Не смотря на то, что каждый день слежки — это высокое напряжение и дюжая концентрация, всё равно неделя пролетела незаметно. Иногда Роман дежурил днём, иногда ночью. Порой приходилось меняться, а смена вахты — это всегда увеличение одного выхода до целых суток, что влечёт колоссальную нагрузку; в таких случаях на себя-то не всегда можешь положиться, а уж на другого…
Успокаивающим фактором, как не странно, выступил сам наблюдаемый: Валерий, оказалось, имеет график, которого придерживается железно; на протяжении всех дней он делал одно и тоже и даже можно было сверять по нему часы! В одно и тоже время он выезжал на работу, шёл на обед, выходил с работы и шёл сначала в кафе напротив театра (и это немного подозрительно, ведь в самом театре имеется буфет), а потом ехал домой.
Такой график — подарок для любой слежки… но и хитрая западня для неё: постоянство убаюкивает бдительность, создаётся соблазн халтуры.
На выходных ситуация поменялась. В субботу — и Роман возблагодарил судьбу за то, что именно он был в смене — в середине дня Валерий вместо того, чтобы как обычно поехать в театр, взял семью и они двинули в новом направлении. По растерянности пришлось даже немного отстать, от чего их машина чуть не скрылась из виду. Дороги в тот час оказались забитыми в центре так, что Роман, уже откровенно рискуя объект упустить, свернул на параллельную и ехал примерно с той же скоростью, что и Валерий по своей. Спустя минут десять сдерживаемой суеты и контролируемой тревоги капитан Птачек на светофоре вернулся, поймал наконец «окно» позади наблюдаемой машины и ловко в него вписался, подрезав, правда, кого-то менее удачливого.
Улица Голосова, потом Новозаводская, дальше Комсомольская… Победы, Горького… и вот Самарская, 69.
Увидев вырастающий особнячок Роман не умом, а одной лишь интуицией сбавил и отстал. Валерий укатил вперёд, Птачек же припарковался неподалёку, у стены двухэтажного офисного здания, очень удачно подвернувшегося, чтобы сойти за подъехавшего к работе сотрудника. Скоро стало ясно, что он поступил единственно правильно: достав бинокль капитан засёк дежурящую у особняка машину со служебными номерами…
Сам особнячок являет собой небедный такой коттедж в два этажа. Сверху зелёная, покатая черепичная крыша, ниже верхний этаж из красного кирпича, где посередине широкий открытый балкон; ниже коттедж расширяется, словно груша, и первый этаж имеет уже свой собственный козырёк. Что там ещё ниже за каменным забором не разглядеть, однако и без бинокля видно, что камеры натыканы ну просто везде! На заборе, на воротах, на столбе электропередачи … И эта вот машина: Роман уже видел такие номера раньше — ведомственная охрана.
Будто и не частный дом, а какой-то государственный объект…
Калитка главных ворот открылась. Сжав бинокль, словно тот может выпрыгнуть, Роман с учащённо бьющимся сердцем смотрел, как машина Валерия не доехала до ворот пяти метров и остановилась, как директор театра, а затем и его жена с дочками вышли и с радостными лицами заспешили к ждущей их с распростёртыми объятиями солидной паре.
У калитки встали мужчина и женщина, обоим за пятьдесят. Одеты очень хорошо, но в домашнее. Нет, это точно не прислуга… У мужчины ровное деловитое лицо, как у врача или профессора. Для своих неюных лет женщина выглядит прилично: худенькая, с белыми, вьющимися до груди волосами и острым, но всё равно красивым носом.
Кого-то они оба напоминают…
Когда Валерий с супругой и дочерями вплотную подошёл к встречающим их людям, не стесняясь в движениях и мимике все они стали обниматься и целоваться. Растягивая рот до ушей мужчина поручкался с Валерием а затем сразу, будто только того и ждал, принял в объятия, поднял и весело закружил девочек! Женщина поцеловала Валерия в щёку, но вроде не очень тепло, зато Нину заобнимала со всей лаской. О чём говорят не услышать… но с такими радостными лицами наверняка только о хорошем.
По горлу прокатился комок. Чувствуя некое дежавю Роман стиснул бинокль туже и вгляделся в смеющуюся немолодую парочку пристальнее.
Когда мужчина кружил девочек он несколько раз обернулся и так кого-то напомнил… или возбудил в памяти некий запечатлённый образ; как не странно, но не его лицо, а именно затылок и спина показались знакомыми. Может в тот раз, когда Роман подслушал разговор Валерия с неизвестным — это был он?.. Того мужчину только со спины разглядеть и удалось, и то издалека.
Женщина же — явная мама Нины: сейчас, когда они встали вместе, в этом не осталось сомнения. И даже если б они не были так похожи — а они очень! — всё равно можно догадаться по их сверхдружелюбному поведению: такие тёплые жесты и объятия могут иметь меж собой только самые ближние родственники.
Наобнимавшись и нацеловавшись, с улыбающимися, радостными лицами компания прошла в калитку, что тут же закрылась. Машина Валерия так и осталась возле ворот, он даже не стал ставить её на сигналку… Значит уверен, что с ней ничего не случится; значит знает, что рядом бдят.
Спрятав бинокль Птачек глядел на коттедж ещё несколько мгновений. Разбудив задремавший было мотор, капитан вывернул руль и покатил прочь той-же дорой.
Охрана, если не ротозеи, обязательно заинтересуются подозрительной машиной, что встала неподалёку, но из которой никто не вышел; может быть даже его номера уже переписаны… В любом случае оставаться — это гарантированно себя рассекретить.
Адрес надо будет пробить, ещё как надо! Даже если это «всего лишь» родители Нины, то наверняка они вовсе не простые люди и с ними может быть связано нечто важное.
…Поездка Валерия с семьёй в новое место оказалась не единственным, что заставило переживать.
Миша Кривкин… О-о-о! Сколько же с этим именем связанно!
Сколько бы раз они ни менялись сменами, сколько бы раз ни встречались — каждый день Миша умудряется что-то отчебучить. Задержаться на час — обычное дело! Как и просьба подменить на час или два раньше… в тот же самый день с опозданием! Но мало того: Роман заметил, что Кривкин не берёт с собой никаких блокнотов, не ведёт никаких записей, не имеет никакой оптики или камеры, кроме той, что на телефоне. А когда однажды он пришёл с утра пораньше напарника сменить и застал того в машине спящим, от гнева чуть не задохнулся! Серьёзно: ему стало плохо, аж в глазах потемнело. Кривкина захотелось избить! Выбить из него всю дурь! Лучше вообще никакого сменщика, чем такой!
Огромных, нечеловеческих усилий стоило Мишу просто разбудить и сказать, что пришёл его черёд отдыхать. Кривкин же при этом не смутился ни на каплю! Он и не заметил, что сделал что-то неправильно! Просто поздоровался, обрадовался смене и ушёл.
