Выйдя из дома и сев в машину Роман уже собирался отыскать в телефоне знакомый номер, когда пришёл входящий от Понятовского; не успев почувствовать ни волнения, ни тревоги капитан сразу нажал «принять».
— Алло?..
— Рома! Ты уже в курсе?!
Вот как… ни «здрасте», ни «привет»…
— Да, Григорий Евгеньевич. Уже приехал, осмотрел…
— Дуй ко мне. Срочно!
Обрыв.
Посмотрев на потемневший, будто уснувший телефон Роман не сдерживаясь, глубоко и шумно вдохнул… и грязно выругался! Чуть не вдарил кулаком по консоли! Руки легли на руль а сам он ещё какое-то время сидел, закрыв глаза, в тишине, точно отсчитывая удары сердца.
Почувствовав наконец, что почти спокоен и мысли более-менее упорядочились, Птачек завёл мотор и покатил к знакомому, уже родному адресу: Садовая пятьдесят семь.
***
Забавно, но именно в моменты предчувствия от руководства неладного Роман переставал стучаться — и каждый раз это сходило ему с рук. Вот и теперь он не стал барабанить, просто потянул ручку и переступил порог.
Сидящий и что-то сосредоточенно пишущий за столом полковник метнул на вошедшего быстрый взгляд, но даже и на секундочку не остановился для паузы. Кивнув, он продолжил увлечённо черкать на листке, шапка которого, как Роман потом заметил, начинается с: «На имя генерального»…
Аккуратно, но не подобострастно затворив, капитан зашёл. Искоса посматривая, как Понятовский реагирует, он взял стул и уселся прямо напротив начальственного стола. Ещё несколько минут по кабинету бегало эхо чиркающего чернильного ролика, а когда оно смолкло, Роману почудилось, что стало холоднее.
Двигаясь подчёркнуто сдержанно… или сдерживаясь… Понятовский отложил ручку с листком подальше, точно боясь их теперь запачкать. Его прощупывающий взгляд сосредоточился на подчинённом.
Взгляды капитана и полковника встретились и это было, как в если б в вакууме космоса столкнулись кометы: мощно, но без единого шума!
Понятовский нахмурился… пожевал губу, от чего усы его смешно заходили туда-сюда… потом всё-таки отвёл взгляд и снова посмотрел на только что исписанный листок… и вдруг резко, точно уже не первую минуту дерёт глотку, хлопнул по столу и заорал:
— Как это понимать?! Как это, я тебя спрашиваю, понимать?!
Что тут началось! Хляби небесного гнева разверзлись! Полковник наверняка вспомнил все ругательства, которые в жизни слышал. Нет, он не сыпал оскорблениями и на личности не переходил, тем более не употреблял непростительных эпитетов… и всё же через минуты три свирепой ругани Роман почувствовал, будто его помоями облили. А ещё заболели уши.
После «вступления» пошла около-конкретика:
— Всё через пень-колоду! Всё не как надо! — Со злобной гримасой Понятовский снова от души по столу вдарил. — Всё ни к чёрту! Всё! Мы и за актёрами следим, и за самим театром; за Валерой этим твоим чёртовым, на которого ты тут больше всех думаешь… Столько уже сил потратили! Стольких людей от реальных дел оторвали! И что же?.. Да просто ещё один убитый! Ещё один, мать-перемать, труп, оставленный этой гадиной! Да ещё и левый…
Всю начальственную тираду, эти резкие слова и жесты Роман наблюдал со спокойствием родителя, который решил воспитать капризного ребёнка не ремнём, но характером. Он и взгляд сделал соответствующим, чтоб полковник, глядя на него, нет-нет да и остывал. Когда, однако, Понятовский сделал паузу — то ли отдышаться, то ли специально, чтобы капитан начал говорить — Роман не отреагировал и просто продолжил молчать.
— Что ты смотришь на меня, Рома?.. — Глаза Понятовского стали удивлённо-широкими. — Что ты на меня смотришь?! Тебе что — сказать нечего?! Или ты у нас не любишь оправдываться?!
А вот ЭТО уже заскок на личное; мелкое такое прощупывание…
Оставаясь образцово спокойным, но поменяв выражение, особенно глаз, с выжидающего на мрачно-угрюмое, Роман ответил одновременно и с выдержкой, и с вызовом:
— Нет. Не люблю.
И молча продолжил глядеть, как начальник реагирует.
Настал центральный момент; подобные редкость, но этот такой. Сейчас решится, что будет: Понятовский психанёт и сделает нечто, из-за чего придётся переводиться, а может даже увольняться, или…
Сжав губы, несколько долгих секунд полковник держал глаза капитана раскалённым взором… Шумно выдохнув он неожиданно отвернулся… и так же неожиданно снова взглянув подчинённому в глаза. Продолжил он заметно вежливее, хоть и всё ещё строго:
— Рома… Ну скажи ты хоть что думаешь! ТЫ у нас занимаешься этим делом, иль не ТЫ?! Уж снизойди! Ты ведь, как никак, ключевая голова!
