Он воспользовался ключом, чтобы войти. Сделать копию несложно, даже в такой короткий срок. Действительно трагично, как мораль исчезла в клубах дыма, когда в уравнение вошла доля прибыли.
Дверь распахнулась, открывая взору неприбранную комнату, свидетельствующую о женском присутствии. Одежда загромождала все доступные поверхности, и декор был очень женственным. Однако ничто из этого его не интересовало. Он видел это раньше.
Его заинтересовал конверт без надписи на коврике у двери. Черный, зернистый, почти как толстый креп. Он открыл конверт, и, как он и подозревал, оттуда высыпалось несколько фотографий. Полароидные снимки, конечно.
Все с Вэл.
Он сунул руку в карман пальто и достал еще один комплект. Их было меньше, и он был объектом съемки на всех из них. Он засунул оба комплекта фотографий в карман. Копия желает оспорить оригинал.
Как скучно. Как уныло. Какая пустая трата его времени. Он не одобрял такой риск из-за столь незначительных последствий, но конфронтация казалась неизбежной.
Обитательница комнаты издала звук, который привлек его внимание. Он направился к кровати, стараясь обходить различные препятствия, усеивающие его путь. Когда его тень упала на нее, как плащ, чтобы заслонить солнечный свет, она вздрогнула.
Он улыбнулся.
Действительно, она была очень мила. Быстрая и умная, но подчиненный ему во всех отношениях. Идеальная пара. Несколько минут прошло в тишине, отмеченной тем, как вздымалась и опускалась ее грудь при каждом легком вдохе.
Жизнь завораживала его именно потому, что ее так легко можно отнять. Она могла оборваться в любой момент.
Его взгляд скользнул к баночке с таблетками на ночном столике. Он наклонил голову, чтобы прочитать этикетку, а затем прищелкнул языком. Глупо притуплять чувства, оставлять себя такой уязвимой. Он забрался на кровать и склонился над ней, наслаждаясь теплом ее неподвижного тела. Провел большим пальцем по ее пульсу. Если он убьет ее сейчас, она легко соскользнет из снов в смерть.
Но он не убьет ее. Не мать его не рожденного ребенка.
Кончиками пальцев он наклонил ее лицо к себе и поцеловал — сначала нежно, но, когда она приоткрыла губы, чтобы вдохнуть, он углубил поцелуй, скользнув рукой вниз по ее груди, чтобы положить на живот. Она пошевелилась, и ее дыхание изменилось.
Она всегда была стройной, даже гибкой, но теперь ее живот слегка раздулся. Недостаточно, чтобы показать, но заметно, если знать, что искать. Он просунул пальцы под майку, чтобы обхватить упругую плоть под ней. Плодородная, пышная и несущая потомство. Он нарисовал абстрактные узоры вокруг ее пупка и подумал, что может уловить мускусный запах ее возбуждения. Его член напрягся, когда она издала мягкий, низкий звук, причинив ему физическую боль.
Ее тело хотело его, даже если она сама нет.
Его так и подмывало овладеть ею, но не было никакого удовольствия в акте победы, если бы он не сопровождался битвой. Это чувство разделяли и человек, и зверь. Даже волк знал разницу между свежей добычей и падалью.
Он опустил подол ее майки, скромно прикрывая, и посмотрел на ее спящее лицо. Если бы они поженились, она не смогла бы сбежать от него. Да, это придало бы ей некоторое достоинство — но только на словах.
И он мог бы запереть ее, если бы она бросила ему вызов. Если бы она зависела от него и его многочисленных ресурсов, она не смогла бы уйти. Он мог приковать ее цепью к стене, как животное, в ее комнате, как заключенную, или на своей кровати, как одалиску.
Конечно, во вхождении в его семью должны были быть какие-то плюсы и минусы. И да, ее хорошее поведение принесло бы ей привилегии, подарки, которые он мог бы отменить всякий раз, когда она становилась бы настолько дерзкой, чтобы быть откровенно вызывающей.
Он мог бы выставлять ее на всеобщее обозрение во время светских мероприятий, одетую в красивые ткани, как будто она редкое, экзотическое животное. Он мог бы научить ее французской поэзии и итальянскому разговору в постели. Он мог контролировать то, что она делала, с кем виделась, и даже то, что она ела и носила.
Он мог бы одевать ее по своему вкусу утром, днем и ночью. Особенно по ночам. Каждую ночь он мог бы овладевать ею, если бы захотел, и это было бы его супружеским правом.
О, поначалу она могла бы сопротивляться, потому что птица, познавшая свободу, — это птица, которая сильнее всего борется в клетке, но она не смогла бы бороться с ним вечно.
Особенно если бы появились дети.