Какое-то время Роман ломал голову, как ситуацию исправить. Жаловаться Понятовскому он не станет, но что остаётся?.. Орать на Кривкина? Бить его? Но это бесполезно, даже вредно: уволить его не уволят, у него зацеп… а вот Кривкин ему нагадить может. Сменить его некем, и так людей не хватает, да и объяснять ему важность ситуации — это черпать воду решетом: если он таких вещей не понимает сам, то либо полный дурак, либо ему просто наплевать. И в том и в другом случае втолковывать ему бесполезно, остаётся только как-то смягчать причиняемый им вред.
Тяжело конечно сознавать, что во время дежурства может произойти нечто важное, а в этот момент твой напарник будет дрыхнуть или смотреть какое-то видео с приколами. Что-то, к сожалению, решаешь не сам…
Отвлечься от мрачных мыслей про вредительство помогали другие, уже положительные… но, наверное, ещё более от работы отвлекающие — воспоминания о Даше.
Ой-йой-йой-йой-йо-о-ой…
Эту девчонку просто невозможно из головы выкинуть! О ней невозможно не думать! Даже если б Роман сломал ногу, то и тогда, пока его везли на скорой, он бы хоть раз о ней, да подумал!
Память то и дело подбрасывает образы: их первый обоюдный волнительный взгляд… полный страсти и несдержанного наслаждения первый поцелуй… Вся та теплота и ласка в Дашиных глазах, когда она смотрит на него… Тонкость и звонкость её нежного голоса… Её признание, её до боли, до самой глубины души тронувшие слова: «Рома, я люблю тебя»… А уж когда вспоминается, что последовало за признанием… Роман ловил себя, что от этих мыслей у него начинается эрекция. Уж и как их ни прогонял, как ни старался думать о деле, только о нём, но нет: в голове р-р-раз — и что-то перемыкает! Вот через стекло машины он видит двор многоэтажки или парковку театра, а в следующее мгновение уже улыбающееся лицо Даши… И всё! Хоть голыми руками его бери! На минуту или дольше взрослый мужчина выпадает из реальности!
Роман упрекал себя и искренне старался о Даше не думать, однако это оказалось по-настоящему сложно. Сложнее, чем два дня подряд не спать из-за подведшего напарника. Сложнее, чем когда двое дружков засаженного в колонию братка подкараулили в подъезде. Сложнее даже, чем когда он провалялся два месяца в гипсе из-за трещины в бедре от выпрыгнувшей будто из ниоткуда машины, и после, не уведомив приёмную комиссию, сдавал физнормативы на поступление в Институт МВД. И в первой десятке оказался, кстати.
Чувствуя, что на этом поле он всё-таки проигрывает (Или выигрывает? Как судить?), Птачек решил расслабиться и хотя бы просто постараться думать о Даше реже — она и сама, заодно, будто бы этому помогает…
Снова она куда-то пропала. Нет, с ней наверняка всё в порядке, однако ни в среду, ни в последующие дни, когда капитан приезжал за дочерью, Даша с ней не появлялась. Глядя на с каждыми сутками меняющиеся выражения Насти Роман пытался по её лицу угадать — не случилось ли чего?.. Но Настя вела себя обыденно, о Даше не заикалась. Не то, чтобы она разговаривала обо всём на свете но избегала говорить о подруге, просто была не словоохотлива. Пару раз Роман пробовал её разговорить, затрагивал связанные со школой темы… но Настя отделалась лишь односложными ответами.
Спрашивать о дочкиной однокласснице напрямую Роман, понятно, не рискнул.
Немного забавно, но Дашино отсутствие воспринимается даже спокойно. Нет никакого дурного чувства, никакой тревоги; плохие мысли не лезут в голову и не заставляют по ночам кусать ногти.
Всё идёт как-то так… естественно…
Однажды размышляя над этим Птачек пришёл к выводу, что то, что Даша ему не показывается — к лучшему. Возможно ей нужно какое-то время; возможно она сильно смущена произошедшим или у неё проблемы по женской части, ведь это был её первый раз… Возможно даже она просто не может найти время, чтобы увидеть его, или ей сложно подобрать для Насти хороший повод. Не стоит исключать и того, что Даша боится, что Настя обо всём догадается и осторожничает.
Вариантов может быть тысяча и для объяснения хороши все, лишь один Роман с мирным сердцем отмёл бы, как совершенно невозможный: тот, в котором Даша от него отказывается.
Навидавшись на службе лжецов столько, что хватило бы десятерым, привыкнув относиться ко всему непроверенному, как к вранью, в Дашиных словах Роман не усомнился бы и на секунду. Тогда, на лестничной площадке — она не врала. И вообще она всегда держалась с ним искренне, ничего не старалась утаить. Даже только заподозрить её во лжи… это как подозревать родную мать, что она что-то у тебя украла — невозможно!
С ироничной улыбкой Роман понял, что если б Даша захотела обмануть его, она бы сделала это играючи: влюблённый человек — это пьяный и дурачить его нет ничего проще.
И тут же вслед за этой мыслью в воображении всплыл образ стоящей пред ним девчонки, её взволнованного, но открытого взгляда и чуть ли не плачущего, почему-то сохранившегося в памяти румяным лица. Даша смотрит ему в глаза, набирается смелости… и произносит: — «Рома… Я люблю тебя»…
Ну какие, какие ещё тут могут быть сомнения?! Дурак! Прояви терпение! Просто потерпи!..
…Таким вот образом и неделя пролетела. Пожелав в воскресенье отдохнуть хоть немного Роман отстоял всю субботу, то ли хитростью, то ли даже какой-то грубостью — уже не вспомнить — убедив Мишу забрать себе весь следующий день.
Сменившись, кое как переставляя ноги и чувствуя нечто, похожее на поднимающуюся температуру, капитан Птачек приковылял домой и первым делом принял горячую, как котёл грешника, ванну. Насухо вытершись и укутавшись помимо одёжки ещё и в толстенный банный халат он разом, без закуски опорожнил купленную по дороге склянку перцовки и рухнул в постель. В два нетерпеливых движения укрывшись одеялом по самый нос усталый следователь глубоко и шумно вздохнул и только здесь позволил себе расслабиться… В ту же секунду он и уснул.
***
Какой-то малой частью сознания понимая, что спит, но большей лишь удивляясь головокружительной кутерьме Роман то тревожился, то пребывал в полном блаженстве, то от кого-то убегал, то за ним же гнался… Глаза он открыл внезапно, точно и не спал, а только притворялся… и очень удивился, увидев тот же утренний свет, а на часах почти то же время, только чуть позже — половину девятого.
Неужели он так мало спал?.. Но он так хорошо выспался…
Взяв телефон Птачек пригляделся к календарю… и удивился уже всерьёз: он провалялся целые сутки! Вот это да!
