Что ж, щелчок мне не причудился. Но что делать дальше? Почетный караул из пяти солдат с бластерами Гидры из лаборатории никуда не делся. Они как караулили посменно круглые сутки, так и не собирались бросать этой затеи.
А доверять своему телу в полной мере после использования вакцины я не мог. Слишком непредсказуем пока результат. Оно может подвести в самый неожиданный момент, а одного бластерного попадания по фильмам хватало, чтобы испарить танк. Себя крепче танка я не считаю. Эффективнее — может быть, но крепче — нет.
Что ж, остается надеяться только на ловкость и навыки. В том числе и специальные навыки управления Ци. Благо погонять его по телу я уже успел, и Зверь все еще сыто посапывал, не мутя сознание яростью.
И не прошло и минуты после ухода Шмидта Клауса, как в лабораторию влетел Шмидт Иоганн. Подозреваю, что Клаус так поспешно ушел именно из-за скорого прибытия Иоганна. Ведь познакомить нас с Максом он познакомил, но демонстрации способностей не устроил, что было бы логичным.
Герр Шмидт, ни слова не говоря, сразу сунулся ко мне со шприцем. Прицелился и воткнул иглу. Попытался воткнуть: железная рубашка — один из самых распиаренных фокусов Шаолиньских монахов. Естественно, меня учили ему. И освоил я его на очень неплохом уровне. В принципе, при должной концентрации, я в состоянии отбить голой кожей пулю из противотанкового ружья или очередь из пулемёта. Но в обычном состоянии с каждой секундой удержания этого состояния, контроль над собственной яростью сохранять становилось сложней. Настолько, что после минуты, я уже кидался на все что движется.
Игла согнулась. Иоганн с непониманием на нее уставился. Затем на место укола и даже попробовал пальцем кожу. Поскреб ее. Снова посмотрел на иголку, вздохнул и вышел из лаборатории за новой.
Я углубил концентрацию, готовясь нанести одновременный Ци удар по караулящим солдатам. Но не успел. Вернулся Иоганн уже с новой иглой.
Я сосредоточился на шприце и ударил по нему Ци. Тот не вылетел из пальцев Шмидта, нет. Удар был рассчитан на деструкцию содержимого. Максимально ослабить действие — вот была моя цель в этом ударе, поскольку играться с иголками больше нельзя. Слишком опасно показывать настоящие свои возможности.
Шмидт заметил. Не мое вмешательство, а то, что с сывороткой что-то не так. Он остановился и внимательно посмотрел шприц на просвет. Содержимое его поменяло оттенок с ярко-синего на бледно-фиолетовый.
— Странно, — сказал он сам себе по-немецки. Глянул на меня, что-то прикинул в уме. — Нет, этот состав мы испытаем на другом подопытном. Не хочу нарушать чистоту эксперимента, — все так же тихо пробормотал он. — Но все же, что могло так повлиять… — покинул он лабораторию, продолжая разглядывать шприц.
Через какое-то время из-за стены послышался женский крик, затем все стихло. Чем-то удивительным это не было — тут постоянно кто-то кричит, лаборатория же не единственная. Да и вообще, как я понял по одежде одетой на подростке, находимся мы в концлагере. И судя по кое-каким догадкам, конкретно в Освенциме.
Я же расслабил мышцы и продолжил техниками Цигун гонять по телу Ци. Удар должен быть нанесен один и с гарантией. Поскольку второй шанс получить вряд ли удастся.
А еще, перед уходом из лагеря надо непременно прикончить Иоганна. Слишком опасно оставлять формулу, пусть даже несовершенную, столь деятельному человеку. Он ведь наклепает-таки армию суперуродов, а расхлебывать придется всем. При этом с Клаусом лучше не связываться. Насколько помню из фильмов, он и сам мутант. И способность у него была какая-то совсем не безобидная. Настолько, что пришлось собирать целую команду Ксавьера, чтобы завалить его одного, а это о многом говорит.
