Заваленные заботами дни пролетели, как ласточки — быстро и почти незаметно. Кажется только вчера одна женщина истошно кричала в телевизоре а в этот же миг вторая пыталась кричать в его хватке, однако с момента, когда он в последний раз применил нож, прошло больше недели.
Конечно в последнее время он стал уж слишком частить: если ты очень активен, то вероятность попасться по невнимательности возрастает многократно и этого не избежать; если убийство из ритуала превращается в обыденность, волей-неволей теряешь осторожность, чувство важности происходящего, наконец просто развращаешься безнаказанностью… ещё больше и переходишь в толпу идиотов, кто считают себя умнее всех.
Да, всё так… но, слава богу, есть всё-таки нечто, что помогает, когда частить нельзя, но надо, и называется оно: ПЛАНИРОВАНИЕ.
Планирование — это соль любой работы, дела, системы. Если ты умеешь планировать тебе открываются минимум три возможности: ты можешь достичь чего угодно просто дольше и лучше думая, как это осуществить; можешь понять, как будут действовать другие, ведь они ТОЖЕ планировщики, а все планировщики мыслят одинаково; в конце концов ты можешь фантазировать и смаковать момент триумфа и наслаждаться им, как настоящим, ведь ты знаешь — он будет! Ты сам его добьёшься!
Знай чего хочешь. Имей план. Следуй ему. Чего же проще?.. А-а-а… когда приходится — импровизируй.
Итак с момента, когда он покинул дом на Баныкина четырнадцать, убежало больше недели. Точнее восемь дней. Сегодня воскресенье и, по меркам этой зимы, оно выдалось исключительно тёплым: всего минус двадцать пять и почти без ветра. Начиная со среды морозило так, что дышать и даже держать глаза открытыми на улице было невозможно — капля на лету в лёд обращалась! И её тут же заметало снегом. Такая ужасная, словно из девятого круга Ада по Данте погода слежке мешала, но её прекратить всё-таки не могла — какой-то частью из-за целеустремлённости самого охотника, но, к удаче, в основном из-за того, что чаще приходилось бывать в помещениях. Да и не требуется по нынешней цели знать что-то особенное: это взрослый, побитый жизнью мужик, охранник в ТЦ, что на пересечении Советской и Мира. Сам по себе безобидный… однако ужасный хам! Иногда приходится в этот ТЦ заглядывать, так однажды этот грубиян, то ли заранее с кем-то поссорившись, то ли просто в дурном настроении обматерил, нагрубил и даже не извинился, хотя был неправ! Каким хладнокровным ты ни будь, но такое забыть сложно… Но это даже хорошо: как раз момент отвести внимание от театра и грубиян в этом прекрасно поможет.
Следуя за ним тенью, всюду за ним наблюдая охотник выяснил, что цель живёт в пригороде, на Уральской сорок пять, в сравнительно немаленьком ухоженном доме. У него жена и сынишка, а ещё хобби — украшать внутренний двор. Серьёзно! Впервые увидев открывающуюся картину охотник задержал дыхание: посреди двора, в специально огороженном столбиками с цепями круге растёт высокое лиственное дерево; вроде дуб, но снег мешает определить точно; в кроне смастерён большой такой домик, как для детей… вот только сделан он красиво и продуманно так, что даже в нынешнюю холодрыгу его сын, это видно по часто оставляемым следам, лазает туда и подолгу там сидит. Вокруг дерева ровным рядом высокие резные столбы, точно идолы в языческой роще; рожи у всех вытянутые: у кого старые, у кого молодые… И все с бородами.
Ещё во дворе устроены деревянные качели, горка и перекинутая через нечто, напоминающее замёрзший пруд, вогнутая лесенка… А ведь этот человек обыкновенный охранник, да и не самый умный! Однако погляди ж ты…
Конечно самое здесь важное — это ещё один домик, в уголке, рядом с въездными воротами. Не очень большой, с вытянутой стреловидной крышей и воротцами, в которые мог бы протиснуться вставший на корточки человек. Собачья будка, в которой живёт английский мастиф — милая дворняга с укусом силой всего лишь в сто тридцать атмосфер.
Так вот: неделя слежки позади, на дворе воскресенье. Относительно тёплое, почти безветренное. Цель сегодня, если у него не будет изменений, проработает до восьми и сразу домой. Жена и сын целый день будут дома и если уж куда-то и отлучаться, то главу семейства встретят с работы точно. Вечером они скорее всего никуда не пойдут, как никуда не денется и вечно бдящий, обладающий, это уже проверено, отличнейшим нюхом пёс.
