Тяжёлая подъездная дверь хлопнула за спиной, после тепла квартиры холодный ветерок защекотал кожу. Ныряя во всё ещё непрогнанную фонарями темноту Роман зарылся подбородком в воротник и потопал к машине.
Как не странно потеплело: нет ощущения, как утром, будто замерзаешь на ходу, а если приспичит пописать, то сделать это на свежем воздухе кажется ещё более рискованным, чем сунуть палец в мясорубку.
Добравшись до «железного коня» капитан забрался в салон, разбудил двигатель и какое-то время просто сидел, уставившись в одну точку. Ни о чём не думал, ни о чём не беспокоился; просто дышал и слушал бурчание механики.
Затёкшая спина заставила пошевелиться, сесть удобнее. Это вернуло в реальность и тут же на глаза попались часы — четверть седьмого.
Что ж… И в самом деле пора…
Старенький «форд» оживился, зарычал! Выплёвывая горький дым машина поехала к Ставропольской девятнадцать.
…Начавшийся так невесело, продолжившийся неприятно, а потом и вообще ударивший ниже пояса день теперь будто извиняется: до школы Роман доехал точно у него на крыше самая большая и громкая в мире мигалка. Он и не спешил в общем-то, даже готов был пропускать: настроение стало такое спокойное-спокойное, почти ко всему безразличное… но поди ж ты — и снег перестал, и по дороге все попались такие вежливые и предупредительные… и даже круче! На перекрёстке Ушакова и Ленинградской перед «фордом» махнул ДПСник. Пребывая в некой прострации Роман и не подумал доставать удостоверение… при этом чуть было коллеге не козырнул! Сержант же, — парень постарше Дениса с нарумяненным за целый день на улице лицом, — любезно представился, не стал спрашивать документы и просто обратил внимание, мол, у вас барахлит фара.
— Будьте, пожалуйста, аккуратны, и обязательно съездите на осмотр.
Вроде ничего особенного, но от этой встречи в памяти осталось нега. Роман даже матом ни разу не ругнулся, настолько оказался под впечатлением.
Когда же перед капитаном наконец выросла школа, у того возникла любопытная, прямо-таки навязчивая мысль. Не до конца ещё понимая, чего хочет, Роман докатил до местечка у деревьев, ближе к выезду, где ещё ни разу не парковался — от главного входа далеко. Выключив двигатель, с расстановкой он смерил взглядом двухэтажное, с фундамента до самой крыши покрытое снегом здание… Пальцы щёлкнули замком бардачка; неприятно одарив холодом в ладонь лёг бинокль… Осознав свою затею Птачек удивился себе, но останавливаться не стал. Расстегнув куртку и откинувшись в кресле, оптику он пока отложил, скрестил пальцы на животе и стал мирно ждать.
Первые несколько минут беспокоила мысль, что кто-то обязательно подойдёт, поинтересуется — чего это, гражданин, вы здесь встали? Проезд загораживаете… Но вечер, точно утвердивший декрет о спокойствии, и не подумал его нарушать. Стало даже забавно, когда мимо прошли несколько парней а за ними пожилой мужчина — и ни один не кинул на «форд» и косого взгляда, точно на машине отвод глаз.
Проводив взором ещё одного паренька, — по виду вовсе не школьника, — и так и не дождавшись, чтоб тот хоть косо на него глянул, Роман в самом деле начал ощущать, будто он в какой-то сказке, под чарами. Беспокойства он совсем не почувствовал, наоборот — убаюканный такой мирной атмосферой Птачек бросил таиться и взял бинокль уже не заботясь, что кто-то подумает нехорошее.
Лёгкий холодок приятно расплывается по телу, заставляет желать скинуть уже всю куртку целиком. Оптика же под пальцами согрелась быстро. Цифры на часах постепенно перевалили за десять восьмого… и вот в окружении что-то неуловимо изменилось; нечто неосязаемое… невидимое… лишь угадываемое… Окна школы горят, ветерок спокойно гоняет снежинки. В оккупировавших небо тучах изредка сверкнёт редкая звёздочка…
Главная дверь буйно дрогнула! Встала… Не поддавшись с первого раза она дёрнулась вновь! Опять! Помня, с каким трудом отпирал её, с любопытством зрителя на арене цирка Роман наблюдал, как механика всё же поддалась, ослабла и наконец неспособная держаться дольше сдалась! Неостановимый, как горная лавина грозный поток детей хлынул на улицу, словно из супергидранта! Больше детей! Ещё больше! Уже нет места, где бы их не было!
Река людей врезалась в старенький «форд», обогнула его и, нет сомнения, была бы машина полегче, подхватила бы её и унесла! Отложив бинокль капитан стал следить за проносящейся детворой, как застрявший на островке у самого колена водопада путешественник. Лиц не разобрать, дай бог различить по росту, а орут так, что оглохнешь! Перестав надеяться что либо разобрать Роман устало вздохнул, положил ладони на колени и стал ждать, как когда-то ученики гимназий прилежно ждали прихода учителя. Всё-таки Насте пятнадцать и это значит, что ломиться вместе с малышнёй она не будет — достоинство не позволит. Вон там, кстати, не она ли?..
Прохладный бинокль вновь оказался в пальцах. Перспектива встала перед глазами, линзы нацелились на главный вход… Вышагивая меж ломящихся кто куда мальчишек и девчонок, словно юная учительница, ещё только недавно бывшая сама за партой, сквозь толпу плывёт дочь. Настя как всегда вся в белом, и не просто белом, а лучезарном: уж особенно нравится ей ходить белее снега, для чего даже покупает специальный спрей, которым брызгает куртку, штаны и шапку — что-то то ли от пыли, то ли ещё более отбеливающее… Резким контрастом на этой белизне выделяются дочкины волосы — чёрные, как чернила, чернее ночи. Идеально расчёсанные, они водопадом стекают на плечи.
Вышагивая неспешно Настя улыбается, даже хохочет, её белые зубы сверкают в улыбке… Она поворачивает голову, что-то говорит… А отвечает ей…
Даша.
Сердце ёкнуло! Даже на какое-то мгновение дышать стало тяжело, будто в грудь ударили… Ладони вспотели, дыхание сбилось и вообще во всём теле ощущение, как при большой опасности: хочется бить или бежать.
Недовольный на себя сглотнув, Роман постарался успокоиться; пальцы сжали бинокль сильнее.
Даша идёт бок о бок с Настей, её жемчужные зубы сверкают в весёлой улыбке; девочки явно о чём-то разговаривают. Одетая в своё неизменное синее пальто с меховым воротником, в свой для школьницы необычайно высокой меховой шапке и в длинных тёмных сапогах Даша не идёт, а будто по льду катится — настолько изящно она ставит ногу. Вопреки тому, что видит её уже не впервые и не просто видит, а сжимал её в жадных объятиях, целовал её сочные губы, вдыхал аромат её каштановых локонов и вообще всем телом с ней соприкасался Роман вновь, как в первый раз, поразился — насколько же Даша прекрасна… Невозможно не восхищаться ею! Противоестественно! Даже завзятый, до мозга костей прожжённый женоненавистник не смог бы устоять и признал бы её самой красивой девушкой на свете!
Стёкла опустились. Повинуясь хозяйскому смущению всё ещё сжимаемый в пальцах бинокль лёг вниз. Роман почувствовал, что колеблется; по-настоящему колеблется и не знает, как поступить…
Дашу хочется до жути! Жаждется услышать её голос! Поймать её лёгкий взгляд! Сжать в объятиях, зацеловать! Но как же вся эта неделя молчания?.. День за днём забирая дочь из школы Роман надеялся встретить возлюбленную, свою запретную, но такую желанную любовь… не видел её, но не переживал, не сомневался, что всё будет хорошо… а теперь он смотрит на неё как подглядывающий из-за угла вор, как мальчишка у женской раздевалки — и его начинает глодать вопрос: «А всё хорошо в самом ли деле?»
Может с её стороны это было избегание?.. Может Даше стыдно, она передумала, он теперь неприятен ей и вообще она считает случившееся ошибкой?.. Как же поступить?.. Или вернее — как же поступить единственно правильно?..
Только лишь Роман задал себе последний, самый конкретный вопрос — он перестал колебаться тут же, ответ напросился сам: надо дать ей шанс уйти. Если она и правда его избегает, если не хочет видеть, то надо дать ей возможность сделать это без неловкости. Уж если что-то поменялось и она его больше не хочет знать — что ж… так тому и быть.
Бинокль лёг на пассажирское, пальцы нащупали в кармане телефон. Глядя на загоревшийся экранчик Роман нашёл чат переписки с дочерью и настрочил: «Скоро буду. Уже подъезжаю. Люблю тебя. Жди». Спрятав гаджет он вновь положил ладонь на оптику — перспектива послушно легла перед глазами.
Далеко от выхода девочки заходить не стали, остановились. Они улыбаются друг другу, смеются, закатывают от смеха глаза и корчат в хохоте смешные рожицы. Интересно — о чём болтают?.. Смущённо пытаясь прикрыть юморную улыбку, но сотрясаясь в корчах гогота так, что и не понятно, как ещё не согнулась, Настя вдруг замерла — её спрятанная в белую варежку ладонь ощупала карман. Всё ещё отсмеиваясь дочь достала телефон, взглянула… а затем её губы стали подчёркнуто, акцентированно напоказ раздвигаться и сходиться, будто она громко читает перед большой аудиторией. Закончив Настя вернула взгляд подруге и что-то сказала. Сжимая бинокль, в немом напряжении Роман проглотил острый комок…
Выслушав её Даша кивнула, они обменялись парочкой фраз… и остались вместе.
Сердце забухало взволнованней, по венам потёк адреналин. Минуту или дольше Роман медлил, специально оставался, даже досчитал до шестидесяти — и всё равно Даша никуда не ушла. Девочки как похихикивали над чем-то, так и продолжили хихикать.
Не замечая, как до боли закусил губу, капитан Птачек бинокль отложил. Правая повернула ключ в зажигании — машина в последний раз устало взрыкнула и заснула. Левая легла на ручку двери. Всё ещё медля Роман перевёл взор с девочек на свои сжимающие уже готовую поддаться защёлку пальцы…
Значит Даша его не избегает?.. Или только сейчас наконец решила увидеться?.. Или… А! Ну чего гадать!?
Открыв дверь Роман сделал решительный шаг… и быстро остановился. Вернувшись в реальность он огляделся и понял, что от главного входа машина всё ещё слишком далеко, и что если бы он не поддался искушению пошпионить, ни за что бы так не припарковался.
Усталая, глупая голова! Чем больше выматываешься, тем больше накидываешь себе работы!
Не успев вздремнуть и минуты старенький «форд» вновь ожил и, тихонечко ворча, тенью покатился к центральному помосту-лестнице. Лишь последние метров десять Роман позволил двигателю пошуметь, не столько, чтобы дать о себе знать, сколько ребячески притворяясь, будто приехал только что, а не ждал всё это время в засаде.
Поставив на ручник перед выходом капитан всё-таки задержался. Дав себе гипнотическую установку действовать спокойно, не волноваться, вообще быть, как гора, которой никакой дождь нипочём, он вышел и захлопнул за собой с энергией, словно только что проснулся, а вовсе не устал за весь день и ни капельки не вымотался; выпрямил спину, расправил плечи и волевым усилием пробудил внутренний стержень, заставляющий на все трудности плевать, а в лицо опасностям смеяться.
Этот видевшийся особенным, заставляющий готовиться и чего-то ждать момент, когда он предстанет перед дочерью и Дашей… оказался, в общем-то, самым обычным. Его важность, вот обида, рождалась только в голове самого Птачека. Там она и умерла.
— Да он просто ужасен! Ахахах! — Глядя на подругу Настя смеётся так, что ей приходится прикрывать рот, дабы не выглядеть глупо. — Я серьёзно! Ахахах! Хуже просто не найти!
Ещё только минуту назад казавшийся мягким, морозный воздух ожёг, что крапива. Снег под стопами превратился в ломанное стекло: кажется ещё совсем недавно он не задевал ни ноты, но теперь трещит, как лёд под слишком самоуверенным рыбаком.
Продолжая хихикать, от чего щёки краснеют, как свёкла, девочки повернули лица к приблизившемуся мужчине. Скользнув по Даше секундным, ни на что не намекающим взглядом Роман увидел, что она абсолютно спокойна, не встревожена вообще… и смотрит на него, как могла бы любая другая одноклассница дочери — с лёгким оттенком вежливости и еле-еле угадываемым любопытством.
Брови же Насти взлетели, как праздничные фейерверки! Уставившись на отца, как солдат на задержавшегося повара, она со всё ещё сквозящем в голосе весельем воскликнула:
— Па-а-ап! Опаздываешь, мы тебя уже минут двадцать ждём! Замёрзли до невозможности, скоро в ледышки превратимся! Домой давно пора!
Хоть дочь и пытается изображать серьёзность, ставит голос, сверкает глазами и того и гляди упрёт кулаки в бока, а всё-таки её радостное лицо и еле сдерживающиеся от улыбки губы выдают её.
— Насть, ну что ты говоришь такое… — Даша взглянула на подругу полу-весело, полу-серьёзно. — И ничего не двадцать минут, а намного меньше…
— Дарья… эм… батьковна, — Роман скрестил ладони у живота, его полный скрытого юмора взгляд вновь косо задел дочкину одноклассницу, — попрошу вас эти подробности оставить. У Анастасии Романовны богатая фантазия и в будущем она станет известной актрисой. Так не встанем же на пути таланта…
Даша захихикала, да так громко, что и ей пришлось прикрыться ладошкой! Дочь наоборот посмурнела; лицо её стало, как у ребёнка, у которого отняли конфету.
— Па-а-ап! — Она взмахнула руками, как птица, и даже грозно топнула. — Мы вообще-то в самом деле заждались! Слышишь!? Чего ты так поздно?!
Всё это наигранное возмущение, этот показное недовольство родительской тиранией, это аккуратное восстание — ну разве можно на такое злиться хоть в малости?.. Если своего ребёнка любишь, то нет.
