Пока я разговаривала с ребятами из кухни «У Ларри», Норт изображал в дверях каменное изваяние, будоража воображение моих бывших коллег. Наверное, из-за него разговор получился более сухим, чем я рассчитывала. Оказалось, пришла я к ним в апреле и уже не с чистым резюме — первый опыт работы официанткой получила в менее душевном месте, но здесь по-настоящему прижилась и стала своей. Только на лето брала перерыв, кажется, по семейным обстоятельствам. Вредный Ларри мне это позволил только потому, что «мои» посетители неизменно возвращались, покоренные обаянием официантки. Короче, классика Тиффани Райт, когда она в форме.
В коллективе, по словам ребят, отношения чудесные (со всеми, кроме задирающего нос, но в целом безобидного хозяина Ларри), но с Айрис мы особенно сблизились. И я бы с радостью ее расспросила, вот только ближайшая смена у нее в понедельник через неделю.
— Ну и что думаешь… напарник? Подельник? Кто ты мне? — спрашиваю я Норта, едва покинув заведение.
— Думаю, что ты снова нарываешься, — отвечает он, засовывая руки в карманы пальто. — И что самый опасный человек из всей этой дружной конторы — ты.
На том и расходимся. Чуть позже, закусив губу, на свой страх и риск я отправляю ему запрос в друзья на фейсбуке. Он его принимает спустя двадцать минут.
И на этом хорошие новости заканчиваются.
— Не думал, что ты придешь так рано, — тянет Джейден с виноватым видом, едва узнав меня на пороге. — Поговорим?
— Почему не думал? — ухожу я от ответа. Неужели он думает, что узнав о фото, я гордо плюну на предоплату за квартиру и, задрав нос, уйду в закат?
— Ну…
— Забей, я не хочу сейчас об этом говорить, — качаю я головой, плюхаюсь на диван и утыкаюсь носом в телефон. Думаю, это достаточно красноречивый намек убираться прочь.
— Ладно, — уныло соглашается Джейден.
Я почти не думая открываю переписку Каппы и обнаруживаю, что все из себя загадочные Мэри с Камиллой планируют нечто грандиозное для нахалки Тиффани Райт. Это значит, что Норт меня не сдал по поводу аккаунта (не в этот раз). Но что-то подсказывает, что расслабляться рано и за родной и любимый кусок этот парень продаст даже собственную маму.
Второй дурной новостью оказывается то, что полиция, памятуя о моем истерическом звонке детективу, затребовала у психолога колледжа оценку моего состояния. И добрячка мисс Клосс дала такую характеристику, что ко мне направили человека для личного разговора. В среду днем он заявился прямо к Джейдену в квартиру, вызвав у Надин новую волну ненависти к приживалке в лице меня.
Полиция подготовилась отлично: мужчина лет тридцати пяти-сорока, переступивший порог, был настолько хорош собой, что, если бы не значок, я бы никогда не признала в нем копа. Должно быть, они рассчитывали, что со смазливым представителем закона я буду более откровенна, но меня с первого взгляда оттолкнули его холодные, цепкие глаза. Они обязаны были заметить каждую деталь: от брошенного рядом с диваном чемодана до выглядывающего из-под подушки конспекта Норта.
— Мисс Райт, — начал лейтенант Бас. — Нас огорчает ваше недоверие действиям полиции Бостона, но если вы не прекратите заниматься самодеятельностью, то мы будем вынуждены прислать к вам соцработника.
— Для чего? — искренне опешила я.
— С таким образом жизни существует огромная вероятность, что вы вернетесь к употреблению психотропных препаратов. За этим нужно следить.
Еще одно упоминание наркотиков — и я закричу.
— Клянусь, что не употребляла и не собираюсь. Могу каждую неделю сдавать анализ, мне несложно. Что нужно делать, чтобы с меня было снято пожизненное обвинение в этом кошмаре?
— Бывших наркоманов не бывает, мисс Райт. И вам это известно не хуже меня.
И не существует способа доказать, что я никогда не была наркоманкой.
— Мне ничего об этом не известно. Не думаю, что потеря памяти полностью избавляет от зависимостей.
— Вы так ничего и не вспомнили? — смерив меня недоверчивым взглядом, уточняет он.