— Ну и ну… — Облизав сухие губы капитан потрясённо глядел в экран, словно надеясь понять, что на самом деле он ошибся и это всё ещё воскресенье, а не понедельник. — Вот это я дал…
Ладонь неожиданно завибрировала. Сотрясаясь и шумя телефон выдал картинку: портрет «инкогнито» и имя — «Денис».
Часто заморгав Роман не сразу понял что происходит и несколько долгих мгновений пялился на дёргающийся гаджет, как тугоумный… Сообразив наконец, что надо ответить, он подавил подступившую зевоту и зелёную кнопку оттянул.
— Алло?..
— Роман Павлович! Не разбудил?!
С уже начинающимся лёгким напряжением Роман вздохнул и приготовился сам ещё не зная к чему:
— Нет, Денис, всё нормально… Что-то случилось?..
Голос лейтенанта удивительным образом то взволновывается, то угнетается, точно говорящий не может решить, быть ли ему встревоженным или напротив — подавленным:
— Роман Павлович… Опять! Опять убийство! Это ОН… Срочно приезжайте, Роман Павлович! Мы все уже здесь…
Птачек вскочил, как ошпаренный.
— Что?! Снова?! Кого убили?! Кого, Денис?! Одного из театралов, да?!
Какое-то время из динамика не доносилось ни звука, лишь чуть погодя Конев, точно ему потребовалось время, чтобы собраться с ответом, тяжело произнёс:
— Нет… не из театралов… Улица Уральская, сорок пять. Приезжайте прямо сейчас, тут у дома служебные машины, вы не пропустите. Ждём.
И отключился.
Несколько секунд Роман тупо пялился в уснувший смартфон, а потом в него точно молния ударила: он забегал и засуетился как при пожаре! Штаны, рубашка, носки… Быстрее! Быстрее! Дочь, возможно, сама ещё спит, но ничего — придётся ей немного потерпеть. Так-так… А где телефон?! А! Вот же он… Да быстрее же!
Выбежав в коридор почти застёгнутым Птачек не вступил в ботинки, а запрыгнул. Куртку и шапку накинул ещё небрежнее, чем пьяный тракторист. Звучно хлопнув дверью и молясь, чтоб в таком виде никто не встретил, он пулей слетел по лестнице и стрелой выбежал на улицу.
Холод, ветер, снег в глаза — плевать! Быстрее! Скорее! Руки в ноги!
Старенький «Форд», как верный конь, принял и завёлся с пол-оборота, будто только и ждал, когда хозяин появится. Дав машине прогреться лишь минуты три капитан снял с ручника и уверенным движением направил автомобиль долой.
Так! Ну и где там у нас Уральская?!
***
Герцена… Мичурина… а вот и Уральская…
Проезжая мимо высоких и низеньких, расчищенных и полностью погребённых под снегом частных домиков Роман до боли всматривался в туманную белизну, надеясь заметить нужный издали. Как назло, пока ехал, повалил снегопад и теперь прямо над головой будто кто-то муку просеивает: метров на тридцать не видать ничего.
Только чуть не столкнувшись с выставленным у дороги служебным «УАЗиком» Птачек понял, что прибыл: впереди ещё одна полицейская машина, а вон там, на заборе, хоть в такой снеговерти и сложно, можно разглядеть «сорок пять».
Припарковавшись на обочине, для чего пришлось зарыться бампером в сугроб, капитан вышел и, прикрываясь от ветра и летящего за шиворот снега, потопал к стоящим невдалеке тёмным пятнам.
Может быть шум вьюги скрыл его шаги, а снег так плотно нападал на голову и куртку, что следователь стал полностью белым, но когда он подобрался к двум стоящим возле полицейской «четырнадцатой» дежурным, те от неожиданности чуть не перекрестились.
— Товарищ капитан! Вы что ли?!
Этих Роман узнал: вместе с полковником объяснял им, где, в какое время и как им предстоит следить за двумя чёрными выходами на восточной стене театра.
— Да я! Я… — Пряча глаза от промораживающего сквозняка он приложил ладонь к бровям. — Приехал, как только узнал… Что случилось?!
Первая взбалмошность с ребят спала; вот они глядели на подошедшего, как на белого медведя, а вот уже похолодели: глаза отводят, губы сжимают, а прежде, чем что-то сказать, трижды обдумают.
— Товарищ капитан… ну снова, как всегда… Вы это… пройдите, сами посмотрите…
Зубы стиснулись. Вздохнув глубже капитан пригляделся к ребятам внимательней: на него прямо не смотрят, будто ищут пятый угол; не разговаривают, беседу явно оборвали; такое чувство, что только и ждут, пока он уйдёт.
Стараясь не подать вида, что хоть чем-то задет, Роман деловито кивнул и потопал дальше.
— Хорошо! Сейчас во всём разберёмся!
Что это было? Чёрт знает…
По одним только многочисленным следам в снегу догадываясь, куда идти, Птачек пробрался до главных ворот, где встретилась приоткрытая калитка. Дёрнув за ручку и переступив порог он оказался в небольшом, но очень необычном дворике.
В глаза бросились неожиданные для простого человека вещи: высокое, но при этом очень аккуратное дерево, окольцованное цепным кругом в середине двора; в кроне виднеется детский домик… Вокруг дерева причудливые столбы с вырезанными разными рожами… Вон стоит горка, а вон мостик. Вот лесенка необычная. Снег почти всё засыпал, видно мало, но даже этого достаточно, чтобы впечатлить.
Сделали это всё руки трудолюбивые…
Пройдя пару шагов Роман с тревогой заметил, что пропустил собачью будку. Немаленькую! А ну как сейчас овчарка бросится?!
Застыв на месте капитан с минуту стоял, просто глядя на маленькие воротца, откуда может показаться клыкастая пасть. Собака, конечно, друг человека, но только это всегда друг какого-то конкретного человека и НЕ хозяина может и убить.
Послышался особый, очень специфический звук, когда дует ветер и при этом кто-то открывает дверь из дома или из подъезда: завывания сквозняка немного меняются, это слышно отчётливо; как секундная игра на причудливом инструменте.
Обернувшись Роман увидел, что дверь в дом открылась. Один за другим порог переступили двое мужчин: первый в тёмно-синей толстой зимней форме и в широкой шапке, всё равно не закрывающей ушей. Второй в длинном белом халате и лёгкой, просто накинутой на плечи куртке; на носу очки, а на начинающейся лысине белый колпак.
Оба разом, как вышли, в миг хлопнули по головам. Еле удерживая от злого ветра шапки и дико щурясь они потопали через двор к выходу.
Роман не шевелился и смотрел на идущих с расчётом, что когда они заметят его, остановятся и перекинутся парой слов. Когда же, обогнув круг с деревом, парочка протопала рядом с ним, у капитана горло перехватило; он хотел что-то сказать, но не смог: то ли лица проходящих показались ему слишком мрачными, то ли в их взглядах прочлось некое нежелание говорить ни с кем вообще, а может и с ним лично; может они узнали его и не пожелали «заметить», а может и вовсе во всей этой метелице не заметили.
