Как вышел от Понятовского, как вернулся к себе, закрылся и уселся в полной тишине Роман не вспомнил бы, даже если б постарался. Он просто действовал: как-то сделал это и всё, на автопилоте. Только минут через двадцать он осознал, что сидит и пялится в одну точку, кусает ногти и даже почти молотит ступнёй по полу, как заяц из мультфильма. Непонятно где всё это время бродившие мысли наконец сосредоточились на услышанном, узнанном… вменённом. Сосредоточились и закружили по мрачному кругу безнадёжности: отсутствие следов — отсутствие результатов следствия — увольнение; отсутствие значимых улик — отсутствие рабочих версий — увольнение… Одно за другим и так снова, снова и снова… и снова, пока не хлынули в проторённое, ещё более разрушительное русло — гнев. Огромный, жаждущий насилия ГНЕВ! На Кривкина за его гнилое нутро. На Понятовского, что готов им пожертвовать, свалить на него всю ответственность. Испепеляющий, заставляющий скрежетать зубами гнев, что жизнь вообще несправедлива: такой честный человек как он должен отдуваться, больше всех напрягаться, должен страдать, пока остальные лодырничают, глупят, безынициативны, ещё и пользуются его трудом…
Птачек витал бы в плену этой желчи долго, но его опомнил шум ботающих за дверью ботинок: шаги тяжёлые, широкие; идут несколько мужчин — не меньше двух, а то и трое. И раздражённый, прокуренный, как будто простуженный голос:
— Да с самого начала было ясно, что фигня всё это! Дурость! Но кончилась… наконец-то. Нахрен вообще было нужно?.. Да чтоб я ещё хоть раз!..
Серьёзно, хоть и не особо протестующе в ответ:
— Ну ты палку-то не перегибай — кого-нибудь сцапать могли…
— Ну и как — сцапали?!
— Вот ты заладил…
Шаги приблизились, уже подошли к двери… Роман замер: сейчас к нему постучат а то и просто войдут без спроса… Они удалились, голоса стихли а капитан обнаружил себя со сжатыми кулаками, натянутого, как струна, и готового к драке. Именно это заставило образумиться, вдохнуть полной грудью, буквально принудить себя хоть минуту ни о чём не думать и просто смотреть в окно.
На улице, кстати, распогодилось: в отличие от внутреннего мира будущего прошлого следователя там тишь, гладь и божья благодать. Птичка пролетела… качнулась под её лапками веточка… Деревья неподвижны, снег ждёт до завтра а солнышко такое, что хоть берись за зеркальце и кого-нибудь дразни. Обуянный внезапным порывом капитан Птачек вдруг встал, подошёл к окну… и распахнул его настежь, точно собрался выпрыгнуть! В лицо повеяло лёгким бризом; ласковый холодок по щекам, точно после бритья, а каждый вдох наполняет свежестью… Для нынешней зимы — курорт, тропики; отколовшаяся от лета частичка.
Подошёл к окну и распахнул его один человек, а уселся на подоконник и взглянул вдаль другой: всё такой же пасмурный, но уже не на грани срыва, удара кого-нибудь, крика, разрывания напоказ удостоверения…
Угроза, нависшая над карьерой, а значит и над жизнью велика, однако… ни гневаться, ни тем более забивать голову угрюмостями нельзя. Если так, то всё — пиши пропало. О не-е-ет… Разглядывая бредущих по белоснежной простыне прохожих, дыша полной грудью, на шее и макушке чувствуя морозец и следя за от чего-то всё более прибывающими на парковку перед отделением машинами Роман направил размышления в единственно правильное устье: чтобы чего-то добиться, нужно с умом и терпением приложить наибольшую силу в наиправильнейшей точке и сделать это в самое подходящее время… хоть его и в обрез. На самом деле может уже и не осталось…
Посчитав, что проветрился достаточно, Птачек оставил окно на сквозняк, сцепил руки за спиной и стал медленно, следя за каждым своим шагом бродить, то доходя до двери и прислушиваясь, что в коридоре, то возвращаясь глотнуть свежего воздуха и глянуть на улицу.
Вопреки тому, что убит уже второй, не связанный с театром человек, всё равно сложно заставить себя поверить, что интерес Поэта далёк от театральных подмостков. Не получается, хоть ты тресни! Чутьё вопиет, что последние убийства для отвода глаз. Был бы Роман этим самым маньяком, — наглым, хитрым, даже нарочито в своих выходках пёстрым, однако ж вовсе не глупым, — да он бы так и сделал; он бы отвлёк внимание следствия, заставил посчитать наблюдение ненужным, дискредитировал, если б мог, работающих над делом…
Не-е-ет… Нет и ещё раз нет. Театр — вот где его интерес, вот куда он метит. Там его задумка не завершена… К тому же это единственное направление, где можно надеяться на предсказуемость; единственная возможность поймать убийцу! А для одного попавшего в жернова системы капитана теперь и игра ва-банк — ни больше ни меньше.