— Ну прости меня, моя кровиночка! — Роман протянул руки и пошёл вверх по ступеням. — Прости меня, доченька моя любимая! Моё солнышко!..
Настя хотел отступить, но поздно: мгновение… и она уже в крепких отцовских объятиях; в его руках, как в бархатных тисках!
— Прости меня! — В порыве родительской любви Роман прижал дочь так, что пытаясь вскрикнуть та смогла лишь нечто неразборчивое вышептать, да и то с трудом. — Прости! Я постараюсь больше не опаздывать, обещаю.
Удерживая, словно самбист, Настю в объятиях Роман закрыл глаза, наклонил голову и припечатал ей долгий, тёплый, обожающий поцелуй в щёку.
— Па-а-ап! Ну перестань! — Дочь забилась в родительских объятиях, как воробушек в кулаке. — Ты колешься! О-о-ой!
Не отрывая губ от нежной, морозной, такой родной щеки Роман прижал дочку плотнее… и резко глаза открыл — их с Дашей взгляды встретились.
ТЕПЕРЬ она смотрит по-другому… ТЕПЕРЬ в глазах этой притворщицы осмысленный, подразумевающее тайное огонёк… Прямые, как мечи, взоры мужчины и девушки скрестились, словно у дуэлянтов: даже можно представить, как в воздухе загорелись искры! Даша улыбается почти незаметно, одними уголками; её самою чуточку раздвинутые уста словно на что-то намекают… Продолжая глядеть на свою «большую» тайну она приподняла подбородок и её ещё секунду назад буравивший его глаза взор опустился к его целующим дочь губам…
Чувствуя себя подлым заговорщиком Роман медленно, очень неторопливо поцелуй прервал. Вновь возвысившись над дочерью, лишь в последний момент он перевёл взгляд с неотрывно следящей за ним любовницы на своего ребёнка. От этого длившегося лишь жалкие секунды, но показавшегося долгим момента осталось чувство, что сжимал в объятиях и целовал он не дочь, а Дашу. Чувство одновременно и приятное, и заставляющее испытывать глубочайшие угрызения.
— И всё-таки, пап — ты опоздал! — Насте всё же удалось выпутаться из ослабших пут. — А ведь УЖЕ обещал, что больше не будешь! В тот раз ещё говорил, когда мы тебя целый час ждали! Помнишь?!
Глаза дочери стали такими, словно она дознаватель и приводит подозреваемому неоспоримые доказательства вины. Роман же сделал лицо очень задумчивым, даже зрачки закатил и прижал к губам палец.
— Действительно… Кажется, такое было… — Он с готовностью покивал. — Это ещё когда ты тест по Истории завалила и учитель тебя после уроков оставил. Да-да, что-то определённо вспоминается…
От обиды Настя чуть не покраснела! Распухнув, как фуга, она скрестила руки на груди и даже надула губы. Голос её прозвучал, словно она вернулась в тот страшный, восемь лет как минувший день, когда в наказание за обман её не повезли в цирк, в который так хотела:
— Между прочим тогда оставили не меня одну!
Обжигающий, виноватящий взгляд дочери чуть не прожёг в отце дырку, а затем с намёком метнулся к Даше. Смерив всё ещё по-доброму улыбающуюся ей подругу ущемлённым взором Настя вдруг застыла, как на фотографии… и резко вернулась.
— Пап! А давай сегодня Дашу до дома довезём! Нам же несложно, верно?!
Роман не успел среагировать, даже ничего толком в сердце почувствовать не успел. Он бы кинул на Дашу хоть бы косой взгляд, но и этого не вышло — дочь обрушилась на него, как коршун:
— Пап! На улице поздно! Ты же сам говоришь, что вечером гулять опасно! А холодно! Холодно-то как! Она же, пока до дома дойдёт — замёрзнет вся! Да и автобусы, вон — ни одного уже не поймать!
Она говорила ещё, говорила много, с чувством. И глаза сделала большими-большими, взволнованными. У под таким напором чуток растерявшегося капитана создалось впечатление, что дочь просит его не просто оказать услугу — с такой энергией она могла бы вымогать на выпускной самое дорогое платье!
— Даш! Ну чего ты молчишь?! — Настя резко кинула на одноклассницу требовательный взгляд. — Тоже что-нибудь скажи, не скромничай!
При «не скромничай» Роману пришлось сделать усилие сохранить лицо безмятежным. При этом посетила подленькая, но такая приятная мысль, что сама того не ведая Настя вынуждает подругу как бы обнаружить себя, свои намерения. Так удобно…
Он почувствовал, что должен ответить; должен что-то дочери сказать, а Даше, если она с ними всё-таки не хочет, помочь выйти из положения свободно… но промолчал. Не умом, а велением души. Чувствуя себя подлецом, вымогающим у человека в патовой ситуации, тем не менее Роман поглядел на Дашу как ни в чём не бывало, лишь в его зрачках можно было б прочесть очень жаждущий ответа вопрос…
Длилось это мгновение. И пролетающая мимо снежинка не успела упасть, а уже всё решилось: поглядев на обратившуюся к ней подругу с дружелюбием Даша улыбнулась ещё теплее, пожала плечами и взглянула в лицо Роману. Соприкоснувшись с ним взором она залучилась с кротостью. Точно ученица, которой неловко глядеть в глаза мужчине-учителю, но глядеть надо, она полу-произнесла, полу-пропела:
— Роман Павлович… не довезёте ли вы меня… домой?..
Последний прутик, ломающий спину верблюда… Последняя капля, заставляющая чашу переполниться… Эта то ли ложная, то ли истинная Дашина скромность, эта напускная простота… или настоящая — всё это ударило Роману в грудь, как мерин копытом! Ощутив себя не способным разобраться, не способным понять мысли другого человека — одного очень конкретного человека, его истинную или поддельную сущность — капитан Птачек остолбенел. Он бы, наверное, даже начал шлёпать губами, как рыба, если б не привычка следить за собой всегда.
С тревогой обнаружив, что уже не только Даша, но и Настя смотрит на него с ожиданием, — и что-то в его лице, возможно, угадывает! — Роман нашёлся лишь выдавить:
— Да, конечно… Никаких проблем… Поехали…
Хоть и безмолвно, но дьявольски бесясь, что не может, не способен в нужный момент сохранить спокойствие он от девочек отвернулся и пошёл к машине так, будто разговор окончен. Прекрасно понимая, что поступает грубо, что наверняка ещё больше обнаруживает свои переживания он всё-таки выбрал из беседы сбежать. Пусть дочка считает, что отец грубиян, пусть Даша думает… там о нём что-то — плевать. Выглядеть при них хрупким, слабым, душевно некрепким в десять, в сто, в тысячу раз хуже!
Все эти переживания, эти терзания вновь были лишь у Романа в голове: никого его разворот и уход вообще, похоже, не удивил. За спиной капитан услышал:
— Ну вот, Даш! Я ж тебе говорила, что он согласится! А ты всё сомневалась, глупая! Слушай меня чаше!
Молчание… и снова голос Насти:
— Ты, кстати, домашку записала?..
— По чему?.. По Географии?..
— Нет! По последнему!
— А-а-а… Да, конечно.
— Дашь мне потом списать…
Стараясь выкинуть из головы лишнее, вообще не слушать и не слышать от них ничего Роман быстро добрался до машины и еле сдерживая торопливость сел за руль. Лишь движимая его рукой дверь хлопнула предательски громко — понимающему она бы сказала, что её хозяин взволнован, встревожен и даже разозлён.
Ища любой повод на приближающихся девочек не смотреть Роман проверил время на панели… торопливо спрятал в бардачок бинокль!.. наконец достал телефон и принялся искать в нём нечто, как ему в тот момент казалось, очень важное.
По бокам мелькнули тени, спустя мгновение сзади щёлкнули замки и звуки улицы тут же ворвались в салон, а вместе с ними и холодный, напоминающий о зиме ветер.
— Никогда её не понимала. — Голос дочери твёрд и убедителен, точно она что-то доказывает. — Одевается как… ну ты понимаешь. А на прошлой неделе, в пятницу — ты видела, в чём она пришла?..
— Нет. — Голос Даши удивлённый и самую чуточку взволнован, как у нашедшего в обыденном нечто интересное. — Ну, то есть, конечно видела, но не обратила внимание…
Машина слегка просела — так слабо, что увидеть нельзя, только почувствовать момент. Сзади донеслись два чуть отстающих друг от друга хлопка — и холодок, а за ним и шум улицы прекратились. Салон вновь погрузился в собственную особенную атмосферу.
— Обрати в следующий раз внимание. — Голос Насти опять давит, будто её не слушают, ей возражают. — Вот она в следующий раз придёт и посмотри — ты увидишь!..
К неловкости, что не смог повести себя на сто процентов выдержанно, что чувства вскипели в нём и смутили, добавилось неприятное ощущение, будто Роман подслушивает. Да, девочки разговаривают открыто, не стесняются, но то, что он молчит а они говорят, будто его нет, создаёт ощущение подслушивания. И не его одного…
В очередной раз капитан Птачек почувствовал острое желание глубоко и устало вздохнуть — от чего ж в его жизни всё так непросто?.. И только он это сделал, только наполнил лёгкие поглубже, вдохнул — тут же почувствовал восхитительный, обволакивающий, сладкий аромат девичьих духов. ЕЁ духов… Не прошло и минуты, а её фимиам уже разлился по салону. Этот парфюм… этот будоражащий воспоминания, шепчущий о близости запах — он как бархатный хлыст: бодрит беспощадно, но в тоже время и ласково…
Тягостное окончание вздоха отменяется!
— Ну что, девочки?! — Как ни в чём не бывало, точно кто-то другой, более харизматичный перехватил управление, Роман обернулся и взглянул на обеих без смятения. — Едем?!
— Ну разумеется, пап! — Настя ответила таким взглядом, будто ей предложили съездить на курорт. — Давно уже пора!
Даша несмело улыбнулась и потупила глазки.
Старенький «форд» протарахтел нечто невнятное, взрыкнул… дёрнулся, остановился… и освещаемый тусклым, холодным светом фонарей наконец-то потащился прочь, долой от школы. А если не знать, куда на самом деле он поехал, можно представить, что и долой от города.
***
Стараясь не думать, что объект его заповедной страсти сидит сзади и, возможно, сейчас смотрит ему в затылок, Роман вёл машину и пытался дышать не слишком глубоко. На самом-то деле Дашины духи ненавязчивы, однако если их уже нюхал, а тем более если этот запах заставляет вспоминать о… то не замечать его не легче, чем катить булыжник в гору.
— Это он потом так сказал! А до того по-другому говорил! — Настя шумит, специально повышает голос, будто они едут не в машине, а на мопеде без шлемов и глушителей. — Я помню точно, не надо со мной спорить! Вот увидишь — я завтра подойду и прямо при Лене у него спрошу! Послушаем, что он ответит!
Крутя руль и замечая дочкину болтовню так же, как и урчание мотора, Роман вдруг понял, что вовсе не слышит Дашу.
Почему она молчит?..
— Вот как ты считаешь?.. Куда он пойдёт?..
Голос Насти ещё громче, точно она на конкурсе по пению. Ответом же тишина…
— А я думаю он вообще дома останется. Мне почему-то так кажется… У него вид такой… домашний, что ли… Да-а-аш! Ну чего ты всё плечами пожимаешь?! Целый день почти молчала и сейчас молчишь!
Роману до жути, до зуда в хребте захотелось обернуться или хотя бы глянуть в зеркало — он еле сдержался. И вовремя: мимо пронёсся неаккуратный попутчик. «Лихач» превысил скорость явно больше, чем на двадцатку, и без огней свернул налево. Если б не девочки, которых надо отвезти, и очень желательно без бед, за тяжёлый день уже порядком исстрадавшуюся душу на самоуверенном глупце Роман непременно отвёл бы…
Голос Даши прозвучал сонливо, точно ей давно пора в постель:
— Насть, ну ты такая интересная… И что же мне говорить?..
— Даш! Ну… я имею ввиду, что ты просто строишь мне рожицы. Хватит! Я чувствую себя какой-то болтушкой…
Птачек не выдержал, улыбнулся — и тут же сзади донёсся переливистый, звонкий девичий смех!
— Перестань! — В голосе Насти засквозила обида. — Прекрати! Ты что это — смеёшься надо мной?!
— Прости… — Даше с трудом удалось прерваться. — Прости пожалуйста…
Силы её вновь оставили и она в голос, бурно и несдержанно захихикала! Глядя на дорогу Роман аж стиснул зубы — настолько ему загорелось обернуться: когда Даша улыбается, когда она смеётся — О-О-О! Должно быть подивиться на её ангелы слетаются! Или так кажется влюблённому…
Всё-таки он сдался и метнул в зеркало беглый взгляд — но увидел лишь скрестившую на груди руки дочь. Настя дует губы и пялится на подругу, точно та её оскорбила. Будто почувствовав взор отца она вдруг обернулась — их глаза встретились.
— Па-а-ап! Ну хоть ты ей скажи! — Опустив локти дочь с недовольством мотнула головой на одноклассницу. — Чего она надо мной угорает?! Пригрози, что ты арестуешь её!
Даша не выдержала и загоготала уже как ненормальная! Раньше бывший музыкальным, теперь её хохот стал чуть ли ни истерическим. Хотя даже и так для мужского уха он приятен.
Побыстрее от дочери отвернувшись Роман выпрямил спину, сжал руль сильнее, напрягся… но не выдержал и всё-таки прыснул, чуть не потеряв управление.
— Да вы что — сговорились против меня?! — Настя картинно всплеснула руками, да с таким порывом, что её белоснежные пальцы ударились о крышу. — Заодно теперь что ли?!
Всё — это аут. В салоне старенького «форда» взорвался такой хохот, что, наверное, даже стёкла задребезжали! Хохот животный, прямо-таки зверское гаканье — некрасивое, надрывное, какое невозможно остановить, пока не вымотаешься без остатка, не истощишься полностью. У Романа аж потекли слёзы. Он так смеялся, что перестал слышать, как сзади почти так же громко хохочет Даша. Всё же чувствуя перед дочерью стыд он пытался остановиться, даже силился прикрыть рот — тщетно. Энергию этой «шутки» пришлось исчерпать до конца.
