Провозился Роман до глубокой ночи, а уехал только вместе со всеми, когда на часах стукнуло уже за четыре. Домой добирался чувствуя, что жутко хочет спать и замёрз. Слава богу когда вернулся обнаружил, что дочь всё-таки в постели. Обрадованный хотя бы этим капитан Птачек дотащился к себе и сел на кровать, чтобы чуть-чуть побыть в недвижении. Сел… потом лёг… его затылок коснулся мягкого… Очнулся он уже утром, когда луч сквозь окно ударил прямо в глаза. Роман неприятно сощурился, прикрылся ладонью… заметил, что запястье вообще-то в рукаве… понял, что всю ночь провалялся в одежде и, в чувствах саданув затылком по матрасу, от всей души чертыхнулся!
Уже девять. Раздражённо вздохнув Роман перевернулся на другой бок и закрыл глаза запястьем. Через мгновение до него дошло, что он всё ещё в одежде… Снова с шумом и раздражением пропустив воздух сквозь ноздри капитан Птачек поднялся и сел на край ложа. Уронив лицо в ладони он просидел так ещё с минуту, когда в уши вдруг ворвался стук.
— Пап…
Тонкими белыми пальцами касаясь косяка возле двери застыла дочка. В своей любимой тёмной «домашней» майке, в тёмных же бриджах и с тёмными длинными волосами, оправленными в хвост. На светлом лице ни морщинки; Настя и не хмурится и не улыбается, но в умных глазах застыл вопрос.
— Доброе утро, доченька. — Роман с силой растёр лицо и встал, сразу же с хрустом расправив спину. — Умница, что вчера дожидаться не стала. Глупо это было бы. Я и сам не знал, когда приеду.
Худенькая не знающая загара ладонь поднялась к дочкиному лицу. Настя растёрла сначала один глаз, затем второй.
— Доброе. — Аккуратно прикрывшись пальчиками она зевнула. — Что-то меня сон свалил… Вообще-то я хотела тебя дождаться, но не дотерпела: с этим дурацким отравлением постоянно дрыхнуть хочется.
С треском суставов и удовольствием Роман размял шею. Уверенно шагнув он крепко дочь обнял, прижал её к себе и поцеловал в холодную, как будто только что с зимней улицы щёку.
— Так и спи. — Птачек взглянул на своего ребёнка с наигранной претензией, как учитель на нерадивого ученика. — Чего шастаешь?..
— Па-а-ап! — Настя протестующе отстранилась. — Колешься!
Отчего-то чувствуя игривость и даже задор Роман посмотрел на неё ещё серьёзней и с неожиданной солидностью заявил:
— Твой отец, доча, не колется никогда… Кстати! — Теперь его глаза приобрели настоящую деловитость, которую Настя научилась распознавать с первого взгляда. — В самом деле! Насчёт твоего отравления… Знаешь что — мы сегодня поедем в больницу, где тебя принимали, и пусть тебя снова осмотрят. Пусть подтвердят, что с тобой всё в порядке!
Настя даже отступила, у неё рот открылся.
— Пап, ты чего?.. — Она нервно заморгала. — Да со мной нормально всё, ты же сам видишь. Доктор сказал отравление, значит отравление. Чего лишний раз париться-то?..
— Не спорь. — Роман быстро нагнулся и снова дочь поцеловал, на этот раз в лоб. — Чисти зубы и собирайся. Скоро поедем. А я пока на кухню, кофе поставлю.
Насте захотелось возразить жутко, прямо до першения в горле: ну зачем ещё куда-то ехать?! На улице за минус тридцать! Ветер! Да и мутит всё ещё, двигаться неохота совершенно… Эти мысли промелькнули в её голове в секунду и она уже вскинула руку с поднятым указательным, дабы эффектно возразить… Взгляд её упёрся в уже удаляющуюся, кажущейся несгибаемой отцовскую спину. И правда — он даже дома не горбится, всё время держит осанку, будто-то кто-то из генералов тайно за ним подсматривает.
Роман скрылся за косяком кухонной двери и его дочь безнадёжно руку уронила; вместе с ней опали и её плечи: если отец уже что-то себе втемяшил, то его не переубедить. Нет, это бесполезно, лучше сделать, как он говорит — быстрее отделаешься.
Из кухни прилетело настойчивое:
— И не медли! Я знаю, как ты любишь возиться, так что поторопись. Мне сегодня ещё на службу надо успеть!
Вздохнув опять, ещё глубже и безнадёжнее, Настя потащилась в ванную.
…К больнице доехали быстро — воскресные дороги почти всегда пусты. Только с самого начала отец повозился с нежелающей оживать машиной, но больше не приключилось ничего. В лечебнице их сразу узнали и это даже несмотря на то, что половина работников оказалось из другой смены. Вдыхая истинно клинический, неприятный запах какой-то химии и… стариков?.. Настя прошла с отцом по коридорам и лестницам. К её удивлению отец сменил курс и они зашли в ответвление, в котором раньше не были.
— Пап, а мы правильно идём?.. — Настя покрутила головой, её взгляд встретился с глазами пожилых на стульчиках вдоль стен. — Мы ж вроде в другом… в том… где там?..
— Доченька… — Роман слегка приподнял уголки уст, а его взгляд стал наставительным. — Тебе просто было очень плохо и ты не помнишь. Вон тот кабинет, видишь?.. Тебя на каталке именно туда и завезли.
Настя с удивлением уставилась на ничем не примечательный, совершенно лишённый какой-либо красоты пятачок с тремя пустыми деревянными креслами и стеклянной, но непроницаемой для взгляда дверью. Неужели у неё так кружилось голова, что она потеряла память?.. Всё было так серьёзно?.. А ей-то тогда казалось, что…
— Пойдём. — Роман настойчиво, но аккуратно взял дочь за руку, прямо как в те времена, когда она ещё ходила в начальные классы. — Сейчас быстренько заглянем и тебя осмотрим. А потом домой. Обещаю.
Настя поддалась, но с лёгким испугом оглянулась на остальных: что скажут старики? А вдруг они нарушат очередь и кого-нибудь обидят? Так же нельзя…
Уверенно, не желая терять ни секунды Роман подошёл с дочкой к двери и, постучав лишь для вида, сразу раскрыл и шагнул внутрь. Настя боялась, что услышит за спиной нечто протестующее и возмущённое, уже готовилась вздрогнуть… но дверь за ними захлопнулась и это был единственный звук.
Ни кабинета, ни врача Настя не узнала. Разговор полностью взял на себя отец и вдруг выяснилось, что занимался ей какой-то другой доктор, а этот — кстати молодой и симпатичный — в курсе дела не так чтобы очень, но осмотреть может, да… Спустя минут десять вопросов, щупанья пульса и касания холодного стетоскопа всё было кончено. Капитан и его дочь вышли на улицу и сразу попали под холодный, промораживающий до костей ветер.
— Ну вот, я же говорила! — Настя прикрылась от вьюги ладошкой в белой перчатке. — Всё со мной в порядке! Только время зря потратили!
Несмотря на то, что одет в куртку, свитер, подштанники и даже утеплённое нижнее Роман неприятно продрог. Его вдруг дёрнуло, как от тока, но капитан не обратил на это внимания. Листочек с врачебной писаниной сжался в пальцах у него перед глазами.
— Ничего не зря. Да и вообще… — Он опустил руку и взглянул на дочь по-особому, будто на что-то намекая. — Ладно… Сейчас заскочим в аптеку и я отвезу тебя домой. Пошли.
Настя опасалась, что машина снова не заведётся, но отец с такой уверенностью и властностью выкрутил стартер, что старенький «форд» и не подумал брыкаться. Выехав с больничной стоянки они свернули на главную и поехали уже к Советской, где даже удачно проскочили на зелёный через два перекрёстка подряд.
Припарковавшись у знакомой аптеки Роман оставил дочь с музыкой в наушниках, а сам стал подниматься на заснеженное, лишь посередине выметенное крылечко. На верхней ступеньке его вдруг снова протрясло, в самом деле не на шутку проколотило с ног до головы! Капитан замер, насторожено причувствовался… В бьющий в уши уличный гвалт ворвался тяжело бухающего звук его сердца. Птачек прижал ладонь к груди и та ощутила, точно лежит на мембране отбивающего оркестрового барабана… Приняв новое решение он скрылся за дверью лекарни.
