В пятницу, когда самым ранним утром Роман собирался на службу и уже почти ушёл, его внимание привлекла бегущая в туалет дочь: ворвавшись в уборную Настя не закрылась, а сразу нависла над унитазом. Её скрючило, согнуло. С громкими противными звуками из неё вырвалась жёлто-зелёная слизь.
— Вуэ!
Роман встал на пороге, повременил. Минут пять он слушал, как дочка вместо лёгких, казалось, дышит желудком — настолько грубо она бурчала. Выплюнув последнее, с изнеможением убрав волосы и надавив на слив она выпрямилась. Сопровождаемая звуком убегающей воды Настя из туалета не вышла, а чуть ли не выползла.
С тревогой Роман приметил, что дочь еле держится на ногах, что рука, которой она ухватилась за ручку туалетной двери, дрожит. Подозрения о беременности вылетели из его головы, как пуля из ствола! Подбежав к дочери Роман подхватил её за локти и прижал, чтобы той было легче стоять.
— Что с тобой, доченька?! — Коснувшись её Роман почувствовал, будто прижался к котельному бойлеру. — Что с тобой, милая?!
Настя разомкнула губы, голос её оказался пугающе бессильным.
— Не знаю… Что-то мне плохо…
Подхватив на руки Роман отнёс дрожащее и одновременно обжигающее тело в её комнату. Его взгляд неодобрительно пробежался по беспорядку, по разбросанным тут и там шмоткам, но капитан Птачек лишь мысленно махнул рукой. Взглянув на своего ребёнка оценивающе он взял её за горячую ладонь и спросил:
— Настенька… Ты сама одеться сможешь?..
Дочь посмотрела на него так, словно видит сквозь сон.
— Одеться?.. Наверное… — Голос её стал ещё слабее. — А зачем?..
Роман взвился, как вихрь.
— В больницу поедем! Срочно одевайся, а я побежал машину прогревать!
Обняв себя за плечи Настя согнулась на кровати в позе эмбриона. Закрыв глаза она слабо покивала.
— Одевайся! — Роман уже выбегал из комнаты. — Я скоро приду!
Ни за одним преступником Птачек ещё не бегал, как сейчас он ломанулся к машине — и это вовсе не из-за того, что служит он «всего лишь» следователем! С третьего этажа на первый он спустился в одно дыхание; оказался бы кто на пути — смёл бы, как разъярённый кабан! Не обращая внимания, что без шапки и куртки, сквозь холод и ветер капитан добежал до «форда» и завёл его не жалея стартера. Оставив машину ворчать Роман кинулся обратно с прытью ошпаренного. Снова лестница, громкие топы. Бьёт барабан в груди, стучит кровь в висках. Не разувшись Роман ворвался в дочкину комнату: с полузакрытыми глазами, с опущенной головой Настя сидит на кровати, пытается натянуть колготки. Руки её слабеют. Словно марионетка, у которой подрезали ниточки, она падает на одеяло и замирает, еле дыша…
От страха за ребёнка чуть не рвя на голове волосы Роман кинулся к ней! Без стыда он стянул с Насти домашнее и наскоро, как смог, одел во всё самое, что нашёл, тёплое. Бережно, словно хрупкое яичко капитан вынес дочь в коридор. Кое-как нацепив на неё куртку, шапку и сапоги Роман растопырил входную дверь и также на руках вытащил ребёнка из квартиры. Пнув дверь ногой, чтобы закрылась, Роман понёс Настю вниз. Спускаясь он не отрывал глаз от её пурпурного, скованного мукой лица: Настя будто спит, будто в некоем забытье; глаза её закрыты, но губы что-то неразборчиво шепчут…
Распахнув подъездную дверь с бесцеремонностью бандита Птачек выбежал на улицу и понёсся, пряча дочь от холода и ветра, к машине. Рванув заднюю так, что ручка чуть не вылетела, он бочком уложил Настю на сиденье и аккуратно подогнул ей ноги.
Усевшись за руль, капитан в туже секунду вдавил газ. Как взнузданный жеребец, «форд» привстал на задних и понёсся, куда приказывают!