Искренне не понимая, почему её слова произвели такой фурор, недоумённо глядя на содрогающуюся, жмурящуюся от смеха подругу и еле справляющегося с дорогой родителя Настя нахмурилась и сжала руки на груди ещё пуще, её губы надулись и стали ещё больше — как две изогнутые сардельки. Поглядывая на дочь с опаской, однако не способный с собой справиться Роман почувствовал себя настоящим негодяем; если б уже не покраснел от смеха, он бы обязательно побуровел от стыда.
Ох-ох, доченька родима… если б ты знала… Как же папе перед тобой совестно…
Может стараясь переменить тему, а с ней и ситуацию, а может на самом-то деле и не особо дуясь, лишь изображая, Настя вдруг обернулась к однокласснице, широко раскрыла глаза и возвестила:
— Ну и смейтесь! А зато я теперь увижу, где Даша живёт! — На последнем слове она резко повернулась к отцу. — Так-то!
Поглядывая в зеркало на дочь Роман даже подумал, что та сейчас покажет язык… Она не стала.
— Я уже давно хотела к тебе зайти! Поглядеть, где ты обитаешь… — Роман отвернулся, его взор прыгнул на требующую внимания дорогу, и что делает Настя он не видел, зато отчётливо услышал в её голосе горячую решительность. — Всё собираюсь это сделать, собираюсь… Никак всё не соберусь!
Ещё миг назад бивший, как из брандспойта, хохот быстро сошёл на нет. Роман понял, что он больше не смеётся, причём перестал тревожно резко, обличающе… С трепетом в сердце он расслышал, что так же скоро перестала смеяться и Даша.
Разумеется ни на что «горяченькое» он сегодня не рассчитывал, с этими «любовными» отношениями вообще много смутного… Вроде всё спокойно, но так подвоха и ждёшь: мало волнений с самой Дашей, так ещё и кто-то может узнать, увидеть, услышать… А хуже всего, если узнает, увидит и услышит дочь. Вот сейчас она намеревается съездить вместе с ними, желает посмотреть, где подруга живёт — разве вправе он ей отказывать? Вправе запрещать ей ехать? Разве не поступит он, как мерзавец, попытавшись от Насти отделаться, чтоб побыть с Дашей наедине?.. Но ведь таким образом он действительно побыть с Дашей не сможет…
Полный переживаний капитан Птачек неосознанно шумно вздохнул. Это не осталось незамеченным — тут же, стоило ему выказать смятение, Настя перевела внимание с притихшей подруги на него.
— Пап! Чего это ты так вздыхаешь тяжко?! Ну подумаешь — проедемся немного лишнего… Тебе что — небольшой крюк сделать тяжело?.. В самом деле?!
Если бы это была не дочь, а какая-то преступница, интриганка — Роман обязательно бы заподозрил неладное: столь наводящий вопрос… Наверняка человек всё знает, ведает твою тайну и просто прикидывается — хочет понаблюдать за твоей реакцией.
ЕСЛИ БЫ. Но кто заподозрит свою дочь?..
Поспешно, слишком торопливо Роман глянул в зеркало, из которого с претензией воззрились на него родные очи. Замотав головой, — тоже излишне суетно, — он от чистого сердца, будто перед вратами святого Петра, заверил:
— Ну что ты! Кровиночка моя родная! Доченька! Конечно же нет! Разумеется мне не трудно! О чём ты?!
Эмоции… Эти точащие человека черви; иглы, на которых невозможно усидеть; обжигающий кипяток, из-за которого не удержать язык за зубами. Если бы спрашивали не его, а он, и ему бы вот так ответили — Роман в секунду бы догадался, что предмет обсуждения отвечающему ЕЩЁ КАК небезразличен! Предчувствуя, что язык, наверное, его уже выдал, что слова его, если останутся крайними, сыграют нехорошо, капитан собрался добавить нечто противоположное — может чуть грубое, может по-чёрному юморное… но услышал удивлённый, лишённый и намёка на переживание высокий Дашин возглас:
— Насть! Ну ты чего говоришь-то?! Ты же мне все уши прожужжала, как тебе домой охота! Что, уже передумала?.. А нога твоя — ты же на физре лодыжку повредила. Какие прогулки — тебе отдых нужен! Как у тебя там, кстати — не болит?..
Выруливая на льдистом повороте, несясь под световыми столбами и чутко прощупывая взором тьму Роман вдруг понял, что он едет не на Победы а на Советскую; причём он направился туда с самого начала… и продолжал ехать даже когда дочь высказала своё взволновавшее пожелание. А ещё, слушая разгоревшийся за спиной спор, он ощутил непривычное, по отношению к Насте коварное, но такое приятное чувство — у него будто взяли эстафету; хлопнули по плечу, сказали: «Не волнуйся, сейчас помогу», и в самом деле так и сделали.
— Да не очень-то… спасибо… — Голос дочки прозвучал не слишком твёрдо. — Так, немножко напоминает…
— Настенька! Доченька! — Птачек с удивлением услышал свой полный энергии, прямо-таки трибунский глас. — Зачем тебе куда-то ехать?! Там ничего интересного, уверяю! — Во внезапно охватившем его воодушевлении он даже на миг обернулся, стараясь зацепить взором только дочь. — Совершенно ничего! Ты лучше, пока я твою подругу отвожу, приготовь нам покушать. Я сегодня, как утром-то уехал, так ничего и не ел. Аж живот от голода сводит…
Эти слова слетали с языка сами, Роману не пришлось напрягаться, чтобы выдумать их… но только он это произнёс, как в тот же момент понял, что всё только что сказанное — чистая правда.
— Но па-а-ап! — Настя обидчиво сдвинула брови. — Как же…
Её перебил громкий, каждому досадно знакомый звук — урчание желудка. Шумное «пение», будто где-то за углом притаился кит. Снова глядя на дорогу Роман и в самом деле остро прочувствовал всё — и голод, и пустоту, и недостаток. Это от того, что он сам себе напомнил об этом?.. Словно оправдываясь за удобное совпадение он воскликнул:
— Я не специально! Честно! — И снова на секунду оглянулся на застывшую в ступоре дочь. — Клянусь своей любимой курткой!.. Настён, ну пожалуйста… сделай одолжение…
— Ну ладно! ЛАДНО! — Дочь резко всплеснула ладонями, её взгляд ушёл вбок. — Не надо меня жалобить! Хватит! Я всё поняла…
— Золотце моё драгоценное… — Потихоньку сбрасывая обороты Роман постарался поймать Настин взгляд уже в зеркале. Голос его начал сюсюкать, словно он обращается к младенцу. — Доченька моя любимая… Полезное дело сделаешь…
Настя демонстративно, актёрски-напоказ закатила глаза, снова скрестила руки и надулась, как жаба. Дашу не видно, но Роману представилось, что она от подруги отвернулась и скрытно улыбается.
Сволочи они… оба.
Семьдесят седьмой дом проплыл мимо окон, отдалился, приблизился — и вот первый подъезд наконец остановился перед взором. О! А после того, как Роман утром уехал, кто-то неплохо поработал лопатой!
Дуясь от обиды, хоть и видно, что больше наигранной, ни к кому конкретно не обращаясь Настя бросила:
— Мне кажется вы заодно… Просто хотите от меня избавиться…
В этот момент Роман держал язык за зубами — и хорошо, а то обязательно бы запнулся. Чувства точно выдали бы его! А так он просто сжал руль до побелевших ногтей… Мучительно долгое мгновение он соображал, что же сделать — промолчать или попытаться как-то ловко ответить?.. Решив, что молчать всё-таки хуже, он выдал, как сумел, беспечно:
— Даш… Похоже, Настя обо всём догадалась. Мы с тобой расшифрованы…
Секунду его терзала тревога, что та игру не подхватит, не догадается… или того хуже — примет его слова за правду, за попытку в самом деле признаться! И вдруг тогда она тоже начнёт?..
— Роман Павлович… Мне думается, вы правы. — Голос девушки прозвучал с абсолютной, фатальной серьёзностью. — Настасья Романовна нас раскусила. В этих обстоятельствах, я считаю, нужно срочно переходить к плану «Жэ»…
— Ну хватит! Вы оба! — Объятая возмущением Настя взвилась на дыбы, её глаза округлились, как в анимации. — Вы и впрямь заодно, раз вместе надо мной смеётесь! Как вам не стыдно!?
— О-о-о, кровиночка моя… — Чувствуя великое облегчение Роман обернулся к дочери и снова не заметил, как начал сюсюкать. — Мой маленький, самый любимый на свете человечек… Ну прошу, не обижайся на папу; папа тоже устаёт, ему нужно твоё понимание…
Произнося это Роман мысленно просил, чтобы Настя поскорее высадилась: если разговор продолжится, то чувство противоречия, совесть, самоощущение подлецом за обман своего ребёнка обязательно возобладают и в чём-нибудь, но он проколется…
— Ну ладно, ладно! Я ж сказала, что по́няла! — Настя заотмахивалась, будто отец снова полез к ней с объятиями. — Сварганю я что-нибудь, пока ты катаешься! Так уж и бы-ы-ыть!..
Последнее она протянула, причём ещё комично затрясла вместе с ладонями и головой. Глядя, как дочка клоуничает, Роман невольно растянул губы… и скосился на Дашу: Настина одноклассница — просто вершина натуральности; глядя на подругу так, будто в машине никого другого и нет, она следит за каждым её движением, по-тёплому ей улыбается и вообще со стороны смотрится её вернейшей соратницей. Только большой циник мог бы сказать, что на самом деле она притворяется и просто ждёт, когда Настя уйдёт.
— Сваришь что-нибудь?.. — Снова переведя взор на дочку капитан Птачек поднял брови. — Как насчёт, например, супчика?..
Глаза страдалицы стали шире, и даже челюсть, кажется, отвисла.
— Пап, ты чего?.. — Взгляд на родителя, как на идиота. — Целый час ездить собрался?..
Роману вдруг стало жутко неуклюже — он даже застыл, точно окаменевший. Не замечая этой его реакции с ещё большим позёрством Настя продолжила:
— А может мне лучше мантов налепить?! Нет, ну в самом деле, пап, сколько ты будешь пропадать — минут пятнадцать?.. Да я только бутерброды сделать и успею. Ну может пельмени в кипяток закину… — Её тон резко стал придирчивым, взгляд кипучим. — Пап! Ты не забывай, что я тоже устала! Не требуй от меня слишком многого!
Как огонь и лёд противоречивые, в голове капитана столкнулись два чувства — Всплеск! Грохот! Коллапс!.. Победило то, что называется: «Любовь к дочери и всепрощение».
— Ну конечно, моё сокровище. — Его голос помягчел, как шёлк. — Разумеется…
Глядя на дочку с теплотой, прямо-таки в груди ощущая любовь к ней краем сознания Роман не в первый раз поразился, насколько человек, бывающий иногда очень даже жестоким с одними, с родственниками и детьми становится чуть ли не ручным. Далеко не везде, конечно, но такие люди встречаются. И один из примеров совсем близко…
— Пельмени?.. — Недоумевающий голос Даши прозвучал неожиданно, как песня. — Насть — только не говори, что ты станешь есть на ночь пельмени… Тем более магазинные! Ты хоть представляешь, что в них кладут?!
— А тебе, моя дорогая, лучше б помалкивать! — Внимание дочери мигом переключилось на одноклассницу; острым ноготком с претензией на Дашу уставился белый указательный пальчик. — Ты уже давно мне обещала, что мы к тебе съездим, а сейчас вступаешь с мом отцом в сговор — предательница! Ты за всё ответишь!
Сложно угадать, какой реакции Настя ждала, но ответом ей стал лишь новый, звонкий и весёлый девичий смех. Даша захихикала отчаянно, будто услыхала самую смешную на свете шутку. Её не остановил даже взгляд Насти, из острого быстро ставший недоумённым.
— Прости… — Слабый голосок, еле пробившийся сквозь смех. — Прости пожалуйста… Просто… ты так смешно всё это делаешь…
Настя взорвалась стремительно и шумно, как воздушный шарик, к которому поднесли раскалённую иглу:
— Всё! Хватит! Не останусь с вами ни секундой дольше! — Она резко перечертила воздух указательным. — Негодяи! Хохочете надо мной! Издеваетесь!
Полная праведного гнева дочь метнула на подругу и отца по дикому, обжигающему взгляду. Продолжая актёрски причитать она распахнула дверь и выставила ногу.
— Вы ещё пожалеете, что недооценили меня! Вы ещё прольёте слёзки!
Полный неподдельного умиления Роман следил за своим ребёнком, будто та вовсе и не ругается сейчас, не вещает грозно, а сидит, как когда-то в детстве, и устраивает свадьбу одноглазому медвежонку и зебре. Ему даже пришла мысль сказать что-нибудь нежное… но он одумался: Настю сейчас не перебьёт и самый завзятый спорщик.
— Ладно! Кончено! Уезжайте! — Гордо воздев подбородок и не оборачиваясь дочь вылезла из машины и с усилием за собой толкнула. — Так уж и быть — примерю ненадолго фартук…
Дверь должна была хлопнуть, но этого не случилось. И Настя и Роман оглянулись… Замерев, словно нацелившиеся на лисицу борзые, они смотрели, как элегантно и неспешно, с некой неуловимой, но отчётливой грацией Даша выбралась из машины следом. На мгновение притворившись, будто подруга уже ушла, не замечая её стоящую вот прямо здесь, в полуметре, она тихонько за собой прикрыла — замок еле клацнул. Шагнув вперёд она протянула руку и её тонкие пальцы заставили щёлкнуть механику уже на передней двери. Находясь в центре внимания, однако легко этого не замечая Даша отворила и с прежней, не покидающей её статностью уселась на пассажирское. В замершей тишине её голос прозвучал, как перезвон колокольчиков:
— Извините, Роман Павлович, просто… вы же знаете — я не люблю ездить сзади…
Язык прилип к нёбу. Лишившись дара речи Роман открыл и закрыл рот, как выбросившаяся на берег рыба.
