. Его запах будет оставаться на ее коже весь день, как зуд, который она не сможет выцарапать. Она увидела себя в стерильном классе, в неудобном кресле под дешевыми флуоресцентными лампами, которые мигали так быстро, что у нее подергивались глаза. Она представила, как притворяется, что все в порядке, в то время как внутри все, чего она хотела, — это разорвать себя на куски.
Она больше не могла разделять эти две жизни. Это разделение убьет ее.
«Но, может быть, это то, чего он хочет».
Она вспомнила, что он сказал о том, что предпочел бы видеть ее уничтоженной, а не свободной.
Он не оставил ей выбора.
Только его.
Она стянула с себя (его) блузку и расстегнула свой (его) лифчик. Подняла с пола футболку большого размера. Хлопок был мягким, как объятие, и ей снова захотелось плакать, потому что она не могла вспомнить, когда в последний раз у нее было такое.
Она скинула свои (его) джинсы и, после первых колебаний, нижнее белье тоже. К ее ужасу, там, где они соприкасались с кожей, было несколько пятен крови, и она выбросила трусы в мусорное ведро под несколькими скомканными заданиями, чтобы ей не пришлось их видеть.
Ей нужно, чтобы мир отключился на несколько часов. Это самое лучшее, что было бы после смерти.
Вэл пошарила возле своей кровати и нашла полупустую бутылку воды. Ей могло быть от нескольких дней до нескольких месяцев. Но ей все равно. Она откупорила бутылек и проглотила две прописанные ей снотворные таблетки. Гэвин не давал ей уснуть.
«Интересно, что бы случилось, если бы я проглотил все таблетки. Одну за другой, точно так же, как считать овец».
Как соблазнительна была эта мысль. Это пугало ее, знание, что она может покончить со всем одним глотком. Ее самообладание утекало сквозь пальцы, как вода. Вэл вздрогнула и отшвырнула бутылек. Колпачок слетел, когда упал на пол. Таблетки рассыпались по коричневому ковру, как белые личинки.
Она чувствовала, как таблетки проникают в ее сознание, делая ее мысли вялыми и тяжелыми. Но они не покинули ее совсем, просто двигались медленно. Вэл легла на спину и стала ждать, когда придет сон. Казалось, она закрыла глаза меньше чем на секунду, но, когда проверила время, прошло по меньшей мере четыре часа.
Где-то что-то звенело, и ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что это звонит ее телефон.
— Вэл? Это ты?
— Джейд? — прошептала она.
— О, Господи, слава богу. Мы все звонили и звонили... где ты? С тобой все в порядке? Мэри говорит, что ты так и не вернулась домой.
Он знает.