Заострившись на этой мысли Роман не заметил, как остановился, сжал кулак и махнул, словно по столу! Лицо его покраснело, лоб взбороздили морщины а глаза стали, будто не простой мужик это, задумавшись, пялится под ноги, а матёрый стрелок выцеливает мишень!
Театр — вот где все ответы! Вот куда надо идти! Вот где надо искать! И искать уже не церемонясь. Нужно добиться от Валерия правды, вытрясти из него всё, что знает — а знает тот наверняка немало… Довольно ему скрытничать, от этого зависит уже слишком многое! Пускай раскроется, пускай проболтается и тогда — очень возможно — станет ясно хоть что-то!.. А если станет ясно что-то — тогда по цепочке станет ясным уже всё.
Ведя такие бесхитростные, прямые, как палаш, рассуждения Роман вдруг споткнулся о собственный же вопрос — какой применить подход?..
Валера, если ещё раз увидит, без вежливости уже пошлёт, куда подальше. И ведь не докопаешься: на самого-то него ничего, с убийствами напрямую не свяжешь… Он вообще может пожаловаться на преследование и если в обычное время его жалобу просто закинули бы в долгий ящик, то сейчас…
Какое-то время помучившись Птачек вдруг просветлел: морщины на лбу разгладились, взгляд потерял тяжёлость и вообще весь он выпрямился и даже снова подошёл к окну вздохнуть свежести.
А что, собственно, терять?.. Ему, как рабу — кроме оков терять нечего, приобретает же он весь мир… Встреча с Валерием и выбивание из него ответов — это неизбежность. Да, разумеется — сперва, как и всегда, нужно попытаться словами: убедить, воззвать к совести… напугать… что-то пообещать… Ну а если не получится, если Валера заупрямится… что ж… как уже сказано — на кону слишком многое и для человека и так уже одной ногой в пропасти, это выбор без выбора.
***
Стоило принять решение, определиться — и секунды полетели, как пули. Вот только Роман размышлял, смотрел вдаль… теперь же, когда путь лёг, как чертёж на бумагу, туман дум рассеялся и цель прояснилась, капитан Птачек будто физически почувствовал, что время утекает, как вода сквозь пальцы.
Нужно действовать прямо сейчас!
Наскоро одевшись и заперев кабинет, никому ничего не сказав и никого не предупредив Роман выбежал из управления, как ужаленный. Прыгнув в машину он дал прогреванию не более двух минут, выжал газ, взнуздал, как упрямого коня, старенький «форд» и погнал, помчался, полетел на Центральную Площадь даже не пристегнувшись.
Слава богу длилось это помешательство недолго: уже на середине пути Роман понял, что слишком спешит, что за образом театра и Валерия не разбирает дороги. Приказав себе успокоиться, не мчаться а просто ехать, к перекрёстку Маркса и Ленинградской капитан подобрался уже почти выдержанно, даже скорость только раз превысил.
Очередь перед светофором на красный длиннющая, чуть ли не до предыдущего перекрёстка. Поначалу всё ещё витая в тревожных размышлениях Птачек не обратил внимания, но когда на зелёном она не иссякла, а стала ещё длиннее, сфокусировался. Минут десять стояли неподвижно, потом сдвинулись метров на пятнадцать и снова встали… Достав бинокль Роман высунулся из окна и хорошенько вгляделся: вереди средь огромного столпотворения, меж не двигающихся и даже, кажется, заглушенных машин люди в форме ДПС, рядом же несколько гражданских; кто-то присел на корточки и прямо так курит, кто-то разговаривает по телефону — лицо гневное, рот разевает широко, напрягает шею, резко жестикулирует…
Вернувшись за руль, закинув бинокль в бардачок и приняв неизбежное капитан стал выруливать. Вокруг гневно засигналили, заорали, замахали кулаками! Не обращая внимания и нисколько в манёвре не стесняясь Птачек выбрался на встречку, чем до широких, как тарелки, глаз напугал подъезжающего таксиста! Проскользив на удачно безлюдный, хоть и закиданный сугробами тротуар, «форд» промчался до убегающей вбок крохотной дорожки. Завернув по ней и спрятавшись и от взора ДПСников и от возмущённых попутчиков Роман понял, что очутился в маленьком, окружённом многоэтажками дворике, откуда только один выезд, да и тот, похоже, для велосипеда…
Заехав, как смог, поглубже и спрятавшись за огромной кучей снега он выбрался, разбудил сигнализацию и чуть ли не в припрыжку потопал дальше, снова с тревожностью ощущая, как ускользает, ветром уносится время! Когда же добрался до площади перед театром и взглянул на часы, то с разочарованием обнаружил, что убил на дорогу больше получаса. Вот и поспешил…
Вытерев пот со лба и наконец сбавив темп теперь Роман побрёл неспешно, стараясь незаметно оглядываться. С ранящим разочарованием он увидел, что нигде, ни на одном посту ни единого приметного человека или знакомой машины. Пусто, хотя ещё свежи следы, оставленные не иначе, как утром.
