Часы отметили начало первого. На улице темень, холод и почти полная тишина; лишь изредка то одинокий лай, то бурчание проезжающей где-то легковушки тревожат болото беззвучия. Ветер сдувает снежную пудру с фонарей и если не прятаться за стеклом, услышишь, как он тихонько завывает, будто подпевая бездомному псу. Многоэтажка на Ленинградской шестьдесят восемь смотрится в темноте как уединённый океанский лайнер: высокая неровная махина, чей образ угадывается лишь примерно, в чьём теле, словно звёзды в черноте космоса, светят редкие точки.
Сегодня особенный день — день следующего шага. Да, за последнее время ОН уже устал, уже явно подвымотался… да и целых две вылазки за неделю — это уже отъявленное сумасбродство, которое скорее рано чем поздно кончится для слишком самоуверенного плохо. И всё же… лучшего дня, чем сегодня, не найти. Да и нож в чехле заждался — не разочаровывать же?..
Как не единожды прежде, сегодня ОН приехал к дому Голодняк вновь, однако этот раз станет последним. Крутя руль новой, неделю назад арендованной машины он миновал первый подъезд, углубился во двор и припарковался в самом глухом уголке, который только отыскал — лишь бы виднелись окна восьмого этажа. Поставив на ручник и достав из рюкзака термос он стал ждать…
Это было в конце девятого и с тех пор кофе уже ополовинилось. Время от времени вскидывая бинокль он разглядывал всё светящиеся и светящиеся, никак не желающие тухнуть квадраты и во всё больше и больше нарастающем раздражении сжимал губы. Суету в себе он давил беспощадно, упорно настраивался выждать до конца и провести дело по чётко спланированной линии… Однако эти чёртовы окна всё не гаснут и не гаснут и это досаждает жутко — это УЖЕ не по задумке! Ожидание, конечно, половина дела, однако всё выходит как-то совсем уж паршиво: по обычному графику семья Голодняк ложится не позже одиннадцати, а в двенадцать уже дрыхнет без задних ног… Но свет в окнах горит и горит! Чего они — отмечают там что-то что ли?!
Убрав бинокль и в очередной раз уверив себя, что он не сдастся, дождётся, человек стал наблюдать за светящимися окнами уже с нескрываемым возмущением. То и дело отпуская какой-нибудь гневный комментарий, утомлённо вздыхая и растирая ноющие виски он смотрел и ждал, наблюдал за домом и улицей и всё поглядывал и поглядывал на часы… и всё-таки не выдержал!
Уже половина первого — ну сколько можно тянуть?!
Время и так ограничено, ночь не резиновая! В раздражении решив, что больше не упустит ни минуты, человек достал из карманов и натянул тёмные шерстяные перчатки. Взявшись за тёмный набитый инструментами рюкзак нацепил его поверх такой же тёмной облегающей куртки. Впуская в салон ещё больше холода дверь автомобиля открылась и его тёмные штаны покинули водительское сиденье, а на снег опустилась стопа, обутая в тёмный же ботинок. Скрытый капюшоном «ворон» оставил машину дожидаться в ночи, а сам, выбирая места потемнее, сдержанно-неспешно побрёл к первому подъезду.
Поднимись сейчас солнце, укажи кто-нибудь на неизвестного в чёрном, крикни: «Вор!» — и все поверят. Видок и вправду как у крадуна из какой-нибудь криминальной комедии. А если ещё и опасливо оглядываться… Но человек не оглядывался; просто дошёл до подъезда, открыл дверь и скрылся за ней, как заправский местный.
Оказавшись под сиянием люминесцентных светильников он тихо стал считать ступеньки наверх, да так украдко, что встань на лестничной площадке, закрой глаза — и не заметишь, что кто-то идёт мимо.
Избегая касаться перил даже в перчатках за несколько минут восхождения человек добрался до пятого пролёта и почти тот миновал, когда внимание вдруг привлекло нечто: в подъездном окне, внизу во мраке двора будто мелькнул луч… или свет фар. Моргнул и тут же погас, как пролетевшая комета. Поднявшись на шестой человек опасливо, избегая показаться в окне выглянул одним глазом и внимательно оглядел площадку: частичка улицы освещена фонарями, большая же часть прячется в тенях; вроде ничего не поменялось, но выключить бы в подъезде свет — можно было б разглядеть двор получше…
Может кто-то сбоку дома проезжал?.. Ладно, не стоит отвлекаться.
