Полуденное солнце светит ярко. На небе ни тучки, оно драгоценного ярко-голубого цвета. Лучи отражаются от белизны, бьют в глаза. Заснеженная улица сверкает, как усеянное блёстками платье невесты.
У театра на Центральной Площади восемь сходятся люди. Сначала это были две женщины — подруги, частенько общающиеся и без повода в виде сыновей-одноклассников. Сыновья как раз с матерями, сейчас стоят подле и со скукой помалкивают. Следующими подъехали две семьи, живущие в одном доме, чьи дети в том же девятом Б. Потом ещё. Ещё… К без пятнадцати час у дверей зданию культуры гомонила толпа человек в сорок. Пуховики, дублёнки, шубы. Шапки-вязанки, кроликовые, с помпончиками и звериными ушками. Ботинки зимние, кожане сапоги, лёгкие чёрные кроссы. Всё вперемешку. Вдыхая мороз и выдыхая пар эта разношёрстная толпа галдит, переговаривается, смеётся, помалкивает и одновременно ещё и хмурится.
Без десяти, когда подтянулись и последние, на парковку въехал старенький «форд». Отыскав место между дряхлым «жигулём» и новенькой «тойотой» он остановился и уснул. Передние двери распахнулись. Двигаясь неспешно и даже с амбицией на важность на холод выбрались мужчина под сорок и девочка лет пятнадцати. Мужчина в тёмной пуховой куртке, на ногах классические брюки и классические же туфли, сразу и не скажешь, что зимние. Девушка в белом. Куртка, варежки, сапожки — всё цвета молока. Упади она в снег — и не найдёшь её.
Взглянув на сбившуюся толпу Роман оправился, выпрямил осанку, проверил, не расстёгнут ли карман, не торчит ли откуда лишнее. На дочь смотреть не надо — та, причитая о потерянных часах, к театру готовилась, как к выпускному балу. Хоть сейчас фотосет устраивай.
— Пап, я нормально выгляжу? — У Насти изо рта вырвалось облачко. — Красиво?
— Красиво-красиво! — Роман привлёк дочь и припечатал губами её лобик. — Пойдём скорее! У меня такое чувство, что мы опаздываем.
Машина подмигнула сигналкой. Отец и дочь зашагали к общей толпе, слишком увлечённой собой, чтобы заметить новеньких.
По многолетней привычке обращать внимание на ВСЁ Роман, как приблизились к сутолоке, впился взором в лица. Юные парни и девушки вперемешку с иногда молодыми, а иногда совсем нет родителями. Кто-то пришёл с бабушкой, а вон, похоже, девочка вообще сама по себе. Молодец, значит не по принуждению, добровольно интересуется… Вот явный хулиган, видно сразу по глазам и причёске. Мама у него — женщина, что держит сына за плечо — неухоженная, уставшая. Может быть одинокая. Там девчонки хохочут, а вон паренёк стоит от всех в сторонке, протирает очки…
В роскошной тёмной кожаной куртке с высоким меховым воротником, в красивой норковой шапке, классических брюках, кожаных чёрных перчатках и блестящих чёрных туфлях возле толпы возник знакомый мужчина. Артур выпрямился, взглянул поверх голов. Его соколиный взгляд пробежался по лицам.
— Та-а-а-к, а Жиганова-то и нет… — Он недовольно притопнул. — А обещался быть, хорёк противный… Ладно! Здравствуйте, дорогие ученики и их родители! Всем доброго дня!
Ватага притихла, взгляд каждого приковался к историку.
— Большое вам спасибо, что пришли! — Артур поклонился. — Это высокое дело — посещать такие оплоты культуры! Я уверен, что все из вас, и ученики и их родители получат сегодня каждый что-то своё, так как, готов поклясться, из театра не возможно уйти, не черпнув его энергии!
Держа голову прямо Роман скосился по сторонам: на Артура смотрят не отрываясь, чуть рты не разинувши. Одна… нет, две женщины за тридцать вообще глазами пожирают.
— И раз уж мы собрались именно у этого театра, — Артур спасовал ладонями, будто ему на руки свалилось что-то увесистое, — я вам должен рассказать, почему именно у него!
Детский голос из толпы:
— Холодно, Артур Каримович!
— Пойдёмте внутрь!
Женские голоса зашикали на них.