Через минуту они оказались за воротами а Роман так и стоял, с напряжением размышляя, что же это такое происходит. Его бойкотируют?.. Или это кажется и сегодня просто не очень хороший день?..
Решив, что ломать над этим голову бесполезно, капитан сосредоточился на деле и пошёл дальше уже с намерением замечать лишь важное для следствия, а на всякие пустяки чихать.
Преодолев остаток двора он уверенно распахнул дверь и решительно переступил порог. Он и дальше бы так шагал, если б первое, что он сразу же по входу услышал, не было:
— Товарищ капитан! Остановитесь! Там работает кинолог!
После холода улицы лицо приятно приласкало тепло натопленного дома. Кто-то недавно курил… А прихожая вся мокрая, как болото, будто на улице не зима, а самая дождливая за всю историю осень.
В двух шагах от порога, в толстом зимнем бушлате, но уже без шапки и без ботинок молодой парень. Лицо румяное, глаза острые. Хотя под этими острыми глазами темнеют уже заметные такие синяки…
— Подождите, Роман Павлович… Кинолог доработает, тогда вместе пойдём.
Остановив взгляд на Денисовых красных носках Роман и сам стал искать местечко, где можно сухо разуться. Застолбив ботинками угол он снял шапку а затем, подумав, повесил на деревянную, явно самодельную вешалку и куртку.
— Привет, Денис. — Подойдя к молодому, капитан пожал ему ладонь. — Чего тут у вас происходит?..
— Да вот, понимаете… — Конев завертел головой, то глядя старшему в глаза, то на устремляющийся вглубь коридор, из которого, впрочем, не долетает ни звука. — Тут у мужика у этого… которого того… У него собака здорове-е-енная такая… — Всё-таки остановив взгляд на капитане лейтенант сделал жест, будто обнимает баобаб. — Чуть Алексеева не закусала. Хорошо, что Игорь здесь — будто чувствовали, что собачник понадобится…
Оглядев убегающий коридор Роман приметил, что куда ни глянь — упрёшься во что-то резное или сбитое гвоздями, или лакированное. Интерьер являют такую-же картину, как и двор — созданная умелыми руками красота.
Сделав лицо внимательным, очень серьёзным Роман взглянул на Дениса со значением и понизив голос, точно кто-то может подслушать, спросил:
— Что случилось?.. Давай подробности.
В ответном взгляде лейтенанта Роману вновь померещилось что-то не то: упрёк ли… осуждение… недовольство… или просто банальная усталость?.. Развернувшись к старшему всем корпусом Конев скрестил руки на груди и опёрся о стену. Тяжко, и в самом деле устало вздохнув, он ответил с таким видом, будто за последнюю неделю постарел лет на десять:
— Да всё тоже самое, Роман Павлович… Работа нашего с вами знакомца. Убили мужчину, да не просто; так это, — Денис с намёком покрутил пальцами, — с изобретательностью. Ему нож в горло, а жену его, ребёнка и собаку не тронули. Только вроде как на всю ночь усыпили, но это ещё экспертиза должна проверить, рано пока судить.
Роман не сумел скрыть удивления, его брови изумлённо взлетели.
— Чего?! Мужика убили, а его семью не тронули?! В смысле… они все тоже были здесь?!
— Именно. — Денис утомлённо кивнул; на лицо его пала тень и синяки под глазами стали ещё заметнее. — Кирюха считает, ОН сюда пробрался… потом, значит, каким-то образом усыпил всех троих, то есть жену его, мальчишку, пса… а потом уже расправился с самой жертвой. Но это, как я уже сказал, должна подтвердить экспертиза. Рано ещё су…
Из коридора долетел протяжный, полный злобы и скорби лай. Капитан с лейтенантом мгновенно повернули головы, их пальцы инстинктивно потянулись к оружию. За воем послышались звучные, но подчёркнуто спокойные увещевания: «хороший», «сиди», «рядом». Произносит их полный силы голос, и каждый раз, когда лай повторяется, за ним повторяется и голос, и следующий уже животный рык слышится тише.
— На лицо все признаки нашего гада. — Чуть расслабившись, Конев снова повернулся к Птачеку. — Насчёт трофея, что он взял или не взял, пока не ясно, но стих свой дурацкий как всегда оставил. Он у Кирилла. Если захотите посмотреть, возьмёте у него.
Роман подумал, стоит ли ему что-то сказать или лучше молчать, и в это же мгновение вой, постепенно перешедший в скулёж, стих. До слуха долетело хлопанье дверей, а потом обрывки: «… всё, он… Не открывайте»…
— Пойдёмте. — Оторвавшись от стены Денис махнул за собой. — Кажется безопасно. Эх, а что тут полчаса назад творилось… Хорошо, что у Алексеева кобура заклинила, а то он псину точно бы пристрелил.
Решив помалкивать Роман двинулся за лейтенантом и, будто копируя его, начал и стопы ставить, как он — тихонько, почти неслышно, будто идёшь по ужасно скрипучим половицам, где люди спят.
Что показалось на первый взгляд любопытным, на второй выявилось как постоянное: дом является произведением искусства, куда ни глянь — везде приложена рука мастера. Разглядывая самодельную люстру из лакированных оструганных корней, а также сложенные вообще из тончайших, но на проверку оказавшихся прочными прутиков полочки для всякой всячины Роман подумал, что не удивится, если убитый работал столяром высокого разряда, да не на фабрике, а ездил по выставкам, создавал мебель на заказ и вообще… был художественной личностью.
А вдруг он тоже связан с театром?.. Такой человек мог бы запросто работать, скажем, над декорациями…
Коридор вильнул в поворот, где на стене картина с морем, чуть дальше шикарные оленьи рога, а посредине меж ними дверь, на которую опёрся мужчина в полицейской спецовке. Лет сорока с небольшим, усатый, хмурый, но по глазам видно — незлой. Роман не видел его раньше, но сейчас запомнил так, что, наверное, даже через много лет узнал бы.
Особенно у встреченного выделяются руки: правая немного в крови, на пол капает красное и уже натекла крохотная лужица. Вторая обёрнута в куртку, прямо как сосиска в тесто, и вся измочалена и исслюнявлена, как собачья игрушка.
Стоило лейтенанту с капитаном приблизиться, как в дверь за спиной усача бахнуло, донёсся злобный и одновременно печальный вой и громкий скрежет когтей!
— Игорь! — Денис встал, как вкопанный, вылупил глаза. — Да у тебя кровь идёт!
— Ну идёт… — Мельком глянув на Романа усач перевёл взгляд на молодого, а затем, будто до того не замечал, посмотрел на окровавленную ладонь. — Хорошо, что идёт… Проходите давайте, не задерживайтесь! Слышите же, животное нервничает!