…Что-то отец долго не возвращается… Настя проверила время: ушёл минут двадцать назад. Где же его носит?.. Смартфон сменил плейлист на книжку контактов, на экране высветился нейтральный чёрный силуэт и под ним: «Па». Большой палец нажал кнопку вызова. Настя прижала динамик к уху…
Дверь неожиданно распахнулась. Запуская внутрь холод и шум улицы Роман торопливо забрался и плюхнулся на водительское сиденье, а небольшой красный пакет в его руке быстро отправился на заднее; Настя даже не успела разглядеть картинку.
— Пап! Ты где был?! — Дочь уставилась на отца глазами широкими, как озёра. — Я тут уже вообще-то волноваться начала!
— Извини, родная. — Роман скользнул по ней виноватым взглядом. — Обстоятельства немного поменялись… У тебя, кстати, телефон работает? Дай мне, у моего батарейка села.
Настя просто захлебнулась от возмущения! Но телефон конечно же дала. Роман взял в пальцы дочкин девайс и покрутил его, будто впервые в жизни увидел. Настя уже хотела подсказать, как и на что жать, но он помотал головой и ловко набрал цифры по памяти.
— Алло… — Он вытянул свободную руку и положил ладонь на руль. — Григорий Евгеньевич? Да, это Птачек. Это Роман, говорю!.. Да, с чужого звоню. Григорий Евгеньевич… должен вам сообщить…
Пока отец разговаривал Настя оглянулась и внимательно присмотрелась к красному, не очень-то большому пакету на заднем. Под целлофаном что-то продолговатое и округлое, как батон…
— Да, Григорий Евгеньевич. Да, я всё понимаю. — Разговаривая с энергией, то или иное слово произнося с эмоцией внешне Роман оставался неподвижен, как скала. — Нет. Да точно вам говорю, что одного дня мне хватит. Тридцать восемь и семь, ага… Нет, я знаю один способ. Вы его тоже наверняка… Я понял. Не волнуйтесь, завтра я как штык. Ну разумеется! На связи…
Отключившись, Роман взглянул на светящийся экранчик, секунду помедлил и вернул девайс дочке.
— Пап… — Настя положила смартфон на колени и кивнула за плечо. — Чего это у тебя там?..
— Перцовка, дорогая моя. — Роман чуть улыбнулся, но не понять — с весельем или с грустью. — Дорогая моя — это ты, разумеется, а не перцовка…
Вот теперь его улыбка определённо стала шутливой.
— А зачем… Я что-то не понимаю… — Настя помотала головой. — Это ты ходил выпивку покупать?..
— Не выпивку, а лекарство. — Роман важно поднял указательный. — Я тут озноб почувствовал, и купил вместе с твоими лекарствами градусник. Вот, — он достал из кармана белый пластмассовый чехольчик, — тридцать восемь с чем-то, почти тридцать девять. Тут, знаешь ли, меры нужны решительные.
Настин взгляд скакнул на футляр и снова на отца.
— О-о-ох… — Она картинно закатила глаза. — Ладно, проехали. Стоп… Так ты сегодня дома остаёшься?!
— Придётся. — Капитан Птачек снова уверенно взялся за руль, ручник под его ладонью сдвинулся с блока. — Я уже и на службе предупредил, ты же слышала. — Он снова повернулся к дочери, его улыбка стала несколько натянутой. — А что такое?..
— Да вот, думаю, — Настя пожала плечами, — если ты сегодня дома, то как раз починишь раковину на кухне. Наконец-то…
Многозначительно смолчав Роман выжал газ. Машина взрыкнула и покатила вперёд, побыстрее к семьдесят четвёртому дому.
Остаток дня прошёл в лёгком опьянении и относительном спокойствии.
***
Наверное он забыл закрыть форточку. Не могла же она сама открыться?.. И так болеешь, да ещё и просыпаешься от того, что дрожишь, со скинутым на пол одеялом и снежинками, залетающими в комнату через открытое окно.
Глянув на часы — половина девятого — Роман с раздражением встал и створку захлопнул. Вернувшись он подцепил носком валяющееся у кровати пуховый прямоугольник и упал на мягкое прямо с ним, словно диверсант, которого при приземлении накрыло парашютом.
Но спать пришлось недолго. Уже через пятнадцать минут кто-то позвонил в звонок, да ещё с такой настойчивостью, что проигнорировать его не хватило никаких душевных сил. Да и дочь может проснуться… Нет, надо выйти.
Нерасчёсанный, зевающий, растирающий заспанные глаза человек поднялся с кровати и точно зомби заковылял ко входу. Когда звонок раздался в очередной, уже наверное десятый раз, Роман нахмурился и отворил с видом таким, точно встречает соседа-алкаша, то и дело захаживающего одолжить! За порогом оказался мужчина в серой спецовке, какую носят газовики. Худой, с тёмными острыми глазами и усами, как у настоящего грузинского князя. Пронзив хозяина квартиры цепким взглядом он взглянул на листок в руке и деловито произнёс:
— Это девятая? Аварийную вызывали?
Силой воли смиряя вспыхнувший в груди гнев Роман пару мгновений молчал, чтобы чего-нибудь нехорошего не ляпнуть; кажется послышалось скрежетание эмали… Когда же успокоился, он почти вежливо ответил:
— Нет, вы ошиблись. Это седьмая, а вам наверх.
«Грузинский князь» поглядел на листочек, потом снова поднял глаза. Произнеся: «А! Ну тогда извините!» он спрятал бумажку в карман и, с намёком щёлкнув по козырьку, потопал наверх.
Закрыв дверь и развернувшись Роман сделал пару шагов к своей комнате… и остановился. Его вдруг посетила мысль, что убийца может попадать в дома жертв вот так же — представляясь работником какой-нибудь службы! Тем же газовщиком например! Возможно он даже и является работником такой службы, и просто выбирает тех, чьи ключи или их копии попадают к нему в руки. Или же делает слепки, когда приходит в квартиру на вызов…
Птачек скрестил руки на груди, его фигура застыла прямо по середине коридора, а взгляд принялся искать нечто несуществующее на полу.
Да, это вполне рабочая версия. На выезде, если он газовщик или там электрик, он видит квартиру и прекрасно может составить план, как в неё проникнуть, чтобы легко и без следов. Хотя… Как же тогда две последние жертвы?.. Неужели они оба вызывали к себе какого-то мастера, а он вот так взял и очень удачно к обоим приехал?.. Нет, глупость. Чтобы такое подстроить, нужно, наверное, сначала в квартиру-то и попасть, а если для него такое возможно, то и прикрытие с работой в аварийной или ещё где — чепуха.
Роман с силой закусил большой палец, его глаза стали такими, с какими идут на драку.
Чёрт! Разобраться бы во всём этом! Хоть бы какая, хоть самая крохотная нитка! Зацепочка… Кстати насчёт театральных…
Поняв, что уже вряд ли заснёт, Роман с ленцой пошаркал в ванную. Проходя мимо дочкиной комнаты он краем глаза мазнул — сквозь приоткрытую дверь видно, как Настя развалилась на матрасе звездой: одна нога на подушке, вторая на спинке кровати. Её голова у изножья спряталась в чёрных спутанных волосах, а правая рука свисает за край, что-то очень напоминая…
Прикрыв дверь полностью, чтобы шумом ребёнка не разбудить, Роман наконец подошёл к раковине и принялся за помывку. Пока чистил зубы в его голове перебирались мысли, как лучше с театральными сработать. По идее их надо просто известить про второе убийство и поинтересоваться о связанных с этим странностях. Ну в самом деле — произошедшее слишком круто для совпадения; кто-то просто обязан что-то знать или хотя бы догадываться.
Пока делал кофе и бутерброды, по интернету нашёл телефон театральной приёмной. Так, часы работы… Ладно, звоним…
— ….
— ….
Никто трубку не берёт. Хлебнув свежей, только что заваренной черноты капитан Птачек позвонил для верности ещё раз. И ещё. Нет ответа…
— Интере-е-есно… — Прекратив дозвон Роман вновь сверился с графиком театральной работы. — А должны бы отвечать…
Хмыкнув, он телефон отложил и взялся за бутерброды. Под мышку левой сунул градусник, из-за чего обращаться к хлебоколбасным кушаньем полноценно не смог и приходилось комично тянуть шею, дабы от бутерброда откусить. Пару раз уронив на себя хлебные крошки и крохотный кусочек колбасы Роман с завтраком покончил и отнёс тарелку в раковину. Сделав последний глубокий глоток он отложил кружку и наконец-то от градусника избавился. Его внимательные глаза прищурились, пальцы повертели стеклянный столбик — вот блеснула алая полоска, оканчивающаяся на тридцати семи и двух.