Иномарки Валерия тоже, кстати, не видно… но он мог приехать и на такси, если вдруг «опять взялся за своё»…
Скрепив сердце и стараясь о дурном не думать капитан поспешил по лестнице вверх, к главному входу. Не замечая того он снова начал торопиться, аж до отдышки. Парадная дверь распахнулась чуть ли не с испугом, боясь, что её снесут! Роман, наверное, и вправду снёс бы, вздумай она сопротивляться.
Прихожая… Шумный нагнетатель стреляет горячими порывами, заставляет потеть… Мимо кассы! А вот и парадная…
Топая по красной дорожке без всякого почтения Роман оказался в уже давно знакомом фойе. Взгляд метнулся к гардеробу… Не сбавляя шага капитан заспешил мимо, сразу нацелившись на убегающий вбок коридор. На какой-то миг он сошёл с ковра и меж стен запрыгало гулкое, как марш по плацу, баханье. Когда уже почти дошёл до коридора Роман внезапно услышал:
— Мужчина! Вы куда?! Разденьтесь!
Недовольно остановившись Птачек обернулся. Высунувшись из окошка, для чего ей явно пришлось расстараться, на него уставилась та самая пухленькая, на шестом десятке женщина с причёской «беляшом» и неестественно красными волосами. Выглядя одновременно и грозно и растерянно она старается взирать как сокол, но у неё получается лишь шевелить бровями и от натуги багроветь.
Роман не стал даже напрягаться. Без всякого пиетета снова повернувшись он бросил: — «Некогда», и двинулся дальше.
Красная дорожка вновь прыгнула под подошвы; широко шагая капитан двигался целеустремлённо, как марафонец к финишу. Слыша своё взволнованно бьющееся сердце, частое дыхание и тихий, приглушённый ворсом шаг, незаметно для себя Роман всё ускорялся и ускорялся, двигался всё быстрее. В какой-то момент ему даже показалось, что гардеробщица, должно быть, сейчас Валерия предупредит… или уже предупредила! Он скроется, убежит, спрячется! Нужно срочно его ловить!
И Роман побежал, в самом деле. Не помчался сломя голову единственно потому, что частичкой сознания всё-таки уловил, что эта его суета напрасна, что он просто нервничает.
Коридор привёл в конечное ответвление, из которого один выход. А вот и особенный туалет, который «только для» и где Роман тогда прятался… Мимо него, дальше… Последний раз повернул и пред взором оказалась лакированная двустворчатая резная дверь — красавица работы мастера-столяра, настоящее произведение искусства. В такую даже стучать не хочется, лучше позвонить — не дай бог блеск попортишь.
Не позволяя себе медлить Роман подошёл вплотную и, всё-таки выбрав на полотне местечко от узоров посвободнее, заколотил со всей требовательностью.
Удары костяшек по дереву полетели во все стороны, гулко отразились от стен, покатились по каменному тоннелю! Настучавшись Роман выпрямил спину и стал ждать. Глубоко вздохнув он даже упёр кулаки в бока, неосознанно стараясь смотреться внушительней. Секунды потянулись: дверь вот-вот дёрнется, откроется… выглянет человек…
Прошло не меньше, чем полминуты, но так ничего и не произошло. Недовольный, Птачек постучал снова, резче и громче. Уже не заботясь, что может красоту попортить, капитан залупил по полотну и костяшками и ладонью. Ещё б немного — и в сердцах пнул бы! Но всё-таки сдержался.
Вновь не произошло ничего; шумные бахи смолкли где-то позади и в крайнем ответвлении коридора осталось лишь тяжёлое мужское дыхание.
Снова с полминуты подождав и так и не дождавшись, уже в третий раз Роман принялся в дверь колотить — теперь от чего-то тише, будто извиняясь. Точно по какому-то этикету отстучав положенное капитан опять упёр кулаки в бока и взглянул на дверь по-новому, словно только пришёл. Чутко, как лиса ко всему прислушиваясь, он медленно наклонился; взор скользнул по расписной резьбе, протиснулся меж створками… Видно плохо, но кажется, что в тончайшей линии света перерыв: тёмная полоса перебегает от одной стороны к другой, словно мост через реку.
Значит дверь закрыта на замок. Хм…
Облизав губы Роман постучал опять — уже без надежды, скорее для очистки совести. В конце концов ничего так и не дождавшись он разочарованно, с откровенным недовольством развернулся и уже хотел идти… когда привлёк отблеск снизу. Застыв на месте несколько долгих секунд Роман мучительно щурил глаза и вглядывался, пытаясь понять, что же видит. Сдавшись он всё-таки сел, наклонился, рука потянулась … На ладонь легла скомканная золотистая бумажка. Осторожно поднеся её и принюхавшись, Птачек уловил нотки шоколада…
Обёртка. Смятая золотистая обёртка от тех самых любимых Валерием конфет…
Пренебрежительно мусор отбросив Роман встал и даже похлопал ладонями, будто подержал что-то пыльное. Очень неодобрительно покачав головой он снова устремил взгляд на лакированное резное полотно. Руки скрестились на груди, губы критически сжались. С шумом пропустив воздух сквозь ноздри капитан стал думать.