Насколько трудна задача?.. Настолько же, насколько трудно сорвать висящее над головой яблоко.
Может ленясь, а может и чувствуя полный над ситуацией контроль ОН не стал следить за жертвой с самого утра, как не стал, хоть и делает это всегда, наблюдать сегодня за его домом. Нет, это лишнее. Инструменты приготовлены. Рюкзак собран. Всё проверено и перепроверено, сам к себе не придерёшься.
Пытаясь себя чем-то до нужного времени занять ОН переделал все домашние дела, сходил в магазин за продуктами, почитал, поспал, посмотрел фильм и даже помедитировал, визуализируя, что сделает. А когда вышел, то в тёмном, как смола, небе уже светили звёзды и Луна, на улицах горели фонари и многие окна сонно чернели.
Прыгнув в новую, арендованную уже у другого человека машину, специально белую, охотник доехал до перекрёстка Мичурина и Уральской, припарковался на обочине в месте, которое сам заранее подготовил, перелопатив вчера, наверное, с полсотни кубов снега, и побрёл к сорок пятому дому.
Как тепло ни одевайся, а холод ночного города всё равно промораживает до костей. Даже выдыхаемый пар, кажется, не воспаряет, а падает на снег, как стеклянный порошок.
Заприметив нужный забор и выглядывающую белую шапку крыши человек прямо на ходу снял рюкзак. Не переставая шагать он расстегнул молнию и спрятанная в тёмную шерстяную перчатку ладонь достала целлофановый пакет с чем-то увесистым и раскачивающимся при ходьбе.
Высвободив содержимое, но продолжая держать его только через целлофан, человек хорошенько замахнулся; с силой рванувшись, ладонь метнула снаряд над забором и тот полетел куда-то к главным воротам!
Бросив, охотник замер и старался не то, чтобы не шевелиться, но даже и не дышать — не дай бог пропустить хоть звук.
Какое-то время ничего не происходило… Затем послышалось ленивое позвякивание цепочки и лёгкие, почти неслышные на снегу шаги. Зазвучало горловое рычание… но не агрессивное, скорее любопытное… Наконец донеслось громкое чавканье.
С глубоким удовлетворением слушая хлюпанья и причмокивания человек ждал, когда часы отсчитают десять минут. Даже когда звуки пожирания резко прекратились, но момент ещё не подошёл, он всё равно честно дожидался окончания всего отмерянного срока. Когда же десятка миновала, он на всякий случай подождал ещё минуту и только потом двинулся.
Легко и почти неслышно перемахнув через вообще-то не низкий забор незваный гость приземлился на все четыре, как кошка, и лишь неспешно, внимательно осмотревшись, позволил себе медленно встать.
Висящий в небе месяц, как огромный фонарь, освещает двор во всей красе: дерево, идолы, мостик, качели… Окна не горят. И всюду сгруженный, заботливо раскиданный лопатой снег.
У собачьей будки свернувшись калачиком на белом тёмное пушистое тело, а рядом недоеденный багряный кусок. Язык пса вывалился, пасть раскрыта, валит пар; грудь животного еле вздымается.
Стараясь ступать по примятому человек приблизился и присел. Его выпрыгнувшая из перчатки рука с удовольствием погрузилась в густой мех, скользнула по тёплому животу и потеребила массивную шею. Снова надев перчатку человек ухватил зверя за лапы, поднатужился и, насколько смог тихо, затолкал в воротца конуры.
Снотворное продействует час, не меньше, за это время животное может простудиться и заболеть. Тот, кто оставил бы его мёрзнуть — и в самом деле изверг.
Запихнув собаку так, чтобы даже хвост не выглядывал, чужак развернулся и бесшумными, но уверенными шагами направился к дому. Снег на дорожке вычищен и утоптан, как по асфальту ходишь. И ни сигнализации, ни камер — вообще ничего! Можно не прятаться и даже, если хочется, маску не надевать.
Левая рука, точно копируя на пять минут назад правую, лишилась перчатки и прыгнула во внутренний карман. Нащупав продолговатый металлический стержень вылезла — торчащий меж пальцев метал блеснул в свете Луны.
Последними шагами до парадной двери уже прокравшись, человек присел возле. Левая ладонь поднялась и с ювелирной точностью загнала щуп в замочную скважину. Снова от перчатки освободилась правая. Достав вспомогательную отмычку человек стал манипулировать штифтами и прислушиваться к звукам внимательнее, чем, наверное, комиссия знаменитой консерватории прислушивается к игре перспективного пианиста.
