Включается будильник, и я отнимаю руку, которой зажимала глаза. Флэшбеки с участием Норта Фейрстаха мучили меня всю ночь. Даже настойчивее, нежели мысли о человеке, пытавшемся меня убить. Будто плотину прорвало, ей богу. Моя память услужливо подсовывала сцену за сценой, насмешливо убирая остатки тумана, скрывавшего от меня эту часть прошлого.
Надо разобраться с тем, как быть с ним дальше. В конце концов, разговаривать, не переставая заниматься сексом, не выйдет. Но единственный откровенный разговор у нас случился во время занятий сексом. Бред какой-то. Раньше я думала, что так не бывает.
Тиффани: Когда я смогу забрать свои вещи?
Ворчун: Когда договоришься, как и с чьей помощью их вывезешь.
У меня отвисает челюсть. Серьезно? Вот и разобралась. Теперь мы, значит, так общаемся? И это сразу после, как он занимался со мной такими вещами, за которые движение #MeToo ему кишки бы выпустило? Я закрываю глаза, успокаиваясь. Считаю до десяти.
Тиффани: Ноутбук мне нужен сегодня. С остальным позже.
Ворчун: Ок. Сразу после учебы.
С трудом подавив желание бросить телефон прямо на пол и хорошенько на нем попрыгать, я совершаю акт мести иным способом: залезаю в список контактов и переименовываю Ворчуна в Норта. А следом, подумав, делаю то же со Стефаном. Не то чтобы провинился последний, но в моем телефоне либо два гнома, либо ни одного!
Со скрипом открывается дверь, и из комнаты будто на ощупь выползает совершенно несчастная Надин. Буркнув что-то неопределенное, она направляется в кухню и начинает яростно греметь кастрюлями. После этого возня доносится и из комнаты Джейдена.
Я неловко встаю с постели, чувствуя, как тело мстит мне за вчерашнее болью в каждой мышце. Спасибо еще, что отказалась задержаться на вечеринке со Стефаном.
Видели бы вы, как смотрел Норт, когда его брат сопровождал меня к выходу. Типа пришла на вечеринку и сравнила, как он и советовал. Ага.
С не более дружелюбным видом, чем у соседки, я прохожу в кухню и сажусь на стул. На мгновение меня посещает шальная мысль предложить Надин помощь, но потом я вспоминаю, как она со мной обычно разговаривает.
— Ну, что сказал Стефан? — спрашивает она.
Я смеряю ее подозрительным взглядом.
— Не могу поверить, что Стеф играет в театральном кружке. Да и ты…
— Стеф… — морщится Надин от этого фамильярного обращения. — Я все забываю, что ты половину не помнишь. Мы с Джейденом ведем «Бостон Колледж мэгазин». Я главный редактор, он оператор. Так вот, я просто брала интервью у актеров, а Стефан играл в пьесе на спор кого-то там не в меру романтичного. И мы оба слишком увлеклись его ролью, — выдавливает она кислую улыбку.
— Ясно. Но как же получилось, что двое журналистов не влезли в рюкзак упавшей с крыши девчонки? — вопросительно поднимаю я брови.
— А мы влезли, — без обиняков сообщает Надин. — Но там не было почти ничего интересного. Кроме кольца. Но мы же знали про Норта…
Я не могу подавить смешок. А вот это уже удачно: журналисты попались в ловушку своей чрезмерной осведомленности. Даже страшно представить, что было бы с ними, начни они копать под историю с Говардом Фейрстахом.
— Это кольцо не Норта?! — правильно интерпретирует мою реакцию соседка и садится напротив, позабыв про завтрак.
Я неопределенно пожимаю плечами, не собираясь ничего рассказывать. Иногда так приятно побыть единственным знающим человеком! Впрочем, это небольшая компенсация за то, что последние две недели я ходила по кампусу, спрашивая все и про всех.
Стоп! Только что Надин навела меня на очень и очень интересную мысль.
Тиффани: Меня задержал преподаватель. Не жди.
Норт: Я подожду, не спеши.