Поднявшись на восьмой человек повернул налево и остановился напротив добротной, миллиметра в три толщиной стальной двери. Одновременно кажущаяся и созданной на заводе, и выкованной в кузне она будто бы огораживает владельцев от всех опасностей, что только способны к ним постучать.
Губы невольно растянулись в улыбке… Покопавшись во внутреннем кармане человек извлёк продолговатую точёную железку. Отразив лучи лампы, идеально подогнанный, уже не раз проверенный ключ лёг в пальцы, как оружие.
Несколько секунд, однако, не спеша всё взвесив… человек помотал головой и железку спрятал: нет, не когда они бодры — больно легко нашуметь.
Мысль забурлила энергией, взор поймал электрощиток… Больше уже ни о чём не думая человек достал из бокового кармашка рюкзака связку универсальных крючков, которыми пользуются ЖКХшники. Нужный нашёлся быстро и вскоре спрятанная проводка открылась перед взором чужака, как сейф перед медвежатником. Глаза вычленили автоматы двадцать девятой. Защищённые шерстью пальцы поднялись, указательный коснулся жёлтого тумблера…
Быстренько всё выщелкнув человек спешно, но всё так же тихо щиток закрыл и не успел вздохнуть и пяти раз, как затаился за шахтой лифта. Рюкзак моментально слетел под ноги, молния с вжиком пропустила торопящиеся пальцы. Достав чёрную, имеющую лишь узенькие прорези для глаз балаклаву чужак натянул её с проворностью спецназовца; следующими из рюкзака вылезли электрошокер и фонарь.
С этого момента время потянулось по-особому. Тишина стала… громкой. Как паук, прислушивающийся к колебаниям паутины, так и чужак застыл натянутой тетивой, ловя каждый шорох и даже самый тихий звук. И хотя с одной стороны он жутко напрягся, — так напрягается олимпийский бегун, надеясь услышать выстрел раньше, — с другой не нашлось бы в этот миг на Земле человека, ощущающего такое спокойное намерение действовать.
Частая «работа» последних дней превратила ОХОТУ во всего лишь рутину. Уже нет того прошибающего насквозь удовольствия, которое он испытывал, делая всё как обычно. Он уже просто… делает, что должно быть сделано. Как на завод ходит. Хотя, если заглянуть в глубину его, без сомнения, чёрной души, всё-таки ещё какое-то предвкушение осталось. На самом краешке — если вчувствываться со всем усердием…
За дверью двадцать девятой послышались неясные голоса, приближающиеся шаги. Человек сглотнул, пальцы сжали шокер крепче… По подъезду разлетелся резкий металлический хруст. Дверь скрипнула, чуть приоткрылась и будто застряла… и распахнулась полностью. Из-за угла чужак следил, как сначала из проёма ударил слабый свет, а потом, держа телефон, порог переступил мужчина лет шестидесяти — муж Галины. В серых повседневных штанах и самой обыкновенной светлой рубашке, в домашних тапочках, не по годам крепенький он неспешно выключил телефонный фонарик, спрятал девайс в карман и неторопливо зашаркал к щитку.
— Ух-ухух-ухух… Что это тут у нас? Позвольте-ка поинтересоваться…
Подойдя к ширме он сунул ладони в карманы и чуть наклонился — его взгляд стал искать в прорези металла родные включатели.
— Ага… — Он вынул из кармана правую и задумчиво потёр гладкий подбородок. — Кажись тут у нас вылет…
Незваный гость двинулся раньше, чем сообразил, что пора. Словно подчиняясь одним только древним, вшитым с рождения инстинктам он, как куница, мягко переставлял стопу за стопой, пригибался и пружинил ноги, готовый в любой момент скакнуть… и вот уже незамеченным остановился за спиной хозяина квартиры!