Клаус заходил снова. В этот раз он демонстрацию способностей Макса и для меня провел. И Макс действительно оказался Магнето. Он еще очень слабо управлял своей способностью, так что ограничилось летающими над столом пинцетами. И еще одним тихим щелчком в локтевом креплении. Демонстрацию моих же способностей вовсе провели без затей: этот гатский ганс просто выстрелил мне в печень и дождался, пока организм вытолкнет из себя пулю. Больно, но познавательно: регенерация и впрямь ускорилась по сравнению с тем, что было до сыворотки. Я даже начал задумываться, а не позволить ли Шмидту вколоть вторую дозу? Но отмел такие мысли, ибо нех! Один раз повезло, не факт, что второй повезет. А жадность и любопытство сгубило не одну сотню кошек.
Снова зашел Клаус, извинился, что не сможет навещать меня ближайшие дни, какие-то там дела требуют его внимания. Такой он обходительный стал, ну просто душка! Вивисектор дзенов! Ничего я не забыл, пусть не надеется. Я точный счет веду всем вырезанным из меня органам. И когда-нибудь этот счет к оплате представлю. А пока «Улыбаемся и машем, господа. Улыбаемся и машем» ©.
Более удачного момента я ждать не стал. В конце концов, кто не рискует, того под мраморными памятниками не хоронят.
Удар вышел на загляденье: все пятеро стражей осели сломанными куклами, даже не пискнув. Дальше пошли в ход освобожденная Максом рука и спи… украденный у Иоганна во время его замешательства с иглой ключ. Ловкость рук и никакого мошенничества!©.
Одежду мне любезно предоставил один из навечно уснувших стражей, благо хлюпиков ко мне в лабораторию не ставили. Что дальше?
А дальше взыграло рыцарство, не вовремя проснувшееся в моей насквозь пиратской душе. Втемяшилось мне найти пацана, что так любезно щелкал моими оковами, и сказать ему «спасибо», путем вытаскивания из этого веселого места. Пусть даже и насильственного.
С другой стороны… А какого дзена? Пусть сейчас я жажды крови не испытываю и ярость не плещется жаркой волной, но меня тут держали за дикого зверя, чудовище, резали и мучили. Так почему я должен уходить тихо?
Не, ребята, так не пойдет: чудовище вырвалось на свободу! Убивать же можно не только в ярости. С холодной головой это должно получаться куда как эффективнее.
Но сначала Иоганн.
Я тихо прокрался к соседней лаборатории и заглянул в щель. Ничего толком не разглядел. Принюхался. В помещении находилась стандартная пятерка солдат с бластерами и кто-то еще, чей запах был мне смутно знаком, но не Шмидт и не Макс.
Это меня заинтересовало. Быстрый рывок двери на себя, прыжок с кувырком и четыре скальпеля из моей лаборатории нашли себе место в лаборатории этой. Места, правда, не совсем предназначенные для них, но смертельные для охраны, так как ни одна броня не дает стопроцентной защиты горла, иначе в ней невозможно двигаться.
Вот только броски получились куда сильнее, чем я рассчитывал. Хорошо, хоть точность не пострадала. Скальпели, словно болты из чудовищно тугого арбалета, пробили тела насквозь и даже вонзились в бетон стены, как тогда, с Иссеем. Но там был кинжал, раз в восемь тяжелее хирургического скальпеля, да и бросал я, вкладывая всю силу, всего себя. А тут, рядовой бросок, без особого напряжения, на скорость и точность, а никак уж не на силу.
Пятому просто свернул шею.
Затем, как и у себя в лаборатории, разломал бластеры (ибо нех оставлять кому либо оружие способное тебе повредить). Только после этого подошел к столу, той же системы, что и мой, но слегка похлипче.
На столе лежала прикованная женщина, естественно голая, так как обслуживание в этой гостинице для всех постояльцев одинаково: капельница и брандспойт.