Даша, конечно, и раньше так делала… но сейчас это кажется уже… несколько…
Устроившись поудобнее, уверенным движением девушка пристегнулась. Стрельнув в мужчину от одноклассницы скрытыми хитрыми глазами она быстро поморгала, точно махающая крылышками бабочка. Тонкие ладони аккуратно легли на стройные колени.
Всё это время Настя стояла, как замёрзшая, невидимая… Стараясь «оттаять» она даже покряхтела в кулак, чего делать не любит. Наконец выбрав правильное поведение дочь нагнулась, чтобы увидеть спрятанные за автомобильной крышей отцовские глаза. Глядя на него мимо подруги, потеряв уже весь искусственный пыл, но взяв глубину и серьёзность она не потребовала, а скорее попросила:
— Пап… возвращайся поскорее. Пожалуйста — не задерживайся.
Свет в машине слабый — лампочка не выдаёт, наверное, и десяти Ватт, но всё равно Роману почудилось, что дочь заметила, как запламенели его щёки… а возможно и уши! Изобразив спокойную уверенность, с тёплым взглядом и голосом он заверил:
— Ну конечно, доченька… Разумеется! Куда я, по-твоему, денусь?..
Настя промолчала и просто выпрямилась — их взгляды прервались. У Романа осталось неприятное ощущение… Точно дождавшись, пока они договорят, Даша дёрнула ручку и с тихим хлопком дверь снова закрылась. И ни она, ни дочь друг другу на прощание ничего не сказали — будто так и надо…
Старенький «форд» вновь зарычал, выплюнул чёрный дым, недовольно чуть сдвинулся, остановился… и поехал опять, устремившись куда-то в темноту, в ночь.
Настя сошла с места не сразу. Проводив ворчливую машину долгим задумчивым взглядом, на пару мгновений она опустила взор к белым, немного припорошённым кроссовкам. Её губы сжались…Только сделав для себя известный исключительно ей вывод дочь капитана Птачека неспешно побрела домой.
***
Уехав от дома автомобиль будто увёз с собой и частичку атмосферы, созданную пассажирами: неловкость, зазорность… охальные, навеянные Дашиным запахом мысли… недосказанность и даже прямой обман. Эта гамма чувств, эти заваренные на бульоне ответственности перед собой, всем миром и тем более перед дочерью переживания могли бы смутить и более удачливого — ни то, что мужчину, жизнь и карьера которого, возможно, рушатся прямо на глазах и по его собственной вине; по его глупости и душевной слабости.
Не раздумывая, а просто следуя наитию Роман снова поехал по Мира. Он сам не смог бы объяснить, почему, ведь по Комсомольской быстрее… да и на газ особо не жал, даже наоборот. Сам себе объяснил это тем, что зачем же рисковать, когда такой гололёд?..
Машина отъехала подальше; родная многоэтажка скрылась позади — вот тут бы и начаться разговору… однако ни мужчина, ни девушка ни то, что ничего не сказали — даже друг на друга не посмотрели. И в самом деле будто отец юной ученицы просто подбрасывает её подругу до дома…
Вращая руль, кидая взгляд то влево, то вправо, — и будто случайно так и не задевая им Дашу, — спустя всего минуту поездки Роман стал чувствовать смущение: так мог бы ощущать себя вор, который пробрался в дом, уже почти украл что-то, но вот передумал, не стал, решил уйти — и тут-то его и поймали… Ужасно глупо.
Желая избавиться от этого отвратительного состояния любым, пусть даже нелепым способом, Роман вспомнил фразу дочери про арест. Тихонько сглотнув и душевно подготовившись он вдохнул поглубже и как можно более авторитетно произнёс:
— Ну вот, Дарья, вы и задержаны. Есть ли что сказать в своё оправдание?..
И, чётко выдержав паузу, повернулся.
Рассчитывающий найти скучающе глядящую в окно девушку взгляд неожиданно наткнулся на взор, обращённый на него самого! Даша вообще по сторонам не смотрит! Всё это время, очень возможно, пока Роман отчего-то не мог взглянуть на неё, она смотрела на него и ждала, ждала его глаз!
Или, возможно, очень удачно сама взглянула на него за миг, как он к ней обратился…
Вынужденный следить за дорогой Роман отвлёкся… и снова повернулся, терпеливо ожидая ответа.
— Простите, товарищ сыщик, я виновата… — Взяв очень даже рассудительный тон и глядя на мужчину вполне серьёзно Даша всё-таки не удержалась — уголки её губ приподнялись. — Я в опьянении. В последнее время мной овладел один очень сильный дурман…
В неловкости от таких высоких, кажется невозможно, чтобы относящихся к его жизни эпитетов, а особенно от догадки про ответ Роман всё же спросил:
— И что же это за недуг?..
В Даше ничего не поменялось; образ её остался прежним… только глаза неожиданно блеснули, как в темноте у кошки! И голос промурлыкал:
— Это любовь. Известная болезнь сердца… Тебе она знакома?
Вот теперь, и Птачек ощутил это чётко, девушка стала ждать ответа. А если не ответа, то какой-то строго определённой реакции. Её взор сделался… втягивающим. Она даже, может того не замечая, немного наклонилась и её подбородок почти коснулся мехового воротника.
То ли в самом деле по необходимости переведя взгляд на дорогу, то ли используя это как повод потянуть время Роман невольно напряг желваки. Отлично понимая, что должен сказать, и желательно что-то искреннее и весомое, тем не менее он чувствовал лишь повисшую на языке гирю; на самом деле на знающем, что, но всё ещё осторожничающим говорить это языке…
— Эх, Рома, Рома… — Голос полный жалости. — Что же ты себя так мучаешь?..
Интонация и слова, бодрящие похлеще пощёчины! Снова повернувшись направо капитан взглянул на спутницу с вопросом, даже брови его изогнулись одна выше другой.
В лице Даши не найти и тени насмешки или неуважения, напротив — оно полно сострадания, как у самой истовой сестры милосердия перед умирающим. Сбитый с толку, на миг Роман снова метнул взгляд на дорогу, и, не найдя слова получше, полу-потребовал-полу-попросил:
— Объяснись…
Тяжкий, усталый вздох вновь пронёсся по салону, но в этот раз у него был не хозяин, а хозяйка. Стиснув пальцы на коленях Даша опустила взгляд к сапогам. Еле заметно её губы сжались и разжались; розовый язык пробежался по ним, словно его повелительница страдает жаждой.
— Целый вечер уже за тобой наблюдаю, — глаза девушки вновь поднялись к мужчине, — и прямо сердце кровью обливается. У тебя такое лицо… будто тебе кто-то нож в спину вонзил. Не надо, — он подняла ладошку, — не возражай, я всё вижу. Я немного в людях разбираюсь… Тебя что-то мучает, Рома, и ты пытаешь это скрыть. И, должна сказать, пытаешься напрасно.
По лицу будто холодком повеяло, сердце ёкнуло и провалилось в желудок. С напряжением пропустив воздух сквозь ноздри Роман быстро вновь проверил дорогу и, глянув на юную любовницу пристальнее, как бы съюморил:
— Экая ты глазастая…
— Глупости, любимый мой. — Та тепло улыбнулась. — Глупости. Передо мной у тебя не получится изобразить то, что перед дочерью, для меня ты, — она подняла и раздвинула ладони, — раскрытая книга. Я вижу тебя насквозь.
На этот раз, чтобы найти слова, Роману не потребовалось и секунды; и голос его прозвучал ощутимо жёстче:
— А тебе не кажется, что ты слишком самоуверенна?..
Вовсе такой реакции не смутившись и даже, полное впечатление, довольная ей, Даша растянула губы шире.
— Рома… Вот чьё другое не знаю, а твоё лицо я бы хотела видеть только счастливым. Исключительно! И когда на нём тень, мне это заметно сразу. Мне… мне это… — Она заколебалась, но, подняв ладонь к груди, всё-таки закончила: — Мне это сердце говорит…
Скептик бы рассмеялся. Пошляк бы гадко улыбнулся. Наивный, может быть, почувствовал бы щенячью радость… А Роман не знал, что ему чувствовать. Его до того кидавшие всякие подковырки эмоции вдруг вспомнили, что принадлежат человеку, живущему разумом. Или пытающемуся… И сейчас как бы встал вопрос: «А как себя вести? А что же должно чувствовать? Что же ПРАВИЛЬНЕЕ было бы чувствовать?..»
— Я не знаю, насколько тебе приходится тяжко… — Дашина улыбка померкла, её взгляд вновь упал, — могу лишь предполагать… Мне не известно, как проходят твои дни, как у тебя дела на службе. Обо всём этом я могу только догадываться… — Вновь подняв взор девушка взглянула на застывшего, ожидающего от неё продолжения мужчину так, будто хочет посмотреть не просто в его глаза, но в самую его душу. — Однако я могу угадать, что угнетает тебя прямо сейчас… Это ведь из-за Насти, да?..
Роман снова отвернулся к дороге. Его губы непроизвольно сжались, по горлу прокатился предательский комок. Внимательная, Даша неторопливо прошлась взором по его лицу, как в самом деле знаток по странице изучаемой книги.
— Тебя мучает это… Тебе кажется, что ты дочь предаёшь… И я тебя понимаю. — Отвернувшись она устремила взор за стекло, на проносящуюся улицу, на пробегающие фонарные столбы и огни ночного города. — Я прекрасно тебя понимаю… Я и сама, если честно, чувствую себя обманщицей. Так иногда бывает перед ней совестливо…
Наступила секундная, будто специально оставленная заминка. Роман поколебался, сжал губы сильнее, опять сглотнул… однако фраза всё-таки вырвалась из него, как птица из клетки:
— А уж мне-то как… Ты себе не представляешь…
Сказал это и тут же замолчал, точно проболтался о чём-то непозволительном. Ну вот… снова он не способен держать язык за зубами… Конечно, если взглянуть как бы со стороны, то в том, чтобы Даше открыться, нет ничего постыдного. Ну да, он переживает из-за дочери… Ну да — тут каждый бы, наверное, запереживал… Однако некто в тенях сознания еле слышно шепчет: «Не говори ей. Она не должна знать. Никто не должен. Ты открываешь свою слабость… Ты даёшь против себя оружие»…
Эти подпитываемые тянущимся молчанием рассуждения прервала неожиданная, хоть уже и звучавшая сегодня песня — желудок заурчал так, что перебил рык мотора! Смутившись, Роман даже кинул взгляд на живот — неужели это у него так подводит?..
— Вот это да-а-а-а… — Растеряв в образе всякую мудрёность Даша и сама уставилась на источник звука. Её голова недоверчиво покачалась. — Ну ты и даё-ё-ё-шь… Я, если честно, подумала, что это ты перед Настей специально так… что ты как-то умеешь…
— Наверное я был честен всё-таки не до конца. — Снова глядя на дорогу Роман облизал пересохшие губы. — Я не ел не с сегодняшнего утра… а со вчерашнего.
— Ничего себе! — Глаза девушки округлись; её тонкая нежная ладошка юркнула к рулю — на крохотное мгновение пальцы коснулись мужской ладони. — Как же ты терпишь?!
Секунду, краткий миг правая рука, точнее частичка кожи у мизинца ощущала глубокое блаженство, ласку на грани восторга! И хотя понятно, что Даша не осмелилась на полное прикосновение, потому что боится мешать вождению, но всё равно Роман почувствовал сожаление, что она не задержала пальцы подольше.
— Кто спит, тот ест. — Он философски вскинул бровями. — Я вчера утром пришёл со смены, ну и сразу в кровать. И не заметил, как целые сутки провалялся… А сегодня позвонили в девятом — срочно, мол, приезжай; вот до сих пор дома и не был…
Птачеку вдруг подумалось, что он рассказывает совершенно неинтересные для Даши вещи: какое ей — молодой девчонке — дело до его трудностей?.. И какое она может вообще иметь о них представление?.. Однако в тут же секунду правая вновь почувствовала обжигающую ласку — Дашина ладошка всё-таки легла на его ладонь, но теперь на ней и осталась. Тёплые девичьи пальцы сжались, пытаясь обхватить мужскую пятерню, а её сердечный голос пропел почти у самого уха:
— Бедненький… Как же тебе, должно быть, трудно…
Роман остро, прямо-таки физически ощутил, как лицо заполыхало — хоть прикуривай… Повернувшись к Душе и поймав на себе её проникновенный, полный сострадания взор он почувствовал, как его, будто копьями, пронзило противоречиями: горячим согласием… и резким отрицанием!
С одной стороны хочется сказать, что да — трудно. Ещё как! Да, Дашенька… одна ты меня понимаешь, одна ты проявляешь ко мне доброту… Будь ко мне, пожалуйста, поближе… обними меня…
Но с другой… Какой он, к чертям собачьим, бедненький?! Он мужчина! Сильный! Смелый! Умный! Это он может жалеть кого-то, а его — никто! Это он может проявлять сочувствие — а сам он в сочувствии не нуждается! Это он может о ком-то заботиться — а ему забота не нужна! Он не ребёнок, чтоб его успокаивать! Он мужчина! Мужчина…
Несмотря на эти переживания, на подкипающий внутри гнев Роман поймал себя на том, что возражать вовсе и не торопится, не отдёргивает руку от Дашиной и даже ещё чего-то от неё ждёт…
Щека почувствовала горячий, самую чуточку влажный, дьявольски приятный поцелуй! Не спеша отрываться Даша не просто чмокнула, а припала губами к мужской щеке и не отстранялась, пока не передала ему чувство, которое захотела выказать, полностью.