Тиффани: Мне нужно ко времени поехать в другое место. К тебе я не успею.
Норт: Куда ты собралась (опять)?
Поморщившись, я запихиваю телефон в карман. Значит, как вещи вывозить, так ищи помощника, а как допрашивать — всегда пожалуйста? От этих Фейрстахов у меня оскомина.
Стоя в толпе зевак, я обхватываю себя руками. На улице прохладно, но не настолько, насколько я чувствую. Мне снова дурно, снова к горлу подкатывает тошнота. Кто-то из этих людей выражает поддержку, кто-то протестует. Но есть еще я: просто городская сумасшедшая. Я держу руку на пистолете на всякий случай и чувствую себя так, будто стою на крыше в шаге от края. Раньше я боялась только высоты. Сейчас мы со страхом обвенчались и зажили вместе.
В ночь падения у меня был с собой пистолет. Почему я не выстрелила? Не смогла?
Чтобы оказаться прямо перед лентой заграждений, я неплохо поработала локтями. И как бы ни пытались меня оттеснить — ни у кого ничего не выйдет.
Я жду открытия дверей не меньше сорока минут, прежде чем оба штаба предвыборных кампаний в полном составе высыпают на улицу. Первым идет оппонент Говарда, и это к лучшему. Судя по репортажам, ставят не на него. И пресса тоже уделяет повышенное внимание не ему. То что нужно.
Затем на дорожку ступает Говард, и я не могу не искать в его лице знакомые черточки. Они, конечно, есть, но, судя по всему, он из числа тех политиков, которые выбирают жен не за интеллектуальные заслуги. По крайней мере, Норту со Стефаном природой отсыпано куда щедрее. Мужчина улыбается, поднимает руку, приветствуя собравшихся, позволяет репортерам сфотографировать себя с разных сторон. И вообще он будто бы само обаяние.
Только когда он проходит какое-то расстояние и почти равняется со мной, я перевешиваюсь через ленты. Охрана пытается меня оттеснить назад, но не тут-то было.
— Прокурор Фейрстах! — кричу я достаточно громко, чтобы привлечь внимание. Он на автомате оборачивается и на какую-то долю секунды теряет свою маску невозмутимости. Узнал. — Я хотела поздравить вас с началом предвыборной кампании и пожелать удачи!
С этими словами я улыбаюсь и протягиваю руку с надетым на нее знакомым нам обоим кольцом. У него не остается выбора, кроме как пожать ладонь очаровательной юной студентке. А я, поверьте, очень постаралась выглядеть максимально юной и очаровательной. Репортеры охотно щелкают затворами своих камер, запечатлевая неожиданно трогательный момент. Говард улыбается, но в его глазах — точно таких же по цвету, как у его сыновей, но отчего-то напоминающих две льдинки, я вижу много обещаний.
Но еще я совершенно отчетливо вижу завтрашние заголовки.
***
Надин оборачивается к другу, замершему с открытым ртом у телевизора:
— Скажи… скажи, что у меня галлюцинации, — мрачно говорит она. — И Тиффани Райт только что не указала перед всеми местными СМИ на то, кто является ее несостоявшимся убийцей. Потому что даже я — а я не особенно в курсе этой паршивой истории — обо всем догадалась.
***
Мне просто требовалось выиграть время, задействовав для этой цели СМИ. Репортеры работают быстро и дотошно. Зачастую быстрее полиции. А еще они не все куплены.
«Трогательный момент: студентка второго курса Бостонского колледжа желает успехов на выборах своему кумиру…»
«Семейная драма. Второкурсница Тиффани Райт, замеченная в близких отношениях со Стефаном Фейрстахом, тепло пожелала успехов его отцу на выборах…»
«Что на самом деле связывает Тиффани Райт и Говарда Фейрстаха? Попытка ли это подольститься к будущему тестю? Ведь на пальце у мисс Райт баснословно дорогое кольцо, а не так давно она была замечена в обществе Стефана Фейрстаха…»
Впрочем, эту мою выходку, мягко говоря, не одобрил никто. Пока я не перевела телефон в авиарежим, он так и разрывался звонками от мамы, папы, Хилари, Стефана, Норта… Надин с Джейденом тоже позвонили бы, но их привилегированное соседское положение позволило высказать мне все лично. Впрочем, это они не из заботы, а от подозрений. Думаю, им не очень нравится жить с такой ненадежной особой.