Ведя себя в больнице, как ворвавшийся в Москву Тохтамыш, Роман спешно выловил санитаров и бесцеремонно погнал их к оставленной прямо на тротуаре машине. На капитана глядели неодобрительно, хотя и показали, что понимают его. Плевав на все приличия Роман согласился отогнать машину с проходного места не раньше, чем убедился, что его дочь уже под наблюдение врача. Когда, всё-таки поставив «форд» на отдалённую стоянку он в больницу вернулся, его встретил тот самый доктор — тощий старик в белом, местами забрызганном халате и в больших, как телескопы, очках. В сухих, как и он сам, выражениях медик пояснил:
— Волноваться нечего. Простое пищевое отравление. Мы промоем девочке желудок и вечером она уже сможет ходить. — И, уже собравшись уйти, вдруг будто вспомнил: — Сегодня, завтра и послезавтра не давайте ей ничего есть. Пусть только пьёт воду. И, возможно, чай с кофе. И полис потрудитесь привезти, товарищ…
И скрылся в кабинете.
Такие простые, такие грубоватые слова прозвучали ангельской песней… Но только Роман их услышал — в то же мгновение ноги его чуть не подломились! Найдя, куда сесть, он рухнул на седалище, точно два дня уже не ел и не спал: словно тело вот только было под сильнейшим стимулятором и вдруг поняло, что на самом-то деле оно измождено… Вместе со слабостью, однако, пришло и огромное облегчение. Уронив лицо на ладони, не обращая внимания, кто рядом и вообще смотрят ли на него Роман несколько раз глубоко вздохнул. Наверное он не почувствовал бы себя более счастливым даже если бы ему самому грозила смерть и вдруг повезло её избежать.
Доченьке ничего не угрожает. Фу-у-у-ух!
Не позволив себе, однако, посидеть и двух минут капитан Птачек встал, привёл себя в порядок и торопливо, но не как раньше — сломя голову — заспешил обратно к авто: нужно привезти Настин полис… Улыбка счастливого блаженства с его губ при этой мысли слетела; вспомнив беспорядок, царящий в комнате ребёнка, Роман представил, как будет рыться, разыскивать эту чёртову бумажку. О-о-о-о-ох…
Поездка до дома и снова до больницы заняла ещё час.
Когда уже успокоившийся, уже увидевший на болезненном лице дочери первые улучшения капитан впервые с утра проверил время, часы показали одиннадцатый. На службе за такой прогул могут спросить строго, но Романа эта мысль почти не взволновала: был бы срочно нужен — позвонили б, поинтересовались. Не звонят — значит всё в порядке. А ребёнок свой всяко важнее.
Именно с такой мыслью Роман и подъезжал к отделению, когда его удивила картина: на стоянке одна единственная служебка, при этом следов наоборот полно… Куда все уехали?.. Припарковавшись, Птачек с интересом осмотрелся. Снег сегодня не падал, судить сложно, но такое чувство, что машины укатили одновременно, одна за другой. К отделению капитан зашагал уже с ощущением лёгкой тревоги. Не успел он взобраться по ступенькам, как массивная дверь отворилась и выбежал парень с широко распахнутыми взволнованными глазами! Чуть не столкнувшись с Романом грудь в грудь он затормозил и, поскользнувшись, еле удержался, чтобы не грохнуться на задницу!
— Денис! — Роман схватил коллегу за руку и помог устоять. — Ты чего, как угорелый?!
Лейтенант уставился на капитана, будто ему сказали, что он выиграл миллион.
— Роман Павлович?! А вы где были?!
Поставив его, чтобы не падал, Роман важно оправился и произнёс, стараясь выглядеть спокойно и уверенно:
— Да вот дочери утром что-то дурно стало; в больницу возил… — И, оглянувшись на пустующую за спиной парковку, добавил уже удивлённо: — А где все машины?.. Куда девались?..