— Прости, — неохотно, с явным нежеланием всё-таки поцелуй закончив, она наконец отдалилась, — я отвлекаю тебя от дороги…
Отлучившись от мужчины девушка села вновь, как и сначала — спина прямая, ноги одна на другой, ладони на колене. Только лицо обращено налево и взгляд выжидающий…
Повернувшись к ней несколько мгновений Роман смотрел на юную любовницу так, будто ничего особенного не произошло… и сам не заметил, как тепло, нежно и ласково сам ей улыбнулся — от всего сердца, как лучшей подруге.
Точно того и ждала, точно именно на это и рассчитывала Даша удовлетворённо растянула губы. Хитренько ухмыльнувшись она расслабилась, села поудобней и наконец снова позволила взору побродить за окном. Голосок её прозвучал звонко, уже без опаски, что мужчина ответит обозлившись:
— Как думаешь — что она приготовит? А она в самом деле умеет лепить манты?..
Проводив взором близковато пробежавшую попутку Роман чуть не прыснул: Настя вообще кухарит с неохотой, а про такую сложную штуку, как манты, и думать забудь. Однако нельзя же про дочку негативно…
Вспомнился вдруг запах в квартире Анисимова… Не особо задумавшись Птачек ответил:
— Может пожарит яичницу?.. — Скользнув взглядом по спутнице он двинул плечами. — А знаешь что — лучше не напоминай. Разговоры о еде заставляют меня вспоминать про твои котлетки, а я сейчас голоден ужасно, так что…
Сквозь мгновение Роман понял, насколько слова прозвучали двусмысленно. Осторожно скосившись на Дашу с самому себе непонятным чувством он заметил, как та пытается подавить так и выступающую ухмылку…
Вот бесовка!
В салоне повисла неловкая тишина. Поглядывая на прячущую, но всё же неспособную скрыть полную триумфа улыбку юную любовницу Роман слушал бормотание мотора, следил за дорогой и думал, куда увести разговор. И вдруг его поразила догадка — есть ведь нечто, что он просто ОБЯЗАН спросить, и уже давно должен был бы! Вот только рассусоливает всё о себе, да о себе…
Заранее чувствуя от намечающейся темы неуютность, точно сейчас придётся Дашу ударить, капитан ощутил першение в горле. Не выдержав и покряхтев, за что его, без сомнения, гнали бы из любого лицедейского училища, он всё-таки себя пересилил и спросил:
— Даш… прости, но… а что там с твоей мамой?..
Улыбка девушки, ещё только миг назад расползавшаяся по губам… эта улыбка довольства, которую она всё никак не могла подавить — увяла. С тяжёлым чувством Птачек следил, как с девушкой происходят перемены: любимая разом помрачнела, будто осунулась, стала меньше ростом, бледнее и болезненнее. Незримый, видимый только любящему сердцу её свет померк.
Сжимая кулаки на руле, тем не менее Роман запретил себе казниться — он ведь и в самом деле должен был поинтересоваться. Пускай ей плохо, это бередит дурные воспоминания… но неужели человек, которого она говорит, что любит, избегнет знать, что творится в её семье?.. Да он обязан! Обязан быть в курсе!..
Захотелось что-то срочно добавить, присказать, но и это Роман подавил: не надо выглядеть упрашивающим.
Отчётливо громко, не скрываясь вздохнув Даша отвела взгляд долой. Роман заметил, как её тонкие пальцы на колене сжались, скомкали пальто. Прошло ещё не меньше пяти вдохов и выдохов, прежде чем он услышал слабый, точно напрягающийся, чтобы говорить, голос:
— С ней всё… непросто.
Девушка замолчала, словно это было всё, что она могла сказать. Как бы подталкивая её к продолжению капитан и сам погрузился в безмолвие. Какое-то время они будто играли в «кто кого перемолчит», или это так представлялось… В конце концов Даша «не выдержала»… а может и просто решилась:
— Мама в тяжёлом состоянии. В очень… Врачи беспокоятся; в сознание она пока не приходила. На прошлой неделе я навещала её в реанимации. Такого, кстати, там насмотрелась… Страх… Не помню, говорила ли тебе, — Даша отвернулась от окна — на Романа взглянули её вроде бы обыкновенные, но словно печалью скованные глаза, — доктора мне уже сообщали, что в себя она может и не прийти. В этот раз я услышала тоже самое.
Вновь от мужчины отвернувшись девушка сделала глубокий, тяжело давшийся вздох. С её губ сорвалось:
— Всё это так печально… Мне, если честно, тяжело об этом разговаривать…
Бросив взгляд за окно она замолчала. Роман же, хоть внешне и спокойно правил машиной, теперь костерился.
Дурак! Ну что за непроходимый, набитый, безнадёжный идиот! Да разве так можно?.. Разве можно так?! А ещё переживал, чего-то там думал… Да у Даши трагедия! Катастрофа! Это она напоказ только хорошая-весёлая, а внутри-то, вон, может, уже и неживая вся… А он ещё размышлял — чего это она словно бы его избегает?.. Да не понятно вообще, как она в школу-то ходит! Она видит мать на краю гибели или того хуже — вечной комы… Да она обязана чувствовать себя просто КОШМАРНО! У неё должна быть чернейшая депрессия! Да его проблемы по сравнению с её — тьфу! Чепуха!
Одновременно и злой на себя, и пытающийся этой злости противиться Птачек больно закусил губу. Он бы, наверное, прокусил её до крови и не заметил, если б его не привёл в себя тихий, немного печальный девичий голос:
— Ну а ты-то как поживаешь, Ром?.. Как твои дела?..
Этот вопрос показался ужасно дурацким… но когда Роман оглянулся на всё ещё следящую за окном, всё ещё напряжённо сжимающую колено Дашу, он понял, что девушка просто пытается сменить тему. В голове как-то сразу опустело… Проходя через отсеиватель «что говорить можно, а что нельзя» мысли одна за другой садились на язык и тут же проваливали — то глупо, это неуместно… вообще всё плохо. Но что-то говорить всё-таки надо… А может…
— Ну-у-у… как тебе сказать… — Капитан пожал плечами. Гоня нахлынувшую мрачность голос он сделал нарочито громким, несдержанным. — Сегодня вот пришлось… эм… пришлось дать в морду напарнику. Придурку… Теперь вот могут быть проблемы.
— Чего?! — Мгновенно растеряв печаль, будто даже обрадовавшись поводу отвлечься Даша оживилась; развернувшись к мужчине аж всем корпусом она пригвоздила его пристальным взором. — Правда?! Серьёзно?! Как это произошло?!
Стараясь думать, что разговаривает о чём-то отвлечённом, Роман устало надул щёки. Следя за дорогой и при случае поглядывая на во все глаза таращащуюся на него спутницу он постарался ответить с подчёркнутой простотой:
— Ну-у-у… Детали, думаю, не так и важны, а в главном… Он уже давненько напрашивался, неприятный такой тип: наглый, глупый… Он заслужил, чтоб ему… прописали. И, если тебе интересно моё мнение, он заслужил намного больше, чем всего лишь сломанный нос…
Задержав на девушке взгляд Птачек заметил, как глаза её округлились и приоткрылся рот — снежинка залетит, не задев разлепившихся губ.
— Ничего себе… — Даша быстро поморгала. — Я и не думала, что у вас бывают между своими… конфликты.
— Экое ты слово знаешь… — Сам не понимая, чем и довольный, Роман усмехнулся. — Конфликты… Вообще такое, конечно, редкость: начальство спасибо не скажет, наоборот — устроят выволочку по полной, пощады не жди. Однако да, иногда случается…
Собственные же слова напомнили, что «выволочка» как раз его и ждёт, и скорее всего громкая… однако это почему-то вовсе не обеспокоило; вот ни капли… Если Роман о чём и пожалеет, то лишь что не наддал Кривкину побольше — чтоб на всю жизнь, гад, запомнил…
Несколько мгновений девушка следила за мужчиной внимательнее, чем кошка за мышкой: её взгляд прощупывал лицо любимого, останавливался на его губах, его глазах… Когда пауза затянулась, со всем спокойствием и уверенностью, будто решает на уроке дилемму, ответ на которую прекрасно знает, она вдруг сказала:
— Не сомневаюсь, что ты поступил правильно. Наверняка по-другому было никак.
Удивлённый вопрос сорвался с уст Романа прежде, чем тот успел подумать:
— Да?! Это почему?..
Продолжая глядеть ему только в глаза, без и нотки подобострастия, но с истинным, неколебимым убеждением Даша заверила:
— Но это же ведь ТЫ, а ТЫ человек хороший. Ты умный… честный… Ты справедливый. Я не сомневаюсь, что ты всё делаешь как надо и ты со всем справишься. Не могу даже вообразить, чтобы было по-другому.
Желваки натянулись сами собой, но вовсе не от гнева. Чувствуя, как по горлу покатился тяжёлый комок, прямо-таки ощущая, как язык прилип к нёбу, Роман заторможенно перевёл взгляд с любимой на дорогу… потом снова на девушку… потом опять на дорогу. Наконец вымученный, еле-еле превозмогший, родился его ответ:
— Спасибо…
Будто и не замечая, как мужчина ведёт себя, какое впечатление на него производят её слова Даша немного поёрзала, села поудобней и медленно перевела взгляд обратно за окно. И снова её голос прозвучал, будто она изрекает какую-то очевидность:
— Просто озвучиваю факт, вот и всё.
Руки деревянные, ноги из ваты; всё тело сковало внутренним противоборством! Роман почувствовал, что его разрывает меж крайностей: холодом и пламенем, чёрным и белым, добротой и злом… Любая лесть — это яд. АБСОЛЮТНО ЛЮБАЯ! Это попытка манипулировать, войти в доверие. Кто-то говорит, что ты классный? Не сомневайся — он от тебя чего-то хочет. Ну а человеку самокритичному лесть вообще неприятна — так и кажется, что тебе врут, врут, врут… Но в тоже время слышать это от женщины, которую любишь… Да что может быть приятнее?! Даша так просто, так… бесхитростно, не актёрствуя сказала, что верит в него, считает умным… честным… ещё там каким-то… Ну как?! Как тут не замечтаться?! Как не влюбиться в неё ещё сильнее?!
Помимо этих противоречащих страстей в Птачеке проснулась ещё и третья, много раз уже испытанная и в последнее время ставшая, кажется, самой близкой: гнев, что позволяет эмоциям преобладать, что в какой-то момент перестаёт быть их хозяином, но они становятся хозяевами. Что это за мужчина, который то краснеет, то бледнеет, то не к месту молчит, то невовремя что-то ляпнет?! И всё при Даше… Из-за Даши! Ну когда уже он научится, когда заставит себя быть с ней хоть бы капельку чёрствым?..
Обуреваемый переживаниями капитан в очередной раз пробежался взглядом по дороге и внезапно понял, что они уж давно тащатся по Победы, причём уже подъезжают к тринадцатому дому — очертания хрущовки вырастают в ночи, надвигаются; они совсем близко. С раздражением выдернувшись из навязчивых мыслей Роман углядел знакомый заезд. Пальцы сами включили поворотники, глаза проверил зеркало, ладони закрутили руль…
Дашин голос прозвучал неожиданно, в тоже время и скомкано, точно стесняясь:
— Ром… Не едь, пожалуйста, к подъезду. Лучше остановись… вон там.
Тонкий пальчик указал на слепую зону фонарей — полностью погружённый в темень участок меж домом и центральной улицей. Если не знаешь, куда смотреть, то ни за что не заметишь, а уж ночью и без прожектора, как ни старайся, не разглядишь там ни малости.
Почему-то Роман послушался не задумываясь. Просто подъехал и припарковался в этом чёрном пятне, словно осьминог, спрятавшийся в облаке чернил… и как этот же осьминог маскируясь, сразу выключил фары и вообще весь свет, оставив только тихонько бурчать двигатель. Потом он себе это объяснял тем, что его действиями руководил примативный разум, который в ответственные моменты просыпается в каждом и берёт власть, а человек потом и догадаться не способен, как же это у него всё так складно получилось.
Полог темноты пал на лица: взгляды и фигуры скрылись, оставляя лишь слух и простор для фантазии. Убрав пальцы с руля Роман откинулся в кресле и даже, будто уже дома, закинул ладони за затылок. Говорить ему ни о чём не хотелось.
Прошло не меньше минуты глубокой, прерываемой лишь тихим механическим бурчанием тишины, но никто не двинулся и не сказал ни слова. Капитан этого, правда, и не заметил — за целый день он вымотался так, что посидеть минутку-другую тихо, никуда не спешить и ни о чём не говорить показалось уже самим по себе удовольствием. Когда милый Дашин говор всё-таки разрезал молчание это даже почти удивило:
— Рома… я так сильно, всем сердцем люблю тебя… я так ждала нашей встречи, думала о ней… я так страшно по тебе соскучилась… однако тебя ждёт дочь. Я, правда, сегодня хотела пригласить тебя домой… а теперь мы не можем; на это нет времени. Если ты задержишься, Настя обязательно что-то заподозрит.
Появилось двоякое ощущение — словно Роман потерял что-то… но не слишком важное. Как получить в детстве снежком в лицо — вроде и обидно, а вроде и бывает, ничего страшного… Слова сами выплыли из него, да с таким каменным спокойствием, на какое минут пять назад он не смел и рассчитывать:
— Дашенька… Я тоже по тебе сильно соскучился, и я тоже тебя очень и очень люблю; ты моё очарование… Я ни на что и не рассчитывал — просто рад наконец-то тебя видеть. И да, о Насте ты права: задерживаться негоже. К огромному моему сожалению…
Ну вот — слова сказаны и за ними должны последовать действия… однако оба, как сидели в темноте, так и остались молча сидеть. Улица, дом неподалёку, вообще весь мир за стеклом — всё стало казаться каким-то нереальным, точно выдуманным, как виртуальность. Роман вдруг понял, что слышит, как девушка дышит — тихо, с перерывами, с глубокими вздохами, чуть с трудом — как мог бы дышать человек после пробежки, когда лёгкие всё никак не успокоятся, а сердце так и барабанит… Прислушавшись к себе он с несколько притуплённым удивлением понял, что сам он напротив оплот выдержанности: и сердце ни ёкнет, и дышит размеренно, и вообще весь он — утёс, о который разбивается любая волна.