Он положил кружевное зеленое растение на одеяло, сложив ее руки поверх листьев, чтобы удержать его на месте. Просто знак, напоминание о необходимости быть бдительной.
Его задача была выполнена, дверь закрылась за ним с другой стороны почти беззвучно. А затем, за исключением ровного тиканья невидимых часов, в комнате снова воцарилась тишина.
***
Прошло несколько часов, прежде чем она очнулась ото сна, растерянно моргая, когда ее глаза увидели послеполуденное солнце. Снотворное не предназначалось для использования таким образом, чтобы заставить себя заснуть всякий раз, когда реальность становится слишком властной, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Таблетки предназначались для приема перед сном, чтобы поддерживать здоровый, нормальный режим сна.
Иногда, когда Вэл думала об этом, она чувствовала, как чувство вины разрастается внутри нее, как насекомое, разворачивающееся, чтобы показать свои ужасные внутренние части. Она задавалась вопросом, не становится ли наркоманкой или не сошла ли наконец с ума. Вэл понимала, что должна позвонить своему психиатру и сообщить ей, что делает, хотя бы для того, чтобы выяснить, можно ли заболеть от злоупотребления лекарствами. Но страх, что у нее могут отнять таблетки, остановил ее от звонка. В основном, она старалась не думать об этом.
Тем не менее, ее сны были странными и бессвязными, такими же сюрреалистичными, как то, на что, по ее мнению, могло быть похоже путешествие под кислотой. В последнее время ей снилось много подобных странных снов. Последний, например. В одно мгновение она тонула в черном море, каждый вдох пронзал болью ее легкие, а в следующее темный принц целовал ее, возвращая к жизни, как будто она спящая красавица — только для того, чтобы снова убить ее лезвием изо льда и звездного света.
Она ошеломленно оглядела комнату, чувствуя себя так, словно попала в другой сон.
Мэри сидела за своим столом, работая над домашним заданием по статистике. Вэл слышала, как она нажимает кнопки калькулятора, а затем царапает карандашом по бумаге.
Она подумывала о том, чтобы притвориться спящей еще ненадолго. У Мэри возникнут вопросы, на которые она будет настаивать, чтобы ей ответили. Еще несколько минут избегания могли бы стать благословением. С другой стороны, ее позвоночник был напряжен, и Вэл чувствовала себя такой слабой, как будто ее мозг был упакован в вату. Если бы она еще немного полежала в постели, то просто снова заснула бы.
Кроме того, она испытала облегчение оттого, что ей не пришлось просыпаться одной. Часто, когда она просыпалась, ее соседка по комнате уже уходила, и это заставляло чувствовать Вэл себя еще более одинокой, чем она уже была. Может быть, ей нужно кому-то довериться, хотя бы для того, чтобы бремя не ложилось только на ее плечи.
Вэл потянулась, и что-то соскользнуло с ее кровати, слегка коснувшись пола. Она остановилась, нахмурившись, и наклонилась, чтобы заглянуть под кровать, чтобы посмотреть, что упало. Какое-то растение. Вэл никогда не видела ничего подобного раньше, но оно походило на морковные листья.
— Эй, ты проснулась. Хорошо. Есть кое-что, что я хотела... — Мэри замолчала, испуганно вскрикнув. — О... Боже мой. Вэл, какого черта ты делаешь? Это цикута? Что ты делаешь с цикутой?
Вэл уронила растение, которое держала в руках, как будто оно горело или проросло шипами.
— Цикута? — Мэри пошла в ванную за пачкой бумажных полотенец. Она осторожно подняла растение — цикуту — с пола.
— Это цикута? — Вэл взвизгнула.
Мэри немного раздавила листья, и появился неприятный запах, заставивший Вэл поморщиться.
— Цикута, — подтвердила она. — У моих родителей росла такая в саду. Случайно. Она убила собаку нашего соседа. Поэтому я спрошу тебя еще раз, какого черта ты делаешь с цикутой?
— О-откуда ты знаешь, что это цикута?
Мэри с отвращением покачала головой.
— Видишь белые цветы? Кроме того, стебель — он не пушистый. У пастернака, петрушки и моркови — двойников — есть такие маленькие пушистые кусочки на стеблях. Но в основном это запах, который выдает с головой. И цвет.
Стебель был ярко-фиолетового цвета с красными прожилками, которые напомнили Вэл об инфекции.
— Ты ведь не собиралась это есть?
— Что? Нет!
— Цикуте неоткуда здесь взяться. На этот счет существуют законы. Университет не допустил бы ничего подобного, зная, что студенты, животные или дети могли до нее добраться. Она могла появиться только из леса.
Она с подозрением посмотрела на Вэл.
— Я не собиралась это есть. Я не склона к самоубийству только потому, что у меня депрессия.