Прогибая пружины и продавливая щуп всё глубже он с нескрываемым довольством улыбался: знал, что механизм будет отлично смазан! Он понял это ещё когда впервые увидел этот ухоженный двор и этот воплощённый в дереве человеческий труд. Он ведь и сам такой: предусмотрительный, внимательный, любящий технику. Ну какой же мужчина, расположенный к работе руками, удержится, чтобы время от времени смазывать в доме замки, да и вообще любую механику?.. Вот тот-то.
Уже почти жалея, что убить этого самородка всё-таки придётся, человек прогнул последний штифт и медленно, с приятным уху звуком хорошо бегающих мехов провернул кулачок. В ночной тиши, среди стоячего в безмолвии воздуха и будто замершего времени шум спрятавшихся запоров прогромыхал, как взрыв!.. хотя на самом деле это было не громче сдавленного чиха.
Выждав минуту, прислушиваясь к каждому, пусть даже к фантомному звуку охотник повернул ручку ещё на полуоборота и потянул — дверь легко поддалась и позволила себя открыть. Глубоко, но вовсе не волнительно вздохнув, чужак протянул пальцы и с удовольствием сжал за порогом в кулак: отлично, второй двери нет!
Нырнув в темноту он тихо прикрыл дверь и замер, снова прислушиваясь.
Одна минута. Две. Три. Пять… Десять…
Превратившись уже скорее в статую, нежели в устроившего засаду егеря, незваный гость со всем терпением отстоял всё время, которое сам намерил: если кто-то что-то и слышал, то должен выйти и посмотреть; любопытство погонит такого на звук и его самого будет слышно. Если же продолжить ход, то в возможном услышавшем пересилит страх и он кликнет полицию.
Никого не дождавшись и через пятнадцать минут человек тихонько снял рюкзак и поставил у входа. Рядом на пол упала куртка, на неё шапка и перчатки. Тихо скрипнули натянутые на ладони латексные краги.
Присев над рюкзаком человек сунул руку в уже раскрытую молнию; мгновение… немного возни… и вот погружённое в темноту убранство дома глаза теперь увидели в новом, светло-зелёном свете. Вытерев со стёклышка ПНВ прилипшую ниточку охотник достал специальный нарукавник с кармашками под шприцы. Надев его так, что натянувшаяся резинка чуть сдавила левый бицепс, неосознанным движением он потянулся к правой голени: через толстую штанину пальцы нащупали твёрдую, продолговатую рукоять. Спрятанный футляр с ножом сидит хорошо и ничуть не мешает.
Мысленно проверив себя и убедившись, что сделал всё, человек выпрямился и зашагал дальше — в темноту, в глубину дома.
Когда всё вокруг светло-зелёное, цвета различать невозможно, можно только угадывать, а ещё констатировать — вот это вот светлее, а вот это вот да, темнее. Делая осторожным каждый шаг чужак не крался, а скорее плыл, как лодка в тумане или как таящийся от щуки в рогозах карась.
Внутри дома не оказалось ничего необычного: полочки, стульчики, вешалки… повсюду раскрытые двери. Разве что много дерева; обработанного, лакированного резного дерева. Из него почти всё, на что падает глаз.
В доме хозяйственного столяра полы не скрипят. Поначалу осторожничая, через каких-то шагов двадцать человек понял, что даже если бы он прыгнул и перекатился, то и тогда вряд ли бы нашумел. Это прибавило бодрости! Однако имеющий разный, и даже самый дурной опыт незваный гость это веселье подавил и всё равно осторожничал, будто с коромыслом на плечах бродит по посудной лавке.
Коридор вильнул от входа в стороны. Выбрав правую человек прошёлся по ней призраком, даже нос рукавом прикрыл, чтобы дышать тише. Дальше справа, посередине меж картиной с морем и висящими на стене оленьими рогами оказалась полуприкрытая дверь. Дотронувшись до неё и убедившись, что не скрипнет, он лёгонько полотно оттолкнул и просунул в щель голову.
В светло-зелёном, всё таком же не естественном свете взгляду предстала небольшая, квадратов на шестнадцать комната. В одном углу стоит компьютерный стол в виде буквы Г. Видны экран, колонки и выглядывающий из-под низа системный блок. Рядом потрёпанный футбольный мяч а чуть дальше недостроенный замок LEGO. В противоположном углу деревянная кровать, а на ней, укрывшись одеялом…
Тихонько отворив дверь на всю человек переступил порог и сосредоточил взгляд на ребёнке: мальчику лет семь; лёжа на животе тот упёрся щекой в подушку, его волосы смялись и торчат набок, будто корова лизнула.
