Гладко тот вечер всё же не кончился: Настя устроила громкую сцену; упрашивала, ругалась, даже грозилась сбежать из дома! Однако судьба её была решена и всё-таки она смирилась. Наполовину из-за невозможности самой решать, наполовину из-за любимой второй смены, в которую предстояло учиться. Хоть что-то, как ПРЕЖДЕ… Когда в первый учебный день она ещё утром провождала отца на службу, то бросила ему в спину:
— Не удивляйся, если я сегодня домой не приду!
Пришла. Серая, унылая. Но пришла. И на следующий день пришла. И после него. Внешне сохраняя вид скалы внутренне Роман переживал за дочь до кусания ногтей, только ей не показывал. Слабину только дай — сразу на шею сядет!
На службе, к удивлению Птачека, будни поползли тихие, как в библиотеке. От него никто ничего не требовал, не приставал со срочняками, не заглядывал через плечо и не теребил по мелочам. За две недели после перевода лишь однажды подошёл Понятовский и спросил:
— Ну как продвигается?..
— Изучаю, товарищ полковник…
А изучать и в самом деле есть чего… Ох! Сколько же томов! Бесчисленные фотографии, записи, показания. Работы не человеку, а целой следственной группе! Да не одной… Роман откровенно не знал, за что браться. Сначала заглянул в свежие тома, просмотрел несколько. Потом вытащил наугад один двухгодичной давности — он совпал с новыми один в один. Тогда Птачек просмотрел ещё парочку из того времени — похожи, как близнецы… И такими же оказались тома четырёхгодичные. И всегда одно: труп с ножевым ранением. Обнаружен либо дома, либо около. С мёртвых взяты украшения, и это редко что-то не из бижутерии. При теле записка со стихом, посвящённым убитому. Вот например: «Жил ты бесплодно, себя не щадил, всякой отравой себя ты губил. Больше не будешь родных огорчать. Будет ли кто о тебе горевать?» Или: «Глаза твои — отрава. Слова твои — яд. Руки твои безобразья творят. Но белый свет кончен, впереди только ночь. Тебе теперь это не превозмочь». Даже белый стих отыскался: «Пасмурно. Холодный дождь нагоняет уныние. Холодна, как и его слёзы, теперь твоя кровь».
От пыльных бумажных толстяков в кабинете становилось всё теснее, а от перспективы предстоящей работы начинала кружится голова…
***
Вечером, ближе к девяти, когда Роман вернулся со службы а Настя уже пришла со школы, отец с дочерью сели ужинать. Настя сварила борщ и, хотя делала вид, что похвала её не волнует, лицо её выдало.
— Ммм!.. — Роман подул на ложку, ещё подул и наконец отправил красное варево в рот. — Вкуснотища-то какая!..
Через каждые пять — шесть ложек он отпускал настолько убойную похвалу, что дочь в конце концов не выдержала.
— Папа! Ну прекрати! Вовсе не так уж и вкусно…
Роман помотал головой и с наслаждением заглотил новую порцию.
— А по-моему — высший класс!
После супа пришла очередь макарон с сыром. Себе Настя клала порции чуть ли не детские, отцу же — до краёв. Пока родитель уплетал за обе щёки она одной рукой вяло ковыряла вилкой в тарелке, а второй тыкала в экран смартфона, строча кому-то очередное сообщение. В её глазах отражалась белизна экранчика.
— Доченька… — Роман намотал макароны и поднёс ко рту. — Ну чего ты целый вечер в телефоне?.. Расскажи лучше, как твои дела. Как, например, в школе?..
Дописав сообщение Настя поднял глаза… и просто пожала плечами.
— Да норм, пап. Средненько…
— Да-а-а?.. — Роман медленно покивал, будто этим «средненько» сказано многое. В последнее время от дочери ничего, кроме негатива он не ждал и это «норм-средненько» прозвучало, как колокол, знаменующий прощание с зимой. — А поподробней?..