Чувствуя, что держит ситуацию уже вместе с начальником, что тоже влияет, а не просто кто-то пеняет ему, Роман позволил себе расслабиться уже по-настоящему, а не изображая. Сев поудобней и положив ладони на колени он чуть откинул голову и с шумом вздохнул.
— Я понимаю вас, Григорий Евгеньевич… я вас прекрасно понимаю. Я сам сегодня того… — он крутнул шеей, — немного опупел… Это новое убийство выбивается из наших расчётов. Из моих расчётов… И всё же я настаиваю, чтобы мы не думали лишнего, чтобы продолжили делать то, что делаем.
Полковник опять побуровел.
— Чего?! Делать что делаем?! Да мы просыраем всё, Рома! Просыраем! Понимаешь ты это, или нет?!
Разгорячившись Понятовский набрал воздуха сказать что-то ещё более громкое… а может и грубое… но в спокойных глазах подчинённого он вдруг показался себе несолидным. Одумавшись полковник недовольно сжал губы, на стол перед ним легли его стиснутые кулаки.
Точно ничего этого не видел и не слышал а молчал потому, что обдумывал, как лучше сказать, Роман продолжил с прямо-таки образцовой рассудительностью:
— Понимаете, Григорий Евгеньевич… Как-то с этой последней смертью подозрительно… И неужели в прошлых убийствах не было системы?.. Система есть, я уверен, её только надо понять и надо суметь этим знанием воспользоваться. А что, — он прищурился, — если последний труп — это для отвлечения?.. Что, если главная цель по-прежнему театр и люди в нём? Тогда, если мы снимем слежку — не сделаем ли хуже?..
Птачек сделал паузу, будто перевести дух, а на самом деле чтобы Понятовский возразил или спросил. Ничего от полковника не услышав он продолжил:
— Маньяк убил работающих друг с другом людей, двух подряд, причём намекнул на роскошь в их домах и на некую их личную… запятнанность. Ну не просто же так, да?.. Ведь он не дурак… наверняка понимает, что за театралами следят, ведь он сам привлёк к ним внимание; или догадывается… Он вполне мог захотеть наше внимание отвлечь. Специально. Нужно просто на эту уловку не попасться и его на театралах всё-таки и сцапать.
Монотонный, почти сонливый говор капитана остудил полковника, кажется, настолько, что тот перестал сжимать кулаки и выглядит просто усталым стариком. В обращённых к подчинённому глазах на самом деле нет злости, но столько чего-то невысказанного… Как, честно слово, бывает иногда у самого Романа, когда он говорит дочери, что на службе у него всё хорошо.
Снова замолчав капитан посмотрел на полковника с выразительностью, как бы предоставляя слово. Понятовский же будто вообще разговаривать не хочет: глаза опустил, губы сжал, его скулы заострились. Только что расслабившиеся ладони вновь сцепились, выставив, как антенну, два сжатых больших.
Нервозно постучав по столешнице этой сцепкой полковник в очередной раз шумно вздохнул и вновь поднял на Романа глаза такие-же, какие были сегодня у Кирилла и Дениса: глаза человека утомлённого и не знающего, правильно ли он действует. Голос его прозвучал полу-убито:
— Рома-Рома… в главном-то я тебя понимаю… но с этим последним убийством всё изменилось си-и-ильно к худшему…
Птачек невольно напрягся, но виду не подал. Понятовский же продолжал сперва мрачно, но потом со всё большей и большей горячностью:
— На той улочке, где убили этого, последнего… проживает дочь мэра; всего на десять домиков их адреса различаются… Всем, кто сверху хоть за что-то отвечает, сегодня уже досталось… и говно теперь льётся на наши головы. Скоро безудержным потоком хлынет! Мы должны выкручиваться… мы просто обязаны что-то предпринять! И поскорее, потому что кто-то точно станет крайним! — Не отрывая глаз от капитана полковник угрюмо помотал головой. — Если в ближайшее же время мы этого гада не заловим, то поплатимся погонами — меня предупредили недвусмысленно…
Он замолчал и в кабинете застыла тишина; такая особенная… Не слышно ничего: здание будто мёртвое и никого, кроме двоих в этом кабинете, нет… однако на грани слуха звенит настырный шум, точно сильно ударился головой или у тебя высокое давление; глухой свист, которого на самом деле нет, но ты его слышишь… и он давит, давит…
Не находя подходящих слов, да и не стараясь их найти Роман просто произнёс со всей искренностью:
— Григорий Евгеньевич… Наблюдение с театра снимать нельзя. Я считаю, что есть вероятность, что нам повезёт.
Брови полковника сдвинулись.
— Повезёт?.. — Он критически наклонил голову. — Рома… Мы вообще такими понятиями оперировать не должны, а ты про «повезёт»…
Что-то добавить не считая нужным капитан промолчал, а полковник помотал головой. Не выдержав он поднял ладони и с силой разгладил лицо, открыто показывая, что устал и растерян. Вновь уронив ладони на столешницу, одна на другую, как студент, он нехотя подытожил:
— Похоже, вариантов у нас мало… Будем надеяться, что твой план всё-таки сработает, иначе не видать белого света ни мне, ни тебе. Мало не покажется никому и это единственное, в чём можно быть точно уверенным.