Тревожный звоночек, зазвеневший при этом вопросе, заставляет меня солгать:
— Почти ничего. Как мы с сестрой шили вместе кукол. И еще пару вещей о моей семье. В общем-то, это можно считать скорее логическими выводами, чем воспоминаниями.
Он спрашивал что-то еще, ссылался на мисс Клосс и других обеспокоенных моим поведением преподавателей колледжа (без имен, к сожалению), но пришел он ради угроз, и я это прочувствовала каждой клеточкой своего тела.
Из-за его визита я была вынуждена задержаться в колледж и получить выговор. Мол, мое «состояние» не дает мне преимуществ перед остальными студентами.
Но настоящая катастрофа разразилась в четверг, в день рождения отца, когда девчонки из Каппы подбросили мне в сумку наркотики и вызвали патруль. Каким чудом я обнаружила таблетки вовремя — одному богу известно. Из-за того, что я боялась оставлять кольцо в квартире Джейдена, приходилось все время таскать его с собой, и это вызвало паранойю: я проверяла его по два или три раза в день в туалете. Сунув руку в рюкзак в очередной раз, я нащупала пакет, которого там быть не могло. Будто я не знала наизусть, что и зачем лежит у меня в вещах. Клянусь, я каким-то чудом сразу поняла, что это и для чего, и меня прошиб холодный пот. Следующие несколько минут я дрожащими руками смывала чертовы таблетки в унитаз. Пистолет пришлось спрятать в бачок унитаза, а кольцо я надела на палец камнем внутрь. Зная, что меня будут ощупывать вплоть до белья, я не могла позволить себе спрятать его где-то, кроме как на самом видном месте. После этого я вымыла руки с мылом несколько раз, чтобы на них не осталось ни следа веществ и, скрывая дрожь, вышла из дверей.
Полиция сняла меня уже со следующего занятия. И пусть им предоставили под досмотр аудиторию, я видела направленные на нас камеры мобильных телефонов. Слух обо мне и конвое обещал стать новой сенсацией Бостонского колледжа, но если бы только это…
Полиция искала наркотики очень тщательно. Сперва они вытряхнули все мои вещи на стол так, что некоторые попадали на пол. Затем нашли таблетки от ПМС и долго уточняли, действительно ли это простые обезболивающие. Пустующий мешочек из-под кольца вертели и так и эдак, будто непонятно, что там не может быть тайного отделения. И только после этого, явно разочарованные, приступили к осмотру непосредственно меня. Какая-то отвратительная латиноамериканская женщина с ужасным запахом изо рта обтрогала меня буквально всю. Сначала одежду, ноги, сняла обувь, а потом начала прощупывать белье. Мне казалось, что ощутимые хлопки по груди со всех сторон — самое страшное, но затем она натурально задрала мне юбку и обшарила все под ней. А заключив, что ничего не найдено, затребовала гинекологический осмотр: туда тоже можно что-то спрятать. И тут я вспомнила все свои гражданские права, со ссылками на поправки, пункты, параграфы и суммы компенсаций. Ровно к тому моменту в двери ворвалась наш разъяренный декан и потребовала отложить изнасилование несовершеннолетней меня на два года.
На выходе меня так трясет, что я едва вспоминаю об оставленном пистолете. Превозмогая себя, возвращаюсь в корпус за ним, пока тот не заржавел или кто предприимчивый его не обнаружил раньше. Но едва собираюсь сунуть руку в бачок, как взгляд падает на кольцо. И только тогда понимаю, что впервые его надела: на безымянный палец оно село как влитое.
***
Декан лично сняла меня с занятий. Поэтому я бесцельно шагаю по улице, почти равнодушная ко всему, что может со мной произойти впоследствии. Умом я понимаю, что в грязи вывалялась Мэри и ее девочки, но это не ее грудь наминала грубая латиноамериканка. Я хочу залезть в душ не на регламентированные Надин двадцать минут, а минимум на сутки. Это было почти изнасилование. И для меня это слишком.
Бесспорно, что это худшее из всего совершенного Мэри Кравиц, но ее даже ловить не на чем: я своими руками уничтожила все улики. То есть даже если она окажется такой дурой, что признается во всем в переписке, это будут просто слова. Не нужно иметь большой опыт в адвокатуре, чтобы понимать: ее вытащат по щелчку пальцев.