Ладно, в какой-то мере все правы: конечно, я повела себя рискованно, но взгляните с другой стороны! Меня хотят убить, и даже если теперь это желание усилится — результат один. Попытки были, есть и будут. На самом деле я даже выиграла себе время. Не полезь я под объективы, меня, очень вероятно, убрали бы намного раньше, но если я трагически погибну сейчас, то журналисты, скорее всего, вспомнят имя Тиффани Райт и скажут: «Ай-ай-ай, это ж та самая девочка! Что-то тут не так». И примутся копать. Пока шумиха вокруг меня, помолвки со Стефаном и прочего не утихнет, у Говарда связаны руки.
Само собой, мое имя пострадает вновь от обвинений в употреблении, суициде и еще чем-нибудь (чтоб уж наверняка), но оно и сейчас все в саже. А еще вчера я нашла время сдать анализ волос на наркотики, что станет весомым доводом в мою пользу. Пришлось хорошенько поуговаривать врачей взять образцы за полгода вместо предусмотренных трех месяцев, но в таком деле лучше перестраховаться. Ох, только бы Стеф был прав!
Иными словами, выйдя сегодня утром на улицу, я вздохнула с облегчением, почуяв его. Запах предвыборной кампании, который моими вчерашними стараниями ассоциируется теперь со свободой.
— Тиффани, никто ничего не понимает. Родители в ужасе от того, что ты делаешь. И я — я тоже в ужасе, — в голосе Хилари действительно звучат слезы. — Объясни мне! Мне… мне кажется, что ты пыталась угрожать этому ужасному человеку. И он захочет отомстить! — шепотом заканчивает она.
— Хил, поверь, мне сложно это объяснить, но так правильно.
Я говорю с сестрой по дороге в колледж, отстав от Джейдена на несколько футов.
— Да и когда я тебя подводила?
— Когда упала с крыши, например.
— Так… Расскажи лучше, как папа.
— Открыл твой цветок и уже целых два дня едва выходит из кабинета.
По-моему, Хилари хорошенько покусала мама. Или стоит рядом и нашептывает то, что нужно говорить. Потому что я отчетливо слышу знакомые нотки, правильно расставленные акценты, попытки вызвать во мне иррациональное чувство вины. Само собой, это не впервые. А быть может, дело в том, что Хилари уже отравлена мамиными идеями о необходимости быть с семьей с первого до последнего вздоха?
— Мисс Райт, — слышу я, едва переступив порог колледжа, и побыстрее сворачиваю разговор с сестренкой. Слева от меня неуклюже мнется декан, и я заранее понимаю, что дело — дрянь. — Мне очень жаль, но вам придется пройти со мной.
Не знаю, чего именно я ожидала: очередного полицейского рейда, Говарда Фейрстаха, требующего моего отчисления, адвокатов Мэри Кравиц, осуждения моих моральных качеств или даже визита мамы, но уж никак не появления психолога с моей характеристикой в руках. Я начинаю заводиться, еще ничего не зная: едва завидев женщину, от которой у меня уже давно и стабильно дергается глаз.
Мисс Клосс — молодая особа чуть за двадцать пять. Судя по стене, у нее хватает разнокалиберных дипломов о законченных профильных курсах, и все это время я наивно списывала ее странности на недостаток опыта. Но сегодня становится совершенно прозрачным то, что она подкуплена Фейрстахами. На протяжении двух недель все наши с ней разговоры вертелись вокруг этой семейки. Или наркотиков. Как там сказал Норт? Все намного серьезнее, чем двое обдолбавшихся обезумевших запоздавших в развитии подростков. Видимо, мой психолог всеми силами и старалась поддерживать именно эту иллюзию. И в своей характеристике — тоже.