— Сейчас пойдём, не волнуйтесь! — Артур помахал ладонью. — Но я, как учитель Истории, просто не могу допустить, чтобы вы не знали, куда пришли. Вот! — Он повернулся, его ладонь прочертила широкую дугу. — Всё, что вы видите — эта отделка, эти зеркальные стены, эти современные двери, лепнина и фонари — ничего этого ещё два года назад не было! Перед вами старый, отреставрированный театр имени Александры Александровны Яблочкиной, заслуженной российской и советской актрисы! Когда-то здесь давали представления и в основном наставительного, общественно-образовательного толка. Театр Яблочкиной был даже прозван театром Семьи, так как спектакли в нём давались преимущественно для людей семейных, были ориентированы на нах и, не побоюсь такого слова, пропагандировали семейные ценности! Пятнадцать с лишним лет это место пустовало… Но не теперь!
Величественно, как Цезарь на Десятый Легион, Артур воззрился на свою банду. Выдержав момент он повернулся, сделал шаг и махнул за собой.
— Идёмте! Не будем мёрзнуть!
Зеркальная дверь распахнулась. Историк вошёл первым, придержал створку и за ним, как огромная гусеница, потянулся человеческий поток. Роман с дочерью угодил в середину, пришлось плестись. Только переступили порог — на плечи тут же упал тёплый воздух. После мороза кожа сразу ожила, лёгкие с наслаждением вдохнули горячую мягкость… Правда, пока тащились до кассы, на лбу выступила испарина. Роман снял шапку, расстегнул куртку. На Настю смотрел недоверчиво — та идёт, хоть бы что. Не жарко ей, не холодно.
— Сколько будете брать? — Кассирша приветливо улыбнулась.
— Два билета, пожалуйста… — Роман потянулся за кошельком. — А детские у вас до какого возраста?..
Дочь незаметно ткнула его в бок.
— До двенадцати…
— Ага, спасибо. — Роман принял билеты и ещё какую-то бумажку. — А это что вы дали?..
— Это брошюра. — Кассирша просияла всеми тридцатью двумя. — Там информация по всем представлениям. Прошу, изучите на досуге… Следующий!
В предбаннике лишнего шагу не ступить, но когда минуешь кассу — ты в гардеробном зале. Роман, как увидел, куда попал, от восторга чуть не ахнул! В фильмах про царскую Россию иногда показывают дворцы, содержавшиеся на деньги императорской семьи. Здания, в которые вбуханы пуды золотых рублей, спроектированные специально приглашёнными итальянскими архитекторами. Подобное и здесь! Роскошь, блеск, триумф! Даже можно подумать, что ты не в госучреждении, а во дворце зажиточного магната.
— Вау! — Настя закрутила головой, как пропеллер. — Во отгрохали!..
— Выражайся культурнее, дорогая… — У Романа у самого чуть челюсть не отвисла. — Следи за своей речью…
— О, вашу дочь можно понять! — Оглянувшись, мимо прошёл Артур. — Вот, что я хотел, чтобы все увидели! Это же восхитительно!
Бросая взгляды на изыски, слыша и с боков восторженные вздохи Роман с Настей пришли к гардеробу. Получив номерки они стали ждать, когда подтянутся остальные.
На фоне общего великолепия мелькнуло что-то совсем уж прекрасное… Роман не понял, пригляделся — и онемел: как дивный лебедь среди уток в потоке одноклассников шагает та самая девушка, с которой историк тогда беседовал. Голова школьницы непокрыта. Водопад каштановых локонов падает на плечи и путается в пушистости мехового воротника. Тёмно-синее пальто перевязано поясом у тали: фигура вырисовывается — глаз не отвести! Но главное — лицо. Кажется самое прекрасное в мире лицо…
И снова, как тогда, Роман понял, что таращится. Вот же чёрт! Что о нём подумают, если увидят?.. Что скажет, если заметит, дочь?..
По лицу будто раскалённым железом провели! Горло сдавила невидимая рука, во рту пересохло: эта девушка посмотрела на него тоже! Не мазнула взглядом, не покосилась случайно, а именно заметила! Остановила на нём свои сапфировые глаза и точно узнала! Что-то во взгляде её мелькнуло… Роман окаменел, умер и ожил в один миг. На секунду меж ними будто натянулась волшебная нить… и порвалась. Поддерживаемая под руку какой-то женщиной школьница пошла дальше.