Как забавно: в детстве, когда играли в прятки, у него это всё никак не получалось, его всегда находили, однако спустя полную притворства жизнь он просто играючи подкрадывается к кому-то, кто не спит, ни пьян, не под наркозом…
На секунду возник соблазн свистнуть, что-нибудь спросить или даже просто постучать мужчине по плечу — полюбоваться его удивлённым лицом… Отказав себе в этом удовольствии человек плавно повёл рукой — рожки шокера соприкоснулись со спрятавшейся за светлым воротником шеей…
Разряд!
В воздухе треснуло, будто сломалась сухая ветка! В глаза ударило голубой вспышкой, однако тут же метал впился в несчастного глубже… и прижёг сотней киловатт! Мужчина ахнул! Вытянув спину он дёрнулся, как кот, схваченный за шкирку! Его правая метнулась к шее… так и не дотянувшись ослабла и вместе с хозяином полетела на бетон.
Обморочного тут же подхватив человек развернулся к раскрытой двери и быстро-быстро потащил его в темноту. Переступив порог он сделал ещё три торопливых шага и только тогда остановился. Отделавшись от живой ноши чужак зайцем метнулся обратно; облачённые в шерсть, уже начавшие потеть пальцы спешно притянули дверь назад и квартира вновь погрузилась во мрак.
Успел…
Слушая своё уже чуть разогнавшееся дыхание, чувствуя, как сердце застучало чаще, незваный гость вновь обернулся, но теперь выпрямился в полный рост.
Внутри полнейшая темнота и откуда-то дальше журчание… Хотя в квартире, он сам проверял, ни оружия ни скрытого видеонаблюдения и, скорее всего, теперь уже нет… да и не было никого, кто мог бы сопротивляться — всё равно человек остро, как бритвенный порез ощутил, что рискует! Действует не по плану! И этот отход, отступление от обыденности, эта игра с огнём… это, чёрт возьми, веселит!
Наверное иногда всё-таки стоит менять привычное… импровизировать… хотя бы для яркости ощущений.
Сбоку докатился приглушённый топот босых ступней. Ругаясь друг на друга юными голосами и требуя уступить в темноте возникли худые фигуры: два паренька, одному месяц назад исполнилось восемнадцать, второй летом отметит шестнадцатый год. Галинины сыновья.
— Пап! Что это было?! Ты слышал?!
— Пап! Юра, когда ты ушёл, отобрал мой телефон! Скажи ему — пусть отдаст!
Ребята, как и отец, в светлом — белые майки в темноте видны просто замечательно. Сделав спокойный шаг человек протянул руку к тому, что повыше…
Разряд!
Снова треск, точно ломается хворост! Во мраке голубая дуга вспыхнула особенно красиво; даже след на сетчатке остался, будто глаза сфотографировали. Старший и не понял, что произошло: в секунду он потерял сознание и свалился под ноги незнакомцу, чуть не задев головой уже валяющегося здесь отца.
— Пап! — Младший тут же попятился. — Что это было?.. Кто здесь?!
Палец левой щёлкнул кнопкой фонаря — из зеркального омута ударил луч яркостью свыше трёх тысяч люмен. Скользнув по полу, а затем и по ногам парнишки он ударил тому в глаза, вынудив вскинуть ладони.
— Кто это?! — Голос юнца сорвался на совсем уж девчачий визг. — Кто здесь?!
Тонкие юношеские руки мельтешат перед худым лицом, будто в попытке защититься. Паренёк хотел отшагнуть опять, но упёрся в стену; ещё и звучно втемяшился затылком.
— Ай!
Не вольный над рефлексами на секунду он пощупал будущую шишку — и это заставило его открыться, снова подставить щурящиеся глаза враждебной яркости. Подскочив к ребёнку человек выкинул правую! — и всё повторилось: разряд, треск, вспышка… падение и обморок.
Отец с сыновьями легли в прихожей будто в причудливом хороводе… Забыв о них тут же человек нацелил фонарь дальше, туда, откуда льётся журчание. И хотя только что знатно пошумели, всё равно стопы по привычке, будто сами по себе зашагали с пятки на носок — тихо, точно рысь крадётся.