— Мисс Райт, мне очень жаль это говорить, — и эта туда же. Только, в отличие от декана, в ее голосе ни капли сочувствия. — Но я приняла решение о вашем отстранении от занятий. Вы мало того, что не были со мной откровенны, вы еще скрыли факт нападения, который имел место в воскресенье. До этого в четверг вам подбросили наркотики девушки из Каппы, но вы и об этом умолчали. Ваше недоверие, неприятие и замалчивание фактов свидетельствует об эмоциональной нестабильности. Лишняя психологическая нагрузка в виде грядущих аттестаций лишь усугубит состояние, поэтому для вашего же душевного здоровья я приняла единственно верное решение.
— Вы обвиняете меня, простите, в недоверии? После того, как по вашей наводке ко мне домой явилась полиция?! — не сдержавшись, повышаю я на нее голос. — Полиция, которая хотела затребовать мое изнасилование при том, что я даже не помнила, являюсь ли девушкой. Да об этом знал весь колледж, а вы даже не спросили, как я себя чувствую! Вас все время интересовало лишь одно: не перейду ли я дорогу Фейрстахам и не начала ли принимать наркотики, ведь тогда так удобно меня подставить! А теперь, стоило мне приблизиться к прокурору Фейрстаху, пришлось действовать топорно: вышибить меня из колледжа. Странно, и с чего это я была с вами недостаточно откровенна?
Она не выглядит так, будто боится. Это значит, Говард Фейрстах действительно пообещал ей неприкосновенность. Он ведь держит в кулаке всю полицию. Боже мой.
— Мисс Райт, — вмешивается с тревогой декан, которая явно была не в курсе наших перипетий. Впрочем, что бы она ни думала, ее положение не позволяет ставить под сомнение действия человека с явным покровительством. — Вас никто не вышибает из колледжа. Это временная мера на пару недель. Отдохните, успокойтесь…
На этом месте я перестаю воспринимать информацию: до боли вцепляюсь пальцами в подлокотники кресла, в котором сижу, и устремляю взгляд в одну точку. Так проходит достаточно много времени, прежде чем я, некрасиво перебив декана, прошу ее о приватном разговоре.
***
На этом испытания на прочность не заканчиваются. Я спешу покинуть кампус, как вдруг в коридоре сталкиваюсь с Нортом. Судя по всему, не случайно: он меня искал. Тем не менее я пытаюсь пройти мимо… и натыкаюсь животом на выставленную руку.
— Как ты? — спрашивает он с каким-то странным выражением в голосе. Но смотрит мимо меня, будто боится, что нас увидят вместе.
А я не знаю, о чем именно он спрашивает. Об отстранении от занятий? О том, как я после разрыва с ним? О том, что я чувствую после встречи с его отцом? О нападении? Некогда самый близкий мне человек в курсе, пожалуй, лишь крошечной толики моей теперешней жизни. Той, что известна всему университету. И мне хочется разреветься на месте от этой несправедливости. От несправедливости, которой наполнилась моя жизнь после того, как я скрыла две вещи: что встречаюсь с Нортом и что пытаюсь помочь Стефану.
— Нормально.
Мне больше нечего ему сказать. Я не позволю себе виснуть на его шее, как какая-нибудь Джессика Пирс. Не буду умолять простить меня и помочь. Сделать так, чтобы не было настолько больно.
Тиффани, ты его уже умоляла. Понравилось?
Норт оглядывается на людей, стоящих в коридоре, и подхватывает мой локоть:
— Идем.
Он заводит меня в пустующую аудиторию, плотно закрывает дверь. Отодвинувшись как можно дальше от Норта, я прижимаюсь к парте бедрами, скрещиваю руки, готовясь обороняться. И запоздало, не без удивления замечаю, насколько непривычно он выглядит. Растрепанный и даже будто бы потерянный, без присущего ему лоска и надменности. Память подсказывает, что даже в те времена, когда мы жили вместе, мне нечасто доводилось его таким видеть. Практически обо всем позабыв, я смотрю на него, смотрю, смотрю. И внутри что-то замирает от желания притянуть его к себе, поцеловать эти губы. Несмотря ни на что.