С горящим от возбуждения лицом, с глазами, ставшими, наверное, уже размером с кокосы Денис застрочил, как пулемёт:
— Срочный вызов, Роман Павлович! Кто ни есть все уехали! Я сам только по поручению Понятовского и задержался, а вообще тоже должен уже с остальными быть!
— Да что случилось? — Роман нахмурился. — Что за суета?..
Денис помотал головой.
— Точно не знаю. Ребята сказали, что какая-то крупная драка в «Бессоннице». Это клуб ночной, на Дзержинского. То ли бандиты разборку устроили, то ли нацики нерусских прижали… Я до конца не понял, знаю только, что там уже два автобуса задержанных и то ли пять, то ли шесть двухсотых.
Роман громко присвистнул.
— Вот именно! — Денис кивнул. — Надо спешить!
В этот момент Птачек почему-то подумал, что лейтенант сейчас скажет что-то типа: «Везёт вам, что текучкой не занимаетесь»… Денис и в самом деле задержался. Уже сделав шаг мимо он снова остановился и, взглянув на капитана то ли с любопытством, то ли с переживанием добавил:
— Придётся вам наверное, Роман Павлович, своими силами обходиться, ежели вдруг чего: ни одного не припаханного к делу опера вы сегодня не найдёте. — Он отвёл глаза, скептически выгнул губы. — Хотя… Миша, возможно, будет свободен. Ему зачем-то надо было в прокуратуру ехать, полковник его отпустил… Ну да ладно! — Денис махнул ладонью. — Побежал я!
— Давай-давай… — Роман поднял ладонь в ответ, его взор упёрся в уже удаляющуюся молодую спину. — Поосторожнее на поворотах…
Никого по дороге больше не встретив тише тени Роман пробрался мимо двери Понятовского и уже через минуту оказался у себя. Усадив задницу в ставшее уже родным кресло капитан тут же принялся за рутину — то есть за работу с документами. Новые папки. Старые тома. Исписанные бумажки. Пошарканные, десятки раз снятые и надетые мультифоры. Виснущий на рабочем компе «ворд»… Труд необходимый, но такой ненавистный! Читать всё это ещё куда ни шло, но вот составлять…
Как-то очень быстро от чтения с печатаньем дело перепрыгнуло к разглядыванию фоток с последнего убийства. Закинув ноги на стол, в полной, безлюдной тишине Роман стал перелистывать снимки один за другим. Вглядывался в положение тела, в кровь на кухне. В то, как испачкана одежда убитого, как он сидит в машине… точнее как его усадили. Поняв, что ничего нового он не видит, Птачек взял копию стиха и принялся перечитывать. Читал просто. Читал между строк. Искал спрятанный шифр. Искал тайный смысл… Но какой тайный, если всё на поверхности, если в стихе чуть ли не на прямую говорится, что этого самого Эммануила КАРАЮТ?.. Что его НАКАЗЫВАЮТ за что-то?.. С убитого мысль сама собой перепрыгнула на директора театра: если Эммануил «запятнал себя, замарался» — то где же он это сделал? Уж не на работе ли?.. И этот пустой, ничего не давший разговор с Валерием. Что-то с ним точно не так, с этим напыщенным…
В дверь постучали. Не успел Роман открыть рот, как она распахнулась и порог переступил мужчина лет тридцати. Коротко стриженный, в тёмной форме и в погонах с четырьмя звёздочками. Сверкнув небритым и почему-то мокрым, будто только что пил из-под крана, подбородком он уставился на Романа маленькими, близко посаженными глазками.
— Привет, Ром… — Миша протянул ладонь. — Чем занимаешься?..
На Птачека дыхнуло чем-то несвежим — то ли нечищеными зубами, то ли перегаром. Или смесью… Не подав вида Роман протянул руку в ответ. Поздоровались.
— Да вот… — Он кивнул на бумаги. — Разгребаю потихоньку… А что?
Миша покрутил головой. Остановившись взглядом на стуле он взял его и с неприятным бренчанием пододвинул. Усевшись, Кривкин закинул ногу на ногу, а в заброшенное наверх колено уткнулся ещё и локтем, подпёр ладонью щёку.