Луч то и дело высвечивает нечто особенное: вот красивые «тик-таки» на стене — заводятся по старинке, перевешиванием грузиков; вот зеркало — чёрт, случайно засветил себе глаза… а вот и открытая дверь в спальню. Но там никого, туда не надо.
Бурление всё громче, оно уже отскакивает от стен, окружает. Свет фонаря выцепил в тупике близко поставленные двери: левая — в туалет, а правая…
Выхваченная фонарём, словно актриса прожектором, дверь тихонько дрогнула, мягко щёлкнул замок… полотно отворилось и в концентрированном свете возникла взмыленная рука. Вся блестящая, в клочьях пены, с длинными ухоженными ногтями она сунулась дальше и дверь придержала. Вслед за ней вылезла голова…
Бурление стало отчётливее, звук уже ничего не сдерживает; он вырывается за пределы ванной и можно представить, как где-то далеко буйствует водопад… Высунувшись по самое плечо, только грудь оставив спрятанной Галина уставилась на источник света с интересом и непониманием. На миг коснувшись головы, от чего её волосы — выглядящие в полумраке как-то странно — смялись и тут же выпрямились, она не произнесла, а будто проквохтала:
— Дима, что это за звуки?.. Я сейчас что-то слышала…
Высветивший до того только её локоть и мокрую, покрытую пеной шею, человек фонарик приподнял; сам по себе безвредный, в его власти луч вновь превратился в оружие.
— Ой! — Галина прикрылась, от чего, более ею не удерживаемая, дверь стала отворяться. — Дима! Ненормальный что ли?! Чего ты делаешь?!
Подмышки жестоко потеют, лоб под балаклавой в испарине, руки в перчатках вообще скоро сварятся. Сглотнув, человек быстро спрятал шокер в карман такой тяжёлой, жутко неуместной в этом тепле куртки. Только что оставившие рукоять «электронаркоза», пальцы нащупали на поясе чехол… и торчащую из него рукоять.
Сталь покинула «одёжку» и вылетела на свободу, как птица. Еле заметное в темноте, воронёное лезвие зачернело на фоне тьмы, будто клякса на чёрной ткани.
— Дима! Да что же ты делаешь?! — Галина сделала попытку вновь спрятаться за дверью, но что-то её удержало: может быть мысли о детях, оставшихся в неизвестности. — Ты же мне в глаза светишь! Ты что — не слышишь?!
Тело метнулось, как пущенное из пращи: ноги, руки, корпус — всё сработало само, на мышечной памяти. Поймав взглядом шею женщины человек перестал видеть что угодно кроме этой важнейшей точки. Клинок размылся в темноте, стал невидимым — и только коснувшись кожи обрёл форму…
В бок шибануло с такой силой, точно конь лягнул! Человек метнулся, чтобы остановиться и ударить, но вместо этого его приложило об стену, как мяч! Чудом виском не шандарахнулся! Полсекунды назад готовый пропороть всё, что сопротивляется, клинок лизнул взмыленную кожу и оставил на ней глубокий, однако не смертельный порез.
— Стой! — Грубый ор на разрыв. — Не двигайся!
Жёстко ушибленная левая онемела и фонарь из неё выпал. Стукнувшись об пол он кувыркнулся и застыл на плинтусе — бьющий из зеркального омута луч тут же снова уставился на женщину, только теперь высветил её снизу вверх, будто она в середине страшной истории. Расширяющийся кверху конус желтизны заставил мыльные пузыри переливаться, захватил верх мокрой груди, порезанную, уже вовсю кровоточащую шею и парализованное страхом немолодое лицо.
Высвеченная фонарём, как при каком-то леденящем душу представлении, Галина неуверенно взвизгнула. Мокрая рука стремительно припала к шее, мазнула по порезу… перепачканная алым ладонь зависла перед округлившимися глазами… и словно только что поняв, что же на самом деле творится, Галина в ужасе завопила так, что у всех, включая, наверное, её саму, заложило уши! Хоть затыкай!
Боль напомнила о себе… но послушно заткнулась. Тело разом стало сжатой пружиной, до предела натянутой стропой. Стиснув зубы человек не встал, а яростно воздел себя на ноги! Его взгляд прилип к дико, что есть страха вопящей женщине.