Может Валере позвонить?.. Но нет, это глупо: его надо встречать неожиданно, не дав подготовки. К тому же нельзя его вспугнуть — не ровен час заволнуется и быстренько найдёт себе какое-нибудь неотложное дело на стороне, скроется с семьёй на недельку-другую, а ведь нынче ни то, что день — каждый час на счету. А может он дома?.. Может съездить на Голосова?.. Хотя не хотелось бы ловить его при жене; лучше где-нибудь, где никто не увидит…
Прикидывая так и эдак Роман сам не заметил, как тихой походкой двинулся обратно. Потирая подбородок и хмуря брови он прошёл мимо директорского туалета и уже свернул за угол, когда его отвлёк новый шум — лёгкие, словно бы семенящие шаги. Подняв лицо капитан увидел, как уткнувшись в раскрытую папку навстречу идёт немолодая женщина. Мгновенно возникшее желание расспросить её о директоре перевесило всё и Роман, в глубине души всё-таки трусливо надеясь, что хуже не будет, поддал вперёд.
Первые мгновения, хоть и шагал решительно, в правильности своего порыва Роман сомневался: а вдруг Валера прямо в соседнем кабинете и эта женщина, кто она ни есть, ему соврёт, а потом тут же Хорова предупредит?! Хотя его машины, кстати, на парковке всё-таки не было… А! Была не была!
Решительность Птачека укрепилась, когда незнакомка его заметила. Подняв на секунду взгляд она увидела идущего на неё мужчину, после чего лицо опустила… тут же снова подняла, резко прищурилась… и вдруг на полном ходу, совершенно на заботясь, как это выглядит, свернула! Даже её всё чётче слышимые шаги заторопились прочь, как у возвращающейся тёмным вечером домой студентки!
С азартом Роман зашагал шибче, все сомнения улетучились, как пушинки. Свернув за незнакомкой он зычно, ни капли не беспокоясь напугать заголосил:
— Извините! Пожалуйста, остановитесь!
Шаги женщины не замедлились и даже наоборот: она заспешила бодрее! Перестав сдерживаться Птачек наддал и не успел бы досчитать до десяти, как оказался у преследуемой за спиной. В последний момент передумав хватать её за плечо он напряг голос:
— Женщина! Я вообще-то к вам обращаюсь! Стойте!
Беглянка замерла. Секунду, и это хорошо было видно, она мучительно соображала, что же делать… а затем, будто только услышала, обернулась и подчёркнуто удивлённо, высоким отрепетированным голосом вопросила:
— Что?.. Простите — вы меня звали?..
Прежде, чем сказать ещё хоть слово, пришлось отдышаться. За эти секунды цепкий, ищущий за что зацепиться взгляд прошёлся по женщине с головы до ног и подсознание, этот внутренний голос, который всё соображает быстрее своего как будто старшего, а на самом деле младшего брата сказал, что капитану явно повезло и он поймал, кого надо.
Лет пятидесяти — пятидесяти пяти женщина выглядит весьма ухоженно и совсем не бедно: старость уже серьёзно коснулась её, однако из-за косметики это почти незаметно; ногти в розовый, на безымянных пальцах по серебристому колечку с жемчужиной; платье деловое, отливает белым, но не прикрывает низа шеи, где перламутром переливаются красивые жемчужные бусы; щёки чуть отвислые, но это не выглядит отталкивающе, а скользнувший по ним глаз сразу бежит дальше, где встречает украшающие уши жемчужные серёжки; наконец её белые кучерявые волосы падают почти до плеч, а собирает их роскошная серебряная заколка, украшенная россыпью всё тех же жемчужин.
На мгновение Роману показалось, что его жена… бывшая, Таня, рядом. Но нет, почудилось… просто пахнуло её духами. Таня пшикалась такими же по особым случаям, а покупали их вместе — по половине зарплаты скидывались…
— Извините, что беспокою… — Птачек сделал лицо наигранно виноватым, — просто, кроме как к вам, и обратиться-то не к кому…
Взгляд женщины, а та стоит не двигаясь, как у загнанной собаками кошки. У Романа создалось впечатление, что взмахни он рукой — и она завопит!
— Меня зовут Роман. Роман Павлович Птачек. Я… — он потянулся за удостоверением, но помедлил, — я хотел бы задать вам пару вопросов. Если вы не против…
Женщина небыстро, будто акцентированно моргнула. Чуть повременив, точно задумавшись, с чего начать, она ответила:
— А я вас и так знаю… — В её взоре что-то поменялось но Роман поклялся бы, что это что угодно, только не узнавание. — Я видела вас, когда вы ходили здесь… вместе с Валерием Олександровичем. Лена ещё тогда жива была…
И снова пауза и какой-то особенный, или кажущийся нервничающему капитану особенным взгляд её жемчужин-глаз.