Чувствуя, как у него совсем, как у молодого глупого пацана дубасит сердце, Роман всмотрелся в женщину пристальней: худощавая, с завитыми золотистыми волосами. Причёску венчает прозрачный тёмный бант. На вид лет сорок, но точно не скажешь — много, очень много косметики. Вообще выглядит, как актриса из старого советского фильма, даже можно представить её на чёрно-белой фотографии. А ещё… ещё можно представить её мамой этой девочки. Сходство не один в один: сложно помыслить, что такая красавица к сорока превратится в такую… не дурнушку, но всё-таки… всё-таки женщину с видом уставшим, замотанным, серым. Но да. На маму её смахивает…
Девушка с женщиной скрылись в общей сутолоке у гардероба. Делая вид, что спокоен и даже скучает, Роман оглянулся на дочь — слава богу та копается в телефоне и на него не смотрит!
— Ну, все готовы?! — Артур вышел из толпы, его цепкий взор пробежался по лицам. — Номерки взяли?.. Отлично! Представление уже скоро начнётся, так что идёмте. Прошу за мной! В актовый зал!
Нестройная толпа потекла по бегущей через коридор красной дорожке. Роман с дочерью шагали среди первых и в актовый зал зашли сразу за историком. Там нечто такое и ждалось: красные бархатные кресла вокруг театральной ямы, огромная хрустальная люстра под потолком и сцена, скрытая занавесом высотой с жирафа. Запах новизны и ласкающие глаз мягкие краски.
— Проходите! Рассаживайтесь! — Не оборачиваясь Артур шёл всё дальше. — Советую только садиться от сцены не слишком далеко и не слишком близко!
Роман тайком ухмыльнулся: про соответствия кресел билетам историк не сказал ничего…
Актовый зал — это особое место, где звук ведёт себя иначе. Акустика налажена и в зрительских рядах, чтобы пошуметь, надо постараться, в то время как на сцене встанет человек и в полной тиши слышно, как тикают его наручные часы.
Толпа хлынула сквозь раскрытые двери, как вино из пробитой бочки. Никто не сдерживается, разговаривают в голос — и всё равно звук тонет в тишине.
Сверившись с билетами Роман нашёл нужный ряд и, маякнув дочке, двинулся вдоль кресел.
— Кажется эти… — Он сравнил номера. — Да, вот наши места. Ну что ж, присаживаемся…
Мимо, спереди и сзади проталкиваются люди. Юноши болтают громко, смеются, тыкают во всё по кругу. Одна группка уселась вместе, мальчишек и девчонок шесть, не меньше. Ох, наверняка придётся слышать их всё представление… Хотя нет, вряд ли — за их спинами две женщины и двое мужчин. Родители?.. В любом случает теперь можно успокоиться.
Настя села от отца справа. На подлокотники легли её тонкие, скрытые белыми рукавами запястья.
— Какие шикарные кресла… — Дочь привстала и села ещё раз, поёрзала. — Видимо они здесь вообще ни на чём не экономили…
От неловкого движения в кармане что-то кольнуло. Роман потянулся проверить — пальцы нащупали свёрток. Вынутый на свет он оказался той самой брошюрой. Решив поинтересоваться капитан Птачек стал читать… и вдруг наткнулся на дату и время представления — сегодняшнюю дату и сейчашнее время! Название спектакля: «Навстречу ветру». Так, описание… ага…
Погружённый в чтение он не заметил, что к нему обращаются.
— Мужчина… позвольте пройти…
Не переставая читать Роман прижал колени да ещё и повернулся, чтобы быть уж совсем вежливым.
В описании масса всего, но если вкратце — спектакль про семью, получившую массу ударов судьбы, но не только не распавшуюся, а ставшую и ещё крепче… Глядя на бумагу Птачек иронически покачал головой: прийти с дочерью на спектакль о том, как какая-то семья под невзгодами выстояла всего через полгода после развода… Злая ирония!
Возникла мысль дать почитать дочери. Роман повернул голову… и нервно сглотнул: рядом с Настей, наклонясь к ней розовым ушком, сидит та самая девушка! На губах улыбка, она слушает Настин шёпот и в чём-то ей поддакивает. Дальше устроилась женщина, с которой школьница и пришла. Головой не вертит, смотрит только на сцену. Вблизи стала видна паутина морщинок вокруг её утомлённых глаз. На коленях громоздкая коричневая сумка, в которой поместились бы не только кошелёк с пудреницей, но и утюг.
Ком застрял в горле. Роман глянул налево — по другое плечо никого. Опёршись на левый подлокотник он откинулся в кресле как будто с равнодушием. Остановив голову в пол-оборота он стал смотреть на шепчущихся девочек, как на птиц в парке: они тихонько посмеиваются, о чём-то перешёптываются. Настя прикрыла в смехе рот, ей соседка сдержано улыбнулась.