В голове возникло возражение, что скорее это похоже не на нервоз, а на прямое намерение загрызть, но Роман смолчал. Ещё он почему-то подумал, что Конев обязательно задержится и кинолога ещё о чём-нибудь спросит, но лейтенант тому лишь кивнул и заспешил дальше.
Ещё раз обменявшись взглядами с придерживающим содрогающуюся от звериного неистовства дверь, Роман двинулся за Денисом шаг в шаг, причём снова стараясь, как и тот, ступать бесшумно… Очень скоро до него дошло, что при таком шуме-гаме тихушничать глупо. Интересно, почему так делает Денис?.. Может у него стресс и это его неосознанная реакция на раздражение — становится тихим?..
Коридор вильнул опять. Показав вынужденным гостям, как посетителям музея ещё кое-какие достопримечательности, он вывел их к двойной, полу-деревянной, полу-стеклянной двери. Широко распахнутая, он ведёт в просторную комнату, где видны совершенно обычные вещи, разве что тоже выполненные лобзиком или стамеской.
Невольно остановившись Роман взглянул на дверь тщательнее: двустворчатая, оформленная, будто цветы оплетают упавшие в них куски… льда? Выглядит очень красиво. ОЧЕНЬ. Работа настоящего профи… Уж не того ли самого, кто оформлял дверь в кабинет Валерия?..
Не успел капитан наглядеться, как навстречу им с лейтенантом выбежала тянущая мальчика за руку женщина.
— Идём, Женечка! Идём скорее!
Блондинка, с падающими до плеч прямыми волосами и чистым, не знающим ни загара, ни прыщей лицом. Ростом Роману до подбородка, а весом меньше его, должно быть, раза в два. Мальчик, которого тащит, сразу показался похожим на мать… однако, хоть и маленький, но чувствуется, что вырастет настоящим силачом.
Бросив на мужчин беглый, почти равнодушный взгляд, женщина заспешила прочь и скрылась где-то в глубине дома. Вскоре перестали стучать и её шаги.
Осмысливая, что увидел, Роман прикусил губу, его взгляд опустился: нечасто, ох нечасто встречается, чтобы жена от смерти мужа не тонула в слезах… Даже если не любила. Даже если убила сама… А эта, если жена она, не заплаканная вовсе. Любопы-ы-ытно…
— Пойдёмте, Роман Павлович. — Денис переступил порог первым. — Я вам сейчас всё покажу.
Всё равно так же, как и он, ступая тихо, Птачек проследовал за младшим и вскоре оказался посреди объёмной, с высоким потолком комнаты, где мог бы встать, если потесниться, весь состав их отделения.
На тумбочке в углу телевизор, рядом трюмо, а на противоположной стороне громоздкий шкаф, одна из дверей которого открыта и хмурый, с неприветливым лицом человек рассматривает его содержимое.
В центре комнаты «гвоздь»: огромная, широченная кровать. Ох и немаленькая! Покрытая таким же большим, но расшвырянным туда-сюда одеялом, она походит на ложе древнего конунга викингов, страдавшего манией гигантизма. Видна свисающая сбоку увесистая рука…
Подойдя поближе Роман пригляделся… и вдруг замер, как по голове ударенный…
Опять! Снова!
Глядя в потолок уже давно незрячими очами, затылком на подушке лежит убитым… тот самый охранник из ТЦ, которого Роман утихомиривал! Да! Это он! Широколицый, массивный, явно очень сильный и, если припомнить ту сцену, ещё и вспыльчивый, как порох! Ноги бугая под одеялом, но живот и всё что выше открыто; на прикрывающей волосатую грудь простецкой белой безрукавке алеют красные пятнышки… Чуть выше воротник вообще весь покраснел, а ещё выше в горле зияет отвратительная колотая рана, до кучи ещё и чуть вывернутая, от чего показывается розовато-бледное мясо.
Странно, но за годы службы навидавшийся гадостей капитан Птачек почувствовал, что его мутит. Тошнит от этой вывернутой раны, этого розовато-бледного, уже начавшего разлагаться мяса. Сжав зубы он взор отвёл и постарался тихо вздохнуть.
Вот это совпадение, так совпадение… Сначала та бухгалтерша из театра, теперь этот… А кто следующий?! Тот паренёк из забегаловки, у которого Роман с Дашей брали кофе?! От таких «совпадений» возникают нехорошие мысли… которые ребятам из отдела лучше пока не озвучивать.
Возникает, правда, и одна довольно безобидная: маньяк сам сталкивался с этим охранником и тот и ему нахамил; чувствующий себя богом конечно же захотел обидчика наказать… и вот перед нами труп. Тогда, если верна эта версия, возникают вопросы: что маньяк делал в том ТЦ? Заходил по случаю или же посещает постоянно?.. Если постоянно, то уж не живёт ли поблизости?..
Знакомый голос прозвучал устало, но решительно:
— Нет, нет там ничего, только зря потрудимся. Могу почти гарантировать, что это так.
Очнувшись капитан Птачек повернулся к разговаривающим возле открытого шкафа сослуживцам.
— Ну а вдруг он всё-таки засунул туда чего, а?.. — Денис уставился на Кирилла во все глаза. — Вдруг он ещё какие послания оставляет?.. Что-нибудь, чего мы раньше не видели?..
Глядя на напарника Кирилл будто стал холоднее, его губы сжались в тонкую линию. Шумно вздохнув, он упёр кулаки в бока и помотал головой.
— Денис… Ты устал. Ты всю ночь дежурил, не смыкал глаз, а теперь ещё и сюда приехал. У тебя в голове кавардак и ты озвучиваешь мысли прежде, чем обдумаешь.
Конев обиженно огрызнулся:
— Кавардак?! Ты, между прочим, был вместе с мной! Ты тоже можешь ошибаться!
Глядя на серое, явно невыспавшееся, ещё более худое, чем обычно, лицо Спиридонова Роман подумал, что тот, как всегда, ответит спокойно, умно и рассудительно… но глаза Кирилла вдруг вылупились, как у взбесившейся кошки! И весь он с ног до головы словно превратился не в человека, а в кулак, готовый ударить! С удивлением ничуть не меньшим, чем минут назад, Роман смотрел, как Кирилл готовится сказать что-то острое… а то и нечто резкое сделать…
Быстро, не раздумывая капитан бросил первое, что пришло на ум:
— Кирилл! Привет! С тобой мы ещё не здоровались!
Как волшебный цветок, разрушающий в сказке злые чары, так и эти вообще-то дурацкие около покойника слова подействовали на старлея, как нашатырь. Поморгав он точно очнулся. Злость выветрилась из него, как пар из перекипевшего чайника, и Спиридонов вновь стал прежним образцово-рассудительным собой.
— Да привет, Ром, привет… — Он неуклюже кивнул. — Давно не виделись… Чё ты, уже всё осмотрел?..
Метнув на убитого быстрый взгляд, Птачек скептически выгнул губы.