— А вы… — Роман чуть склонил голову.
— Галина Степановна. — Она самую малость поклонилась. — Голодняк, если вам это важно… Начальница отдела кадров… если это тоже имеет значение…
Тон будто грубый… или наглый… насколько наглым и грубым может звучать высокий, но почти спокойный голос. А может это чудится?.. Пустив в ход бородатый трюк Роман вдруг резко оглянулся, точно его окликнули. Когда взор вернул, он увидел в глазах женщины именно то, что она, теперь очевидно, силится «интеллигентской» грубостью замаскировать — страх; страх и желание поскорее смыться.
— Наверное послышалось… — Птачек послал собеседнице невинную улыбку. — Вроде кто-то шумел… А не подскажете — я бы вот как раз Валерия Олександровича и хотел увидеть. Не знаете, где о…
Галина заговорила на секунду раньше:
— Нет, не знаю. Извините.
И уставилась на капитана глазами большими и нетерпеливыми; несколько раз быстро моргнула.
Роман замешкался. Ощущая волнительное сожаление, как у рыбаков, когда рыба зацеплена, но леска вот-вот порвётся, он выдал первое, что придумал:
— Но вы же начальник отдела кадров — неужели вы не в курсе?.. — И уже эмоциональнее, чем следовало бы: — Мне так важно с ним поговорить!
Украшенные розовым, серебряным и перламутровым пальцы сжались на папке до тихого скрипа. Прижав её плотнее Галина приняла позу, будто готовится выступить с трибуны. Набрав воздуха побольше она заговорила, словно защищается в суде:
— Извините, Роман… Павлович, но Валерий Олександрович передо мной не отчитывается. Всё-таки это я у него на работе, а не наоборот… А теперь простите, — она размашисто, словно и сама актриса, одёрнула белую полу, — мне пора. Поручения сами себя не выполнят.
Вновь повернувшись к мужчине спиной Галина было сделала шаг… но вновь остановилась. Оглянувшись она бросила на нечаянного собеседника последний прохладный взор; слова её прозвучали с холодком:
— Я думаю, вы зря тратите время. Сегодня Валерия вы здесь не найдёте. Прощайте.
И ушла не оглядываясь.
Долгие несколько мгновений Роман снова хотел её окликнуть, остановить, даже накричать. Кулаки его сжались!.. Что-то удержало, какая-то мудрая… или трусливая мыслишка… С глубокой досадой глядя ей в спину Птачек почувствовал, как в немом раздражении кривятся его губы.
…Проводив женщину чугунным взором, уже ничего не стесняясь капитан откровенно тяжко вздохнул. Скрестив руки он упёрся плечом в стену и уставился в одну точку. Минута, вторая, третья… Через какое-то время, мучительно раздумывая, он даже закусил большой палец, а заметил только когда тот чуть ли не закровил. Наконец в сердцах плюнув он от стены оторвался и внешне будто спокойный, а на самом деле в смятении побрёл к главному выходу.
Борясь с мрачными мыслями, что всё, что он сделал, было зря и даже хуже — теперь Валерия будет найти ещё тяжелее, Роман пересчитал шагами весь путь до фойе. Открывшийся взгляду гардероб показался недружелюбным. Повернув к парадной двери Птачек побрёл, спиной будто чувствуя чей-то взгляд. У самого порога он обернулся — но приёмное окошко пустует: никто не провожает его взором, не подглядывает. Это от нервов… Меньше, чем через минуту капитан уже стоял на театральном крыльце и взирал на окружающий мир с возвышенности, как взобравшийся на горку ребёнок на двор.
Это видится невозможным, но всего только на полчасика отпустившая в театр погода встретила ещё радушнее: солнышко засветило ярче — хоть очки надевай! Ветер отсутствует совсем, даже обслюнявь ты, как лесник, палец, подними руку — ничего не почувствуешь. А морозец — да его и нет почти. Точно оттепель наступает! Весна! И воздух такой чистый…
Чувствуя, будто его дружески подбадривают, будто напоминают не вешать нос Роман вздохнул полной грудью, но уже не от безнадёги, а наслаждаясь, набираясь сил. Осмотревшись и прикинув, как лучше до старого «коня» добраться, он свернул с крыльца и без спешки побрёл вдоль стены. Добравшись почти до края капитан заметил, что штанина запала за язычок. Глупо смотрится… Присев и поправив ботинок он медленно поднялся… и замер. Он понял, что слышит голос… знакомый голос откуда-то из-за угла. Сперва инстинктивно замерев он стал прислушиваться, однако узнаваемая, но далёкая речь доносит лишь обрывки — не разобрать. Воровато, как самый настоящий жулик оглядевшись, шажок за шажком Птачек стал приближаться к кромке. Сделав предпоследний шаг он взволнованно, уже чувствуя, как забухало сердце, выглянул за угол…
По воздуху белый табачный дым. Аромат дорогих сигарет ласкает ноздри, такой не отвратителен даже некурящему. Зажав фильтр меж розовых ногтей, под козырьком чёрного, оборудованного под курилку выхода расхаживает туда-сюда женщина в белом. Белые кучерявые волосы колыхаются; в лучах солнца, когда хозяйка покидает тень, отсвечивает серебрено-жемчужная заколка… Галина прижимает смартфон к уху, часто затягивается и энергично, словно дирижёр, жестикулирует. Её ещё пять минут назад казавшееся почти мирным лицо сейчас как у погорельца; мягкие черты резко сменяются гримасами паники и возмущения!