Значит Настя уже успела завести себе подругу… Или это одноклассница?.. В любом случае это хорошо, ведь дочь обвыкается, приспосабливается.
Прозвенел звонок. Девочки заозирались. Настя оглянулась, поймала взгляд отца.
— Это к представлению. — Роман протянул дочери брошюру. — Ещё один или два таких звонка и спектакль начнётся. На, почитай…
— Что это?
— Что-то типа расписания с аннотацией спектаклей. Погляди вот здесь, начиная отсюда…
Дочь развернула бумагу, её взгляд забегал по строкам. Роман следил внимательно и в момент, когда губы дочери дрогнули, спросил:
— Здорово мы пришли, а?..
Настина улыбка получилась не просто кислой, а вымученной и даже язвительной.
— Да уж… — Дочь протянула брошюру обратно. — Умеем мы представления выбирать…
Быстро, как цветок, проснувшийся в фальшивую оттепель, она поникла. Пожалев о дурацкой идее Роман положил ладонь ей на плечо и любяще сжал… Он совсем не хотел, даже не думал, но взгляд как-то сам скакнул к незнакомке — не смотрит ли на них?.. Нет, не смотрит. О чём-то шепчется с матерью… или тёткой. Кто она там ей…
— А ты что, — Роман приблизил губы к дочкиному уху, — уже подругу завела?..
Настя глянула направо и снова на отца.
— А-а-а… Да это одноклассница. Даша. С ней мама её пришла.
Роман посмотрел на дочь тепло-тепло, потрепал её за плечо и быстро, пока не успела защититься, чмокнул в щёку!
Люди продолжают рассаживаться, ходят по рядам, стоят в кучках, беседуют. Помимо школьной группы в зале ещё человек сто, но не все взрослые — у половины дети лет до шестнадцати, а чаще и до десяти. Гудит приглушённый живой шум. В воздухе застыло ожидание.
Дочь вновь погрузилась в телефон а Роман накрепко, жесточайше приказал себе смотреть куда угодно, только не на эту липкую для глаз Дашу; на детей, на взрослых, на сцену — лишь бы не на неё!.. Однако шею так и тянет повернуть направо, глаза сами туда скашиваются. Во рту пересохло. Мысль хотя бы одним глазком всё-таки глянуть раздувается и раздувается в голове, как воздушный шар, вытесняет остальные… Пальцы стиснулись на подлокотниках; Роман почувствовал, как и зубы сжал, что сейчас треснут! Посмотреть на неё хочется жутко! Невозможно стерпеть! Ладно… Ничего ведь не случится, если он глянет ещё разок?..
Воровато, как жулик капитан Птачек скосился — Даша сидит, выпрямив спину, её спокойный взгляд где-то на нижних рядах… Чёрт! Ну как же она хороша! Это чудо! Просто колдовство какое-то! С ней, наверное, не сравнится не то, что ни одна девушка в городе — ни одна во всей стране! В мире! Столь милого лица не найдёшь ни у одной истощённой недоеданием модели! А кожа… У девочек её возраста, даже у его дочери она всегда с прыщиками, с пускай крохотным, но дефектом. Но у Даши нет. Не-ет! Её лицо, как ни вглядывайся — ИДЕАЛЬНО.
Роман отвернулся, закрыл глаза. Поднеся пальцы он с силой растёр веки. Ладонь опустилась ниже, скользнула по подбородку… Ну не должен он смотреть на неё; не должен смотреть на неё ТАК… Она школьница! Глупая девчонка! Ей, наверное, как и Насте пятнадцать! Да о чём он вообще думает?! Почему допускает в свою голову ТАКИЕ мысли?!
Проклятый второй звонок всё никак не дают. Кажется, что вот уже он должен быть… но его всё нет. Роман опустил взгляд, стал разглядывать ботинки… потом ряды кресел… потом людей. Даже челюсть кулаком подпёр, чтобы повернуться направо стало неудобно. Но взглянуть ещё разок, ещё хотя бы ещё на секундочку увидеть эту потрясающую девушку жаждется до безумия!
Кляня себя за слабоволие Роман всё-таки сдался, посмотрел: Даша о чём-то беседует с матерью… Почему-то сразу вспомнилась Таня. Такой, какой она была, когда они ещё только познакомились: прекрасная, очаровательная, привлекательная; худенькая, спортивная, элегантная. Красное сочное яблочко в саду зелёных и переспелых червивых. Да, в юности Таня была прекрасна… однако если сравнивать с Дашей… Это как если это самое красное, спелое, блестящее яблочко положить рядом с золотым яблоком с дерева Геи, украденным из сада Гесперид, дочерей Атласа. Пригожее рядом с восхитительнейшим!