Шажок за шажком, тихо подступив чужак навис над спящим, как медведь над зайцем. Правая ладонь бесшумно скользнула вверх, еле слышно щёлкнул расстегнувшийся замочек… и вот в пятерне уже ждёт своего приготовленный шприц.
Сглотнув, человек сделал успокаивающий вдох… и резким, но лишённым грубости движением зажал мальчишке рот! Шприц скакнул к шее ребёнка и прежде, чем тот успел проснуться и что-то понять, ударная доза снотворного проникла в его кровь сквозь наружную сонную артерию.
То ли мальчишка всё-таки трепыхнулся, то ли показалось, но на всякий случай человек ещё минуту или чуть дольше прижимал его, следя лишь, чтобы не передавить ребёнку дыхание.
Мягкая, но сильная рука наконец покинула губы мальчика и охотник взглянул на него уже как на просто спящее и видящее сны дитя.
Развернувшись, прежними вороватыми шажками он покинул комнату и даже закрыл за собой, как было. Облизав пересохшие губы он сделал новый, глубокий вздох и двинулся дальше, стараясь представить, в какой части дома находится.
Искать вторую спальню долго не пришлось: идя по кругу незваный гость натолкнулся на закрытую двойную дверь, оформленную, будто цветы розы оплетают завязшие куски стекла. Красиво даже при полностью зелёном фоне, а уж на дневном свету и того, поди, загляденье…
Тихонько подступив и прежде, чем взяться за ручки, человек прижал ухо к стеклу: вроде бы на той стороне тишина… Выкрученные его пальцами замки глухо хрустнули, между полу-стеклянных, полу-деревянных полотен проклюнулась тонкая щель.
Вновь замерев человек стал мысленно отсчитывать до шестидесяти. В полной тишине, посреди абсолютной темноты он стоял и, напряжённо глядя на щель, считал. Левая ладонь накрепко сжалась в кулак, правая же наоборот расслабилась, но вовсе не от отсутствия напряжения, а лишь потому, что хвататься за рукоять надо спокойными пальцами.
Пять раз досчитав до шестидесяти и так ничего и не услышав чужак наконец позволил себе сдвинуться. Обе ладони, — правая всё ещё расслабленная, левая немного от перенапряжения побаливающая, — приподнялись и легонько толкнули дерево. Без единого звука полотна разошлись, вновь доказывая, что в этом доме не найдёшь ни заедающих замков, ни скрипящих петель.
Перед взором предстала комната больше детской раза в два. Широкая, с даже, если это не мерещится, более высоким потолком и тремя большущими окнами, в два из которых падают лунные лучи. В углу на тумбочке телевизор, чуть подальше трюмо с зеркалом, а ещё дальше, уже у противоположной стены возвышается высокий как столб и глубокий как погреб явно самодельный шкаф.
Посередине, в центре огромного, почти на весь пол ковра крупная, словно сделанная под великана кровать. Если лечь на такую бок о бок, то уместятся шестеро и даже у самого высокого стопы свисать не будут.
Укрытые почти с головой широченным, как и сама кровать, одеялом, на ложе двое…
С одной стороны женщина: повернувшись к мужу спиной она спит на боку. С другой мужчина: лежит на спине, руки разбросал и походит так на морскую звезду. Между ними сейчас, даже и поперёк, мог бы лечь их любимчик-мастиф… и окажись ныне на месте влезшего в чужой дом семейный психолог, он ни за что не оставил бы это зрелище без комментария.
Новый шприц прыгнул в пальцы прежде, чем о том успела возникнуть мысль; наверно руки действуют уже на автомате… Тихонько ступая, человек обошёл кровать и остановился напротив женщины.
Блондинка, скорее всего натуральная, с тонкими бровями, широко расставленными глазами и блестящими губами, выкрашенными на ночь гигиеничкой. Лёжа ухом на ладони женщина выглядит, будто сейчас откроет глаза, но этого всё не происходит. Её спрятанный под одеялом бок медленно вздымается и опадает, и дышит она ещё тише, чем, наверное, пришедший за её мужем убийца.
Всё, что было сделано с мальчиком, в считанные секунды произошло и с ней: пережатые губы, быстро введённый в кровь наркоз и удержание до точки невозврата, когда усыпляемый уж точно не пробудится. К собственной гордости человек отметил, что проделал этот трюк настолько уверенно, что жертва и ногами не дрыгнула, а возможно даже не успела и очнуться.