Кто посмел?!
Быстрее пули обернувшись он увидел, как скрывается в тенях фигура незнакомца: открытая им дверь снова закрывается, съезжает к коробке то ли от сквозняка, то ли просто не способная держаться открытой. Не прошло и секунды, как силуэт непрошенного свидетеля стал частью мрака.
Чёрт… Надо было закрыть на щеколду…
Наверное головой он всё-таки ударился: будто был под давлением, как на глубине, но вот всплывает, человек стал слышать женский вопль громче. Подавляя искушение повернуться и заткнуть её он постарался полностью сосредоточиться на неожиданном противнике. Окровавленное лезвие в руке поднялось, кончик нацелился на неизвестного.
Силуэт пришельца сложно рассмотреть, однако выглядит он немаленьким… Несмотря на женские вопли слышны его тяжёлые, запыхавшиеся вздохи; он бы мог сказать что-то ещё, например нечто грозное, но молчит — должно быть не может побороть отдышку… Можно спорить, что лицо у него красное и даже капли пота, наверное, застилают глаза. Он сюда бежал…
— Стой! — Незнакомец выставил растопыренные ладони и с хрипом бросился вперёд! — Не двигайся!
Не успев завершить мысль человек машинально выставил нож, как копьё, и попытался напавшего уколоть! Уж и как тот увидел, куда его хотят ткнуть… Шибанув локтём по вражескому запястью незваный гость сразу же попытался за это запястье ухватиться, да не тут-то: заставив его возиться с правой, человек перехватил нож левой и попытался неизвестному порезать лицо!
В полумраке, где лишь тусклый свет сквозь крохотную щель да высвечивающий истерящую, дёргающую взмыленными руками женщину фонарь завязалась тесная и жаркая, но мрачно-молчаливая схватка. Будто сговорившись отдать голос несостоявшейся жертве чужаки стали друг друга мутузить, пытаться обезоружить, схватить! Изворачиваясь так и эдак они искали способ перехитрить, переловчить или просто грубо пересилить другого! Не получалось.
Пыхтя и обливаясь под курткой потом на какой-то момент человек решил, что это Галин муж, что он слишком быстро очнулся!.. Хотя нет, тот не в той форме, чтоб вот так напирать. Да и вон он валяется…
Может прошло не дольше минуты, но для борющихся, изо всех сил тягающихся друг с другом противников это показалось часом. Поняв, что враг легко порезать себя не даст, человек отказался от выпадов вовсе: намерено опустив руки, изображая тяжкое изнурение он стал клониться то вперёд, то назад, надеясь подбить врага на захват и лучше сразу обеими. И угадал! Противник выкинул руки, схватил его за воротник! Резко дёрнув на себя он поставил подножку, явно намереваясь швырнуть через бедро! Ещё миг и… и у него получилось бы, схватись он с каким-нибудь хулиганом: уперев стопу меж ног противника человек дал себя притянуть, но когда оказался от врага на две ладони, вплотную почувствовал запах его пота, чётче услышал его горячие задыхающиеся выдохи… он просто ногу чуть согнул, наклонил голову и резко выпрямился!
По голове больно ударило, макушку жутко засаднило, однако звук, который так хотелось услышать, этот чудный, бодрящий звук раздался: на всю квартиру, перебивая даже до сих пор всё никак не угомоняющуюся Галину, громко клацнули зубы!
— М-м-м-м!
Неизвестный отшатнулся, его движения потеряли твёрдость. Глядя, как вражеские руки покинули его и поспешили в темноту, от триумфа человек чуть не хохотнул! Похоже повезло и незнакомец не просто получил в челюсть, а прикусил язык! Это больно ужасно! Может даже больнее, чем сломанный нос.
В воодушевлении побеждающего убийца перехватил нож удобнее. Позволив себе задышать громче, изо всех сил стараясь не обращать внимания, что в куртке уже Сахара и там можно запекать мясо, что глаза, если не надеть плавательные очки, скоро из-за пота перестанут видеть, он вновь нацелил острие на чужое, хоть и все ещё скрытое во мраке горло… и рванул!