Ну а что?.. Неплохо.
Спрятав термометр обратно в футляр Роман удовлетворённо вздохнул: теперь он сможет работать нормально, ему не придётся стучать зубами и глотать какие-нибудь противные таблетки… Внезапно его улыбка, уже почти вырисовавшаяся, поблекла. Вместе с первой мыслью пришла и вторая: на больничном вообще-то было бы недурно побыть с недельку, а то и две… Но нет, нельзя. Только не сейчас, не после крайнего разговора с Понятовским.
Сжав губы Роман принялся вытирать со стола, а потом и мыть ладони.
Он обязан, по-настоящему обязан чего-то добиться. Полковник прав — уже столько в самом деле времени копается… Да, они сами не могут с этим кошмаром справиться уже несколько лет, топчутся на месте, как слепые… Но ведь он-то новенький; он пришёл недавно и уж у него-то глаз не должен быть замылен. Да и в самом деле Понятовский, как и сказал, оградил его от всех забот, отвлекать не даёт. Печётся. Ох… Наверняка и ждёт многого. И чего там ему, интересно, Преображенов напел? Что капитан Птачек — это волшебная кнопка в сложной ситуации?.. Чем выше ожидания — тем глубже разочарования.
Поняв, что уже загоняется, Роман мысленно плюнул и приказал себе не думать ни о чём, кроме СЕЙЧАС. А СЕЙЧАС надо ехать в этот чёртов театр и лично разговаривать там со всеми, кто сможет выболтать хоть что-то. Пока как со свидетелями.
***
В понедельник, если выезжаешь с самой рани, можешь спокойно застрять в пробке на полчаса, а то и дольше. И это даже если надо проехать всего пару кварталов. Однако, если подождать часов до девяти а лучше до десяти, то проедешь куда надо легко, ни разу не остановившись. Когда Роман садился за руль, он думал об этом, как о само собой разумеющемся… и какого же было его удивление, когда посреди Ленинградской он угодил как раз-таки в затяжную пробку! Какой-то неудачливый не справился с управлением, — а может по глупости был на летней? — и врезался в столб. Когда после двадцати минут нервного ожидания Роман проезжал мимо сидящего с перевязанной головой в машине патрульных виновника затора, он лишь хмуро поглядел на него, сварливо пожелал ему здоровья и покатил дальше, стараясь обо всём поскорее забыть.
Когда добрался до стоянки у театра негативные мысли уже почти покинули его и Птачек выбрался из машины с лицом, готовым для спокойного и внимательного общения. Старенький «форд» щёлкнул замками и подмигнул. Роман поймал взглядом возвышающийся посреди площади дом культуры и пошёл к нему, защищаясь воротником от ветра.
Стоило приблизиться к широкому крыльцу, как парадная дверь открылась и наружу вышел силуэт в военной форме и с бородой. Щурясь от ледяных порывов капитан Птачек пригляделся: шею мужчины закрывает широкая седая нерасчёсанная «мочалка», а на морщинистом, с большим носом лице особенно выделяются кустистые белые брови. Одет он да, в военку, но той военке лет, как самому Роману. На ладонях его толстые рукавицы, а в рукавицах — вот умора! — самая настоящая метёлка, которые делают самостоятельно, из подвернувшихся кустов. Да-а-а… То ли здесь на дворнике экономят, то ли новую метёлку просто жалко и он использует старую, как уже давно привык…
Быстро перебирая подошвами Роман взобрался на самый лестничный верх и уже намеревался было мимо «дворника» пройти, как вдруг в глаза ему бросилось выражение его лица — мрачное, подавленное, унылое. С таким хоронят любимую собаку или сидят в приёмной у врача, когда услышали страшный диагноз.
Слова вырвались из уст капитана раньше, чем он успел подумать:
— Здравствуйте! А что вы такой грустный?..
Поняв, что сделал, наверное, что-то не то или даже как-то не так Роман всё-таки не стал оправдываться а наоборот принял вид, будто так с самого начала и хотел.
Старик сперва не обратил на прохожего никакого внимания и уже спустился на ступеньку, как вдруг вздрогнул, точно его окликнули. Поморгав он с удивлением уставился на незнакомца, оказавшегося сейчас выше него на две головы. Роман заметил это и тут же как бы случайно сошёл, встал с человеком на одной высоте. Решив подогнать его с ответом он добавил:
— Я просто иду и вижу, что на вас лица нет… Ну, думаю — что же случилось?.. Может могу чем-то помочь?..
Несколько секунд из-под кустистых бровей на незнакомца смотрели с подозрением, но потом дворник взгляд опустил, со вздохом цыкнул и даже покачал головой. Ответ его прозвучал убито:
— Да ничем ты, сынок, помочь не сможешь… Уже ничем…
В тоже мгновение потеряв к собеседнику всякий интерес он опустил взор долой и побрёл по лестнице вниз. Встав на прикрылечную брусчатку старик постоял на ней несколько мгновений ничего не делая. Спина его поднялась и опустилась, как от глубокого вздоха, а метёлка взлетела вверх и тут же спикировала, со свистом отшвырнув первую порцию снега.
Наполовину о причинах такого поведения догадываясь, а на вторую запрещая себе это делать, так как все факты ещё неизвестны и выводы строить рано, Роман развернулся. Одолев несколько широких шагов он решительно раскрыл парадную. В лицо сразу же ударило теплом, мелкие снежинки на плечах растаяли и куртка сверху промокла. Глянув на висящий над самой головой у входа теплогон Птачек быстренько прошёл вперёд. Не став тратить время на отбивку снега с подошв он сразу же двинулся в приёмный зал.
Интерьер, хотя Роман его уже и видел, вновь поразил красотой и богатством. Весь этот камень на полу, лепнина, позолота… Эти вычурные светильники, красные ковры, лакированное дерево… Всё это ещё так замечательно подобрано и один к одному подогнано, что даже и мысли не возникает назвать такое дорогой безвкусицей. О нет! Стоишь тут — и только одна мысль в голове: «Вот это да-а-а…»
Роман поймал себя на том, что застрял у порога и вертит головой, как турист. Тут же приняв вид серьёзный и солидный он выпрямил спину и направился к гардеробу. Его шаги сначала звучали по мрамору звонко, но потом потонули в мягком красном ковре. Руки будто сами, без всякой команды стянули шапку и расстегнули курточную молнию. К окошку гардероба капитан Птачек подошёл уже с накидкой на локте.
Странно. Роман думал, что на звук шагов гардеробщица выйдет сразу, но у окошка встретила только металлическая решётка и темнота, скрывающая ряды вешалок. Капитан подождал, а потом громко, показательно звучно прочистил горло.
Ноль эффекта.
Оглядевшись и никого отыскав Роман нагнулся и просунул голову в окошко. Глаза нашли простенький столик, возле него табуреточку а также не особо хорошо от чужих глаз спрятанные электрочайник, кружку и пакетик с конфетами.
— Есть кто-нибудь?.. — Сперва Птачек в голос вкладываться не стал, но, не дождавшись ответа, уже напряг связки: — Есть что ли кто?!
Среди темноты мелькнула полоска света, послышался скрип старых петель. Прошлёпали шаги, что-то щёлкнуло и коморку резко залило светом. Роман быстренько голову вынул и встал посолидней, для чего опёрся локтём с курткой о широкий гардеробный подоконник. Будто так всегда и стоял.
Процокали короткие каблуки. Роман ещё не увидел женщину, но по её шагам отчётливо услышал, что идёт она как-то тяжело, будто может в любой момент споткнуться. Нахмурившись он стал ждать, что увидит какую-нибудь пьяную, или отходящую с пьянки дуру. Какого же было его удивление, когда в окошке возникло самое обыкновенное, не молодое и не старое женское лицо, а тонкий голос спросил:
— Да?.. Хотите что-то сдать?..