Ужасно захотелось сплюнуть, но Роман сдержался. Ещё раз оглядевшись, — не уставился ли здесь, в людном вообще-то месте кто на него самого?! — он весь обратился в слух…
— Валер! Ты мне лапшу-то не вешай! — Глубоко затянувшись, «главный кадровик» резко выдохнула. — Ты меня за дуру держишь?! Какая, к чертям, безопасность?! Совсем ты, что ли, поехал?!
Переменив руку Галина стрельнула тлеющий бычок мимо урны. Ничуть не замедлившись, слушая ответ она вытянула из кармашка тонкую пачку — новая сигарета прыгнула в розовые губы и тут же загорелась от фиолетового пламени узорчатой зажигалки.
— Чего?.. — Она резко сигарету вынула. — Не обращать внимания?.. Да ты и в самом деле рехнулся?! Сам-то себя слышишь?!
Новая затяжка и долгое выслушивание, сопровождаемое нервным хождением по диагонали. В какой-то момент Роман испугался, что его заметят!.. но с равнодушием обозревая окружающий мир Галина полностью погрузилась во внутренний. Как-то даже пепел на её сигарете натлел такой, что от резкого движения слетев он незамеченным приземлился на её белоснежные лакированные туфли.
— Я тебя понимаю… — Женщина стала махать рукой, будто собеседник прямо перед ней. — Я понимаю… Однако послушай-ка и ты меня! Что тут происходит не заметит только ду-у-ура! Ясно тебе?! Из нас четырёх, кто в деле, двое уже убиты. Двое, мать твою! Только мы с тобой и остались!
Затяжка. Выслушивание. Новая долгая затяжка.
— Совпадение?! — Уже не сказано, а выплюнуто. — Какое, нахрен, совпадение?! Эммануила — того! Лену тоже! Ты чё, Валер?! Я по-твоему дважды два сложить не умею?!
Зажав фильтр не губами, а полное впечатление — зубами, «начкадр» снова переменила руки. Прислонив смартфон плечом она со злостью стала стряхивать с рукавов пепел, однако падая с трясущейся сигареты тот снова к ним прилипал, заставляя женщину хлопать по ткани всё ожесточённее и ожесточённее.
— Да херню ты порешь, вот что. — Она остановилась, припав к новой затяжке. — Так получилось, так вышло… Ходи, блядь, теперь… оглядывайся… Мы отвлеклись. Я тебе вообще почему звоню-то?.. Мент твой приходил, тебя искал.
Изо всех сил вслушиваясь и всматриваясь Роман невольно задержал дыхание. К горлу подступил новый колючий ком, еле удалось сглотнуть.
— Да-да, тот самый. — Стряхивая пепел Галина ещё и покивала. — Наводящие вопросы задавал. Всё допытывался, где ты есть…
Долгая крайняя затяжка и щелчок: пихнутый средним пальцем окурок приземлился от курилки метрах в пяти.
— Ну разумеется не сказала… Нет, не думаю… Ты в самом деле так считаешь?.. И-и-и?..
Надеясь услышать важное Роман облизал пересохшие губы. В напряжении наконец-то словить нечто ключевое он весь будто обратился в статую — неподвижную и неживую, единую с улицей и более всего со стеной.
— А что, если он узнает?! — Галина резко повысила голос, её правая дёрнулась наотмашь, как плётка. — А что, если он УЖЕ знает?! Ты об этом не думал?!
Прекративший быть человеком, превратившийся в сплошное восприятие капитан Птачек даже моргать перестал. С замиранием он следил, как вслушиваясь в трубку Галина прикуривает новую.
Шумно затянувшись женщина поправила причёску — её движения вдруг стали спокойнее. Следующая её реплика, хоть прозвучала и недоверчиво, но уже не так панически:
— Мне бы твою уверенность… Нет… В отпуск?.. Ты ещё спрашиваешь! Чем быстрее, тем лучше! Устала уже всего бояться… Нервы шалят. Скоро, наверное, как у алкоголички руки трястись начнут…
Докуренная до половины сигарета улетела. Выдохнув последний дым Галина уверенным движением потянулась к ручке. Дверь распахнулась и начальница отдела кадров исчезла в темени прохода. Еле слышные долетели её крайние слова:
— Всё, потом договорим!.. Я сегодня…
Хороня остаток фразы дверь закрылась.
***
Минуту или дольше Роман просто сохранял неподвижность, точно неспособный пошевелиться. Сбросив паралич тупой задумчивости он наконец начал лихорадочно соображать.