Клинок пронёсся через тьму, ударился во что-то мягкое, вонзился… Ладонь в пропитанной потом перчатке чуть не соскользнула, еле сдержалась! Сжав рукоять сильнее убийца сделал усилие, надавил… и резко дёрнул назад! От захвата его спасло лишь чутьё: нож воткнулся не в мясо, а в поднятый рукав! Ещё чуть — и незнакомец бы его сцапал!
Разозлившись, что враг не сдаётся, что упрямо продолжает переть, что… не боится!.. охотник оскалился, как настоящий волк! Более не заботясь ни о хитростях ни о точности он стал бить крест-накрест надеясь задеть супостата хоть как-то! Рука застонала от усилия, ноги утомились пружинить. В лёгких вообще, кажется, кислота… Нож мечется в темноте, прыгает вверх-вниз, огрызается. То и дело пытаясь врага ужалить скачет с места на место, колет, режет, кусает! Но каждый раз не достаёт самую малость, это чувствуется — на незнакомце толстая длиннорукавная куртка, которую носят, должно быть, полярники. Только куртка-то его и спасает, если б не она!..
Сквозь грохот сердца, сквозь надсадные, свои и чужие хриплые вздохи всё ещё слышится вопль: будто не здесь, будто где-то вдалеке Галина кричит и кричит, точно её порезали только что. И как хватает дыхания?.. Этой женщине надо было устраиваться не в театр, а в оперу.
В какой-то момент убийца заметил, что противник повторяется: блокировав очередной выпад он стремится схватить и вывести на болевой или удушающий — очень знакомая манера… К тому же он избегает ступать на мужчину и ребят, а ведь они на его стороне и заставляют спотыкаться…
Примерно поняв, с кем имеет дело, охотник осторожно обрадовался: чужая предсказуемость — залог победы. Без труда уже начав врага угадывать он стал рисковать, отваживаться на опасные для себя, но ещё более опасные для противника выпады. В какой-то момент тот запнулся, чуть не грохнулся, взмахнул, спасаясь от падения, руками!.. Мышцы отреагировали молниеносно: устремившись так, что силуэты расплылись, человек перехватил рукоять сразу обеими, будто держит не нож, а клеймор! Клинок нацелился на белеющее в тенях наконец-то беззащитное горло! Сталь засвистела!..
Должно быть сама Фортуна не хотела, чтобы чужака порезали — иначе объяснить случившееся дальше невозможно: женский, заставляющий заворачиваться уши визг, эти жуткие вопли, на которые уже никто не обращает внимания, незаметно, если такое слово вообще уместно, приблизились! Галина решилась! То ли от страха и отчаяния, а то ли уже и просто сойдя от собственных причитаний с ума она из квартиры ломанулась! Задев мокрой стопой фонарик, от чего тот закрутился, как на дискотеке, женщина не додумалась ни до чего лучше, как пробираться через схватившихся, словно носорог через кусты! Размахивая локтями она встряла меж убийцей и его жертвой, словно роли поменялись и защитником теперь стала она! Толкнув своего не состоявшегося губителя женщина ухнула, поскользнулась, с воплем грохнулась на разъехавшихся ногах… мгновенно, словно разом помолодела, вскочила и понеслась дальше!
Миг безнадёжно канул: нож чиркнул по воздуху! Хуже того — руки, а за ними и весь корпус повело! Инерция не позволила остановиться сразу, замедлила — и незнакомец этим воспользовался: хорошенько от плеча замахнувшись он вывернулся всем торсом и метнул кулак!
Прямой!
Голову шибануло, даже шею от тяжкого натиска свело — позвонки чуть не треснули! В глазах заплясали звёздочки! Губы онемели и не только — вся левая скула вплоть до глаза стиснулась, обожглась, закровавила! И если б уже не целый литр плещущегося в крови адреналина, человек не дал бы гарантии, что не вскрикнул бы.