А затем я начинаю вспоминать, есть ли у меня на нее действительно что-то стоящее. Нет, для хорошей взбучки или даже исключения хватит, но, алло, она подбросила мне наркотики и вызвала полицию. И как будто по заказу копы отнеслись ко мне как к последней проститутке. Потребовать изнасилования девушки ради проверки, не спрятала ли она там наркотики, — Земля сошла со своей оси?!
Я останавливаюсь напротив витрины из темного стекла. В нем отражается затравленная, бледная, болезненная девушка. Сломленная.
Я всегда думала, есть ли у меня предел. Я его узнала.
Я беру в руки телефон и набираю номер отца. Я собираюсь поздравить его с днем рождения и сказать, что возвращаюсь домой. К черту Фейрстахов. К черту все. Моя мать адов Цербер, защитить вполне способна. Даже меня от меня. А мне очень нужна защита. Мне нужен хотя бы один человек рядом. И уже не получается думать о том, какой пример я подаю Хилари.
— Папа, — начинаю я, едва он снимает трубку.
Мне хочется попросить его приехать и забрать меня вот прям отсюда. Без вещей и объяснений, но у него день рождения. И я выдавливаю поздравление, которое звучит невозможно шаблонно.
— Тиффани, что с тобой? — мгновенно понимает отец мое состояние, потому что я всегда очень ответственно подходила к поздравлениям родных. Могла написать целый тост и произнести его за праздничным ужином. Не маме, но папе и Хилари — всегда.
— Я просто хочу домой, — жалуюсь я, не узнавая себя.
— Где ты? Я приеду и заберу тебя.
Я уже почти готова назвать адрес, а потом сесть задницей на холодный асфальт и просидеть так чертов час, который потребуется отцу, чтобы добраться до Бостона. Но в отражении витрины я вижу блеск хромированных труб мотоцикла. Оборачиваюсь, чтобы удостовериться, что мне не мерещится.
Стефан молча кивает головой, предлагая мне сесть позади. Не настаивает, и это лучше всего: попробуй он что-то от меня потребовать, и я бы закатила скандал прямо на людной улице.
Внезапно я понимаю, что кое-что обязана выяснить раньше, чем сдамся окончательно.
— Мне пора идти, папа. Я приеду в субботу.
И буду в порядке.
Дом Стефана снова встречает меня оглушительной тишиной, которую, стоит двери закрыться, нарушает отборная ругань и звук удара. Глядя на пробитую кулаком парня панель около входа, я запоздало осознаю, что совершенно не испугалась.
У меня нет сил анализировать реакции Стефана сейчас.
— Как ты? — спрашивает он, опомнившись. Смотрит на меня, оценивая, не испугалась ли.
Мне плевать, пусть хоть весь свой шикарный домище разнесет! Хотя есть тут одно неоспоримое преимущество перед тем местом, где живу я: не ограниченный по времени душ.
— Я приму душ?
На лице парня довольно быстро проступает понимание, и он просто подсказывает, куда пройти. Вместо благодарности из моего рта вылетает всего один слог, не способный донести всю глубину мысли. На это мне плевать тоже.
Когда горячая вода под напором ударяет по плечам, я вскрикиваю. Но заставляю себя терпеть, потому что иного способа избавиться от мерзостного ощущения не знаю. Кое-как справившись с первой реакцией, я опускаюсь под струями и сижу так не меньше часа, прежде чем нахожу в себе силы встать и осмотреть полку душа. Мужской гель для душа, мужской шампунь. Какой бы образ жизни ни вел Стефан, о своих подружках он не слишком заботится. Сегодня мне все равно, как и кем я буду пахнуть. Трижды намыливаю каждую часть тела, до красноватых царапин натираю кожу. И только потом выключаю воду. Халат один, полотенце тоже. В них я и закутываюсь. Подворачивая рукава, я замечаю на пальце кольцо, которое так и не сняла. Сделать бы это сейчас, но куда положить? В кармане халата забуду.
Когда я спускаюсь по лестнице, Стефан жарит яичницу с беконом на две порции, но я, помотав головой, отказываюсь. Меня тошнит от одного запаха. Пока Стефан с аппетитом уплетает плоды своего кулинарного мастерства, а передо мной остывает полная тарелка, я заглядываю в переписку Каппы. Ругательства так и рвутся наружу, когда, к собственному ужасу, я вижу фотографии того, как эта ужасная женщина ощупывает мою грудь и поднимает юбку.