Какие-то слова уже готовились быть сказанными, но Роман запнулся, вид подошедшей его в самом деле смутил: женщина выглядит так, будто час рыдала навзрыд, и только вот перед посетителем слегка приумылась. Не похожая на ту, что была в прошлый раз, но в её значительно более молодых чертах и во влажных, будто до сих пор слезящихся глазах угадывается нечто знакомое… всё-таки похожее на ту прошлую женщину с красными волосами, уложенными бубликом. Может её дочь?..
— Мужчина… Что вам?..
Роман понял, что слишком задумался и поспешно протянул куртку.
— Здравствуйте! Вот, хочу сдать. Примите, пожалуйста.
Шмыгнув носом — точь-в-точь так, как это делают после плача — женщина куртку приняла и, на полминуты исчезнув, вернулась с белым номерком.
— Вот, возьмите…
— Спасибо… — Роман кивнул. Пока она ходила, он соображал, как и о чём её ловчее спросить, и сейчас выдал заготовленное: — А скажите пожалуйста… Я тут, пока по крыльцу шёл, мне ваш дворник попался. Весь из себя такой мрачный, неразговорчивый. — Капитан сделал акцентированную паузу и пристальнее посмотрел женщине в её покрасневшие глаза. — Да и вы тут, я смотрю, в… в печали что ли… У вас у всех что-то случилось?..
Наверное можно было б найти слова помягче и пообходительней. Как всё это услышала, гардеробщица кисло скривилась, её ладони тут же взлетели к лицу. В следующую секунду она содрогнулась и из её лёгких вырвался сдавленный, еле сдерживаемый стон! Мимо закрывающих глаза пальцев выпала и покатилась по щеке капелька.
Роман сжал зубы и внутренне напрягся, хотя внешне постарался сохранить вид невозмутимо-любопытный. Только сцены ещё не хватало…
Глубоко и шумно вздохнув, женщина вытерла под глазами и взглянула на пришедшего уже спокойней. В этот момент даже будто свежий ветерок подул, точно возвещая отмену истерики и буйства.
— Ой… Не знаю даже, как вам и сказать… — Гардеробщица снова, совсем по-детски шмурыгнула красноватым носом. — А вы, собственно, почему спрашиваете?..
— Странно было б, если б я этого не делал. — Роман скептически вскинул брови. — В одном и том же месте два человека с такими горькими лицами… Вот и хочется узнать причину.
Женщина вдруг снова болезненно скривилась, её пальцы опять взлетели к глазам… но опали; будто взяв себя в руки она сделала глубокий шумный вздох и с трудом сглотнула.
— Да? Наверное… У нас тут вообще-то горе — двое работников нашего театра убиты. Представляете?.. — Гардеробщица сжала опухшие, словно искусанные губы и помотала головой. — Ой, не могу… — Она вдруг схватила себя за воротник и затрясла им, как опахалом, точно спасаясь от жары! — Не могу просто! Это какой-то ужас! Это ведь надо… У нас — и такое… Как теперь спокойно спать-то?! Как дома себя спокойно чувствовать, когда тебя могу прийти, и вот так зарезать, как порося?!
С каждым словом она повышала тон, а закончила вообще воплем. На её шее вздулись вены.
— Прошу вас, не кричите. — Роман поднял ладонь. — Я вас прекрасно слышу. — Подумав, он добавил: — Да, это страшно — вот такое вот узнать… А откуда, вообще, это стало-то известно?..
Женщина непонимающе прищурилась.
— Откуда стало известно что?..
— Ну вот всё вот это. Я имею ввиду… К вам полиция приходила, или позвонил кто?.. Как об этом вам сообщили?..
Женщина прищурилась уже с подозрением.
— Какие-то странные вопросы вы задаёте… Вы что — репортёр?..
Роман не смог удержаться от резкости.
— Что вы!? Что вы!? Нет! Ни в кем случае! Ох, простите, что вспылил… Нет, я не репортёр. Я обращаюсь в других… сферах.
Перед женщиной разложенное пополам легло удостоверение. Гардеробщица совсем не чувственно, а очень даже цепко вгляделась в бумажку и несколько раз стрельнула подозрительными глазами в посетителя, проверяя схожесть.
Удостоверившись, что она всё прочитала и поняла правильно, Роман документ спрятал.
— Так вы… — женщина понизила голос, — вы занимаетесь этим, да?..
Роман чуть кивнул.
— Ну разумеется…
При этих словах взгляд Птачека изменился. Сам он никогда бы в жизни этого не заметил, но общавшиеся с ним могли бы сказать, что вот на них смотрели глаза обыкновенного прохожего, а вот это уже взгляд самого настоящего военного, дознавателя или даже контрразведчика. Эта черта, неизвестная для своего обладателя, наделяла его специфической харизмой и порой одинокого настраивала одних к нему а других сильно против. К счастью гардеробщица оказалась из первых. Почувствовав что-то умом или сердцем она как бы прониклась и приняла невысказанные правила некой «игры». Голос Романа тоже стал ниже. Разговаривая вроде бы не таясь в тоже время он начал произносить слова так, что постороннему пришлось бы подойти, чтобы что-то расслышать.
— Как вас зовут? — Птачек взглянул на женщину прямо, словно шпагой уколол.
— Ася…
— Очень приятно, Ася… Скажите пожалуйста: откуда у вас здесь уже все, как я догадываюсь, знают про второе убийство?.. Про первое не спрашиваю, конечно вам о нём известно… Но второе произошло буквально позавчера, и про него по телевизору не трубили. — Тут, хотя это и кажется невозможным, взгляд капитан стал ЕЩЁ серьёзнее и ЕЩЁ цепче. — Так скажите же мне пожалуйста: как так вышло, что все уже в курсе?..
Руки женщины соединились в замок и поднялись к груди. Нервно растерев ладони она облизала пересохшие губы и, глотая ком, чуть нагнула голову. Роман услышал её шёпот:
— Это так важно?..
— В таких делах мелочей быть не может. Так как же, Ася, все тут об этом узнали?.. Ну — чего вы молчите?.. Или чего-то боитесь?..
— Нет, что вы! — Гардеробщица резко помотала головой, её причёска слегка растрепалась. — Я просто подумала, что не могу вам сказать ничего интересно. Вы, наверное, ищите какие-то особые… улики, да?.. Я вот про Лену услышала от девочек из бухгалтерии, понимаете?.. Они ведь работают… работали вместе. А у нас, вы знаете, каждый день рабочий, а выходные особенно. В воскресенье Лена не появилась. Наш профсоюзный стал всюду звонить, выяснять… Вот и…
Роман понял, что он теряет время. Ну конечно! Почему он сам об этом не догадался?!
— А-а-а… — Приняв вид, будто про что-то такое и думал, капитан отошёл от стойки и выпрямился. — Ну да, в самом деле… Ага…
В ту же секунду, точно уже о нём забыв, гардеробщица уронила взгляд и прижала кулачок к губам, словно силясь не реветь. До Романа донёсся её сдавленный всхлип.
— Ладно… — Не подумав, что будет смотреться, как деревенщина, капитан Птачек прямо-таки карикатурно почесал в затылке. — Спасибо вам большое. А, кстати, не подскажите — кабинет директора вашего, Валерия Ал… Олександровича в какой стороне?..
Некрасиво вытерев сопливый нос женщина ткнула указательным в сторону.
— Вон по тому коридору. Там недалеко, возле сцены. Вы увидите сразу: у него дверь такая двойная, с рисунком.
— Спасибо. — Роман кивнул и сразу зашагал, куда направили. — Всего вам доброго!
Стараясь поскорее свою оплошность забыть, пока мерил шагами красивый отделанный коридор и линейный ковёр капитан тем не менее думал, что вообще-то такой вопрос, какой он задал сейчас этой женщине, мог бы его авторитет в её глазах уронить… да и вообще повредить делу. Что это за «детектив», который задаёт вопросы, ответы на которые элементарны?.. И о чём он думал?.. Ну разумеется то, откуда все знают, можно было объяснить просто. Какая к чёрту тайна?! Хотя надо отметить забавное: эта оплошность возникла по причине… профессионализма. Да-да, именно. Ведь неопытный или не любящий думать следователь сначала делает вывод, а потом, как дурак, подстраивает под него всё новое, что узнаёт. Однажды по молодости больно на этой пагубной практике обжёгшийся Роман раз и навсегда запретил себе делать какие-либо догадки до того, как ему станет известно ВСЁ. Или столько, сколько вообще возможно.