— Слушай, Ром, такое дело… — Он шумно вздохнул. — Выручай… Мне в прокуратуру надо съездить, кое что забрать, а машины у меня нет — Петрову отдал… Да ты его и не знаешь… Все сегодня в «Бессонницу» помчались, там какая-то херня приключилась; вот я колёса ребятам и одолжил… — На мгновение Миша умолк, его взгляд опустился на бумаги у рук сослуживца, снова поднялся. — Ты же всё равно только этим маньячилой занят, по сути ни над чем важным и не работаешь…
Роман сглотнул. Стараясь держать дыхание ровным, не выдать ни единой гримасы он пригляделся к собеседнику внимательнее.
Глаза Кривкина покрыты красной капиллярной сеточкой и немного отсвечивают, будто масляные. Пиджак на боку помят, пуговица на манжете правой не застёгнута. Волосы на голове, хоть и короткие, но с левой стороны торчат, точно корова лизнула. Наводит на мысли… Хотя сейчас, когда его рот закрыт, пахнет только одеколоном.
Разглядывая коллегу Роман на самом деле уже знал, как ответит. Просто тянул время и думал, в какой форме.
Понятовский высказался ясно — работать только над маньяком. Да и Миша этот уже успел себя показать, ага… Просто ничего не хочет делать он; завалиться бы ему спать, да чтоб не видеть никого. С дочерью ещё сегодня такое получилось… Нет, короче, настроения помогать тут всяким…
Стараясь не выглядеть брезгливым и говорить мягко, с деланным сожалением Роман скривил губы и двинул плечами.
— О… Прости, Миш. Извини, не получится. Работы много. Зарываюсь. Не могу отвлечься.
Глаза старшего оперативника стали такими, словно ему отказали не в просьбе, а на приказ! Поморгав, он даже убрал ладонь от щеки, выпрямил спину и произнёс, дуясь от важности:
— Рома… Да дело-то ведь срочное! Кто-то же должен съездить! А я не могу… Ты единственный в отделении, Рома! Ну чего тебе стоит?..
На мгновение Роман и в самом деле подумал, что лучше съездить — нельзя ведь вредить общему из-за личного… но запах изо рта гостя его вновь отрезвил. Сделав голос жёстче, говоря уже не по-приятельски, а скорее официально Роман отрезал:
— Миша… Понятовский дал мне прямое распоряжение — заниматься лишь своим. Вот я и занимаюсь. А ты уж извини, у меня работа…
У Кривкина чуть челюсть не отвисла! С удивлением Роман обнаружил, что на него смотрят, как на наглеца.
— Роман Павлович… — Миша медленно поднялся. — Я с вами вообще-то не как друг разговариваю, а как близкий к начальнику… Если вы не желаете по моему поручению идти…
Спинномозговой ум сработал раньше, чем рациональный. Поймав момент, с уже не прикрытой холодность во взгляде Роман вставил:
— Ты можешь сам, Миша, идти. Туда, куда пожелаешь…
Температура в кабинете рухнула ниже нуля. Взгляды капитанов скрестились как шпаги! В полной тишине сталь их взоров выбила невидимые искры! Которые тут же погасли и ледяным чёрным пеплом упали на пол.
Миша моргнул первым. Покряхтев, будто не своим голосом он произнёс:
— Хорошо, Рома… Если ты так желаешь…
Не собираясь слушать, ответят ли ему, старший оперуполномоченный развернулся и, задирая подбородок и наигранно широкий в плечах, из кабинета вышел. Открыв дверь закрывать он её не стал, так и оставил распахнутой.
Слушая, как удаляются его шаги, Роман глядел на дверной проём. Когда они окончательно стихли он медленно и глубоко вздохнул. Пальцы его со вдохом сжались и так же медленно с выдохом разжались. С натянутыми, как канаты, желваками, стараясь не ломать попадающие ему в руки мелкие предметы и не обращать внимания на раскрытую дверь капитан Птачек попробовал абстрагироваться и своё занятие продолжил.