Будто отдавая дань юмору, словно в шутку незваный гость нагнулся и прикрыл её одеялом, как заботливая мать малыша. Даже с улыбкой погладил по голове… Выпрямившись и взглянув напротив он вмиг сосредоточился всемеро, а его грудь наполнилась от полу взволнованного, полу предвосхищающего вздоха.
Замерев на месте, уже чувствуя, как сердце начинает учащённо стучать, человек потянулся вниз — ладонь вновь нащупала рукоять. Клинок с радостью покинул тюрьму, лезвие алчно блеснуло в свете ночного солнца. Чувствуя себя чуть ли не на седьмом небе, ощущая себя прямо-таки сверхсуществом — могущественным, сильным, умным; тем, кто решает чужие судьбы! — охотник сглотнул. Еле сдерживаясь, чтобы не начать по-дурацки улыбаться, он вновь пошёл вокруг кровати.
Он уже не сдерживает шаги. Он уже не дышит тихо. Он вовсе уже не таится и не хочет быть незамеченным…
…Когда над хозяином дома нависла чужая, ещё темнее мрака тень, тот, будто чуя неладное, стал странно шмыгать; потом чесать нос; наконец и по всему широкому лицу прошёлся богатырской ладонью. Его глаза сонно приоткрылись…
— Лежи тихо. — Уверенный, не терпящий пререканий голос из темноты и чувство холодного острия у горла. — Говорю я, ты молчишь. Понял?..
Мозг мужчины, как громом, поразили две противоборствующие мысли: гнев и страх!
Кто-то посмел проникнуть в его дом! Что за наглец! Побить его! Побить!
Этот человек держит у его горла нож и явно не промедлит пустить его в ход… О боже…
Упирая кончик клинка точнёхонько в адамово яблоко жертвы, еле сдерживая в себе это восхитительное, будоражащее чувство превосходства чужак надавил чуть сильнее — по горлу хозяина дома потекла красная струйка.
— Я говорю, ты молчишь. Ты понял?.. Хотя б уж кивни.
Поражённый хоть и почти безболезненным, но по-настоящему жутким чувством, когда в плоть приникает холодный металл, когда на ум сразу бегут запомненные некогда сцены, как барану или козлу отрезают голову, мужчина ощутил, как по рукам и ногам его сковывает первобытным, животным страхом; страхом острым настолько, что вытесняет даже мысли о жене и ребёнке!
Еле пересилив оцепенение он мотнул головой.
— Хорошо. — Держащий нож у его горла человек — лицо скрыто мраком — кивнул. — Рад, что мы друг друга понимаем. И, кстати, за семью свою не беспокойся, с ними всё в порядке. Утром они проснутся, как ни в чём не бывало, обещаю.
Может эти слова что-то бы и значили, если б тот, кому они адресовались, был бы способен здраво мыслить: в голове несчастного сейчас могло уместиться только одно — не рассердить напавшего, чтобы тот не убил, и поймать момент его обезвредить; остальное просто выпорхнуло из его разума, как голуби с крыши горящего здания.
Наполовину наслаждаясь тем, что держит нож у горла жертвы и та полностью в его власти, а на вторую тем, что медлит, тянет секунды и ему нет никакой необходимости спешить, можно продлевать удовольствие как угодно долго, человек позволил себе растянуть губы в ухмылке победителя.
— Я тут у тебя осмотрелся, — он сделал движение, будто оглядываясь, но в темноте видно плохо, — поглядел там и сям… А ведь ты молодец, дружище! Серьёзно. Рукастый ты парень! Я таких уважаю, сам такой.
Остро, очень остро ощущая колющую кадык сталь мужчина больно сглотнул. На ум полезли разные вопросы, но «Я говорю, ты молчишь» въелось в подавленный страхом рассудок настолько глубоко, что даже если он и захотел бы что-то сказать, всё равно бы не смог.
— Ты любишь дерево, это хорошо. — Незваный гость покивал. — Дерево — это друг. Как и камень. И металл. Или стекло… Но дерево лучше всех, тут я с тобой согласен: от него тепло какое-то, что ли… Это как если иметь, например, нож с обыкновенной ручкой, как этот, — он сделал движение и клинок вошёл в горло несчастного ещё на два волоска, от чего тот в ужасе зажмурился, — и нож с рукоятью из кости. Или ещё лучше: из кости убитого тобой зверя. Вот это вообще сказка… Второе всегда выигрывает, так как в него душа мастера вложена. Согласен?..
Полностью сосредоточенный на ощущении стали в кадыке и на самом-то деле слабо улавливающий, о чём с ним говорят, хозяин дома не заметил, как в монологе возникла пауза.