Роман закрыл глаза и медленно, будто толкая камень размером с автомобиль повернул сопротивляющуюся шею. Да, лучше вот так и сидеть с закрытыми глазами. Лучше думать о чём-то; о чём угодно, может даже и о плохом. Да хоть и о работе! Но не смотреть, не смотреть на неё. Не смотреть! Звени звонок! Гасни свет! Где эти чёртовы артисты?! Где этот гадкий спектакль?! Почему он должен всё это терпеть?!
От волнения сердце стучит, что в ушах молоты бьют. На подлокотнике, наверное, от сжавшихся пальцев следы останутся. Роман приказал себе оказаться мыслью в холодном и одиноком месте, в ледяной пещере, далеко-далеко в Антарктиде. Никого и ничего, холод, снег и лёд. Белое и голубое и пар изо рта. Максимально успокаивающее место…
Челюсти сжались до хруста, желваки вот-вот прорвут кожу! Не открывая глаз Роман переменил опорную руку. Если бы кто увидел его сейчас, то подумал бы, что человек заснул, видит кошмар и никак не может проснуться!
Ладно, он уступит этому. Он посмотрит ещё разок. Всего ещё один разок поглядит на неё и смотреть больше не станет! Просто удовлетворит любопытство…
С видом, с каким, наверное, сдаются в плен, Роман открыл глаза, повернул голову… и поймал взгляд Даши! Прямой, обращённый именно на него… Странно, но нервы не стегнуло электричеством, не порвало в тот же миг! Наверно потому, что они уже просто истощены и не способны реагировать бурно. С какой-то наглостью, даже с вызовом Роман отворачиваться не стал и вгляделся в девушку с силой, даже с амбицией, жадно и в тоже время строго. Кто его накажет за взгляд?! Плевать уже! На всё плевать! Он запомнит этот миг и её глаза! И пусть этого ему будет достаточно!..
Зазвенел новый звонок. Взгляд Даши скакнул вверх, туда, откуда докатился звук. Кратчайший миг Роман ещё взирал на её лицо… и отвернулся. Интересно: как он выглядел, когда пялился на неё?.. Лучше об этом не думать.
Как по команде люди засуетились, заспешили в кресла. Не прошло и минуты, как зал сидел, уставившийся на сцену.
— Что?.. — Настя вынырнула из телефона, её брошенный по кругу взгляд стал таким, словно лишь секунду назад она была у себя в комнате. — Уже начинается?..
С тихим шуршанием высоченный занавес разделился на части и каждая, подметая пол, поползла прочь. Взору открылись декорации горда, может быть, восемнадцатого века. Если на сцене появятся женщины, то обязательно в чепчиках и длинных платьях до пола, в этом Роман уверился.
Сверху и с боков зажглись сценические фонари. Подчёркнутые их лучами, как бриллианты в ювелирном, на сцену вышли две высокие и две низкие фигуры. В середине вышагивают мужчина и женщина. Идут под руку и каждый с бока ведёт маленькую, должно быть пятилетнюю девочку.
Мужчина высок, по-мужски хорошего, плотного телосложения. Свитер, коричневые брюки и ботинки сидят на нём, как надо. Волосы тёмные и густые, как старый лес, ещё и акцентированно расчёсанные. Лицо деловитое, можно выразится — классическое, будто видишь учителя из лицея. И ухоженная, подстриженная борода.
Женщина ярко выделяется белоснежной, сверкающе белой блузкой, белой кожей, белозубой улыбкой, молочно-белыми волосами до плеч и жемчужно-белым ожерельем из жемчуга. Такая в самом деле может рекламировать на себе бриллианты. И завистниц иметь целую кучу.
Ведомые девочки походят друг на друга, как зеркальные отражения. Золотистые, под розовыми бантами локоны падают ниже плеч, прелестные маленькие личики с розовыми губами и большими, светло-серыми глазами сияют. Носики, бровки, щёчки — всё похожее. Одетые одна к другой в белые, украшенные розовыми цветами и красными ягодками кофты они улыбаются, сверкая мелкими жемчужными зубками.