Забавно ощущать себя настолько уверенно, когда совсем недавно бросало из жара в холод, а руки чуть ли не тряслись от переживаний — то ли от страха, то ли от гнева.
Руки…
В тишине правая скользнула вниз. Различив в темноте невнятный образ Роман медленно, но неотступно накрыл своей ладонью её ладошку. Мужская грубоватая, немного обветренная кожа ощутила мягкость, нежность и теплоту девичьей, будто дотронулся до бархата… Осторожно, точно хрупкую птичку, обхватив пальцами Дашину кисть, Роман поднял её и чуть наклонился… Губы коснулись тёплых пальчиков. С лёгким смущением он почувствовал, как любимую кольнула его щетина, однако девушка и не вздрогнула — лишь её дыхание стало чаще и шумнее. Уже забывшие даже смысл слова «благоухание», ноздри вновь уловили обворожительный, притягательный, сводящий с ума запах — естественный Дашин аромат, не нарушенный никакими кремами или химией… разве что тонким амбре её всегдашних соблазнительных духов.
Ужасно, просто мучительно не хочется отрываться! Рука девушки в его руке абсолютно покорна, а её всё более и более учащающее дыхание так и щекочет слух, так и дразнит… Силясь прекратить это долгое лобызание Роман еле-еле оторвался, глубоко и шумно вздохнул… не выдержал и снова припал губами к Дашиной ладошке, теперь к тыльной стороне. Через уста, через всё своё прислушивающееся к девушке естество капитан почувствовал, что любимую точно током ударило — так бурно отреагировала она на новое прикосновение. В темноте видно плохо, но чуть ли не звериным чутьём Роман ощутил, как девушка изнемогает, как сладко мучается от его ласк; почти увидел, как свободной ладошкой Даша прикрывает рот, а затем и закусывает указательный, но всё равно частое дыхание выдаёт её.
С третьим поднявшимся к запястью поцелуем Даша не выдержала и вздохнула уже так, что у Романа в голове перемешалось — в памяти сразу всплыли моменты, когда они были вместе, их близость, соитие… Чувствуя, как всё увереннее и увереннее контроль берёт та самая первобытная, грандиознейшая на свете сила Птачек оторвался от нежной кожи через «не могу»; точно выскользнувший из объятий пучины утопающий он глубоко вдохнул и выдохнул, опалив руку девушки раскалённым, как Аравия, дыханием.
Голос Даши прозвучало слабо, точно она больна, или так устала, что засыпает:
— Рома… Ромочка… Ты не должен так рисковать… Не должен давать дочери повод что-то заподозрить…
При этом руку она не убрала, только её снова сверкнувшие, как у кошки, глаза уставились на мужчину в ожидании…
Вот теперь Роман ярко, очень остро ощутил, как его сердце колотится тоже: в груди закололо, неугомонный живой двигатель стучится о ребра, как помешанный! От всё учащающегося дыхания ноздри расширяются и сужаются, а выбегающий из них горячий поток щекочет Дашину кожу… Видя только её, только эту ласковую, уже дарившую ему ласки ладошку капитан пожелал забыть обо всём, прогнал лишние мысли и сосредоточился на единой — ещё раз припасть к любимой устами, ещё раз ощутить её невыносимо сладостный вкус…
Нежно повернув девичье запястье Роман стал неторопливо, но очень горячо целовать его, возвышаясь с каждым прикосновением. Несколько мгновений Даша только тяжело дышала и будто боялась пошевелиться… но вдруг её рука дрогнула, обрела волю — тонкие пальцы ожили, ладонь поднялась и вот уже она оказалась на мужской слегка щетинистой щеке, одновременно и сама вжимаясь в неё и чувствуя, как любимый нежится и припадает к ней, как кот к чешущей его пятерне.
Накрыв Дашины пальчики своими Роман в восторге вжался в них с наслаждением ощущая, как его привыкшая к холоду, ветру, сухости, вообще к раздражениям кожа соприкасается с нежной девичьей ручкой. Особое удовольствие при этом чувствовать, что любимая тянется к нему сама, что она сама ласкает его, сама захотела к нему притронуться, а не он сделал это с ней, как с безвольной куклой.
Образы в темноте очертились. То ли глаза привыкли, то ли разгоняющаяся кровь помогает… Разглядев девушку отчётливее, ясно различив уже не только её огромные, чернее самой ночи зрачки, но и приоткрытый, вдыхающий холодный а выдыхающий горячий и влажный воздух рот, Роман облизал и без того уже мокрые губы. Да, любимая уже не может дышать спокойно, уже задыхается; если коснуться её груди, наверняка почувствуешь бешено колотящееся сердечко…
Околдованный и её видом и мыслями о ней Роман не сразу понял, что Дашины уста шепчут. Сквозь всё нарастающее и нарастающее буханье в ушах он различил:
— Ромочка… милый мой…
Не желая говорить, не желая вообще хоть как-то портить сакральность момента Роман отпустил девичью ладошку и протянул свою к Дашиной щеке, к её мягкости и неге. Коснувшись будто тёплого вельвета пальцы запели от блаженства! Всё ещё ярко чувствуя, как любимая сама ласкает его щёку, как её рука и не думает от неё отрываться Роман провёл фалангами по девичьему подбородку. Медленно скользя по каждому клочочку бархатной кожи он с огромным, всё более и более нарастающим удовольствием видел, как от наслаждения Даша закрывает глаза, как с опущенными веками она щурится, открывает рот для с каждым разом всё более и более глубокого вздоха и вжимается щекой в его ладонь ещё страстнее, чем сама его трогает!
Точно не сам собой управляя, а подчиняясь чему-то издревле властному Роман скользнул правой девушке за шею. Потянувшись к ней и левой он встретил движущуюся навстречу тонкую кисть. Чуть коснувшись друг друга мужская и девичья руки разминулись… и вот лицо каждого оказалось в горячих ласках другого! Волнующий взгляд в темноту… Тянущееся лишь для предвкушения мгновение… И финал! Обжигающий, пьяный, пробирающий до мурашек поцелуй!
От тяжёлого частого дыхания не слышно ничего, существует будто оно одно. На губах чуть солоноватый, но и сладкий вкус, и это чувство — целуешься, губы и языки сливаются воедино, воздух из разгорячённых лёгких жжёт, щекочет волоски на коже, но ты всё никак не можешь насытиться, всё мало, хочется больше, больше…
Держа Дашино лицо и бережно и властно, сам ощущая на щеках её мягкие тёплые пальчики Роман целовал любимую со всё более необузданной жадностью, точно она сейчас убежит, точно её вот-вот отнимут у него! Его губы так страстно впились в её, будто он и не человек, а ужасный зверь, кровопийца!
Ни случайным жестом, ни намёком Даша и на миг противления не выказала. Эта сумасшедшая, явно ненормальная, психически, чёрт возьми, нездоровая девчонка, эта, если верить её словам… и её делам влюбившаяся во взрослого мужика, отца её подруги малолетка — чем больше Роман берёт её, тем больше она ему отдаётся! Накатывающая на него в страсти властность, его жадность до её тела и ласк, иногда и грубость — всё это ей нравится, будто этого она и желает! И чем больше она «подыгрывает», тем больше он распаляется!
Оторвавшись от Дашиных уст Роман повёл поцелуи ниже. Запрокинув любимой голову, с упованием слушая её частые вздохи он зацеловал её подбородок, её горло, её ключицы. Он не сразу заметил, что целует девушку в шею не просто в страсти — это именно Дашин запах заставляет его сходить с ума, воображать картины, где он, как животное, лобызает её восхитительные розовенькие ушки, проводит языком меж её податливых, жаждущих прикосновения грудей! Этот аромат… аромат её духов… или самой Даши… или они оба смешанные будят зудящее, неодолимое желание внюхиваться в неё, ловить каждый клочок её запаха, втягивать её в себя ноздрями, как сбрендивший!
Девичьи ладони сбежали с мужских щёк на затылок. Вздыхая, будто на последних метрах марафона, Даша запрокинула подбородок и уступчиво подставила шею для Романовых уст. Напрягши тонкие пальчики она вжала любимого в себя со всем чувством, на какое только оказалась способна!
Целуя её горло, всеми силами внюхиваясь в её дурманящий букет Роман сам не заметил, как пальцы сползли с юного личика на меховой воротник, а оттуда ниже, на верхнюю пуговичку пальто… Опомнившись, осознав себя и что делает он замешкался, будто палкой по голове ударенный! С этим редким, таким желанным, отвечающим горячей взаимностью сокровищем в его власти он вдруг оказался меж дико, просто страшно желаемым продолжением… и нежеланным, но всё-таки необходимым окончанием. Заметив его замешательство Даша тоже будто опомнилась. Не убирая ладоней с мужского затылка, всё ещё лаская и гладя его она приоткрыла рот: дышать ей трудно, то и дело чувствуется теплота её выдохов на лице, на уже вспотевшей шее, на покрывших кожу гусиных пупырышках…
Не сводя с любимого огромных чёрных зрачков девушка сделала попытку сказать, получился лишь сдавленный хрипловатый шёпот:
— Ромочка… милый… ты должен уходить. Ты должен идти, иначе Настя заподозрит…
Неспособный и сам дышать спокойно, чувствующий, как сердце бухает, что барабан, Роман ощутил в голове удивительную лёгкость — словно протрезвел после долгой пьянки. То, что надо сделать, внезапно показалось ему столь очевидным, что иначе и быть не может. Приблизившись он оставил на Дашиных губах лёгкий, еле обозначенный поцелуй, на который та откликнулась с замиранием и закрытыми глазами. Чуть отдалившись и застыв так, что его лицо оказалось на вытянутый язык от её, подчёркнуто ровно он спросил:
— Это то, чего хочешь?.. Ты хотела бы, чтоб я ушёл?..
Очи и щёки девушки вспыхнули, точно её обвинили в тяжком грехе! На миг скользнув взором по губам любимого она снова уставилась ему в глаза и, акцентированно мотая головой, заявила:
— Больше всего я хочу, чтобы ты остался!
Роман впился в припухшие розовые губки только те закончили фразу. Дашины ладошки на затылке вновь обрели силу, заелозили: тонкие пальчики взъерошили его волосы и даже в забытие вожделения слегка царапнули! От частого возбуждённого дыхания в салоне снова стало шумно.
Уже зная, что будет делать, представляя, какое изумительное удовольствие ему предстоит, не прерывая жадного поцелуя Роман принялся расстёгивать пальто наощупь.
Первая пуговка… вторая… третья…
Пальцы, которые иногда не могут вставить нитку в иголку, заработали с мастерством пианиста! Уже через минуту сладкого соития Дашино пальто расстегнулось полностью. От возбуждения нервные и будто пьяные, но и настырные руки нащупали толстую ворсистую ткань, а под ней два скрытых вздёрнутых бугорка. Оторвавшись от Дашиных губ не от сытости, но от желания ещё более жгучих ласк Роман возвысился над любимой и взглянул на неё, как гурман на лежащее перед ним лакомство. Даже язык его на мгновение высунулся, как у ящерицы или змеи, и задел верхнюю губу.
Расцепив руки Даша прижала их у груди, словно зайчик в сказке. Её глаза не моргают, возбуждённые зрачки видны даже в темноте, а набухшие, будто искусанные губы кажется, что-то шепчут, призывают…
Левая ладонь опустилась на, теперь уже видно, спрятанный за свитером девичий живот. Идеально гладкий, без бугорков, модельно вылепленный… Проплыв вдоль ткани до груди пятерня замерла. Замерла и Даша… Роман задержал дыхание… Глядя на свою руку, будто на чужую, он следил, как его ладонь опустилась обратно, как она ловко скользнула под свитер и юркнула в кромешную тьму…
Жестковатая, шершавая, привыкшая к рукояти пистолета рука снова, как неделю назад, соприкоснулась с телом юной любовницы, да не просто — с самой его нежной, а когда речь заходит о желании и самой горячей частью — животом. Удовольствие настолько бешеное, что почти невыносимо — аж зубы сводит! Чуть не обжёгшись, даже на секунду решив, что коснулся печки, Роман повёл ладонь выше и нащупал пупочек.
Ещё чуть выше… ещё…
Если не знаешь, к чему притрагиваешься, если закроешь глаза и скажут, что щупаешь не девушку а внеземное, возможно божественное, дарящее любовь и радость создание — ты поверишь. Поверишь, потому что не сразу вспомнишь, ощущал ли в жизни вообще такую нежность!
Продолжая, словно заворожённый, наблюдать за пятернёй, с открытым от волнения ртом Роман следил, как та поднялась, как оголяя девичье пузико заставила свитер смяться. Пальцы ткнулись во что-то тканевое… плоское и расходящееся в стороны, прячущее тёплые, обещающие небесные ласки холмики… Подняв взгляд капитан встретился глазами с Дашей: девушка на него уже не смотрит, а прямо-таки пялится! Мусоля губу, то несильно прикусывая, то стискивая уста полностью, а то и облизывая их она, хоть и молчит, но испускает такую энергетику, что положи рядом яйцо — вкрутую сварится!
Словно договорились, словно заранее спланировали оба разом потянулись к полам её свитера. Выгибая спину Даша ухватила тканевый край и потащила. Стремясь обогнать её мужские ладони стали ещё быстрее: задирая свитер они повиновались жадным, уже не могущим терпеть, алчущим восхитительного зрелища глазам…
Одёжка смялась: отставая на спине спереди она завернулась до самого тонкого горла, почти достигла миниатюрного подбородочка. Уже привыкшему к темноте взору открылась чудная картина — стройное, разгорячённое, покрытое капельками пота тело. И хотя любимая дышит, как ненормальная, вдыхает и выдыхает через рот, будто спринт бежит — но живот её почти идеально неподвижен: от приливов воздуха вздымается лишь скрытая за лифчиком, магнетически притягивающая взгляд грудь… Это напоминает мир животных, в котором морская черепаха открывает рот и шевелит языком, а глупая рыбка, думая, что это червячок, сама заплывает в пасть…
Руки без приказа скользнули по животику вверх. Чувствуя, как девушка то замирает, то вздрагивает, мужские пальцы коснулись ободков лифчика сперва будто бы робко… и уже нахально, даже грубо задрали, оголили ценный приз, награду, дразнящий взгляд клад!