— Молчишь? — Голос в темноте прозвучал без всякого намёка на огорчение. — Или ты меня не слушал?.. Впрочем я тебя не виню — ты, наверное, очень волнуешься… Думаешь, как жизнь спасти, да?..
А вот этот вопрос прозвучал для несчастного уже громче; громче, чем даже набат сошедшего с ума собственного сердца.
— Да… — Хозяин дома надеялся, что скажет это хоть с каким-то вызовом, хотя бы чуть мужественно, но голос проскрипел, как хрип старого выпивохи. — Да, думаю…
— Понимаю. — Человек в темноте снова покивал. — Прекрасно тебя понимаю. Хотя, если честно, то не совсем: всё равно мы все когда-нибудь умрём, так какая разница — когда?..
От огромной порции адреналина, приказывающего бить или бежать, сердце бесится уже так, что не возможно дышать тихо. Лоб покрылся испарина, ладони под одеялом вспотели. Хозяин дома мучительно размышлял, что сказать, когда из темноты донеслось:
— Не надо, не отвечай — всё равно ничего умного не скажешь. Лучше объясни: зачем ты себя так грубо ведёшь? Зачем скандалишь, постоянно с кем-то ссоришься? Зачем хамишь людям? Ну ладно мне разок нагрубил, хоть я и, каюсь, злопамятный… Но я видел, как ты делаешь это каждый день и почти со всеми подряд. Ответь — в чём смысл?..
В комнате повисла тишина, нарушаемая только жарким частым дыханием человека в постели. Прошла секунда, две… десять… Как ни пытался сосредоточиться, мужик никак не мог понять, какого ответа от него ждут. Сам вопрос показался ему ужасно абсурдным, но он боялся в этом сознаться.
Почему он со всеми ссорится? Да потому, что вокруг одни придурки! Вот почему! Разве это не очевидно?!
Голос чужака прозвучал то ли задумчиво, то ли всё-таки с ноткой удручения:
— Не можешь ответить… Или не считаешь нужным? В любом случае это не так важно. Хоть мне и любопытно услышать ответ от тебя лично, пусть я о нём и сам прекрасно догадываюсь, но если не хочешь — что ж… пускай. — Ещё чуть помедлив незваный гость добавил: — Есть у тебя ко мне какой-то особенный вопрос?.. Если есть, то задавай, так как я уже скоро ухожу. — Снова немного молчания. — Ну?..
Болезненно, превозмогая себя хозяин дома вновь сглотнул. Глаза уже почти различили образ во мраке, почти измерили рост, ширину плеч, длину рук и примерную силу мерзавца. Если попытать удачу и отобрать нож, то шансы большие, очень. Этот злодей явно меньше по комплекции и даже если он самбист или боксёр, то весом на вес не вытянет точно. Надо только что-то придумать…
— Так ты будешь меня о чём-нибудь спрашивать?.. — Голос прозвучал уже с плохо скрываемым неравнодушием. — Или нет?..
Хозяина дома озарило гениальной, как ему показалось, идеей: у преступника явно раздуто самомнение! Он с себя тащится! Он явно себя очень любит! Это шанс…
Стараясь сделать голос как может ровным мужчина спросил:
— Скажи… Скажи, как ты сюда проник. Как тебе это удалось?..
В тёмной комнате, где никто бы сразу не разглядел, что на самом деле происходит, опять повисла тишина. Всё ещё остро, смертельно остро ощущая у горла сталь мужчина облизал пересохшие губы и несколько раз волнительно моргнул, молясь, как бы этот псих его мандража не заметил.
Человек в темноте снизошёл наконец до ответа, слова его прозвучали удивлённо:
— Ух ты… От тебя такого вопроса не ждал… но раз уж сам согласился… Я около недели следил за тобой и твоей семьёй. Я проверил, нет ли в вашем доме камер или какой сигнализации; вычислил, насколько велика вероятность быть примеченным вашими соседями. Кстати… Одни из них полные трудоголики и каждый день задерживаются на работе до девяти, а вторые наоборот — алкоголики и им на всё плевать. Оцени иронию… Я усыпил вашего пса, он сейчас дрыхнет в конуре. Я усыпил твою жену и ребёнка, они очнутся только утром. Но об этом я уже говорил… Замки я открыл обыкновенной отмычкой… — На несколько мгновений человек задумался. — Вроде бы всё сказал… Это всё, что ты хотел знать?..