«Пожалуйста. Сейчас ты мне нужен больше, чем когда-либо. Где ты? Ты уже не успеешь…»
Нет. Больше я в этот капкан не попадусь!
— Это не мог быть мой отец, — начинает Норт, шагая из стороны в сторону, и вся романтика вылетает у меня из головы.
Не сдержавшись, я устало закрываю глаза пальцами. Надавливаю. Мне нужно успокоиться, иначе я буду кричать так, что стараниями мисс Клосс меня засунут в психушку. А Говарду Фейрстаху только и надо, что признать меня невменяемой. И маме тоже нужно именно это. Я не дам им то, чего они хотят.
— То есть это совпадение, что сразу после рукопожатия с твоим отцом меня отстранили от занятий?
Остановившись, Норт указывает на меня пальцем. Сейчас он выглядит юным и потерянным. Обычно всезнающий, неприступный и безгрешный — ну как же точно Стефан подобрал эпитет! — он с выражением растерянности на лице защищает своего отца. Потому что на самом деле в нем сомневается. Есть в чем сомневаться. И только теперь я понимаю, что несмотря на все минусы, опасения и заявления, Норт в некотором смысле любит его. Как Хилари любит нашу маму…
— Вот это на него похоже, да. Говоря о том, что наши отношения могут доставить тебе неприятности, я имел в виду проблемы с администрацией колледжа, слежку, запугивания, может попытку подкупа, но не угрозу жизни. Я же не идиот так рисковать! Не может быть, чтобы отец решился тебя убить. Должно быть другое объяснение.
— Ты просто не все знаешь.
Я скрещиваю руки на груди. Закрываюсь. Норт замечает это и мрачнеет. Сокращает расстояние между нами, нависает, намеренно вторгается в личное пространство, намекая на то, что есть у него такое право.
— Так расскажи мне то, чего я не знаю.
— Нет! — Я все же взрываюсь. — Я не собираюсь убеждать тебя в том, что права. Никакого значения не имеет, веришь ты мне или нет. Я достаточно помню, у меня достаточно фактов, и Стефан мне все рассказал.
— Что он сказал? — Норт на удивление бережно обхватывает мои плечи руками. — Тиффани, расскажи мне все. Я узнаю от тебя или от него.
Когда он так делает, мне хочется ему поверить, хочется дать ему то, что он просит. Но затем я вспоминаю, как всего лишь позавчера он балансировал на грани ярости и нежности. Он сам понятия не имеет, что делать со мной и с его чувствами ко мне. С этой надуманной ревностью. А раз так, мне рядом с ним опасно. Что он решит для себя? Один раз он уже придумал, что я сплю с его братом, и поспешил вычеркнуть меня из своей жизни, заменив на Мэри. И мне этого одного раза хватает за глаза!
Неужели теперь мне каждый раз придется вспоминать о самоуважении через боль?
— Он сказал, что это был ваш отец.
— Дословно, Тиффани, ты же будущий юрист. Стефан сказал, что отец лично скинул тебя с крыши или сказал кому-то скинуть тебя в крыши?
Я не выдерживаю и шиплю на Норта:
— Он сказал, что ваш отец послал за мной человека.
Следом за этими словами на меня накатывает приступ жалости к самой себе. Я закрываю рот, ловя ладонью первый всхлип. Теперь мне Норт ни за что не поверит. Потому что, исходя из показаний Стефана, получается, что за мной просто отправили того ужасного спецназовца с леденящим душу свистом. Норт не поверит, что его отец пытался меня убить. Он будет его защищать. И мне должно быть все равно, что думает Норт. Но мне не все равно.
— Поздравляю, Норт, твой отец не толкал меня с крыши лично. Это сделал исполнитель, — заканчиваю я глухо. — Доволен? Теперь оставишь меня в покое? Или потащишь в участок и будешь свидетельствовать против? Как с Мэри. Может быть, у тебя уже сейчас диктофон включен?