Чувствуя себя именно той самой глупой рыбкой, как по волшебству видя только эту вздымающуюся, требующую внимания грудь, лишь её одну, Роман не нагнулся — он спикировал на «жертву», как сапсан на утку! В мгновение ока Дашины грудки оказались в его жадных ладонях, а их хозяйка и хотела бы проронить стон, но её губы сковало новым страстным поцелуем!
Великолепие! Ни с чем несравнимое, восхитительное, кружащее голову великолепие! Факт пребывания в раю ещё до смерти… исполнение самого сокровенного желания… или выигрыш в лотерею главного приза… или что-то на то очень похожее! Сердце и мечется, как в лихорадке, и поёт. Поёт! На губах будто горечь… но в тоже время и такая сладость, какую ни один кондитер не способен вложить даже в шедевр всей жизни! И это странноватое, но приятное ощущение мурашек по спине, бегающего по хребту электрического тока…
Оторвавшись от Дашиных губ, поведя поцелуи вниз, на прекрасную шейку, ещё ниже… сжав девичий бюст Роман напал на него, как лис на зайчонка! Вновь чувствуя страстно прижимающие и ерошащие волосы на затылке тонкие пальчики, слыша нарастающий и от того более и более дразнящий девичий стон капитан принялся с упоением облизывать, сосать и мусолить сахарные грудки!
Кажется эти дурманящие, сводящие своей мягкостью с ума полушария, эти розовые бутоны тают на языке! В сумасшествии похоти так и хочется высосать из них хотя бы капельку молока, выдавить хоть грамм божественной амброзии! И ведь наверняка есть там…
Переключаясь то на правую грудку, то на левую, с жадностью сжимая и слюнявя их Роман словно погрузился в грёзу, где есть только удовольствие. В себя его привело лишь громкое Дашино воздыхание — в какой-то момент он сжал её нежный сосочек уже не губами, а укусил! Неохотно оторвавшись Птачек поднял голову — взгляд обнаружил то ли от муки, то ли от нестерпимого удовольствия жмурящееся девичье личико: любимая дышит тяжело, почти задыхается; её заласканная, от влаги блестящая и покрасневшая от засосов грудь беспокойно взлетает и опадает, уста раскрыты.
Стоило девушке немного опомниться, приоткрыть глаза… стоило понять, что губы любимого уже не ласкают её бюст, как эти самые губы вновь впились в её собственные! Соединившись с ней горячим поцелуем Роман не отпустил, а только хищнее сжал её грудки! Чувствуя, как эти медовые округлости поддаются его проделкам, как твёрдые вздёрнутые Дашины соски застревают меж пальцев, ощущая на губах будоражащий солоновато-сладкий вкус девичьих уст капитан также почувствовал, как у него начинается эрекция настолько крепкая, что аж больно: сердце закачивает кровь в единое место и от давления оно уже готово лопнуть — ТАК желание сильно!
Гладящие по затылку ласковые кисти вдруг исчезли. Продолжая целоваться и мять Дашину грудь Роман с удивлением ощутил, как тонкие пальцы вовсе не элегантно, а очень даже торопливо продвигаются к его промежности! Без всякой робости, всё ещё целуясь и даже с закрытыми глазами девушка наткнулась на твёрдое… Эрекция столь жутка, что когда она задела бугор, а потом и схватила его ладошками, Птачек чуть не ахнул — по причинному месту будто вдарили!
Громко звякнула молния!
Нежные руки нырнули в расстёгнутую ширинку, уверенно схватили нечто в темноте невидимое и сжали. Не отрываясь от девичьих губ Роман почувствовал, как Даша стиснула его, а затем дразнящее медленно стала водить кулачками вверх-вниз и каждый раз, поднимаясь, сжимать пальцы чуть сильнее, надавливая на верхушку…
В разгорячённом, сжигаемом вожделением мозгу родились две противоположные, но ужасно притягательные мысли: прямо сейчас Роман может взять Дашу за волосы и направить сделать то, о чём возмечтал бы на его месте любой; он даже может так и кончить и любимая, полное впечатление, не будет против — она подчинится с радостью! Возможно даже она сама об этом и думает… Однако это несправедливо: удовольствие должны получать оба; они оба должны насладиться этим полностью, до конца — а это означает иной выбор…
Внезапно Даша почувствовала, что мужские ладони больше не мнут её грудь, не согревают. Исчезнув… они вдруг объявились на талии! Отыскав пояс сильные пальцы нетерпеливо, но бережно расстегнули его — аж застёжка звякнула! Дальше сдалась уже пуговица над ширинкой, а за ней и молния… Орудуя вслепую, больше воображая, что делает, нежели видя, Роман наконец сдвинул собачку и ладони нырнули внутрь Дашиных бридж. Пальцы с восторгом наткнулись на разгорячённое девичье тело — обожжёшься! Поползли по бархатной коже, поднялись чуть выше, снова на низ плоского животика, а потом опустились на пышущие жаром бёдра. Ну а когда пятерни приблизились к девичьей промежности и наткнулись на тонкую ткань… вообще показалось, что сунул руки в огонь!
Девичьи бёдра резко сжались, ещё так неожиданно сильно — руки мужчины сдавило, точно тисками! Чувствуя бьющую Дашу дрожь, ощущая, что ей уже сложно всего лишь целоваться и она терпит, еле выносит страшную муку, Роман оторвался от её сладких уст и взглянул на любимую с интересом: Даша жмурится что есть сил, даже губы скривила, будто её бьёт током; щёки так раскраснелись, что горят даже в темноте, ну а её бёдра — эти сулящие незабываемую ласку знамёна удовольствия! — трясутся в конвульсиях, точно девушка уже переживает бурный оргазм!
— Я больше не могу… — Ослабшая, внезапно переставшая дрожать, уже будто сдавшаяся, Даша несмело приподняла веки. — Я не выдержу. Я, наверное, умру… Ромочка… — Она взглянула мужчине в глаза и он почувствовал, как девичьи ладошки уже тоже не шевелятся — обессиленные, они лежат на его паху, такие же хрупкие, как и их хозяйка. — Любовь моя, пожалуйста…
— Глупенькая. — Глядя на как умирающий лебедь измученную девушку Роман наклонился и с лёгкой улыбкой чмокнул её в уже не говорящие, уже еле ворожащие губки. — Ты всё перепутала: это же ведь ты моя любовь, разве не помнишь?..
Высвободив ладони из нежного плена он ухватил Дашу за низ и поднял с лёгкостью, словно невесомую. Находясь в полуобмороке та и не заметила, как очутилась исцелованной грудью напротив мужского лица, а руль старенького «форда» вдруг боднул в спину. Наконец происходящее осознав Даша попыталась вскинуть голову, но ткнулась макушкой в мягкую обивку. На секунду ей даже подумалось, что именно поэтому крыши машин и смягчают — чтобы не биться о них затылком во время секса… Руки любимого напомнили о себе! С быстротой, уже без всякой неуместной нежности они потянули её штаны, а когда те застряли Даша сама поспешно надавила на края, вместе с «верхом» избавляясь ещё и от «низа».
Властно схватив девушку за бёдра, словно кошку за холку, и так зафиксировав Роман взглянул на любимую внимательнее — на её разрумяненное, покрытое испариной лицо, её незакрывающиеся, часто и жарко вдыхающие и выдыхающие уста, а более всего на её смотрящие прямо на него возбуждённые глаза, в которых то ли страх, то ли страсть, а то и всё вместе безумно перемешанное! Как бы от всего этого отстранённо краем он заметил а затем и почувствовал, как тёплые девичьи ладошки протягиваются к его плечам и ложатся на них, как на руль велосипеда.
Шумно и глубоко вдохнув, зрачки в зрачки наблюдая за любимым Даша медленно выдохнула, точно перед прыжком в пучину. Ощущая на лице и влажной от пота шее её щекочущее дыхание Роман следил, как она рассматривает его, как её вздохи всё углубляются, а пальцы на его плечах сжимаются сильнее, словно у мотогонщика, с секунды на секунду готовящегося выжать ГАЗ.
Наконец девушка беспокойно сжала, а следом и облизала губы. Её взгляд опустился…
Уверенно и сильно придерживая любимую левой, правой Роман скользнул вниз, между ними, туда, где скоро уже не должно остаться свободного места. Даша вздрогнула, когда всего на миг мужские пальцы задели промежность — чтобы и ей и себе задать направление. Управляя левой, словно поводом, Роман заставил девушку чуть припуститься — верхушка почувствовала горячее, но мягкое давление…
Высвободив правую и тут же ухватив Дашу за свободную ягодицу Роман вздохнул резче, пальцы сжались на девичьем стане сильнее… Он думал, что это он её направит, что это он посадит её… что это по его велению действие начнётся, однако то ли по неопытности, то ли по нетерпению Даша вдруг стиснула губы, изо всех сил зажмурилась… и опустилась! Прямо всем пылающим телом вжалась в него!
— А-а-ай! — Шокированная, на миг она раскрыла глаза, но поймав удивлённый взгляд любимого снова закрыла. — Ай-йай-йай!
Не выдержав она беззвучно разинула рот, выгнулась, хотела, может быть, набрать воздуха и закричать… вдруг резко опустилась и вгрызлась любовнику в воротник!
— М-м-м-м!..
Её горячее, у самого горла щекочущее дыхание обожгло. Правую оставив на упругом бедре левую Роман поднял на Дашину спину и со всем чувством прижал, привлёк её с ласковым, но алчным желанием. И сам испытывая от резкого и узкого вхождения боль он приказал себе отвлечься, не замечать. Словно с растущего на поляне цветка вдыхая запах Дашиных волос Роман напряг руки, сжал на юной коже пальцы и тихо-тихо, словно слова предназначаются засыпающей, произнёс:
— Медленней… Медленней, моя маленькая обманщица, мой сладкая красавка… Чуть-чуть помедленней…
— Ой… — Даша стиснула челюсти сильнее, от чего кусок воротника чуть не остался у неё в зубах. — Ой-йой-йой!..
Гладя девушку по спине, с упоением нюхая аромат её волос и стараясь ни то, что не двигаться, но даже и еле дышать Роман думал, что, возможно, придётся прерваться… однако Даша вдруг опять выгнулась, приподняла таз… и вжалась в мужчину с новой силой! В паху тут же возникли такая резь и сжатие, что Птачек чуть не вскрикнул! Ещё малость — и на глазах бы выступили слёзы!
Несколько мгновений ничего не происходило. Придя в себя, уже почти не замечая боли капитан понял, что затишье наступило потому, что он прижал девушку сильнее, буквально вдавил в себя. Эта мысль заставила хватку ослабить… Внезапно правая ладонь вновь приподнялась — вместе с юным упругим тазом. Всё ещё кусая воротник, точно уже специально используя его как кляп Даша выгнулась и снова резко вдавилась, что есть сил вжимаясь в любимого! От такого безжалостного штурма Роман возблагодарил бога, что она на него не смотрит — иначе увидела бы, как лицо её избранника перекосило: он уверился, что будет ещё больнее, что что-нибудь обязательно сломается, а то и порвётся…
Боль ослабла и ужасная, почти девственная узкость отступила. На смену пришла теплота, влага и уже уютное тугое сжатие…
Ощущения прямо космические! Так приятно! Прижимая Дашу к себе, сперва медленно, но всё быстрее и быстрее управляя её бёдрами Роман с восхищением понял, что от удовольствия его, казалось, грозившая травмой эрекция становится ещё сильнее! Находясь в девушке малая часть мужчины распёрла ту изнутри, набухла пуще! Это одновременно и страшно… и потрясающе! От такой бешеной нагрузки, конечно, и у молодого сердце может не выдержать, а орган вожделения надорвётся… Но как же это чертовски сладостно!
И так-то испытывавшая проблему с… приёмом Даша снова замедлилась, зажмурилась, а потом скосила на мужчину полные удивления глаза. Выплюнув уже порядком заслюнявленный, изжёванный и чудом не порванный воротник, с прищуром и резью в голосе девушка полу-прошипела:
— С-с-с-с-с… Рома… Кажется, в прошлый раз-с-с ты был немного поменьше…
Шутка возникла сама собой:
— Расту от любви к тебе. — Он сказал это просто, без юмора, лишь уголки губ слегка приподнял. — Любовь ведь она такая — распирает изнутри…
Резко, решительно и круто снова вжавшись Даша ахнула! Но двигаться не перестала… На мужчину она взглянула с точно такой-же скрытой понимающей ухмылочкой:
— Значит… с-с-с… это стопроцентное доказательство…с-с-с-с-с… твоего чувства…
Спустив левую обратно на девичью попу капитан с силой, теперь уже обоими вдавил её в себя! Даша судорожно вдохнула, в новом безмолвном крике у неё открылся рот! Приподнявшись и нагнувшись, почти касаясь своими губами девичьих губ, погрубевшим и от страсти хрипловатым голосом Роман заверил:
— Если я вложу в нашу связь в с ё своё чувство, то, боюсь, любовь моя, мы станем инвалидами…
Вместо ответа Даша потянулась и губы любовников снова встретились. Смакуя уста и языки, двигаясь в унисон друг с другом мужчина и девушка стали раскачиваться, словно не каждый по отдельности, а бьющаяся в агонии предвкушения единая сущность, что чает бурный финал. То снова закусив истерзанный воротник, то ненароком чуть не цапнув Романа за ухо Даша стонала тихонько, потом же заахала громче и громче; наконец уже не сдерживаясь она застенала, точно её истязают, точно выдирают из неё душу! Однако с каждым стенанием, с каждым горячо и энергично исторгнутым, заставляющим Романа глохнуть ахом она извивалась, на краткое мгновение будто взлетая над мужчиной, отрывалась от него, а затем со всей силы в него вжималась, получая и даря неописуемое наслаждение! В следующее же мгновение всё повторялось.