Прямо-таки печёнкой чувствуя, как этот псих хочет, чтобы его спрашивали и интересовались им, с твёрдым тоном хозяин дома тут же задал следующий, заранее заготовленный вопрос:
— Скажи — зачем ты это делаешь? Чего ты от меня хочешь? Зачем ты к нам вломился?
Человек в темноте перестал двигаться; его вообще будто парализовало… однако лезвие у горла всё ещё напоминает, кто хозяин ситуации.
— Хм… — Фигура, прямо как профессор, стала потирать челюсть, а его взгляд, каждую секунду до того фокусировавшийся на несчастном, задумчиво упал под ноги. — Хороший вопрос… Ответить на него и сложно и в тоже время легко… Тебе какой ответ: лёгкий или сложный?..
Сказано с неподдельной серьёзностью.
Считая спасительные секунды и суматошно соображая, что-же такого выкинуть, невольный заложник выдал, как ему показалось, смело, а на самом деле горячечно выпалил:
— Давай оба!
А в ответ резкий смех! Чужака от хохота аж согнуло, настолько он затрясся в корчах. Нож у горла жертвы при этом не дрогнул ни на ноготок.
— Ну ты даёшь, дружище! — Не разгибаясь злодей неожиданно похлопал хозяина дома по плечу, тот в испуге аж вздрогнул. — Ну ты и даё-ё-ёшь… Ты и в самом деле хочешь это знать, или просто тянешь время?.. Хотя я отвечу тебе в любом случае. — Он размашисто, по-озорному кивнул. — Отвечу! Времени у нас достаточно, а собеседников для таких разговоров, как можешь догадаться, я имею мало.
С силой, с натужным надрывом вглядываясь в темноту и чувствуя, как холодные капли стекают по вискам и бровям, мужчина в очередной раз с болью сглотнул, снова остро ощутив упирающуюся в кадык сталь.
Голос в темноте из задорного и весёлого быстро стал рассудительным и даже философским, словно он не держит сейчас бедную жертву в терроре, а на кафедре вещает перед почтенной аудиторией:
— Если брать ответ лёгкий, то он прост: потому, что я так хочу. Мне это нравится. Я себя так здорово при этом чувствую, что не желаю от этого отказываться, понимаешь? Гонюсь за острыми ощущениями. Люблю ощущать себя чем-то большим, чем обывателем. Тут каждый, кто хранит свой страшный секрет, меня поймёт.
Медленно, незаметно продвигая под одеялом руки хозяин дома спросил:
— А если углубиться?.. Если по-сложному?..
Точно не замечая его неискренности с не меньшей вескостью человек продолжил:
— По-сложному… Если, как ты выразился, углубляться, то, в сущности, всё ещё проще: таково человеческое существо. Все мы убийцы, кто-то меньше, кто-то больше. Дай самому закомплексованному на Земле полную безнаказанность и я уверен, что через неделю его не узнаешь… Или ты считаешь иначе?..
Практически ничего из услышанного не понимая, неспособный уловить нить логики, но живо, интуитивно чувствуя проклюнувшуюся возможность, мужчина изобразил горячую заинтересованность и спросил:
— Значит ты убийца и ты убиваешь по желанию… Скольких же людей ты уже убил? И почему сегодня ночью ты пришёл именно ко мне?
К восторгу несчастного лезвие чуть-чуть, совсем немного отодвинулось. Человек в темноте задумался, поднял лицо к потолку. Мужик уже сейчас набросился бы на него, выхватил нож, если б внутренний зверь не вопил, что всё не так просто и на кажущуюся невнимательность злодея не стоит покупаться.
— Наверное… хм… где-то примерно… что-то за тысячу. — Образ во мраке кивнул. — Или больше… Но тысяча точно есть. Просто я после четырёхсот перестал считать а это было очень, очень давно. Ещё до того, как… Давно, короче.
От этих сказанных просто, без всякого пафоса слов бросило в мороз… Мурашки забегали по спине, дыхание перехватило и грудь будто взяло в тиски. Этот человек либо великолепный актёр, либо законченный душегуб…
Тем не менее от своего плана мужчина не отказался. Продолжая потихоньку подтягивать ладони он переспросил:
— Так а за мной-то ты зачем явился? Чем лично я тебе не угодил?..
— Как это чем?! — Вновь в голосе напавшего удивление. — Я ж тебе сказал: ты грубиян! Ты хамишь всем, дерзишь! Вот и мне однажды нервы попортил. Какой ещё тебе нужен повод?..