И всё-таки не вскрикнул. Потрясённо отшатнувшись он схватился за лицо. Открытым остался лишь правый глаз, в левом всё расплылось. В ногах возникла опасная дрожь, они не подогнулись лишь на вечной привычке держаться во что бы то ни стало. Усилием воли сохраняя молчание, с УЖЕ ноющей, УЖЕ раскалывающейся головой, правым глазом человек рассмотрел несущийся мимо женский силуэт: сверкая пятками Галина миновала незнакомца, оббежала мужа и детей и уже почти скрылась в темноте — то есть приблизилась к двери…
Лёгкие резко набрали, нос втянул полной силой. Сжав от натуги теперь ещё и ноющие зубы убийца стремительно шагнул вперёд! Взмахнув левой в противовес он метнул её назад — и со всей мочи выбросил правую! Плечо чуть из сустава не выдрало! Швырнутый же нож не улетел, а будто исчез. Телепортировался!
Фигура чужака дрогнула, запоздало пригнулась — и сразу же из темноты донёсся удивлённый вскрик, а через мгновение — бум! — тяжёлое падение, точно бросили мешок с песком. Женские вопли прекратились и в непривычно замершей тишине осталось лишь обоюдное тяжёлое дыхание, сипение и сдавленный хрип.
Без ножа секунды потянулись напряжённее. Чувствуя и на лице и в голове жгучую боль убийца сосредоточился на противнике, сфокусировал на нём абсолютно всё внимание: один неверный шаг, ошибка — и поражение, а с ним и гибель обеспечены.
Незнакомец в темноте замер, точно что-то обдумывая. Что же он решает?.. На его месте охотник чувствовал бы себя в полной силе: враг только что выкинул оружие — а в схватке это преимущество огромное; это ещё плюсом к очень возможному сотрясению мозга… Позади дверь в подъезд — можно просто выбежать и держать её, пока кто-нибудь поможет, приедет полиция. Сил у него хватит, а с восьмого этажа прыгать не станешь даже в самый высокий сугроб… Разве что он опасается повернуться спиной… да и людей, может быть, с ним оставлять не хочет…
Среди всех возможных решений чужак, похоже, намерился Гордиев узел просто разрубить: схватившись за собачку он резко вжикнул молнией вниз! В темноте видно плохо, особенно сквозь пот и одним глазом, но догадаться насчёт кобуры смог бы и ребёнок. Сунув руку за пазуху незнакомец набрал в грудь побольше и заорал:
— Упал живо! Лицом в пол! Сейчас!
Ты конечно, мужик, молодец… Ты почти всё правильно сделал. Возможно даже больше, чем пока известно, и с этим ещё предстоит справиться… Но всё-таки нет — не возьмёшь.
Забыв про боль, усталость, про жуткий жар человек со всей прытью бросился вперёд! Тяжело было не столько заставить себя, пусть даже всего на миг, выжать последние капли здоровья, сколько сделать это всё ещё молча.
Левая показательно оттянулась назад, ладонь сжалась в кулак! Живой снаряд набрал прыти и полетел во вражеское лицо!
Разумеется незнакомец это видел и разумеется успел среагировать. Отвлёкшись от того, что бы там ни хотел достать, обеими ладонями он перехватил чужую руку, сжал и машинально увёл, дабы учинить всё тот же самый болевой.
Запястье грубо стиснуло, начало загибать. Не озаботившись этим и на секунду, даже будто отдав врагу левую полностью, правой убийца скользнул в карман. Не успела инерция прыжка погаснуть, а пальцы уже снова сжали шокер.
Разряд!
Синяя дуга высветила чужое ухо и гладкую, как на парад выбритую челюсть. Снова хруст, а с ним и неправильная, будто щекочущая боль — через чужака часть тока укусила своего же хозяина. Захват на левой ослаб, в темноте послышался прерванный возглас… а спустя мгновение пол сотрясло ещё одно тяжёлое падение.
Наконец-то… кончено…
Мгновение триумфа, расслабления, счастливой лености, когда всё позади… Однако ещё ничего не. Напомнив себе, что расслабляться рано, с тяжкой отдышкой человек осмотрелся: в темноте, как ни вглядывайся, всё равно видно плохо, только разве что вон — отражаясь от стены луч фонаря немного рассеивается, но и этого не хватило б даже посчитать, загибая пальцы.