— Как догадалась, что в рюкзаке наркотики? — спрашивает Стефан, забирая у меня телефон.
Я поднимаю на него дикий взгляд и несколько секунд тупо таращусь, не понимая, что он спросил. Откуда у Мэри фотографии? Ракурс такой, будто снимали полицейские!
— Случайно нашла, — отвечаю я хрипло. — Дай, мне нужно заскринить, пока не удалили.
Немного подумав, Стефан возвращает телефон и куда-то уходит. Я ищу указания непосредственно на Мэри, но подставляется только та глупая драчливая девчонка Камилла Льюис. Чертыхнувшись, делаю не меньше двадцати скринов-доказательств того, что наркотики появились не случайно, но моей цели это не помогает. Мэри выйдет сухой из воды.
— Скажи, что это не твоих рук дело, — прошу я у Стефана, когда он возвращается с бутылкой рома в руках.
В ответ на мой вопрос парень пожимает плечами:
— Я не продаю наркоту студентам.
— Там хватило бы на обвинение не только в хранении, но и в распространении, — говорю я негромко, не уверенная, как далеко можно углубляться в эту тему. Мало ли насколько парень чувствителен к нападкам. — Стефан, я ведь не занималась этим с тобой?
— Расслабься, детка, — усмехается он подчеркнуто весело. — Это моя тема.
Он одним глотком опустошает стакан, и внезапно я вспоминаю.
— Стефан!
Я захожу в его дом, дверь не заперта. Зачем я пришла? Сама не совсем понимаю, но абсолютно уверена, что так нужно. И что он здесь. Мотоцикл перед дверями, а куда Стефан без своего мотоцикла? Рассуждения, конечно, достойные Каппы, но на этот раз все верно. Я обхожу комнату за комнатой, пока не нахожу парня на полу с полупустой бутылкой рома. Стефан смотрит вперед стеклянными глазами, привалившись к стене. Меня не замечает. Рубашка на нем расстегнута до самой последней пуговицы, и несмотря на то, что лицо почти не пострадало, все тело в синяках и гематомах. Будто его били ногами.
— Боже мой!
Он подпрыгивает от неожиданности.
— Ты какого хрена… — шок на лице Стефана невозможно подделать, но на смену ему быстро приходит злость: —Тиффани, убирайся отсюда.
Вместо этого я приближаюсь. Боль мешает парню подняться на ноги и уйти, поэтому я присаживаюсь и удерживаю его на месте. Мне почти не приходится напрягаться: так он ослаб.
— Кто тебя?
— Подпольные бои.
Отвечает он быстро. Значит, такова стандартная отмазка. В горькой правде так быстро не признаются. А еще это значит, что бьют его нередко.
— Попробуй еще раз.
Стефан поворачивается ко мне и смотрит со смесью раздражения и надежды. Видимо, все и всегда верят в то, что он действительно дерется за деньги. Или даже считают это крутым. Наверняка такой образ столь же удобен, сколь неприятен.
— Это связано с наркотиками, — подсказываю первой.
— Детка, — вздыхает он. — Если я тебе скажу, то ты точно так же утонешь в этом дерьме. Давай мы сделаем вид, что ты не приходила сюда сегодня, что я тот самый бестолковый парень, которого проще простого развести на секс и сфоткать для отчета Мэри. А от обещания я тебя освобождаю. Окей?
— Чем тебе помочь? Это можно чем-то намазать? Или лед приложить…
— Через пару недель само пройдет, — отмахивается Стефан. — На мне как на собаке заживает.
— То есть это с тобой происходит постоянно?
Я не должна его жалеть, но не могу. Жалость проникает в голос, во взгляд. Не удержавшись, я касаюсь пальцами его изувеченных ребер. Они горят огнем.
— Нет, — мягко отвечает Стефан, настойчиво убирая мою руку. — Не постоянно. Но случается.
— Это не могут быть клиенты. Значит, поставщики?
— Клиенты тоже могут, если не озаботиться защитой. Но в моем случае это действительно поставщик. Он у меня один, — неожиданно признается Стефан. — Мой отец.
На щеках Стефана ходят желваки, и он делает большой глоток рома.
— Отец?! Но как? Он же политик!
