У Мэри в тугих, завитых штопором волосах застрял пыльный комок. Вэл хихикнула, удивив их обеих, и виновато сглотнула.
— Ладно, я разрешаю. Смейся, — весело сказала Мэри, отряхивая ворсинки. — Приятно слышать!
Улыбка Вэл исчезла. Раньше она могла смеяться гораздо чаще. Она знала, как быть счастливой, свободной и беззаботной. Но он забрал все это, ранив ее, пометив ее, чтобы поймать в свою ловушку как можно скорее.
— Я, пожалуй, вздремну.
— Давай, — спокойно сказала Мэри. Она загружала свою страницу в Фейсбуке, выглядя вполне довольной собой. — Я разбужу тебя к ужину.
(По тому, как ты на меня смотришь, можно подумать, что я тебя съем)
Вэл с трудом сглотнула и сказала:
— Хорошо.
Глава 2
Амарант
Паралич являлся первым признаком того, что она спит: как проявление присущей ей беспомощности.
Второй — отсутствие сосредоточенности. Все казалось немного размыто по краям. Окончательные детали сцены терялись. Но даже в этом случае то, что она могла видеть, оставалось достаточно ярким, чтобы напугать, убедить.
Привести в ужас.
Пыль покрывала половицы, лепнину и подоконники. Обои в стиле флер-де-лис, с их кислым, затхлым запахом, и хрустящее черное постельное белье под ней. Так знакомо.
«Нет, — подумала она. — Проснись. Проснись!»
«Привет, Валериэн».
Все остановилось.
Он выскользнул из тени, одетый во все черное.
«Уже вернулась?»
Она не могла говорить. Даже если бы могла, это не имело значения. Его губы накрыли ее в удушающем поцелуе, от которого у Вэл перехватило дыхание.
Он обхватил ее через лиф ночной рубашки. Не он. Не совсем. Она понимала, что на каком-то уровне в ее сознании командуют подавляемые ею страхи и желания.
Это ее воображение.
Ее желание, расстегивает каждую крошечную перламутровую пуговицу.
Ее вожделение, развязывает шелковую ленту, чтобы обнажить ее плохо защищенное сердце.
«Ты позволяешь мне контролировать тебя, даже во сне». Его слова звучали как лед, обжигающий ее обнаженную кожу, как клеймо.
«Я ненавижу его, — подумала она. — Я ненавижу его. Я ненавижу его».
Его руки, под ее молчаливым руководством, начали скользить под подол ее ночной рубашки, поднимая пенистую ткань вокруг бедер.
«Ты знаешь, почему все так?»
Были ли ее слезы настоящими? Имело ли это значение?
Нет.
«Думаю, ты знаешь».
Затем она почувствовала его рот. Оазис мягкости, окруженный лесом натирающей щетины. Идеальный баланс, уговаривающая жестокость. Когда он поцеловал ее этими губами, она потеряла всякий разум. Когда он использовал его в другом месте, она сошла с ума.
«Потому что я хочу, чтобы меня контролировали», — выдохнула она. Ощущения, хотя и не были точными, казались достаточно близки к реальности, чтобы ее тело помнило...
«Потому что тебя нужно контролировать».
Легкое ударение на слове «нужно», заставило ее напрячься, Вэл попыталась ухватиться за сознание, которое было просто вне досягаемости....
Он толкнул. Ее мир раскололся на десятки острых, режущих осколков, проливая соленую кровь и еще более соленые слезы, которые окружали горький коктейль ее отчаяния. Она была и гусеницей, и бабочкой одновременно, пойманной в кокон необработанных нервов и открытых язв. Она была безумием, завернутым в тонкие, преходящие слои временной ясности. И она боялась, потому что в глубине ее души таилось врожденное желание того самого яда, который ее убивал.
А потом сон взорвался мысленным туманом, и Мэри трясла ее, настолько бледная, насколько позволял ее темный цвет лица, и Вэл проснулась, и ее сердце билось в груди, как пойманная птица.
— Вэл... Вэл! Проснись! Тебе снится плохой сон. — Вэл тяжело вздохнула и подумала, не стошнит ли ее.
Мэри, явно задаваясь тем же вопросом, осторожно спросила:
— С тобой все будет в порядке?
— Да. — Вэл закрыла глаза. — Со мной все будет в порядке. — Она потерла кольцо на руке, которое родители подарили ей на прощание. «Я все преодолею». — Время идти?
Все еще странно глядя на нее, Мэри сказала:
— Да, пора. Пошли.
***
У Мэри оказалось три сестры — Флоренс, Анжелика и Чериш. Каждая из них была так же ярко одета и несдержанна в приветствии, как их младшая сестра. Вэл чувствовала себя так, словно ее окружила стая дружелюбных тропических птиц. Они настояли, чтобы она называла их Фло, Энджел и Шерри соответственно.
— Наша мама читает слишком много любовных романов, — сказала одна из них — возможно, Энджел, Вэл не была уверена, — заставив остальных троих кивнуть в знак солидарности. — Вот почему наши имена такие...
— ...драматичные...
— ...дрянные...
— ...как в мыльной опере...