Находясь в полу-медитации, с одной стороны сосредоточившись на дивных ощущениях, с другой украдко происходящим управляя Роман не мог отделаться от мысли, что сейчас не он «любит», а его «любят»: Даша так раскочегарилась, что, должно быть, машина на рессорах скачет! В нос бьёт запах пота и любовных соков, а если посмотреть на градусник, он покажет, что они не в зимнем городе, а где-то в тропиках!
Внизу живота, от ног и как бы от всего тела разом стал подкрадываться позыв…
Скоро…
Может ощутив готовность мужчины, а может и сама уже на пределе Даша вдруг запрыгала быстрее, жёстче, интенсивней! Уже на стеная, а чуть ли не крича она начала ёрзать, извиваться и просто грубо долбить, точно бандит, вышибающий из жертвы дух! В салоне зашлёпали вовсе уж непоэтичные звуки, хотя одурманенным страстью они слышались мелодией. Ещё как-то старавшийся трогать девушку бережно, ласкать, в безумии предвкушения Роман ухватил её отнюдь не нежно и будто даже со злостью! Точно демон, явившийся в роковой час, он стал пронзать Дашу беспощадно, словно желая погубить её! Но с каждым ударом, с каждым проникновением любимая становилась всё сильнее, всё горячее, всё неистовее… и наконец с силой зажмурилась, выплюнула воротник и резко, с широко раскрытым ртом застыла!
Сейчас!
Тело пронзил острый, выгибающий хребет разряд! Будто парализовало! Роман прямо физически почувствовал, как естественные наркотики впрыскиваются в мозг и растекаются по нейронам, даря эйфорию и счастье! И прежде чем в затопляющем бессилии опустить веки он увидел, как Даша кричит, кричит без слов, без единого звука, будто потеряла голос. И вдруг р-р-раз! — девушку точно молнией шибануло или ей в вену вкатили ударную дозу опия: импульсивно дёрнувшись и тут же ослабнув, как брыкнувшийся в смертельных объятиях удава кролик, Даша перестала жмуриться и закачалась, точно готовая пасть в обморок; на миг глаза её открылись и Роман увидел, как зрачки её закатываются, а язык вывалился и с него капает слюна. Словно подстреленная охотником лань девушка в последний раз тяжело вздохнула… и рухнула, еле успев выставить ладони. Лёгкая, как пёрышко, она прижалась к мужской груди, снова щекоча любовника частым горячим дыханием и сама ощущая выбегающие из его лёгких горячие потоки.
Будто принял сильнейшую дурь, напился до беспамятства или смертельно отравлен Роман почувствовал, как падает в сон, а если и не в сон, то в приятное и тёплое забвение, где время течёт по-особенному, где только тихое спокойное удовольствие и никаких тревог. На грани обливиона, уже почти в дрёме он ощутил, как тонкие юные пальчики в бессилии, еле-еле касаются его шеи и щеки, а Дашин голос тихонько, почти неслышно шепчет:
— Рома… Ромочка… Какая же я счастливая… Какое же чудо, что я тебя встретила…
Вырываясь из сна, прямо-таки неволей заставляя себя ещё немного пободрствовать, с закрытыми глазами Роман поднял правую. Ладонь нашла ласкающую его девичью ладошку, бережно обхватила и притянула к губам. С наслаждением поцеловав Дашину ручку, подарив поцелуй каждому её нежному пальчику, вдохнув её усталый аромат, а после с любовью вновь прижав тонкую кисть к своей колючей щеке, из последних сил, уже чувствуя, как дурман побеждает, Роман вышептал:
— Маленькая моя… Моя заповедная любовь… Я тоже очень, очень счастлив…
И тьма накатила.
***
— Сумасшедший день… — Слова вырывались сами, потоком лились с языка; уже минут десять, пока колесил к дому, Роман разбавлял тишину, невольно удивляясь собственной болтливости. — Просто мозговыносящий, чёрт возьми… крышесносный… безумный, безумный день!
Припарковавшись у семьдесят седьмого дома капитан Птачек истинно тиранически принудил себя заткнуться, а когда вошёл в подъезд, то, хоть уже и делал это прежде, вновь принялся со всех сторон осматриваться: пригладил волосы, прошёлся ладонями по одёжке… особенно по многострадальному, еле пережившему вечер воротнику!.. внимательнейше проверил, не осталось ли на штанах следов… а потом сделал это снова, уже и непонятно почему — то ли боясь, что дочь обнаружит какие-то намёки, а то ли и просто оттягивая встречу, ведь теперь она, наверное, и так всё поймёт…
Пальцы наткнулись на припухлость в кармане. Роман постарался об этом не думать… но не выдержал и уже, наверное, за короткое время в десятый раз телефон достал. Экранчик ожил, замелькали картинки, высветилась адресная книжка. Среди прочих теперь новая строка: «Светлана Васильевна. ЖЭК»… Пробежавшись по ней взглядом Роман глупо, как влюблённый мальчишка ухмыльнулся: в его воображении мелькнуло смеющееся, преданно и одновременно хитренько глядящее на него лицо юной любовницы. Интересно — а как она его записала?.. Эх, жалко он не подсмотрел. Хотя Даша, когда в телефоне копалась, специально отворачивалась, при этом ещё так каверзно хихикала…
Спрятав девайс подальше Птачек обречённо вздохнул и всё-таки начал тяжёлый, безрадостный, предвещающий дурное восход на Голгофу… то есть на третий этаж. Сколько он отсутствовал?.. Минут сорок, но скорее дольше. И как это объяснить — ездил заправляться? Забыл что-то в отделении, пришлось вернуться?.. Настя не идиотка! Да и это всяким придуркам врать легко: в благих интересах обмануть какого-нибудь проходимца — чего проще?.. Но не моргнув глазом врать своему ребёнку, единственной дочери, человеку, который тебе доверяет… Да кто на такое способен?!
И всё-таки он должен оказаться способен.
Кусая губы, то и дело оправляя одежду, ни единой ступеньки не пропуская Роман на третью площадку всё-таки поднялся и наконец встал перед седьмой дверью. Постояв, он снова обречённо вздохнул… ключ в пальцах потянулся к замочной скважине…
Почему-то виделось, что дочь встретится сразу за порогом, что она накинется на него с расспросами, повысит голос а может и сразу в чём-то обвинит! Это всё представлялось так ярко и реалистично, что когда Роман зашёл в квартиру и ему пришлось включать свет самому, он ощутил потаённое разочарование.
Дверь в дочкину комнату приоткрыта — в темноте были видны вырывающиеся из щели радужные лучики, а ещё слышен слабенький голос… как из наушников.
Стараясь притвориться непринуждённым Роман захлопнул, загремел под его рукой перещёлк «ночных» замков. Кинув на вешалку шапку капитан стал неспешно раздеваться… успел расстегнуться и даже поставить на сушилку ботинки, когда в искусственных лучах мелькнул образ. Будто и не заметив, Роман сперва проверил, ровно ли водрузил обувь — а то вдруг неровно?.. Чувствуя, что специально медлит, он выпрямился и обернулся резче, чем следовало. Их с дочерью взгляды встретились.
Настя вся в домашнем, причём которое на случай полного отсутствия даже вероятности прихода гостей — одни только штаны с дырявыми коленками чего стоят… Длинные чёрные волосы слегка растрёпаны и в серединке, это видно хорошо, были пережаты а потом распущены. Дочь иногда любит заплести хвост, чтобы потом сразу же передумать. Глядящие на отца серо-зелёные глаза не выражают какого-либо особого интереса, да и всё её светлое, без единой веснушки или прыщика лицо скорее выглядит заспанным, нежели взволнованным.
Будто подтверждая мысли родителя, прежде, чем что-то сказать, Настя широко и медленно с удовольствием зевнула, прикрывшись лишь в последний момент. Почмокав и облизав губы, сонно выгибая спину она произнесла:
— Привет, пап… А где ты задержался?..
Интонация не подразумевающая потаённого; ни на что не намекающий, почти безразличный взгляд… Чувствуя огромное облегчение, а от того и прилив сил Роман выдал легче, чем думал, это дастся:
— Да вот… ездил заправляться. Чуть по дороге не загл… ох… Хорошо, что вовремя заметил.
Раззявив рот от ещё одного, более масштабного зевка, вытянув над головой руки и даже уже не пытаясь прикрыться дочь пошагала дальше. Всласть назевавшись, от чего заныли скула и у самого Романа, она подошла к отцу почти вплотную, остановившись лишь на шаг от порогового коврика. Уставившись на родителя снизу вверх, Настя заложила руки за спину и без особого энтузиазма засвидетельствовала:
— Покушать я там приготовила … Думала только, что будет ещё тёплым, когда ты придёшь… Ну, наверное ещё не совсем уж остыло… Ой… А что… что это?..
Не сходя с места но потянувшись всем телом дочь стала с любопытством втягивать ноздрями… и точно дикий зверь, не признавший вдруг в соплеменнике своего, внюхалась резко и с шумом! На капитана уставились её удивлённые и требовательные глаза. Голос Насти прозвучал взволнованно, хоть и несколько нетвёрдо:
— Пап… А почему от тебя пахнет Дашиными духами?..
Глупость поражает в самый неподходящий момент: на всякий случай репетировавший ответ на этот вопрос Роман не нашёл лучшего, чем с наигранным изумлением переспросить:
— Какими духами?.. Дашиными?..
Если б капитан Птачек мог сейчас себя ударить, он бы ударил; он бы обязательно устроил себе показательное вредительство, потому что ТАК теряться не позволительно и новичку — а бывалому подавно!
Взгляд дочери похолодел. Всего на градус, но… Всё ещё держа руки за спиной, хоть и чувствуя, должно быть, тягу скрестить их на груди, Настя переспросила уже с меньшим сомнением:
— Да, пап. Дашиными… Я этот запах запомнила. И в тот день мне что-то такое показалось… Так и почему от тебя пахнет Дашей?.. Ммм?..
Маска спокойствия, даже умиротворения налезла на лицо сама. В глубине души питающий к вранью отвращение, с самого детства, когда ловили на нём, Роман инстинктивно начинал держаться, будто он не в курсе, ни при чём. Вот и сейчас капитан полиции, следователь по уголовке Роман Павлович Птачек встал перед дочерью в роль, в какую вставал перед родителями, а затем и перед начальниками, когда в чём-то провинился, но признавать этого не хочется или просто нельзя — роль безгрешного.
Как ни в чём не бывало продолжая раздеваться Роман сдвинул брови и ответил дочери таким тоном, будто она поинтересовалась чем-то дурацким:
— А что тебя, Настён, собственно, удивляет?.. Ну да, наверное… — он поднёс рукав и показательно, с шумом внюхался, — попахивает немного, теперь и я чувствую… Так и что с того?.. Мы же вместе ехали. Ну пристала частичка аромата… На тебе, между прочим, — его указательный поднялся, — тоже наверняка есть, просто ты уже принюхалась и не замечаешь.
Решив, что сказал достаточно, капитан просто продолжил развешивать одежду, стараясь не прятать глаза уж слишком явно. Не меньше минуты он прожаривался под дочкиным пристальным, прямо-таки инквизиторским взором, вовсю силясь выглядеть невозмутимым. Когда же наконец закончил и снова повернулся, он понял, что победил — в хоть и серьёзных, и очень даже подозрительных глазах Насти… неуверенность; колебание и плохо скрываемая растерянность. Она даже покусывает губу, пусть и старается это скрыть.
С удовольствием оттянув уже страсть, как надоевший, въедающийся в талию пояс, Роман глянул на дочь с тёплой улыбкой. Шагнув вперёд он приобнял её, поцеловал в макушку, потеребил за плечо и с энергией заявил:
— Ну всё, хватит глупостей! Пойдём, покажешь, чего сварганила. Я голодный — страх! Если сейчас же не покушаю, съем тебя!
Шутка в пустоту. Настя сжимает губы и помалкивает, взгляд уронила. Хоть и отдала себя в родительские руки, не вырывается, а всё-таки сквозит это коробящее… чувство нехорошего. Стараясь не давать ей задуматься Роман приобнял дочь за спину и пошёл вместе с ней на кухню. От нервов у него вновь разыгралось словоблудие и он начал трепаться про всякое — немного про важное, побольше про отстранённое и совсем много про незначительное. Из кожи вон вылезая он старался устроить, чтобы Настя переключилась или хотя бы изобразила, что плохого не думает. Где притворится — там и по-настоящему стать может…
Вроде получилось, спустя немного времени дочь будто оттаяла. Перестав хмуриться и искать пятый угол, даже, кажется, мысленно рукой махнув она сперва неохотно, но потом всё оживлённее стала делиться, как прошёл день, как у неё вообще дела. Пару раз аж пошутила и посмеялась, от чего в апокалиптической туче над головой капитана мелькнул светлый лучик. Среди всего этого будто простого, а на самом деле напряжённого действа в какой-то момент он подумал, что Настя, если и пойдёт служить, ей ещё многому предстоит научиться: такую кривую, неловкую, по-детски неумелую игру, которую он импровизирует, раскусил бы и «чайник». С толикой отвращения к себе Птачек подумал, что сам с таким вруном и изображать бы ничего не стал — припёр бы за грудки к стенке и прямо обвинил во лжи.
Лишь каким-то чудом Настя не развила тему с духами, не поинтересовалась про слишком растянувшееся время поездки, не обратила внимания на истрёпанный и исслюнявленный отцовский воротник. Может решила, что сморозила глупость… а может и затаилась и теперь внешне демонстрирует, что всё в порядке, а сама будет подозревать, думать неладное…
В этот вечер любая касающаяся Даши тема оказалась под негласным запретом и даже когда Настя сама о подруге заговаривала (специально или ненароком?..) Роман всячески вопрос срывал, уводил в сторону, заводил в тупик… чем в своём понимании искусства обмана ещё более себя обличал и от того переживал ещё больше.
На ужин, кстати, была яичница.