Дышится трудно. Лоб, шея, вообще всё тело мокрое, как из моря вылез. В лёгких хрип а во рту такое ощущение, будто жевал крапиву. Еле сдерживаясь сплюнуть человек шокер спрятал. Подхваченный его усталой рукой поднялся и фонарик, и первое, куда устремился луч, оказалось лицо незнакомца. Так-так-так…
Желтизна выкрала у тьмы черты мужского, сейчас уже заметно потрёпанного облика. Весь в поту, раскрасневшийся… На подбородке красуются выжженные электродами точки. Они, конечно, пройдут быстро, но это хоть что-то взамен наверняка обширного фингала. Как же чертовски ноет…
Человек нагнулся, пригляделся к нечаянному врагу внимательнее… Хмыкнув он с ухмылкой снова выпрямился и перешагнул через обморочного совершенно не страшась, что тот очнётся и ударит в спину.
Стараясь, точно свой же противник минуту назад, не задеть парнишек и мужа Галины, убийца дошагал до прихожей, где луч высветил две всё ещё мокрые, покрытые редкой пеной ноги. Свет поднялся выше… Свалившаяся у самого порога, женщина лежит лицом вниз. Руки её хаотично изогнуты, словно ветви поваленного ураганом дерева, и в целом она напоминает выброшенную злой девочкой нелюбимую куклу. В спине слева, поближе к сердцу, меркнет тёмная рукоять…
Поставив стопы, чтоб тело оказалось меж ног, человек посветил на нож подольше, вгляделся тщательнее… потом перевёл столь же подозрительный взгляд на шею женщины, а оттуда и на видимую часть её чуть пухловатого лица.
Странно: клинок вошёл по самую гарду, однако длинной он не превышает ладони — рана не такая уж и смертельная, от такой человек наоборот должен испугаться, прибавить прыти…
Секунду подумав убийца нагнулся и положил фонарь лучом к женской голове. Сняв левую перчатку, без тени стеснения правой он схватил Галину за волосы и оттянул. Освободившиеся от жаркой шерстяной тюрьмы блаженствующие пальцы дотронулись до скользкой кожи, надавили ближе к сонной артерии… к гортани… Ничего, нулевой ритм.
Что ж… Наверное её сердце просто не выдержало.
Чуть посопротивлявшись нож оставил в коже кровавую дыру и вновь оказался в руке хозяина. На какое-то мгновение человек задумался, стоит ли оставить всё как есть или лучше ударить наверняка… как вдруг женская голова, точно ожившая, поползла вниз, соскользнула и со стуком бахнулась об пол! Сердце тревожно ёкнуло, по горлу прокатился ком… С великой насторожённостью оглядев внезапно «ожившую» жертву, особенно её вновь изменившиеся, ставшие вдруг… сухими и завёрнутыми в каравай волосы, убийца перевёл взор на перчатку: стиснутые в кулак пальцы остались с каким-то пакетом — на самом деле с шапочкой для ванны. И, кажется, ещё кое с чем…
Даже сквозь ткань чувствуется нечто твёрдое, рельефное… Повозившись одной рукой, не без отвращения человек извлёк из скукоженного мокрого пластика «сувенир» — роскошную серебряную заколку в россыпи жемчужин. Тонкой работы, красивая, она ярко поблёскивает даже средь редко падающих на неё искусственных лучей.
Скомканная шапочка свалилась перед фонариком, заискрилась в лучах. Через мгновение она потухла, а свет, только что падавший на женщину сбоку, вновь поднялся. Спрятав нож в чехол а заколку в карман убийца тщательно вытер перчаткой мыльную кожу, где касался. Фонарь перекочевал в открытую руку, а всё ещё страдающая от жара правая извлекла и опустила на каравай волос сложенную бумажку.
Зажимая на лице разболевшуюся, с каждой минутой всё более и более ноющую ссадину убийца переступил порог. Тихонько отворившаяся, впустившая было в дом свет подъездных ламп, дверь за ним плотно закрылась и квартира вновь погрузилась в уже привычную скрывающую всё и вся темноту.
Больше книг на сайте - Knigoed.net