— Нет ещё… Но, я так понимаю, всё самое главное здесь, да?..
Постояв возле напарника ещё несколько мгновений Денис отвернулся и с незаслуживающим того интересом стал разглядывать снежную бурю за окном; напряжения в его позе Роман с облегчением не увидел.
Неужели и между этими бывают напряги?..
— Ну, скорее всего да… — Кирилл и сам бросил быстрый взгляд на тело. — Тут, конечно, следов маловато, но в остальном доме их и вовсе нет. Нет, конечно они могут быть… — он отвёл глаза и критически склонил голову, — но учитывая, чьих рук это дело, могу спорить, что мы не найдём ничего.
Дабы показать, что слушает внимательно, Птачек покачал головой… хотя сам оказался удивлён за столько короткое время уже в третий раз!
Вот это да-а-а… Уж от кого-кого, а от Спиридонова услышать такое… Это же не человек, машина. Деловой, рассудительный, прагматичный. Ни о чём, кроме дела, с ним поговорить нельзя, зато в следственной работе — ух! И на тебе…
Отвернувшись от окна Денис вдруг встал меж капитаном и старлеем. Повысив голос он с энергией воскликнул:
— Я вот, кстати, чего не понимаю… А чего это убийства так часто происходить стали? Да ещё и каждый раз по выходным? Раньше этот… не чаще раза в месяц вылезал, а то и в два. А теперь каждую неделю начал!
— А вот это, кстати, правильный вопрос. — Кирилл взглянул на молодого с признанием. — И в самом деле творится что-то совсем уж необычное… У этого гада какое-то обострение, как по весне, раньше такого не было.
Заметив, что старлей смотрит теперь на него, но уже будто с вопросом, Роман произнёс то, о чём и сам подумывал:
— Обострение, говоришь… Нет, это неправдоподобно. Ты сам, Кирилл, знаешь, что Поэт… что этот маньяк — это очень, очень умный, изобретательный, но более всего осторожный человек. Обострение… Нет, это не про него. — Капитан с сомнением помотал головой. — Тут надо искать систему; систему, по которой он работает, способ его мышления. Надо разгадать его план…
У Спиридонова лицо стало такое, что непонятно, хочет ли возразить, или же горячо поддержать. Нахмурившись он поднял указательный и уже набрал воздуха, когда из коридора послышались шаги. Лёгкие, будто ступает подросток. Через мгновение на пороге возникла та самая блондинка, что уводила ребёнка прочь.
Соединив пальцы у живота она — лучше и не скажешь — оглядела всех точно побитая собака, и с подавленным, явно тише своего обычного голоса тоном спросила:
— Извините… Я могу быть чем-то полезна?..
— Вы уже разговаривали с моими коллегами? — Роман инстинктивно взял самый вежливый тон. — Вас уже опрашивали?
Взгляд женщины помутнел, стал будто стеклянным. Заметив, что она смотрит на кровать, Птачек уже хотел что-то сделать, чтобы её отвлечь, но Кирилл опередил: выйдя вперёд он ловко и будто бы ненарочно встал между женщиной и убитым, полностью закрыв ей вид.
— Вероника Дмитриевна, — старлей аккуратно взял её под локоть, тон его голоса из обычного сухо-механического стал чуть ли не бархатным, — вот, пожалуйста, познакомьтесь: это следователь, который занимается делом вашего мужа. Его зовут Роман… Расскажите ему, пожалуйста, всё, что он попросит, и во всех подробностях. От этого зависит многое…
Ситуативно потеряв к женщине интерес Роман посмотрел в спину стоящего к нему затылком Кирилла с возросшим интересом: тогда, с сестрой режиссёра… сейчас вот… и ещё один раз Роман видел, как Кирилл опрашивал некую девушку в отделении, но уже по какому-то не относящемуся к Поэту делу… Этот человек, когда беседует с пострадавшими женщинами, меняется на глазах! Как перчатка, которая всю жизнь была кольчужной, но вот вдруг раз — и она вельветовая!
Не спеша убрать локоть из чужой ладони женщина метнула на Птачека сперва непонимающий, будто бы растерянный взгляд… потом глаза опустила и с полминуты смотрела так в пол. Все терпеливо ждали её, не издавали ни звука… Наконец женщина глаза подняла и еле заметно кивнула.
— Да-да, конечно… Раз такое дело… Разумеется я всё расскажу.
От этих слов у Романа на миг возникла картина, где эту несчастную ведут уже с наручниками за спиной… Прогнав её он подошёл и мягко, словно эстафетную палочку перенял локоток у Кирилла, уже сам проявляя бережность.
Странное, но забавное: пока отводил жену убитого в сторону и старался устроить, чтобы она не видела лишнего, Кирилл и Денис будто испарились! Просто бесшумно исчезли, точно давая влюблённой парочке побыть наедине.
Списав это на то, что оба вышли покурить (А курят ли они кстати? Чёрт его знает…), Роман установил в прямом смысле слова полностью позволяющую руководить собой женщину туда, куда посчитал нужным и для начала зашёл с нейтрального:
— Вероника… Скажите: это был ваш сын? Мальчик, которого вы увели.
Немного помолчав и снова разок уронив взгляд под ноги блондинка слабо кивнула.
— Да, это наш сын… Женечка… Очень хороший мальчик…
Сейчас, находясь подле неё уже дольше минуты Птачек взглянул на пострадавшую другими глазами. Да, она не плачет, и явно не плакала… но смотрится она, честное слово, не краше мужа: глаза блеклые, лицо осунувшееся, точно от тяжёлой болезни бледное; дышит рвано — то тяжело и быстро, то, будто подавляя себя, тихо и медленно, точно успокаиваясь. Рубашка и юбка на ней, вот те на, одеты наизнанку! А ещё она сутулится, хотя видно, что иногда замечает это и старается исправить.
Всё это капитана смягчило и даже немного расслабило. Когда он спросил следующее, то и сам заметил, что проявляет к несчастной больше тактичности:
— Вероника Дмитриевна… Расскажите, пожалуйста, как всё случилось. Расскажите всё, что здесь произошло, мне очень важно это знать. Прошу вас…
— Что произошло?.. — Женщина подняла стиснутые в ком ладони к груди. — Ну… как это… Я ведь уже рассказывала тому вашему коллеге, который представил мне вас…
Непонятно, как Роман не заметил раньше… сейчас, после сказанных ею слов ноздри уловили сильнейший запах спиртного; не водки, а чего-то медицинского… типа корвалола или иного седатива.
Стараясь не подать вида, что заметил, Птачек произнёс с прежней аккуратностью:
— Я понимаю… но всё-таки предпочёл бы услышать это от вас. В таком критическом деле важны любые детали… и нет ничего, что нельзя было бы обсудить повторно. Вероника Дмитриевна…
— Да-да… — Она вдруг резко закрыла глаза, её тонкие ладони взметнулись к вискам. — Да, извините… Я просто немного теряюсь… Всё это так внезапно и на голову…
— Вы вот лучше присядьте. — Роман снова, контролируя под локоток, направил женщину на удачно оказавшуюся рядом табуретку. Сам скрестил руки и опёрся об опанеленную стену. — Присядьте и расскажите, как всё было. По пунктам, с самого начала. Спешить нам некуда, можете не торопиться.