Пока капитан над этим размышлял а шаги по красному ковру тонули в тишине, коридор провёл его мимо приоткрытой белой двери. Услышав голоса Роман замер и обернулся. Немного постояв и поглядев он понял, что уже видел эту дверь раньше — ещё тогда, после спектакля, когда шёл на улицу к дочери, а этот самый Валерий, будь он неладен, Олександрович как раз вышел из неё навстречу и — картинка прям застряла в памяти — совершенно по-свински бросил тогда конфетный фантик мимо урны.
Дверь приоткрыта чуть меньше, чем на ладонь, Роман прошёл вперёд и изнутри его точно не видно; он спрятан для тех, кто в кабинете. А ещё похоже, что он шёл так неприметно, что люди внутри его просто не заметили и сейчас шепчутся, будто их никто слышать и не может. Навострив уши и приняв вид такой, чтобы в любой момент продолжить шаг, капитан замер и стал слушать.
Разговаривают две женщины; одна явно постарше, хотя и второй не дашь меньше двадцати пяти.
— Ой что делается… Ой что делается! Нет, это решительно переходит все рамки. Просто за пределами…
— Маргарита Ильинична, не надрывайтесь вы так! У вас же сердце!
— Да какое к чёрту, Христос спаси, Катенька, сердце?.. Лену, конечно, мало кто любил, но даже она не заслужила, чтобы вот так… чтобы её… ну… вот так…
— Да, это жутковато… — На краткое мгновение повисла тишина и Роман сглотнул. — А ведь всего неделю назад — помните? — мы вместе вот так же сидели, обсуждали Эммануила… Кто бы тогда знал, что такое случится опять, да ещё так скоро и снова с одной из наших!
— Да кто же может про такое знать-то?! Ты что же, Кать?.. О чём ты говоришь?.. Я слышала, что это дело рук того сумасшедшего, которого уже несколько лет всё никак поймать не могут. Ну того… который… Ты новости смотришь?
— Редко, Маргарита Ильинична.
— Полтора года назад об этом крупный выпуск шёл, его даже по второму показывали. Как раз про наше вот это вот всё. Там какого-то бонзу увольняли, я точно не помню. Вроде из полиции… Ну вот и рассказывали, что есть у нас тут такой… как бы это выразиться… отмороженный, который уже несколько лет людей убивает, а поймать его всё никак не получается.
— Не может быть, Маргарита Ильинична!
— Может, не может… А уже второго из наших нет! Ой, не могу… Сердце прям кровью обливается!
— Маргарита Ильинична! Вам нельзя волноваться!
На минуты с небольшим воцарился абсолютно бесполезный трёп, но такой громкий, что Роман забеспокоился: если кто-то пойдёт в его сторону, то капитан его не совершенно не услышит.
Стоило ему, однако, подумать, что лучше двигать дальше, как молодой голос уже спокойнее спросил:
— Маргарита Ильинична… а как вы думаете… за главбуха теперь кого возьмут?..
Прежде, чем ответить, старшая помолчала и Роман почему-то представил, как она укоризненно мотает головой.
— Эх Катенька-Катенька… Ну о чём ты думаешь? Лену даже ещё не похоронили, а ты уже на её место… того этого. Нехорошо.
— Да я просто спросила! Маргарита Ильинична! Вы же не думаете, что я радуюсь?! Как вы так можете?!
— Глупая ты ещё. Зелёная потому что. Скажу тебе во-первых как дочке, потому что ты одного почти возраста с моей Викой, а ещё потому, что мне на пенсию скоро, так что не страшно: не торопись, ох не торопись на место Леночки! И не просись на него ни в коем случае. Помяни моё слово — лучше уж честно здесь, хоть и не в шелках, да живая и на свободе, чем кончить как она… потому что…
У кого-то громко затрещал телефон; этот раздражающий звук вырвался из кабинета и покатился вдоль по коридору. Разговор прервался, прозвучали звонкие шаги, а через мгновение дверь с натугой дёрнули и она захлопнулась, отрезав все доносящиеся звуки.
Ужасно, просто жутко захотелось вот прямо сейчас ворваться к этим женщинам и громко потребовать: «Потому что ЧТО?!» Но это будет на самом деле совершенно лишнее. Почему?.. Убийца очень ясно дал в стихе понять, что покойница, как и тот режиссёр, замешана в чём-то нехорошем. В чём-то тёмном, постыдном. Нет, это не новость. Стоит, конечно, на обратном пути поговорить с этой Маргаритой Ильиничной, походить с ней вокруг да около, пока она о чём-нибудь ни проболтается… На самом деле Роман удивится, если она и правда что-то знает. Люди очень любят посплетничать, а уж старые перед молодыми значимость раздувают — ой-ой!.. На деле же потом оказывается обыкновенные побасёнки и распускание павлиньего хвоста. Нет, здесь есть человек, с которым надо разговаривать в первую очередь. Он как перекрёсток: если что в театре и проходит, то обязательно через него. С него с первого и спрос.
Эти мысли промелькнули в мозгу Птачека в несколько мгновений. Ещё когда первая, об «войти и спросить» пришла в его голову, его нога уже делала шаг дальше, так как подсознание видело, какое решение будет принято… или, точнее, уже принято: идти, как и планировал, и задавать этому бородатому неряхе все самые неудобные и острые вопросы, которые только есть. Спрашивать его и смотреть, как он реагирует.
Дверь «с разговорами» скрылась позади за поворотом. Вскоре мимо Романа проплыла и дверь в актовый зал, сейчас забранная высокой тёмной занавесью. Остановившись капитан огляделся: и туда и обратно коридор выглядит одинаково. И нехило плутает, а ведь снаружи здание особо большим не кажется… Вон туда, если память не изменяет, это в курилку и туалет. Так… надо дальше…
Подошвы зимних ботинок наконец перешли на какой-то особенный, отличающийся от остальных бордовый ковёр. Все двери остались позади, разве что вот одна: «Только для руководства». И картинка, на которой человечек моет руки.
Пожалуй это правильное направление…
Шаг Романа как-то сам по себе стал мягче, как у подкрадывающегося к антилопе тигра. Все чувства обострились и сам он при этом стал видеть, как в тоннеле — только вперёд.
Коридор вильнул вправо и упёрся в широкую двойную, очень красиво вырезанную из дерева дверь. Ни кусочка пластика, только цельный брус явно ручной работы. Рисунки растений и зверей расползаются по полотну, как капля чернил по белому листку. Капитанский глаз с любопытством пробежался по этой красоте… и с восхищением не обнаружил ни одной повторяющейся детали!
Обладатель этого кабинета себя, похоже, любит.
До слуха вдруг долетел чей-то громкий, но очень приглушённый голос. На него ответили, тоже громко, но опять-таки глухо — не разобрать. Роман понял, что это из-за двери: та скрывает секреты своих хозяев. Продолжая слышать голоса, как через толщу воды, Птачек совершенно бездумно, подчиняясь голым инстинктам на носочках подкрался и припал к створе ухом. В ту же секунду, как это произошло, Роман понял, что он таится, и что вообще-то может быть обнаружен… Со звучно забившемся, забахавшим в груди сердцем капитан приказал себе быть начеку! Облизав губы он подлез к крохотной щёлочке между косяком и основным полотном.
Разговаривают двое, и говорят отнюдь не сдерживаясь, чуть ли не кричат друг на друга.
— Сергей Иванович! Я всё понимаю! Я не тупой, ясно?!
Это явно Валерий. Да, это его голос. Смотри-ка — называет кого-то по имени-отчеству, при этом не стесняется повышать тон. Интересно…
— Ты мне тут не переиначивай, вот что! Ты ясно скажи — будут ещё проблемы или не будут?! Ну?!
Кто-то неизвестный но, судя по голосу, старше Валерия лет на двадцать а то и тридцать.
— Сергей Иванович! Я же говорю вам, что нет! Поймите! Это просто какая-то ужасная случайность! Просто дикий, совершенно невероятный несчастный случай! Совпадение! Не более!
Бах! Звук, будто кто-то вдарил по столу.