Что же делать?.. С одной стороны можно прямо сейчас, сию же секунду бежать обратно, хватать Галину за воротник и давить на неё. Как наорать! Как напугать! Просто сказать всё, что она боится услышать — и она расплачется, сломается! Девять к одному — так и будет! Однако… надавить на Валеру интереснее. Не то, чтобы здесь что-то личное, просто он наверняка знает больше. Да и может попытаться удрать, если про Галину узнает… Но бить по Галине СЕЙЧАС, бить именно по НЕЙ — это значит действовать почти наверняка.
Так кого же ловить — журавля или синицу?..
Поглощённый размышлениями, буквально ослеплённый ими Роман не заметил, как пошёл к машине. Глядя на свои ступающие по белому ботинки он тёр челюсть, мучительно прикидывал так и эдак и всё не мог решиться, как же лучше поступить. Дело почти дошло до звонка за советом, когда внезапно Птачек врезался в столб. Так он сперва подумал…
Оказалось, что всё это время он шагал к театральной парковке — туда, где оставлял машину уже десятки раз. Привычка взяла своё: Роман обнаружил себя меж редких блестящих на солнце автомобилей, прямо посреди стоянки, метрах в десяти от театрального крыльца-лестницы. И врезался он вовсе не в столб: напротив, сверкая смеющимися тёмно-зелёными глазами, оказался мужчина лет тридцати пяти. Роскошная кожаная куртка с высоким меховым воротником облегает его идеально, размер в размер. Классическая норковая шапка сидит одновременно и солидно, и немного по-хулигански, с претензией на свободу. Чёрные кожаные перчатки прячут ладони, а тёмные классические брюки падают до начищенных до блеска чёрных же туфель. Средь такого набора ожидаешь увидеть физиономию округлую, важную, даже обрюзглую… но нет — обращённое к Роману лицо, точно карандашом нарисованное, выделяется чёткими заострёнными линиями. Не худое, не толстое, оно идеально подошло бы спортсмену, даже олимпийцу. Примечательно, что принадлежит оно «всего лишь» учителю Истории.
— Чуть с ног не сбили! — Артур с улыбкой развёл руками, да так широко, словно готовясь обнять. — О чём задумались, Роман Павлович?!
Голос сильный, взгляд прямой. И тёплый, откровенно доброжелательный тон.
— Да я… это… — от неожиданности капитан по-дурацки, совсем как из села почесал макушку, — тут по делам…
Мучительное мгновение Роман не мог отделаться от ощущения, что его, как шкодника, поймали за подсматриванием; прямо-таки насильно пришлось навязывать себе расслабленность.
— Не ожида-а-ал вас здесь увидеть! — Артур улыбнулся лучезарнее. Быстро сняв перчатку он протянул открытую жилистую ладонь. — Что — наш прошлый поход всё-таки приобщил вас к высокому искусству?..
Здороваясь «на автопилоте» Роман долго, слишком долго думал, как ответить — сам бы сразу догадался, что собеседник нечестен. Наконец выдавил:
— Да как сказать… — Живо, а кто-то бы сказал нервно пожал плечами. — Наверное… — И быстро, с повышенным тоном, стремясь внимание увести: — А вы сюда зачем? Сегодня что — какой-то спектакль?
Глаза Артура как будто стали больше. И смешливее. Не пряча и словно бы понимающей, даже луковой улыбки он возразил:
— Сегодня нет… А завтра да! В воскресенье как раз поведу на представление новую группу. — И точно с ним спорят, с энергией добавил: — Ну а что?! Чем больше культуры, тем лучше, верно?!
Всё это проделалось с такой бодростью, что Роман невольно напрягся, что Артур дружески ткнёт его в бок! К счастью тот ограничился лишь радушной бравой ухмылкой. Глядя историку в глаза Роман неопределённо покивал… вдруг вспоминая утренний разговор с дочерью: Настя ведь про новый поход как раз упомнила… Эта мысль немедленно привела к другой, уже не на шутку встревожившей — значит дочь снова пойдёт в это тёмное, наполненное опасностями место?! Слова сорвались с языка раньше, чем капитан успел их обдумать:
— Послушайте — а это не слишком ли?.. — Он нахмурился и даже голос сгрубил, от чего слова прозвучали, как разговор надзирателя с осуждённым. — В свете последних-то событий?.. Вообще-то работников этого театра убивают; д в о и х уже прикончили. Вы новости не смотрите?..
Лицо Артура онемело, взгляд остекленел. Даже челюсть его стала отвисать, хоть он и постарался держать её неподвижно. И ещё до того, как он ответил, Роман с грозным, костерящим самого себя проклятием понял, какую глупость сморозил!
Ну почему он просто не мог держать язык за зубами?!
— Какие ещё убийства?.. — Точно не веря услышанному Артур медленно помотал головой. — Кого убили?.. Когда?.. — Сделав паузу он стиснул кулак и прижал правую к груди. Его взгляд стал испытующим. — Или… Роман… Неужели вы меня так зло разыгрываете?..