Помявшись, точно школьница, которую спросили, а она, оказывается, не готова, жена убитого подняла на капитана взгляд чуть более светлый, чем у человека в полном отчаянии; её слова прозвучали почти спокойно:
— Ну… когда я проснулась…
История произвела на Романа н а с т о я щ е е впечатление.
Когда-то давно, когда молодой лейтенант Птачек ещё только начинал службу, его было легко удивить, если в деле фигурировало чьё-то коварство, хитрость или особая жестокость, при помощи которых один человек вредил другому. Нет, способы убийств удивляли мало, вскоре и вовсе перестали: такого, бывает, насмотришься… Более всего его удивляли мотивы зверств… а иногда и их полное отсутствие. Если кому кажется, что выжигать окурками глаза котятам — это верх душевного уродства, то для людей, занимающихся убийствами, подобное почти рутина.
Однажды одна женщина убила своего ребёнка, отрезала ему голову и сварила. Половину съела. Её, кстати, продержали три года в психушке и выписали, Роман как-то раз видел её в очереди за хлебом… А до неё был случай, когда четыре мальчика издевались над младшим. Его привязали в подвале и били камнями и палками. Потом двое, что постарше, насиловали его двое суток, когда в это же время его родители и поисковые с ног сбивались, рыская по всему городу. Потом его заставили выпить литр уксуса… Как вспомнишь, что у тебя самого есть ребёнок и его тоже могут обидеть — волосы дыбом встают!
А ещё было такое: на самарском мясокомбинате один чокнутый оглушил приятеля монтировкой и засунул его в давильный станок… Когда первый проходящий мимо обнаружил эту душераздирающую картину, чокнутый проделал тоже самое и с ним. Далее случилось вот что: это был конец смены и он просто собрал вещи и вышел вместе со всеми, после чего со спокойной душой поехал домой, где его как всегда ждали жена и двое детей. Какой поднялся крик! Но судьба, видно, по-чёрному съюморила, ведь всё списали на несчастный случай. Лишь две недели спустя, когда этот ненормальный проделал тоже самое опять, только уже на глаза у всех, правда и раскрылась. Его, кстати, признали вменяемым.
Короче: со временем, пройдя через очень многие случаи варварского, коварного или просто бездумно-жестокого поведения Роман порядком очерствел. Нет, люди не стали ему безразличны, да и удовольствие от охоты на злодеев никто не отменял… но всё это не могло на нём не отразиться. Когда день за днём видишь людей с самой худшей, самой отвратительной стороны, видишь их гадкие мотивы, их каверзное поведение, их злокозненную натуру… просто перестаёшь этому удивляться.
Ну убили кого-то… Ну расчленили… Ну даже изнасиловали, съели, растворили заживо в кислоте… Поймать. Поймать и доказать вину, ничего лишнего.
Однако сейчас, слушая Веру, Роман вновь, как в молодости, ощутил, что он взволнован! И удивлён! Поведение преступника, чей образ уже сформировался в его голове, вдруг раз — и этот образ нарушило! Словно он был ОБЯЗАН поступить определённо, но пошёл против правил; точно машина, механика которой велит ей ехать только вперёд, но по какой-то волшебной воле она едет куда ей вздумается.
Запинаясь и перескакивая с пятого на десятое Вероника рассказала, как проснулась в прекрасном настроении, так как очень хорошо выспалась. Дальше она обнаружила, что муж как-то странно выглядит… присмотрелась… и увидев, что он зарезан, кинулась в комнату сына! Мальчик спал и не проснулся даже, когда перепуганная она стала хлестать того по щекам. Лишь прижав к носу сына платок нашатыря женщина добилась, чтобы он очнулся.
Дальше случилось вообще то ли комичное, то ли жуткое: она забыла, с чего начался её день; она подумала, что всё в порядке и сын просто очень крепко спал и именно поэтому она взволновалась, и пошла готовить завтрак. Приготовила на троих… а потом на кухню пришёл Женечка и спрашивает:
— Мама… а почему папа лежит в постели мёртвый?
Решив, что это какая-то чудовищная путаница, Вероника прошла с ребёнком в их с мужем спальню — хотела показать, что папа ушёл на работу… он же должен был сегодня… а когда до неё дошло, что что-то идёт совершенно, абсолютно неправильно, она наконец позвонила в полицию. Причём по-настоящему испугалась она уже после, как позвонила, и решила для защиты снять мастиффа с поводка. Собака, надо отметить, сразу убежала к хозяину и, обнаружив его, легла у его тела и перестала к нему подпускать.
Дальше приехали полицейские… и произошёл это неприятный случай с кем-то из Романовских коллег, кажется каким-то Алексеевым… А потом уже появился и сам Роман.
Вот, в общем-то, и всё.
Капитан Птачек слушал, кивал, задумчиво опускал глаза… В его голове постепенно выстроилась чёткая, почти непротиворечивая картина.
Убийца, кто бы он ни был, действовал очень, весьма осмысленно. Чтобы поступить так, как поступил, он должен был продумать всё ОТ и ДО с ювелирной тщательностью, и это с учётом, что его предполагаемая «нормальная» цель — получить удовольствие; своё извращённое маньячное удовольствие, а никакую не выгоду. Люди ведь так устроены, что когда хотят получить удовольствие они перестают думать, действуют на эмоциях… Этот же — совершенно нет! Или же тут и удовольствие и выгода?..
Убийца усыпил в доме всех, кто не являлся целью. Даже пса! И никого из них не тронул. Жена и сын убитого — с ними ещё как-то можно такое представить, тем более у Вероники вон провал в памяти: Роман как-то слышал, что от некоторых наркозов можно ненадолго забыть и как тебя зовут… Но собака! Этот человек пожалел собаку! Наверняка зная о её наличии он придумал какой-то способ убаюкать и её! Нет, есть много таких, кому жизнь животного дороже человека и не так, чтобы их время от времени не понимаешь… Просто ведь он пошёл ни много ни мало на ОГРОМНЕЙШИЙ риск! Как он это сделал?! Выстрелил в неё специальным дротиком из духового ружья? Прикармливал, заставляя к себе привыкнуть, и наконец бросил кусок колбасы, напичканный снотворным?.. В любом из этих случаев животное могло начать беспокоиться, громко залаять и похоронить всю его затею разом! Конура у пса, кстати, немаленькая, да и судя по его вою и баханью в дверь килограмм в нём восемьдесят, не меньше. А вдруг пёс очнётся в самый ответственный момент, сорвётся с цепи, подбежит и начнёт рвать тебя?!