— Ты вот что, Валера… Ты не юли! Какое, к чёрту, совпадение?! Какой дурак в это поверит?! Ты что, в самом деле считаешь, что убийство этих двоих — это просто так сошлось?! Ты поверил в побасёнки того мента, что Токмана убил этот шизанутый?! А теперь скажешь, что и Ульянову тоже он кончил?! Это кретинизм!
— Сергей Иванович… Леночка, она… — Наступила странная, будто не вписывающаяся в разговор заминка. — Я не знаю, Сергей Иванович, что происходит, но я знаю, что это не должно быть связано с нами. Ведь всё пока шло нормально! Мы никого не задели, ни на чём не прокололись. Некому нам что-то предъявлять, и вы это сами знаете. Только, может быть…
Снова заминка.
— Ну давай, Валера, режь. Чего замолчал?..
— Только, может быть, если это прилетело к нам откуда-то с вашей стороны?..
Роман напрягся: сейчас будет взрыв эмоций и ор выше гор…
Второй голос прозвучал неожиданно спокойно:
— Нет, Валер, об этом даже и не мысли. В кругах, где я обращаюсь, отношения выясняются совершенно иными способами. СОВЕРШЕННО ИНЫМИ! Запомни это… Нет, с моей стороны это прийти не могло. У меня есть конечно… доброжелатели… но я могу дать руку на отсечение, что это не они.
Снова на несколько мгновений застыла тишина. До ушей долетел тихий, еле уловимый звук, точно стекло бокала или бутылки коснулось сукна. Голос неизвестного продолжил уже тише и Роману пришлось чуть ли не вжаться ухом в щель, чтобы суметь расслышать:
— Ладно, давай о главном. Театр должен работать, как работал. От этого зависит слишком многое. Ты это, Валер, знаешь не хуже меня.
— Знаю, Сергей Иванович…
— Найди новых людей на замену. Где хочешь ищи! И чтобы были проверенные… Неизвестно, почему убили этих. Может и в самом деле тот сумасшедший постарался… Фетиш у него какой, или… А может и знаешь что?.. Они сболтнули кому чего лишнего, вот и поплатились…
— Извините, Сергей Иванович, но это глупость. Такого быть не может.
И снова Роман ожидал взрыв, гнев, неприятие… но второй голос спросил ничуть не менее спокойно:
— Это почему так?
— Сергей Иванович… Ну вы же не глупее меня… Умнее в сто раз… Ну если бы при вас кто-то что-то про такие вот дела ляпнул… ну как вот тут у нас… Стали бы вы вытворять такое?..
— Да-а-а, ты прав… — Наступило секундное затишье и Роману представилось, как второй скрещивает руки на груди, опускает взгляд и кивает. — Да, поступать так я бы уж точно не спешил. Да и никто бы, из нормальных-то людей… — Снова секундное затишье. — Может всё-таки прав тот мент… насчёт маньяка?..
В горле пересохло, лоб наоборот вспотел. Роман облизал губы и тихонько, еле-еле слышно вздохнул. Сердце колотится, прямо в уши бьёт! В любой момент кто-нибудь может сзади подойти: шагов по этим мягким коврам-то не услышишь! Но так хочется, так жаждется подслушать что-то значимое! Это же просто мечта! Не нужна вся эта мука, этот тяжёлый неблагодарный труд! Просто узнай нечто ключевое, схитри! И отходи уже от этого, как от истины, в которой не нужно сомневаться. Желание этого чуда — или халявы? — заставило Птачека таиться и слушать дальше, хотя его интуиция уже завопила, что так оставаться нельзя и нужно либо стучаться и входить, либо убираться восвояси, чтобы потом вернуться, будто впервые.
Через толщу дерева долетело еле слышное:
— Ладно, Валер, вроде бы всё обсудили… Ты тут это, я смотрю — опять за своё?.. Особо-то не налегай, ты мне в здравом уме нужен. Вечером я позвоню и чтобы ты со мной нормально разговаривал. Ясно?..
— Разумеется, Сергей Иванович…
— Хорошо. Ну всё. Сиди. Не провожай.
Глаза капитан стали широкими, как блюдца, а зубы наоборот сжались — гвоздь бы перекусил! Роман отпрянул от двери, точно увидел на ней змею! Кровь ударила в голову, дыхание сковало, и непонятно — то ли от перевозбуждения, то ли от боязни, что его услышат. Без воздуха напрягшись, как пловец во время глубокого нырка, он развернулся и что есть прыти помчался обратно, причём на одних носках!
Если сейчас кто-то увидит его вот так — это будет настоящий смех! Клоунское представление!
Свернув за угол Птачек с облегчением обнаружил, что в коридоре никого. Ноги понесли вперёд, дальше, к спасительным поворотам и ответвлениям! Через грохочущий в ушах барабан до Романа однако долетел тихий щелчок а затем звук, как если бы что-то быстро рассекло воздух… Двойная дверь уже распахнулась! Что-же делать?!
Дикие, как у догоняющего добычу гепарда, глаза капитана мазнули по той самой дверке: «Только для руководства». Руки потянулись к ней, а от резкого торможения ступни взвыли так, что если бы не случай, Роман позволил бы себе вскрикнуть. Одним махом он опустил ручку, дёрнул на себя, запрыгнул внутрь и закрылся, причём ещё умудрился в последнюю секунду дверь придержать, чтобы не хлопнула.
Наверное, если бы проводили соревнования по скоростному забеганию в комнаты, то Птачек стал бы чемпионом уж как минимум области.
Туалет оказался, как и всё в театре — подчёркнутый шик. Причём в отличие от общего, в котором уже доводилось бывать, здесь обстановка заметно более высокая. Да, ещё раз всплывает мысль — себя-то здесь любят.
Быстро оглядев напольную и настенную плитку, блестящие раковины и мягко светящиеся особые, отличные от уже виденных здесь светильники Роман повернулся ко входу и вдруг понял, что он задыхается. Горло будто сдавили чужие руки, а грудь болит, точно в неё ударили! Собрав волю в кулак капитан поднял подбородок, мысленно заставил себя успокоиться и только тогда осторожно, очень-очень медленно вдохнул через рот.
По вискам льются капли, словно под дождь попал, а сердце сейчас из груди выскочит! Начав наконец дышать Роман снова приказал себе быть тихим и внимательно прислушался.
За дверью безмолвие идеальное — ни звука. Идущий наверняка, как и любой на его месте, пойдёт по ковру, что значит его и так-то не особо услышишь, а из-за плотно закрытой двери и подавно. Всё же в какой-то момент Птачеку показалось, что он что-то уловил — какие-то глухие, на грани слышимости шорохи, но нельзя было бы, однако, поклясться, что это не игра возбуждённого воображения.
Спустя минуту или около, когда сердце чуть отпустило а дыхание поуспокоилось, Роман двумя ладонями, медленно-медленно потянул ручку вниз. Замок тихо щёлкнул; подчиняясь настойчивому приказу дверь приоткрылась на толщину волоса. Ещё чуть-чуть. Ещё…
В крохотную щёлку, в какую не смогла бы протиснуться и муха, Роман различил смутное мелькание вдалеке. Приоткрыв ещё на чуть он успел увидеть, как в конце коридора скрылась за углом фигура в костюме. Вроде невысокий, с тёмными волосами… Со спины лица не увидеть, но одет в классику с пиджаком, причём хорошего, явно недешёвого покроя.
Мир погрузился в абсолютную, оглушающую тишину: в голове капитана Птачека, как голодной зимой схватившиеся над тушкой зайца волки, сшиблись две мысли: догонять или не догонять?!
С одной стороны хорошо бы лицо этого мужчины увидеть, узнать, кто такой, порасспрашивать… С другой это будет сделать невозможно без того, чтобы так или иначе себя не раскрыть и не выказать спешки. А к любому, даже самому, казалось бы, неважному разговору, если он касается дела, вообще-то надо подходить не менее подготовленным, чем атлет пред взятием рекорда. Спрос — он правильный момент любит…
Волк «не догонять» победил. Тем более, пока думал, уже и времени прошло… Ладно. Если этот человек в самом деле важен, то Роман столкнётся с ним с неизбежностью заката или восхода солнца. Уж в этом-то можно быть уверенным.
Прислушавшись и поняв, что ничего больше не слышит, капитан открыл дверь и вышел наружу уже по-хозяйски, как будто он и есть это самое «руководство». Было бы комично сначала высовывать голову и проверять, не смотрит ли кто, уж лучше как танк, напрямки… Повертев головой и никого не увидев Роман позволил себе оглядеться: одежда вроде не растрепалась, вид презентабельный… Только рубашка от пота подмокла, но под верхом это незаметно. Да и одеколоном он перед выходом прыснулся, так что нестрашно.
