— Почему он прикасался к тебе?
— Ты был на вечеринке.
— Почему он прикасался к тебе, Вэл? — Он развернул ее, прижимая к двери. Крепко поцеловал, прикусив нижнюю губу, на секунду зажав ее между зубами, прежде чем опустить голову и прошипеть ей на ухо:
— Я больше не буду спрашивать.
— Я не позволяла ему, — слабо оправдывалась она. — Я не хотела, чтобы он это делал.
Он схватил ее за задницу через юбку. Она откинула голову назад, и он снова поцеловал ее, и этот поцелуй проник глубоко, как смерть, в ее кровь. Он снова сжал ее, его пальцы коснулись нижней части юбки. Иглы ощущения покалывали внутреннюю часть ее бедра.
— Это не то, о чем я спрашивал.
— Ты знаешь, чего он хотел. И ты знаешь, что это не моя в-вина. — Дрожь пробежала по ней от пристального взгляда его глаз. — Ты ревнуешь.
Холодная, жестокая ревность. У него был более мощный вариант огненной страсти, твердый, как мрамор, и покрытый сверкающей злобой. Он погладил нижнюю часть ее груди через топ.
— Так дерзко. Я не уверен, что мне нравится эта твоя сторона.
Вэл рассмеялась: яркий, пронзительный звук, полный безумия.
— Пошел ты.
— Да, тебе это нравится, не так ли? Когда я на тебе, внутри тебя. Держу под полным контролем. — Его хватка на ее талии натянула ткань, пока ее грудь не начала угрожать выскочить через вырез топа. Она услышала, как его дыхание немного участилось. — Что ж, возможно, твое желание исполнится.
Однако она дышала слишком тяжело, чтобы должным образом выразить свои жалобы, и его плотное, облегающее трение вызывало зуд, удовлетворяя муки желаний, о которых она даже не подозревала, пока он не завладел ее телом для своего пользования.
Его глаза встретились с ее.
— Поцелуй меня, — скомандовал он, и, хотя она была уверена, что ни один из них не пошевелился, внезапно их рты превратились в оскал губ и зубов, а он свободной рукой обхватил ее зад, прижимая к своему паху. — Я думаю, что возьму тебя прямо у этой стены, — он погладила ее по боку юбки. — Ты не будешь возражать, я уверен.
Она не могла говорить. Она могла только смотреть на него.
Он улыбнулся... и замер. В темноте белки его глаз вспыхнули, когда он отвел взгляд в сторону. Он уставился на торговые автоматы в конце коридора. Его хватка на ее бедре усилилась.
— Что...
Он прикрыл ей рот рукой, не отводя взгляда. Застыл, как кошка, только что заметившая добычу. В тусклом красном свете автомата с содовой она разглядела человеческую фигуру. Она покраснела и обвила руками его шею, чтобы спрятать свое тело под его рубашкой. Вэл почувствовала, как вибрирует его грудь, и услышала низкий звук, вырвавшийся из его горла, как предостерегающая нота.
Фигура подошла ближе. Затем неуверенно остановилась, словно заметив, что не одна.
Хватка Гэвина на ее теле усилилась. Он крепче прижал ее к себе, так что его пальто поглотило их обоих. Его сердце билось так сильно, быстрее, чем она когда-либо могла припомнить, чтобы слышала его.
Один взгляд на его лицо сообщил ей, что он не был напуган или даже обеспокоен. Нет. Он выглядел... взволнованным.
Тень человека повисла еще мгновение, затем исчезла. Что-то выпорхнуло из его кармана. Он или она уронили листок бумаги на пол.
Гэвин оттолкнул ее. Она последовала за ним, наблюдая, как он наклонился, чтобы поднять лист.
— Дай мне посмотреть, — сказала она, хватая бумагу.
Лист был исписан буквами, вырезанными из журналов и газет, как записка с требованием выкупа. Послание было таким: «я молю Господа забрать мою душу». Ее мать заставляла ее произносить эту молитву в детстве. Первая часть звучит как, — она сглотнула, — Если я умру до того, как проснусь.
— Ты пойдешь со мной сегодня вечером.
Она с тревогой посмотрела на него.
— Ты вынуждаешь меня.
— Мм-хм. Ты бы не хотела пропустить этот следующий раунд. Это напомнило мне... ты разгадала мою подсказку? Времени становится все меньше.
— Я подумала, да.
— И?
— Я думаю... я думаю это королева.
Он посмотрел на нее с интересом.
— Почему?
— Ну, она единственная женская фигура — думая о Мэри — и все они до сих пор были религиозными подсказками, поэтому я подумала, может быть, первородный грех?
— Очень умно, — сказал он, — но неправильно.
— Что? — она попыталась вырваться из его захвата. — Как я могу знать, что ты играешь честно? Как я могу знать, что ты не врешь?
— Ты не можешь. Возможно, так оно и есть. — Его веселая улыбка исчезла. — Пойдем.
Глава 18
Георгин
Бледное испуганное лицо в зеркале, казалось, совсем не походило на ее собственное. Конечно, Вэл больше не могла вспомнить, как она выглядела, только то, что она изменилась. Тонкие нюансы этого изменения были невидимы до тех пор, пока не преодолевался какой-то визуальный порог — тогда все они становились слишком очевидны.
Вэл сняла промокшую от дождя одежду, стараясь не смотреть на свою грудь. Глядя на нее, Вэл чувствовала себя неловко. Грудь делала ее тело сексуальным против ее воли. Она никогда не понимала, почему вид обнаженной груди, казалось, сводил мужчин с ума. Даже если это только ее изображение, никак не связанное с обладательницей тела, все равно женская грудь вызывала бурный отклик.
Даже Гэвин не был исключением.
Она больше не смотрела в зеркало, пока не надела ночную рубашку, которую он подготовил ей на вечер. Хлопок был девственно-белым — несомненно, его тихий способ издеваться над невинностью, которую он так методично уничтожил, ублюдок.
Рукава были пышными, плечи и шея обнажались широким вырезом лодочкой, аккуратно отделанным кружевом. Лиф, зашнурованный спереди красной атласной лентой, так и манил заглянуть.
Вэл нашла Гэвина сидящим в кресле, в котором сидела она, когда он рассказал ей об условиях этой новой, ужасной игры. Его голова была запрокинута назад, а глаза закрыты. Хотя она сомневалась, что он спит.
Кожа шрама была розовой и блестящей под светом, и это показалось ей особенно уязвимым положением для него, для любого человека. Обнажить свое горло — это показывать покорность. Демонстрировать умиротворение. Гэвин ее дразнил.