И всё равно, наверняка осознавая это, ОН решился…
— Я вот, если вам интересно, о чём подумала… — Женщина сжала губы и несколько мгновений молчала. — Мне кажется, у нас из спальни пропала фигурка орла… Хотя точно я не уверена.
— Фигурка орла? — Брови Птачека приподнялись. — Какая фигурка?..
— Ну такая… — Вероника сделал движение ладонями, будто взяла яблоко. — Слава как-то вырезал и поставил возле телевизора. А сейчас её, кажется, нет… Или может он сам её куда-то убрал?..
Хорошенько подумав над следующим вопросом Роман попытался высказаться как мог тактично:
— Вероника Дмитриевна… а ваш муж… он украшения какие-нибудь носил?.. Может быть кольца, цепочки…
Женщина резко замотала головой.
— Нет, никогда! Он вообще этого на дух не переносит! У него только татуировка армейская, на плече. И всё.
Медленно и вдумчиво покивав капитан замолчал, примолкла и женщина. Несколько долгих мгновений оба пребывали в тяжёлой, давящей тишине, когда хочется, чтобы либо ты, либо тебе что-то сказали, но говорить нечего, даже кашлянуть неудобно.
Эту неловкость нарушил, наконец, сам Роман.
— Вероника Дмитриевна… — Он постарался незаметно облизать пересохшие губы. — А скажите пожалуйста… Ваш супруг — он работал в каком-нибудь театре?.. Может быть мастерил декорации или что-нибудь чинил?.. Хм?..
Жена убитого уставилась на следователя так, будто тот сказал, что Земля плоская.
— Он?! Да вы что! Не-е-ет… Он бы… Нет, он театр вообще не любит. И в кино не ходит. Чтобы он… Нет, не может быть. Он ведь охранником работает. А до того в ВОХРе состоял.
— Значит… — Роман посмотрел прямо, с прищуром, — он не связан ни с каким театром даже косвенно?.. Может быть не сам, а через какого-то другого?.. Нет?..
— Нет, нет, точно нет. — Женщина мотала головой с прежней уверенностью. — Я бы знала… Слава вообще такой человек, что его в театр затащить — легче голым Волгу переплыть и сухим выйти. Нет, исключено. Уж я-то своего мужа знаю…
За годы научившись помалкивать и людей в таком состоянии не поправлять Роман ещё раз покивал, уже с благодарностью, и оторвал спину от стены. Не особо заморачиваясь, как выпроводить несчастную из комнаты, он просто бросил в коридор будто бы случайный взгляд и произнёс:
— Вероника Дмитриевна… сходите, пожалуйста, проведайте сына: ему сейчас лучше одному не оставаться.
Это работает со всеми матерями. Почти со всеми… Стоит только намекнуть, что их ребёнку нужно внимание, и они сразу же его выказывают. Даже пьяные, даже при смерти, даже в страшной обиде.
Как по мановению волшебной палочки женщина преобразилась: вид её стал собранным и сосредоточенным, а из глаз испарилась эта полуподавленная седативом отчаянность.
— Вы правы! — Она бодро поднялась, смяв одежду на боках её пальцы сжались. — Вы совершенно правы… Пойду проведаю Женечку — вдруг ему чего надо?..
— Сходите. — С очень сильным, прямо-таки подчёркнутым одобрением Роман важно кивнул. — И посидите с ним подольше; поговорите, успокойте. Ему нужна ваша забота.
Более не говоря, только качая головой, словно кивая, женщина развернулась и целеустремлённой походкой вышла из комнаты. С облегчением Птачек видел, что она ни на мгновение, ни на долю секунды не остановилась, чтобы кинуть взгляд за плечо — туда, где остывает тело мужа.
Стоило Веронике переступить порог, а её шагам исчезнуть за невидимым из спальни поворотом, как снова явился Кирилл. Засунув руки в карманы он с серым и усталым, но любопытным лицом вновь оглядел комнату, точно увидел впервые. Голос его прозвучал также двояко — наполовину серьёзно, наполовину вольно:
— В прошлый раз тело тоже в кровати лежало. Только убивали её в другой комнате, а потом уже перенесли. Этого, похоже, кончили здесь.
— Такого хрен куда перетащишь. — Роман нехотя, стараясь не замечать отвратительной раны на шее, оценил габариты убитого. — Сколько в нём — килограммов сто тридцать?..
— А то и больше… — Спиридонов опустил взгляд и пожевал губу, точно что-то обдумывая. Внезапно он протянул руку и в его устремлённых к капитану пальцах блеснул угольным металликом смартфон. — На вот, кстати, полюбуйся. Наш регулярный приз.
Кирилл сейчас что — пошутил?.. Или только в такие моменты, когда мрачен и вымотан, в нём просыпается чёрное чувство юмора?..
Смерив старлея пытливым, но не особо придирчивым взглядом Роман принял гаджет и сразу, не спрашивая, зашёл в «последние снимки».
— Всё как всегда. — Кирилл метнул взгляд меж лицом коллеги и смартфоном в его ладони. — Эта сволочь себе верна.
Что-то Спиридонов сегодня необычайно эмоционален… Делая вид, что не замечает этого, Роман отыскал фотографию некогда скомканного, но теперь разглаженного листочка, лежащего на знакомой Кирилловой ладони. Сделанная аккуратной, очень точной рукой на бумаге бежит строка: «Ты хам, грубиян, невежа, охламон. Но выведу тебя из общества вон! Больше никаких от тебя грубых слов. Рот твой закрою на вечный засов. Может и мог бы ты в мире жить, но теперь придётся тебе мёртвым быть».
Прочитав несколько раз Птачек хмыкнул и девайс вернул.
— Что считаешь?.. — Принимая смартфон Кирилл и не взглянул на него: его глаза неотрывно следили за глазами капитана. — Есть какие мысли?..
Задумавшись, Роман скрестил руки на груди. Не спеша с ответом он мазнул по старлею неоднозначным взглядом, а затем отправил его бродить по всей комнате, начав с мертвеца.
ЭТОТ стих явно не содержит какого-то особого, специального намёка, скорее он похож на любой из тех, что встречался раньше. Жертва валяется тоже без всякого символизма: его просто и незатейливо прикончили, очень может быть, что во сне. Следов борьбы вроде бы не видно… Да и роскоши в доме нет. Как и конкретных связей с театром.
Что же это выходит?.. Неужели с предыдущими двумя жертвами то, что оба работали в театре — совпадение?.. Неужели символизм и намёки в стихах с прошлых убийств — лишь игра воображения? Или же сет закончился на второй жертве и сейчас убийца вернулся к «рутине»?
Или же где-то допущена ошибка?..
— Считаю, что мне надо кое с кем посоветоваться… — Ещё раз взглянув на Спиридонова Роман позволил себе, точно признавая поражение, глубоко и шумно вздохнуть. — И как можно, как можно скорее.