Всё-таки разгладив невидимые складочки капитан вновь направился к кабинету директора театра, но на этот раз шага скрывать не стал. Двустворчатая расписная дверь вновь предстала перед его взглядом. Секунду Роман медлил, размышляя, как себя лучше повести, а потом просто громко прочистил горло и потянулся вперёд — сжатый кулак быстро забил костяшками о полотно, а меж стен заметался убегающий стук.
— Да что такое?! — Донёсшийся из-за двери крик прозвучал с надрывной хрипотцой. — Я занят! Всё потом!
Тихонько хмыкнув Роман почесал подбородок, а после с истинно первобытной непосредственностью взялся за ручку и потянул. Замки щёлкнули еле слышно, очень приглушённо — даже непонятно, как он услышал их, когда убегал. Ему что, с перепуга почудилось?.. Створки разошлись и перед Птачеком предстала картина, которую он в общем-то и ожидал видеть: одна сплошная роскошь! Широкая светлая комната не показывает, я прямо швыряет в глаза своё великолепие! На полу приятный глазу паркет, стены под светлым «короедом», а натяжной потолок отливает таким отменным жемчужным белым, что Роман даже на миг подумал, что это всё перламутр. Как входишь, перед тобою встают два на вид очень удобных, больших белых кожаных кресла. На шаг дальше широкий длинный стол, про который нельзя с уверенностью сказать — из дерева он, или, как видится, в самом деле из мрамора?.. За столом ещё одно кресло — точная копия первых двух, а за ним, блестя стеклом, вдоль перегородки-стенки располагается высокий пузатый стеллаж с книгами. Слева в стене обширное квадратное окно, в которое падает сейчас дневной свет, а справа кабинет уходит глубже, огибает стену со стеллажом и там частично видны белый диван и журнальный столик, а также светлая, почти не выделяющаяся на фоне светлого же «короеда» дверь… Чулан? Или куда-то ведёт?..
К своему стыду Роман впечатлился, в самом деле впечатлился этой пышностью. Ещё никогда в жизни он не видел ничего подобного, лишь отдалённо. Поняв, что если будет медлить и глазеть, то очень быстро утратит любой, даже самый шаткий авторитет, Птачек притворился, что не видит ничего примечательного. Через порог в кабинет директора театра вошёл натренировано спокойный, прямо-таки несущий с собой атмосферу выдержки человек.
— Меня что, плохо слышно?! — Сидящий за столом с аккуратной подстриженной бородкой мужчина было вскочил, но увидев, кто к нему явился, замешкался. — Да я!.. Я…
— Вас хорошо слышно, Валерий Олександрович, можете не кричать. — Роман сделал несколько шагов вперёд. Остановившись до передних кресел он с показательно равнодушным лицом покрутил головой и, заморозив взгляд на глазах собеседника, добавил: — Кстати здравствуйте.
Валерий заторможено моргнул. Его губы было шевельнулись, но из горла не вылетело ни ноты. Пока директор соображал, как ему поступить, Роман оглядел его: с закосом под интеллигента, как их изображали в старых советских кино, однако — и не понять, говорит это интуиция или личная неприязнь — весь этот аккуратный, ухоженный вид, эта вылепленная борода, эти блестящие на свету ногти, эта в конце концов одежда, когда рукава пиджака или штанов немного короче… ещё немного короче… всё это — как пальто, шляпа или солнечные очки, которые человек надевает, чтобы никто не видел его настоящего. Несмотря на эти негативные мысли на лице Птачека держалась улыбка исключительной вежливости.
— А, это вы… — Валерий ляпнулся обратно в кресло и повертелся, устраиваясь поудобней. — Не помню, кстати, чтобы вы предупреждали, что придёте…
Лицо его застыло, словно маска, а глаза похолодели. Роман прекрасно узнал это выражение, так как сам его часто применяет: люди делают так, чтобы скрыть свои истинные эмоции. Нельзя показать, что человек тебя раздражает? Значит делай вот такую отмороженную, лишённую мимики мину. Вот только… глаза всё равно выдадут тебя и опытный человек прочтёт тебя, как не старайся. Чтобы обмануть кого-то, постоянно общающегося со лжецами… О!.. Это надо быть МАСТЕРОМ лжи.
— Да ну зачем? — Роман добродушно пожал плечами. — Я при исполнении, так что всё в порядке… Надеюсь не помешал?..
Взгляд капитана с карих глаз директора скакнул на стол перед ним: посередине как будто мраморного полотна (а может и в самом деле мраморного) располагается обширный прямоугольник сукна, куда сидящий может класть локти или, например, клавиатуру. По левую руку от Валерия откупоренная, уже пальца на четыре опустошённая бутылка с этикеткой «Whiskey», а подле круглый широкий стакан, где на донце сохнут цветные капли.
— Вообще-то помешали. — Валерий на мгновение отвернулся, но потом снова посмотрел на пришедшего. — У меня довольно занятой график, так что прошу — говорите по существу. — Его глаза стали острее и требовательнее. — Я полагаю, вы пришли из-за нового убийства?
Взгляд что-то неприятно царапнуло и Птачек позволил ему опуститься ниже и правее: возле стола, слева для сидящего стоит белая декоративная урна, очевидно специально подобранная, чтобы соответствовать роскошной обстановке… однако возле неё, скомканные и как попало брошенные, валяются два золотистых фантика, явно от конфет. И, если память права, эти точно такие же, какой Роман видел в тот раз, сразу после спектакля.
— Вы что там, какие-то картинки увидели?.. — Одна из чёрных бровей Валерия изогнулась. — Товарищ… майор? Вы, пожалуйста, не витайте в облаках, а то нехорошо получается, когда говорю один я.
— О, простите! — Роман поспешно кивнул. — Просто задумался… Хотя уверен, что вы были бы не против, если бы всегда говорили один вы…
Желваки Валерия напряглись так, что это стало заметно даже сквозь бороду, но Роман тут же продолжил:
— Да, вы правы. Вопросы… Вообще-то я сюда пришёл, чтобы как раз-таки и сообщить о смерти вашей сотрудницы, но вы, я вижу, уже в курсе…
Неожиданно полным духом, с выпученными глазами и злым оскалом Валерий заорал:
— Да, чёрт возьми! Да, я уже в курсе! В курсе! Ну разумеется!
Его белый, без единой венки кулак со взмахом обрушился на столешницу! По кабинету прокатилось громкое «БУМ!» Бутылка вздрогнула и качнулась, а стакан и вовсе не выдержал — упал и покатился к краю, где рухнул и с неприятным звяком разлетелся по паркету мелкими осколочками.
Роман почти вздрогнул; его сперва дёрнуло подойти и что-нибудь сделать или сказать… но он лишь застыл и смотрел на директора театра, как на рыкающего в клетке тигра. Несколько мгновений Валерий глазел на свою от натуги покрасневшую, только что будто пробившую дерево ладонь. Закрыв глаза он шумно вздохнул и уронил лоб на столешницу. Капитан просто продолжал стоять и молча смотреть. Полежав немного, будто уснувший за партой студент, Валерий наконец поднял голову и на гостя взглянули уже вовсе не грозные, а скорее уставшие, вымотанные нервозом глаза.
— Простите. — Ударившуюся ладонь директор спрятал под стол, а свободной растёр лицо и лоб. — Это всё нервы. Не обращайте внимания.
Роман лишь молча опустил взгляд. Постояв так несколько секунд он думал, с какого бока заходить: мысли лезут одна глупее другой, да и не хочется, если честно, разговаривать обиняками…
— Я бы вот о чём с вами хотел поговорить, Валерий Александрович… — Птачек снова поднял глаза. — Видите ли…
— Олександрович, — прервал директор со своей прежней плохо скрываемой колкостью. — Олександрович, а не А.
— Простите. — Роман снова кивнул. — Просто немного не привычно для слуха. Извините… Так вот о чём я хотел поговорить… — Глаза капитана сощурились, его взор вцепился в директора, как гарпун в кита. — Вся эта без сомнения ужасная ситуация — эти последние два убийства… они ведь как-то похожи друг на друга, они связаны. Вы понимаете?.. Как-то подозрительно, что уже второго сотрудника из вашего театра убивают.