— Богатые всегда хотят больше денег. Власть имущие всегда хотят больше власти. Политики всегда лгут, а уж о том, какие они правильные, чаще всего. Отец с детства рассматривал нас с братом как собственность, и это не изменится, даже если он потеряет всю свою поддержку.
— И Норт..?
— Нет, Тиффани. Норт молодец. Он научился давать отцу то, что тот хочет. Или делать вид, что дает. А я каждый раз лажаю. Поэтому брату разрешено иметь в личное пользование небольшую часть своей жизни, а мне — нет.
Он снова прикладывается к бутылке и, не морщась, делает такой глоток, который выжег бы мне все нутро.
— Каждый раз, когда я пытаюсь отбрыкаться или что-то еще, заканчивается этим, — указывает Стефан на свое тело.
— Не поверишь, но я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь.
Я устало плюхаюсь рядом со Стефаном, думая о матери, и достаю из кармашка рюкзака обезболивающее. Протягиваю ему упаковку.
— Смеешься?
— Ты накачиваешься ромом до отметки max, но отказываешься выпить таблетку? Поверь, менее крутым ты от нее не станешь.
Задумчиво посмотрев на меня и фыркнув в ответ на собственные мысли, Стефан закидывает таблетку в рот и запивает алкоголем, как водой.
— Многое было в моей жизни, но не таблетки от ПМС, — шутит он невесело и закидывает руку мне на плечи.
Я могла бы сдержаться, но не вижу в этом смысла: я уютно устраиваюсь в его объятиях. Одиночество Стефана созвучно моему собственному. Но у меня хотя бы есть Хилари. А у него — никого.
***
Стакан в руке начинает дрожать. Продажные копы, нечистые на руку политики… Куда я влезла? Недавно я чувствовала кровоподтек на ребрах Стефана, значит, он снова прогневал папочку. Или не папочку? Кто ж его поймет.
Об этом открытии, кстати, лучше промолчать.
Я делаю большой глоток рома и, едва пережив огненную атаку, подношу к губам стакан второй раз. Теперь он пуст.
— Так не пойдет, — мрачнеет Стефан, мигом все подмечая. — Без еды эдак ты в два счета догонишься до беспамятства, а мне придется думать, что потом с тобой делать. Девчонку в отключке на мотоцикл не посадишь.
Он говорит что-то еще, а я задумчиво провожу пальцем по кольцу и поднимаюсь со стула. Ром растекается по венам теплом и храбростью. Ее маловато, и все равно я подхожу к Стефану, приподнимаюсь на цыпочки и тянусь к его губам. Он не отстраняется, хоть на лице и появляется выражение беспомощной озадаченности.
Но ведь он подарил мне кольцо, которое абсолютно впору. Должна я узнать зачем? А как еще узнать?
И что бы ни говорил о брате Норт, если выяснится, что мы со Стефаном встречались, мне станет, ну, легче. Я перестану быть такой ужасающе одинокой. Хреновая причина, ага, но приобретает все больший вес.
— Что ты делаешь? — спрашивает Стефан хрипло, когда между нашими губами остается не более дюйма.
Я кладу руку ему на грудь и целую. Это странное чувство, будто что-то такое уже было, но будто и не было. В голове проносится воспоминание о нашем первом поцелуе — в ночь, когда я его подставила. Тогда я совсем ничего не чувствовала, а сейчас Стефан стал близким. Больше я бы с ним так не поступила. Не смогла бы.
Его теплые губы с ноткой алкоголя мягкие, приятные, но не отвечают мне. Наверное, мне нравится их целовать, даже несмотря на отсутствие внутреннего трепета. Но затем Стефан вздыхает и поддается. Его поцелуй совсем не такой, как у меня. В нем чувствуется желание, горячее, болезненное, слишком жадное, чтобы быть безобидным. Моей инициативы в этом поцелуе уже не остается.
Стефан подхватывает меня на руки, под коленями, и куда-то несет, не отпуская губ. Варианты пугают, но, может быть, оно и к лучшему? Разве подаренное кольцо может ничего не значить? Я хочу быть частью чего-то, кого-то, кому-то верить. Я думаю, что хотела помочь Стефану. Настолько хотела, что пострадала из-за этого. Значит, он был мне небезразличен. Но в какой, опять же, плоскости?
Парень опускает меня на диван, награждает финальным поцелуем и выпрямляется.