Настя опустила взгляд, губы её скептически выгнулись.
— Да нечего рассказывать. Скучно там. В моей школе было лучше…
Снова снег и стужа… Роман тяжко вздохнул, закинул макароны в рот… но только он приготовился приуныть, как дочь отложила телефон, уставилась на него во все глаза и с настоящим, хоть и спокойным любопытством спросила:
— А у тебя как? Что на работе?..
У капитана Птачека чуть кусок изо рта не выпал! В глазах дочери он увидел то, чего там не было с самого развода: интерес!
Приняв важный вид он поправил:
— Не на работе, а на службе. Чай не дворник папка твой…
— Хорошо-хорошо, на службе! — Настя сделала намёк на улыбку. — Так что там? Есть ли чего интересненького?..
Роман прищурился и посмотрел на дочку с той теплотой и любовью, с какой смотришь только на собственного ребёнка. Настя глядит открыто, дружелюбно. Будто и не было этих мрачных полгода молчания, этого чёртового развода и этого, прости доченька, переезда.
— Ну… Вообще-то кое-что имеется… — Роман неопределённо покачал головой. — Кое что, я уверен, весьма любопытное…
Сказал и задумался — а стоит ли такое рассказывать?..
— Ну?.. — Настя подалась вперёд. — Чего там, пап?.. Давай, говори…
Любовь и теплота во взгляде отца сменились пристальностью и даже циничностью. Теперь на Настю смотрел уже не родитель, а капитан Роман Павлович Птачек, следователь с почти двадцатилетним стажем службы и с огромнейшим списком стажёров, промолотых сквозь жернова отбора. Глядел оценивающе, с претензией.
— Что?.. Ещё не передумала в полицию идти?..
У Насти выгнулись брови, лоб взбороздила морщина.
— Это когда это я говорила, что передумала?..
— Ну-у-у-у… — Роман сжал губы. — Что-то я давненько от тебя ничего не слышал… Вот раньше, помню: «Папа, а как в полиции это? А как вон то?» То, сё… Пятое, десятое…
— Знаешь! — Настя откинулась на спинку. — Раньше и мы жили… не тужили… Ну пап, чего ты крутишь?! Давай! Выкладывай!
Несдержанно, от всей души Роман захохотал! И заулыбался, блистая белыми, как снег за окном, зубами. Настрой дочери его и самого завёл.
— Ну, я всегда говорил! — Он намотал новых макарон. — У настоящего следователя должны быть крепкими не только нервы, но и желудок!
Дочь глядит выжидающе, на телефон и не косится. Про еду вообще забыла.
— Так что там?.. — Настины глаза стали большими-большими. — Что-то необычное, да?..
Улыбка Романа как-то разом пропала, он посерьёзнел. Черты лица ужесточились.
— Не так, чтобы совсем… В нашем родном теперь Тольятти, доченька, резвится маньяк. И уже очень давно резвится. Где-то лет не меньше, чем шесть…
Настины глаза стали ещё больше! Её рот приоткрылся, а пальцы на столе сцепились в замок!
— Вот это да! Ничего себе… А какие подробности?
— Подробности… — Роман посмотрел в тарелку. — Подробности, если честно, настораживающие…
Полностью всё, что успел узнать, он выложил. Дочь слушала развесив уши, а когда узнала, что отца назначили исключительно на это и от остального освободили, восторженно хлопнула в ладоши!
— Ну и ну! Пап, да ты теперь, получается, агент национальной безопасности!
— Чего?.. — Роман хмуро ухмыльнулся. — Кто?..
— Ну… — От старания найти слова Настя скукожила лобик, как умудрённый профессор криминалистики. — Тебе же ведь доверили такое ответственное дело…
— Эх, красота моя… — Роман печально помотал головой. — Ответственность — это то, чего, вот уж не думал, что скажу тебе, своему ребёнку, в нашем деле как раз-таки следует избегать. Человека, не оправдавшего надежд, не любит никто… А оправдать надежды с таким делом…
С неожиданным, резко контрастирующим спокойствием Настя пожала плечами и произнесла:
— Да чьи ещё надежды?.. Ты справишься, пап, я знаю. Ты всегда справляешься. А если вдруг что — спрашивай: может и я чего подскажу.