Еле сдерживаясь, чтобы не отвернуться, громко и надломленно вздохнуть… а может и схватиться за голову Роман открыл рот, но вымолвить ничего не смог. Даже зашевелил губами, как рыба. Только с третьей попытки удалось кое-как выжать:
— Нет, это не розыгрыш… Недавно в самом деле произошло несколько… связанных с работниками этого театра происшествий. — Мучительно ища слова он всё-таки на мгновение от Артура отвернулся, точно в поисках поддержки. — Впрочем я не думаю, что в самом здании опасно…
Замолчав капитан постарался взглянуть в глаза историку настолько просто и честно, насколько хватает актёрства. Всем видом демонстрируя, что подобная тема — так, обыденность, он даже двинул плечами.
То ли веря этому дрянному, на самом деле обличающему лицедейству, то ли как-то улавливая, что оппонент скован, смущён и старается сказанное замять, Артур со значением покивал.
— Да-а-а, неспокойная у нас в городе жизнь… — То ли на что-то намекая, то ли нет он моргнул. — Хотя… если вы говорите, что бояться нечего…
Испытывая жутчайшее неудобство Роман вновь пожал плечами и даже губы неопределённо скривил. Единственное, на что он надеялся, что на его лице не написано уж слишком много.
Позволив себе вновь, хоть теперь и не так радостно растянуть губы, Артур усомнился:
— Театр ведь всё равно работает, верно?.. Ну не отменять же поход из-за каких-то преступников?.. — Вот теперь он точно подмигнул и уже явно со значением. — Группа-то у нас уже сформирована; ученики и родители, как всегда. Всё, разумеется, добровольно… — он вдруг опустил глаза, его тон понизился, — хотя, конечно, чем больше, тем лучше… — И продолжил энергичней: — Уже решено идти завтра, хотя люди будут вписываться и выписываться до самого конца. Сколько точно придёт станет известно в воскресенье, когда соберёмся там, — он кивнул на театр, — на крыльце.
С умным лицом Роман покачал головой. Возможность оправданно помолчать внушила фантомное спокойствие.
— Но, разумеется, есть те, кто пойдёт в любом случае. — Выставив ладонь Артур с воодушевлением стал загибать спрятанные в тёмную кожу пальцы. — Миша Севастьянов, Краснов Илья, Данила… вечно его фамилию забываю… короче Данила… Кравцова Даша, Пешехонова Юля… Вся семья Дергачёвых явится… — Его лицо вдруг стало, будто он вспомнил, что дома раскалённый утюг забыл! Метнув на следователя пытливый взгляд, с подчёркнутым интересом историк выпалил: — Роман Павлович! А как же ваша дочь?! Не желает ли пойти и она?! — И пока капитан от такой перемены оправлялся, добавил: — Мы уже с ней беседовали, но она не сказала ничего определённого. Ни да, ни нет…
Оба уставились друг на друга в напряжённом молчании. Артур даже губы сжал; ждёт ответа с таким нетерпением, точно сейчас за грудки трясти начнёт! Роман же глубоко, крепко-накрепко задумался и если б не чужой взгляд, он бы по привычке закусил палец, а то от хоровода мыслей и весь кулак!
Поход в театр — это же почти идеальный шанс словить Валерия! Это ответ на вопрос: «Что делать?»! Да просто пойти завтра на представление, в подходящий момент Валеру выловить, зажать его в углу и напугать: рассказать, что следствию всё известно, что его тёмные делишки уже у них на карандаше и что маньяк уже нацелился на него самого! Может сработать… Ещё как! Он попросит защиты и тогда…
Сам Роман ни за что бы не заметил, но при следующей мысли его выражение с азартного переменилось на… чувственное, немного мечтательное и, кто-то бы даже сказал, затаённо проказливое. Гуляя воображением по завтрашнему дню капитан не смог не подумать и как встретится с Дашей…
Испытывая неподдельные воодушевление капитан Птачек взглянул на историка увереннее, бодро кивнул и со всей готовностью заявил:
— А вы знаете, Артур, я тут подумал… Сам я пойду точно! На меня сто процентов рассчитывайте! — И уже спокойнее, без огонька: — Ну а Настю попробую уговорить…
— Да-а-аже та-а-ак… — Артур не скрыл удивления, его брови поползли вверх. — Как интересно… Отлично! Тогда договорились! — Он снова скинул перчатку и, добродушно ухмыляясь, протянул ладонь. — Телефоны друг друга у нас есть, так что созвонимся, обусловимся! Вечером ждите — я вас наберу!
Обменявшись крепкими рукопожатиями они попрощались. Артур направился в театр, а Роман наконец потащился в верном направлении, к припаркованной где-то «на Колыме» машине. Всю дорогу он думал о только что случившемся, проворачивал мысли так и эдак и всё никак не мог отделаться от будто прилипшей к губам игривой улыбочки.
Да уж — никогда не знаешь, как всё обернётся…