— Вечно ты делаешь не то, что хочешь, Шалтай, — говорит он. — Потом спасибо скажешь. А сейчас тебе лучше поспать.
Я просыпаюсь от хлопка двери и сперва вздрагиваю от непонимания, где нахожусь. Только мокрые волосы под щекой заставляют вспомнить.
За то время, что я спала, полотенце размоталось и соскользнуло на пол, а полы халата лучше подтянуть. Поцелуи поцелуями, но двусмысленностей следует избегать. Никого соблазнять нечаянно я не собиралась.
— Давно вы здесь? — доносится с порога знакомый голос.
Стефан? Похоже, нет, с чего бы ему спрашивать, давно ли мы здесь? Норт? Мне становится не по себе: я всего раз оставалась наедине с ненавидящими друг друга близнецами, и это был не лучший мой опыт.
— Пару часов. — А вот это уже Стефан. Кажется.
Дрожь пробирает. Ощущение, будто человек говорит сам с собой. Разве что интонации немного отличаются.
Они появляются в тот момент, когда я пытаюсь сесть, но внезапный шум в голове совсем не помогает. Сегодня братья оба в черном, и у меня создается впечатление, что в глазах двоится. Хотя нет, игра «найди десять отличий» работает как положено. Интересно, Фейрстахи уже смирились с тем, что люди волей-неволей их сравнивают?
— Что ты подсыпал мне в ром? — спрашиваю Стефана.
— Немного снотворного, просто чтобы запустить перезагрузку, — отзывается он беззаботно.
Поймав напряженный взгляд Норта, плотнее запахиваю полы халата.
— Пойду оденусь.
Я подхватываю со спинки кресла форму и направляюсь вверх по лестнице. Когда я спускаюсь на этот раз, Норт уже дожевывает холодную яичницу, от которой я недавно отказалась. Стефан не настолько любезен, чтобы предложить ему горячую еду. Его максимум — сделать всем по чашке кофе. Но, едва услышав об этом, Норт меняется в лице и говорит, что сделает сам. Вспомнив пойло, которым меня потчевал Стефан неделю назад, я не могу не согласиться с тем, что хуже этого парня кофе не варит никто.
— Норт и Стефан Фейрстахи под одной крышей. Ядерная катастрофа настала. Аминь, — бормочу я.
— Скорее, вечеринка у Мэри Кравиц, — припоминает мне мой же ответ Норт.
Стефан переводит угрюмый взгляд с меня на брата. Вздыхает:
— Вижу, вы успели наточить ножи.
Перед каждым из нас встает по чашке кофе, и все трое занимают три стороны барного островка кухни.
— Стефан, стоит спасать твою девчонку? — спрашиваю. — Мне пока сложно разобраться в том, кто из Каппы совсем крыса, а кто нет.
— Шалтай, с тех пор, как ты появилась в кампусе, у меня в постели десятка два перебывало. Ты давай лучше по именам. Я же не совсем скотина, чтобы их не запоминать.
— Я о Джессике Пирс, — отвечаю я спокойно, про себя подумав, что вот как раз она, походу, до его постели так и не добралась.
Держать особо влюбленных девчонок на расстоянии у Фейрстахов, видимо, семейное.
Стефан некоторое время колеблется, но потом неопределенно пожимает одним плечом.
— Сама по себе Джесс не злая, — выдает он вердикт. — Но она идеальный инструмент, когда попадает в чьи-то руки. Уйдет одна Мэри, придет другая, а давление на Джессику останется. Решать тебе.
— Если ты пошлешь в полицию анонимку, доверия будет меньше, — вмешивается Норт. — Но нужен кто-то, кто внушит этой не самой умной особе то, что подтвердить авторство послания — благо в первую очередь для нее. Стефан, ты хотя бы с этим справишься? — Весельчак достойно игнорирует шпильку, молчаливо, но красноречиво выставляя в сторону брата средний палец. — Лучшим вариантом будет переспать с ней и перейти к разговору сразу после этого. Вроде как на эмоциях.
— Значит, вот как ты вертишь Мэри? Самого не тошнит? — огрызается Стефан.
И я впервые понимаю, насколько колоссальная между близнецами разница. Да, я вспомнила, что Норт даст Стефану сто очков форы в деле манипулирования людьми, и даже почувствовала отголоски этого на себе. Но сейчас все это прямо у меня перед глазами. И как-то гадко даже.