Роман взглянул на дочь чутко, взгляд его проник будто сквозь неё. Он подумал… и благодушно улыбнулся.
— А ведь однажды ты уже подсказала… Помнишь летнюю туристку? Если б не твой совет, не знаю, сколько б мы с этим делом провозились бы. Может и в самом деле розыск — это твоё?..
Глядя на отца Настя вдруг покраснела и смущённо опустила глаза. Роман наслаждался видом довольной дочери… но вдруг взгляд его стал твёрже, а на лице выразилось беспокойство.
— Кстати, доча! Всё, о чём мы шепчемся — очень серьёзно! Ты должна быть осмотрительна…
— Не волнуйся, пап. — Настя махнула ладошкой. — Язык за зубами, я знаю…
— Да я не о том. — Роман помотал головой. — По городу расхаживает убийца и никто не знает, кто следующий. Доченька… Ты должна быть о ч е н ь осторожна: мало ли что придёт этому психу в голову…
— О-о-ох, па-а-ап! — Настя закатила глаза. — Не начинай! Не хочу я больше тренироваться! Я уже всё знаю! И не настаивай! А перцовка, можешь проверить — вон, в сумочке лежит!
— Доча…
— Папа! — Настя вскочила из-за стола. — Нет! Точка! Больше никакой самообороны! Не хочу! Вот выучусь, как ты, на следователя, тогда и буду заниматься. А может и на оперативника! А пока — нет!
Не зная, злиться ли, можно как-то повлиять или ничего не поделаешь Роман смотрел на скрестившую руки на груди и грозно нахмурившуюся дочь немо. Что-то в голове шепчет, что попытайся настоять — и сгорит то немногое, что вновь ожило. Нет, лучше отступить…
Опустив взгляд Настя вдруг виновато произнесла:
— Извини, пап; я не хотела повышать голос… Просто мне это ещё в Самаре надоело. Не хочу заниматься… Извини.
Не глядя на родителя она вернулась за стол. Обращённый к своей крови взгляд Романа не выразил и тени укора. Как можно мягче он произнёс:
— Доченька, я тебя ни к чему не принуждаю. Просто… Ну… Это ведь для твоей же пользы…
— Пап! — Настя вдруг уставилась на него, словно вспомнила нечто важное. — Слушай! Я же ведь совсем забыла!
Роман аж отпрянул.
— Чего?..
— У нас в классе историк, классрук организует экскурсию! В театр… — Настя прервалась, на отца посмотрела выжидающе. — Можно я не пойду?..
От резкой перемены в голове перепуталось. Роман сдвинул брови и вытянул шею.
— Куда?.. Чего?..
— Ну экскурсию! — Настя затараторила, как пулемёт. — Короче! Тут какой-то театр поблизости то ли отремонтировали, то ли новый построили! Классрук наш, Артур, хочет собрать группу, родителей и нас, чтобы мы все пошли! Понимаешь?.. В театр экскурсию хочет повести!
Роман поморгал.
— И-и-и?..
— Ну чего И?! — Настя заломила руки. — Пап! Я туда не хочу! Там же ведь будет ужасно скучно!
Поразмыслив, Роман принял самую авторитетную позу, а голос его заиграл важностью и назидательностью.
— Доченька… Настенька… Я с тобой не согласен. Думаю, что в театр пойти мы просто обязаны.
Настя дёрнулась… и обречённо закатила глаза.
— Мы новенькие, понимаешь? Нам любыми способами надо в общий поток вливаться. К тому же, — Роман двинул плечами, — что дурного в театре? Сходим, немного развеемся…
Последнее, что Роман видел этим вечером — это надутые губы и недовольные глаза.