Зал затаил дыхание. В густой, как кисель, тишине мужчина высвободил руки и шагнул вперёд. Будто стараясь объять всех его ладони широко распростёрлись! Заголосил звонкий, сочный баритон:
— Здравствуйте! — Размашисто, с отточенным движением он поклонился. — Счастлив видеть всех пришедших! Рад, что сегодня столь много людей и столь мало свободных мест… Позвольте же представиться: директор этого замечательного театра, Хоров Валерий Олександрович! А это, — он обернулся, его ладони устремились к спутницам, — моя прелестная жена Нина, по отчеству Сергеевна, и наши замечательные дочки, Алина и Олеся. Девочки, встаньте рядом со мной!
Сверкая, как жемчужины на шее матери, близняшки подбежали к отцу. Жена остановилась поодаль, за спиной мужа.
— Сегодня замечательный, прекрасный день! — Чуть нагнувшись директор взял дочерей за руки. — Сегодня одновременно открытие сезона и дебют этого спектакля! «Навстречу ветру»! Да, так мы решили его назвать. Он о семейных сложностях и о том, как несмотря ни на что люди их преодолевают… — В акустически чистой тишине мужчина обвёл зал карими пытливыми глазами. — И я надеюсь, что он вам очень понравится, так как семья в жизни — это главное! Спектакль будет идти весь сезон, так что милости просим всех, кому одного просмотра мало. И рад обещать, что репертуар намечен широкий, так что и любителям разнообразия будет, чем удивиться!
Присев, бородач подхватил дочерей на руки. Словно отрепетировано девочки разом схватились за его шею и повернули к залу лучезарные, миленькие улыбочки. Жена вышла из-за плеча и встала сбоку, её ладонь легла мужу на поясницу.
— Приятного представления! — Валерий размашисто кивнул. — Пусть вам понравится!
Кто-то захлопал. Его поддержали. Под рукоплескания, сверкая улыбками и кланяясь, квартет назад-назад, шажок за шажком стал сцену покидать.
Роман почувствовал, будто на него грязью брызнули. Холодной, маслянистой, вонючей грязью. Семья в жизни главное… Люди не разводящиеся, преодолевающие невзгоды… Кто вообще такие спектакли пишет?! Предупреждать вообще-то надо…
От его взора не убежало и лицо дочери — хмурое, унылое. Расстроенное… Уж она-то ощущает всё то же самое, только острее. От него ушла «всего лишь» жена, а от неё — целая мать…
Будто угадав взгляд отца Настя оглянулась, их глаза встретились. В краткий миг всё, что можно было бы сказать, стало сказано в этой обоюдогрустной, печальной встрече взоров.
То ли желая отвлечься, то ли боясь забыть пришедшую мысль, дочь вдруг просветлела лицом, её глаза округлились. В ухо Роман ворвался энергичный шёпот:
— Пап! Смотри! Приглядись к дочкам директора повнимательнее!
Немного опешив Роман прищурился: ну, дети, как дети. Да, милые… Ну красивые…
— Что такое?..
— Давай же, присмотрись получше…
Роман вгляделся уже так, что глаза чуть в бинокль не превратились.
— Ну приятные глазу… Да о чём это ты?..
Дочь зашептала тоном настоящего заговорщика:
— По-моему они смахивают на Дашу! Не находишь?..
Услышанное заставило вглядеться с новым интересом… Но уже поздно. Квартет ушёл, скрылся за занавесом.
— Ну-у-у… Может быть…
Глаза Насти горят, как у сыщика, нашедшего след.
— А вдруг они родственники?.. Представляешь?! Я сейчас её спрошу!
Напустив равнодушия, надев самую свою милую улыбку, спокойно-спокойно Настя повернулась к однокласснице… и так и замерла, не решаясь и пикнуть: Даша глядит на сцену, как глядела бы волчица на осмелившегося протянуть руку к её волчатам. Лицо — застывшая маска. Глаза — два холодных камня. Взгляд — отравленный нож.
По коже побежали мурашки… Медленно, как сапёр со взрывчаткой, Настя перевела взгляд на её мать — женщина, как и дочь, глядит на сцену неотрывно, но в отличие от неё в её глазах не лютость, а растерянность. Растерянность и страх, будто она видит человека, которого давно похоронила.
Нервно сглотнув, как можно непринуждённее дочь капитана Птачека вновь повернулась к отцу и произнесла:
— Знаешь, пап… по-моему идея это была глупая. Не буду я ничего спрашивать…
Ме-е-едленно, словно засыпаешь, погас свет. Из колонок на стенах полилась мелодия, заговорил неспешный старческий голос.
— Однажды…
Представление началось.