Загривком чувствуя, что время подходит к концу, что скоро этому психу разговор надоест и он сделает то, за чем пришёл, мужчина выдал первое, что пришло в воспалённое сознание:
— А последнее желание можно?!
Пало молчание, свидетельствующее, как хозяин дома понадеялся, что он сумел преступника удивить.
— Последнее желание? Ух ты… — С нескрываемым изумлением человек в темноте помотал головой. — Здорово ты придумал… А впрочем: почему бы и нет?! — Он показательно двинул плечами. — Давай! Мне самому интересно.
— Хорошо… — Уже не чувствуя в кадыке боли мужчина вновь сглотнул. — Тогда я хочу… — он набрал воздуха, — поменяться с тобой местами!
Одело взметнулось! Отброшенное здоровенными руками оно откинулось вбок! Могучие пальцы, все десять стиснулись на вражеском запястье и с силой повели…
Спустя несколько мгновений борьбы разума мужчины коснулась чувство какой-то неправильности происходящего, словно он борется не с человеком, а с железным манекеном. Псих в темноте мало того, что не особо-то двигается, так ещё и руку его уводить тяжело, будто не с одним тягаешься, а с пятью разом! Хозяин дом сжал зубы, покраснел, глаза уже лезут из орбит — а проклятущий нож упорно возвращается к горлу!
Что за сила в этом страшном человеке?! Что за колдовство?!
— Забавно… — Голос во мраке не выдал и капельки напряжения, словно он не борется, а играет с котёнком. — Я всё ждал, когда ты решишься. Что-то ты медлил… Я думал ты будешь быстрее.
— Что?.. — Сквозь частые выдохи и льющиеся в глаза пот мужчина надрывно зарычал. — Кто ты?.. Кто ты?! Ты вообще человек?!
— Ну разумеется человек. — Вновь ответ без всякого напряжения. — Не инопланетянин же… Тебе, должно быть, любопытно, почему при всей своей мочи ты не можешь меня перебороть, верно?..
Со скрипящими от напряжения зубами, с готовыми от бухающей крови взорваться висками хозяин дома не ответил, только злее оскалился.
— Ответ прост, мой глупый хам… Это всего лишь миорелаксант. Только лишь. Вот. — Вторая рука напавшего выпрыгнула из тьмы прямо перед глазами мучающегося, изо всех сил борющегося за жизнь несчастного. В покрытых тонким латексом пальцах зажат пустой, уже явно использованный шприц. — Я вколол его тебе то того, как ты проснулся. Я же всё-таки не идиот…
Последние слова были сказаны будто с ухмылкой. Лица в темноте не видать, один размытый силуэт, однако надрывающемуся от натуги выжить мужику отчётливо представилось, что его палач улыбается, что он явно навеселе и всё эта ситуация доставляет ему извращённое, но неподдельное удовольствие.
Руки не выдержали, дали слабину; сжимающая рукоять вражеская ладонь без сопротивления метнулась вперёд. Почувствовав резкую боль хозяин дома попытался вскрикнуть, но понял, что не может — клинок пропорол шею и воткнулся в подушку, это чувствуется отчётливо.
Странно… Он думал, что будет сильно больнее…
— Засыпай. — Остановив руку убийца снова поменял тон: из властного и себялюбивого на чуть ли не нежный, родительский. — Закрывай глаза и засыпай. Мне у тебя здесь понравилось и я хочу сделать тебе одолжение. Просто закрывай глаза и спи…
Эти поначалу напугавшие до дрожи слова уже через несколько мгновений стали слышаться песней, ласковой колыбельной. И чем больше мужчина терял кровь, тем завораживающе ему слышался голос, уговаривающий спать.
В сне ведь нет ничего плохого, верно?..
Так и не разобравшие, кто же там в темноте, глаза хозяина дома сонно закрылись. Ещё какие-то мгновения державшие чужое запястье, его руки расслабились и опали. В комнате вновь повисла ничем не нарушаемое молчание.
Подождав ещё немного человек нож высвободил. Окровавленный клинок досуха вытерся об одеяло и прыгнул в ножны.
Взглянув на творение своих рук уже в который раз убийца с горечью отметил, что смерть прекрасна только, когда приходит. Даже так: прекрасен момент, когда жизнь покидает тело, а само оно в смерти — фу…
Не чувствуя уже никакого триумфа, лишь подкрадывающееся отвращение, человек достал приготовленный листочек и зажал в кулаке покойника.
Покидая дом он как всегда всё осмотрел и перепроверил. Забрав трофеем вырезанную из дерева фигурку орла незваный гость покинул дом и, как и много раз до этого, бесследно растворился в ночи.