Пока слушал лицо Валерия вроде бы не менялось, однако Роман прекрасно заметил, как вновь напряглись его желваки, как челюсти сжалась тисками, а взгляд из колкого стал совершенно обжигающим. Поймав момент, когда гость сделал заминку, директор тихо, но очень разборчиво спросил:
— К чему это вы клоните?..
— К тому, что… — Роман уже хотел упомянуть о совпадениях между последними убийствами, об оставленных на нечистоплотность убитых стихотворных намёках… но в последний момент передумал. — К тому, что это просто подозрительно, понимаете?.. Последняя несчастная, которая Ульянова — она ведь тоже убита, как мы считаем, нашим маньяком. Это ведь…
Не повышая голоса, но достаточно резко Валерий прервал:
— ВАШИМ маньяком?..
Подавляя накатывающееся раздражение одно лишь силой воли Роман уточнил:
— Маньяком, которого мы ищем. Маньяком, который зверствует в этом городе. ЭТИМ маньяком.
— В ЭТОМ городе?.. — Валерий снова приподнял чёрную бровь. — Вы выражаетесь, как приезжий. Вы неместный?..
Большого, просто титанического труда стоило ничего не сделать. Из Романа буквально рвалось наружу! Рвались слова! Рвались действия! Но капитан переждал этот тяжёлый момент, как корабль в море пережидает накативший шторм — молча. Поняв, что язык уже снова способен подчиняться не гневу, а разуму, он продолжил:
— Так вы, Валерий Олександрович, не могли бы мне, как следователю, что-нибудь важное рассказать?.. Может быть что-то знаете, что-то видели?.. Возможно вы что-то слышали об эти двух ваших сотрудниках, что могло бы следствию помочь?..
С каменным, точно безжизненным, но отнюдь не лишённом жёсткости лицом Валерий молча глядел на собеседника несколько секунд, а затем, словно забыв о нём, полез в ящик стола.
— Ни о чём таком я не слышал. — На стол перед директором встал новый стеклянный стакан. — Ничего такого не видел и ничего я не знаю. — Голос Валерия, как и его взгляд, уколол холодом. — Но уверяю, что ничего дурного с моими людьми быть не могло и не может. Некому и нечему обвинять нас в… в каких-то там преступлениях! Уж в этом-то я уверен!
Последнее было сказано с подъёмом, настоящим вызовом. На крайнем слове Валерий даже горло сорвал и хрипнул, после чего его руки умело, без лишних движений откупорили бутылку и заполнили стакан на полпальца. Роман глядел, как директор ловко опрокинул стекло, как скакнул вверх-вниз его кадык и как ударился о сукно стакан — точь-в-точь тот самый звук, который он слышал несколько минут назад, когда подслушивал.
— Если вы намерены искать виновников каких-то там мнимых преступлений в рядах этого почтенного заведения, — глядя гостю в глаза Валерий достал из другого ящика маленький золотистый свёрток и стал его распаковывать, — то должен сказать вам, что, конечно, вы представитель закона и всюду вхожи… но, однако, это будет движение в неверном направлении. — Из холодного и обжигающего взгляд Валерия стал наставительным, как у старшего перед младшим. — Лучше употребите свою настойчивость в более верном русле. Например на поимку убийцы.
Ухоженные, идеально наманикюренные пальцы развернули золотистую обёртку. Конфета отправилась в окружённый густой растительностью рот, а фантик — вот это зрелище! — пущенный безразличной рукой полетел на край стола, где скатился и упал мимо урны к своим новым соседям — двум таким-же скомканным.
Когда-то давно, много лет назад один из старших товарищей тогда ещё молодого лейтенанта Птачека, тоже следователь, беседовал в комнате для допросов с начальником управления энергетики и ЖКХ по Самаре Ковалёвым. Ох! Что это было за представление! Ковалёв этот вёл себя настоящим паном: хамил, грубил и даже кидался оскорблениями, причём личными. А уж сколько с его стороны сыпалось непрямых угроз — не счесть! Беседа эта длилась без малого три часа и многие, включая Романа, присутствовали и подглядывали: было интересно, чем кончится. Преображенова тогда ещё не было, а тот, кто был — так, простокваша, вмешиваться не стал, пустил на самотёк. Так вот в чём было дело: следователь этот — мир праху его, бандиты застрелили через несколько лет — беседовал с Ковалёвым так спокойно и так умело, что создавалось полное впечатление, эти оскорбления ему — как гусю вода. Но мало того! Больше! Он так закрутил Ковалёва в своих вежливых речах, неизменно тактичных вопросах, в даже любезных, несмотря на всю кинутую ему в лицо грубость, уточнениях, что тот запутался, забыл на время, где он, и как самый настоящий дурак выболтал несколько критичных подробностей, которые его и похоронили. Ковалёву потом просто пожали руку и сказали: «Так держать!», а вот Роман этот случай для себя запомнил, как проявление истинно мудрого поведения. Манеры вести дело, которую нестыдно брать в пример.
Очень хотелось накричать, смахнуть дорогое пойло с стола, схватить наглеца за шиворот и проорать ему в его глупое лицо, чтобы заткнулся и помалкивал, когда не просят, а когда просят — чтобы выкладывал всё, как есть! Страшно хотелось… Но Роман не стал. Вспомнившийся эпизод с Ковалёвым очень быстро помог успокоиться и даже почувствовать себя в своей тарелке. А ведь в самом деле — чего переживать?.. Нужно просто продолжать выдержанно разговаривать, а там глядишь — и у этого, кстати уже выпившего, язык-то на чём-нибудь и развяжется…
— Не сомневаюсь, что вы умный человек и глупостей не скажете… — Роман сделал выражение простецким, как у деревенского пастушка, — но всё-таки, Валерий Олександрович, потрудись подумать: может эти двое ваших — режиссёр и вот эта вот работница бухгалтерии — может быть они всё-таки были замешаны в чём-то… таком?.. Хотя бы даже случайно, не по своей вине, понимаете?.. Если вы об этом знаете, то пожалуйста, скажите. Это может сильно помочь следствию и предотвратить возможно новые убийства.
Лицо Валерия стало, как у быка, перед которым махнули красной тряпкой. В мгновение его глаза покраснели и вылупились на гостя чуть ли не вылезая из орбит, а рот ощерился сердитым оскалом!
— Да что вы всё заладили?! — Резким движением он поднялся и упёрся в стол обеими ладонями. — Я что тут для вас — как для глухого что ли распинаюсь?! Я же вам говорю — ни мои работники, ни тем более я не можем быть замешаны в чём-то преступном! Все мы — честнейшие люди! — Оторвав от стола одну руку Валерий стал тыкать указательным в потолок. — Честнейшие! Слышите вы?! Или нет?! Да и вообще! — Его палец резко опустился и нацелился на Романа, как пистолет. — Вы тут приходите, тратите моё время на эти глупые разговоры… а ведь вы должны искать убийцу! — Он сделал резкое движение вперёд уже почти тыча выставленной фалангой капитану в грудь. — Вы обязаны! Это ваша работа! А вы ходите тут, честных граждан донимаете!
Роман понял, что происходящее уже просто выше его сил. Нет. Нет и ещё раз нет. Либо он сейчас отсюда исчезнет, либо так измордует этого дурака, что сядет сам. Быстро приняв решение Роман скупо поклонился, сказал: «Извините. Я вспомнил, что у меня сегодня ещё были дела» и, резко развернувшись, бодрым шагом заспешил прочь.
Может Валерий сказал что-то вдогонку а может и нет — Птачек не уловил: от гнева и сжимающихся челюстей в ушах у него гудело так, что слышалось лишь баханье собственного сердца. В чувствах забыв обо всём на свете Роман прошёл и мимо бухгалтерии, хотя планировал туда заскочить, и у гардеробщицы вещи забрал чуть ли не рывком, после чего ушёл, одеваясь прямо на ходу, а ведь и её ещё хотел о чём-то поспрашивать.
Единственная мысль покидающего театр озлобленного, ели сдерживающего ярость следователя была о директоре этого самого театра и о том, что именно здесь-то и надо копать! Здесь «пахнет» всего гуще! И первый, кого надо «щупать» — это Валерий, мать его, Олександрович!