Не удержав маску безразличия, я немного отклоняюсь от Норта.
— Что есть на Мэри? — спрашивает он, заметив мою реакцию и помрачнев.
— Ничего. Ей хватило ума не высовываться. Все подозрение падет на Камиллу Льюис. К тому же, есть одна запись, где Камилла на меня нападает, а Мэри как будто ни при чем.
Норт задумчиво кивает, и я с трудом запихиваю поглубже вопрос, о чем он думает. Потому что это может быть что-то поострее совета переспать и, ласково заглядывая в глаза, посоветовать не губить себе жизнь. Едва ли с Мэри работает такая простая фишка. Пусть она и не гений, но отлично представляет, чего хочет и что это значит.
— О чем конкретно вы говорите? — уточняет Стефан.
— О том, что Джессика П — это я. Сделала на нее аккаунт, чтобы получить доступ в чат Каппы. Я еще тебе с него писала.
— Забавно, что тебя не раскусили с двух фраз, — закатывает Стефан глаза. — Это была самая короткая переписка в нашей с Джесс истории, и вся о Тиффани Райт. Не знаю, как вообще поверил, что это может быть она.
Он выглядит таким раздосадованным, что я прячу улыбку за глотком кофе.
— Если однажды ты откроешь школу вранья и притворства имени самой себя, я буду твоим первым учеником. Подумай об этом, Шалтай.
Я чуть было не посылаю его учиться у моей мамы. Удерживает только то, что вдруг Стефан поджимает губы, морщит брови и спрашивает:
— А почему ты до сих пор не сделала анализ волос на наркотики? Тебя бы перестали ими долбать.
— У меня брали анализ крови, ничего не нашли и решили, что я просто не принимала за пару дней до падения.
— Анализ волос покажет долгосрочную картину. Ты что, не знала? Серьезно?
— А… мне точно стоит его делать? — Стефан смеется. — Даже если я не принимала сама, мне их подсыпали.
— И это было год назад, — с намеком говорит Норт. — Анализ берут за пару-тройку месяцев, максимум полгода. Никто не станет проверять всю подноготную, начиная с детского сада.
Я инстинктивно запускаю пальцы в свои недосушенные пряди. Они действительно очень длинные. Пожалуй, из таких можно выкачать много информации.
— Слушай, Шалтай, нельзя быть простодушной девчонкой и злым гением в одном флаконе. Сделай анализ, я готов дать голову на отсечение, что он чистый. И будешь тыкать им в нос каждому, кто еще раз назовет тебя наркоманкой.
Он выглядит таким довольным, что хочется ущипнуть. Серьезно, думает, что после одного дельного совета получил статус самого умного? Ок, я облажалась, но я все еще злой гений кампуса.
— Но почему тогда мне этого раньше не предложили? Врачи, родители, колледж, в конце концов?!
— Оглядись, Шалтай! Студенты на каждой вечеринке обдалбываются в хлам. У меня такое ощущение, что без наркоты уже никто и не трахается. По-моему, сейчас и в койку идут только для того, чтобы оправдать желание накачаться под завязку. Короче, если колледж будет проверять каждого из нас на употребление, то ему станет не на что существовать.
— Спасибо, Стефан. — Это я говорю хрипло от волнения.
— Обращайся. Норт тебя отвезет, — внезапно сообщает Стефан.
Я снова ерошу рукой волосы, подавляя внутренний протест.
— Я бахнул с тобой рома, помнишь?
Наркодилер, который не садится за руль после спиртного? У — Утопия.
— Зачем меня… — Я хмурю брови.
— Тебе не стоит разгуливать по городу одной.
Стефан многозначительно пожимает плечами и отворачивается. В этот момент мой телефон оживает, и я вижу номер отца.
— Да, пап.
Мне снова неловко разговаривать с родными при Фейрстахах, но на этот раз все меркнет, потому что после следующих слов я становлюсь белее мела.
— Тиффани, где ты?! Я приехал в Бостон, чтобы тебя забрать, но в общежитии мне сообщили, что ты там не живешь уже полгода. А сегодня в кампус по наводке приходила полиция, искали у тебя наркотики. Я хочу услышать хоть одно внятное объяснение этому безобразию!