Я хватаю его за лацканы пиджака, пытаюсь залезть в карманы, чтобы найти телефон. Норт выворачивается так, что бесполезный кусок ткани остается у меня в руках, а потом достает из кармана брюк телефон и показывает дисплей. Запись, конечно же, не идет. Не зная, что еще делать, я нервно опускаю пиджак Норта и мну в руках, тайно наслаждаясь сохранившимся запретным теплом чужого тела.
— Прости, — говорю я запоздало, понимая, что обвинения, которые я только что бросила Норту в лицо, совершенно беспочвенны. Я ни на секунду не подумала, что он хочет меня подставить. Просто мне больно знать, что в этом безумном споре на мою жизнь Норт на стороне убийц. Человек, в которого я до сих пор влюблена. Если в моей ситуации фраза «до сих пор» вообще употребима.
— Маловато у тебя причин доверять Фейрстахам, да? — неожиданно примирительно говорит Норт и, будто не удержавшись, проводит по моей щеке большим пальцем. — Тиффани…
Он хочет сказать что-то, но мы оба слишком хорошо знаем, что значит эта интонация. Мое тело, похоже, привыкло реагировать на эти звуки совершенно определенным образом, и взгляд невольно устремляется к губам Норта.
— Дьявол, — выдыхает он и порывисто меня целует.
Запоздало отметив, что наши разговоры опять заглушило электричество, я все равно приоткрываю губы и сдаюсь. Чтобы потом снова себя ненавидеть за эту уступку. Норт подхватывает меня, сажает на парту. Пиджак при этом падает на пол, но я даже рада. Освободившимися руками обхватываю шею Норта и притягиваю его ближе к себе. Поцелуй получается неистовым, но все равно недостаточным, чтобы утолить этот голод друг по другу. И совершенно непонятно, что нам делать со страстью, над которой даже обиды не властны.
— Так больше продолжаться не может, — отворачиваюсь я первой. — Мы обязаны это закончить.
— Да ты что? — со злостью выдыхает Норт, не спеша выпускать меня из объятий, не переставая гладить спину под тканью выпущенной из-под пояса юбки рубашки.
— Я говорю серьезно! — огрызаюсь я. — Меня отстранили от занятий, в ближайшее время мы с тобой не увидимся. Нужно только забрать вещи из твоей квартиры — и нас перестанет что-либо связывать.
— Со Стефаном ты тоже собираешься все «закончить»?
— О, ради бога! — Я со всех сил отталкиваю Норта и начинаю приводить в порядок одежду.
— По-твоему, это ответ?
— Хочешь ответ — получай! Ты никогда не спрашивал о моей семье. Но ты никогда не думал, что дома я — Стефан? Я — тот самый уродливый ребенок, который раз за разом не оправдывает ожиданий и которого необходимо перевоспитывать самыми чудовищными способами. Ты не мог не замечать, сколько раз я возвращалась с горящими от пощечин щеками, синяками на руках от маминой хватки, сбегала тайком через окно по дереву, царапаясь до крови, рано утром или поздней ночью, поскольку меня запирали! Но ты никогда об этом не спрашивал. Сама разбирайся со своими проблемами. Так ты говоришь? Это удобная позиция, но я не могу с ней согласиться! Тебе стоит кое-что знать о таких людях, как я и как твой брат: это не нам должно быть стыдно за то, что с нами делают. И помогать таким людям, Норт, тоже не зазорно. Ничего не будет закончено, пока есть твой отец, его спецназовец, моя мать и другие люди, считающие своим правом применять к другим насилие. Нет, я ничего не закончу со Стефаном, потому что без него мне придется тяжелее, чем с ним. И плевать, что ты там о нас думаешь. Ну как, мы закончили?
В этот момент распахивается дверь и в аудиторию начинают заходить студенты, возглавляемые преподавателем.
— О, глядите, самоубийцу добивают, — шутит кто-то.
И внезапно мне кажется, что не посещать колледж будет огромным облегчением.