Черты лица ее были смутно знакомы, но поймать за хвост мысль я все еще не мог. Откуда я ее знаю?
Очень похожа она на актрису из моего мира, кажется звали ее Алана Де Ла Гарза, и отметилась она лишь в сериалах, но мне, в той жизни она нравилась. Красивая.
Портило лежащую на столе женщину только нечто вроде свежего ожога на всю левую глазницу.
Тут она распахнула глаза и изучающе уставилась на мое лицо. Один глаз был, как и у той актрисы карим, а второй, в «обожженой» глазнице красным с черным. То есть белок, вместо белого цвета, имел насыщенно черный, а радужка столь же насыщено красный. Жутковатое сочетание.
Вдруг во взгляде ее мелькнуло узнавание.
— Дядя ВиктОр? — изумленно-недоверчиво-радостно спросила она по-французски.
Это обращение… Так меня называл только один человек за всю мою жизнь. Неужели…
— Николь? — удивленно расширил я глаза и принялся вскрывать ее оковы. Сложных замков тут не было, как собственно и в моих скрепах, но они тут и не сильно нужны. Так что отломанный кусок пинцета вполне мне заменял ключ. — Ты выросла, похорошела.
— Дядя ВиктОр, представляешь, мне только сегодня снилось… Снился ты… что будь ты здесь, и все они… Ты бы всех их… Вот я глупая, правда? — доверчиво сказала она и неловко улыбнулась, а глаза наполнились влагой.
Я как раз закончил с оковами. Николь хлюпнула носом и, вцепившись в одежду, разрыдалась в мое плечо, словно маленькая девочка.
Я растерянно обнял ее и начал гладить по волосам, шепча какие-то успокоительные глупости.
Николь…
Я встретил ее во Франции. В 1914-ом, когда я только прибыл из Азии, она была маленькой девочкой шести лет. Жила с бабушкой по-соседству с домиком, что я прикупил в Париже перед поступлением в Сорбонну.
Веселая, общительная и любознательная девочка, частенько забегала ко мне во двор. Звала Дядей ВиктОром, любила наблюдать за моими утренними и вечерними тренировками.
Как-то так вышло, что из простого зрителя, она постепенно перешла в разряд учениц.
При всей своей добродушности, девчонка была упертая, прямолинейная, пробивная. Так что я подобрал ей в качестве основного стиля Вин-Чун. Ну и элементы Муай Боран. Ей нравилось.
Постепенно она, словно хвостиком приросла ко мне и в стрельбе, и в пилотировании (напомню — у меня в то время был свой маленький самолетик), и в рисовании. В общем почти всегда крутилась рядом. Я не возражал. Учить ее было весело.
Когда я закончил Сорбонну, ей было двенадцать. В Мюнхен ее семья естественно не поехала. Так что мы переписывались с ней после этого. На летних каникулах опять же я гостил во Франции. Зря наверное, но что уж теперь, учил ее взрывному делу, технике, механике, вождению, вскрытию замков и охранных систем… Ей нравилось.
Но время шло. Не знаю, что произошло, но в 1924-ом, приехав опять во Францию, в доме, где она жила, я застал уже совершенно других людей. И писем больше не получал.
Было, конечно, грустно, но долгая жизнь к расставаниям приучает. Тогда ей было шестнадцать.
Теперь уже, должно быть тридцать пять… Узнать меня без волос, по прошествии девятнадцати лет — удивительно. Крепко же ей досталось. Да еще глаз этот.
Кажется, я даже знаю, что именно сделало ее глаз таким. Ведь задумчивый Шмидт со шприцем уходил именно в сторону этой лаборатории.
— А, что ты тут делашь, Дядя ВиктОр? — спустя три минуты, вытирая глаза, спросила она меня.
— Видимо, как в твоем сне… Всех… — ответил я и постарался выдавить из себя ободряющую улыбку. Но, похоже, не очень у меня получилось, так как Николь… Дзен, трудно называть именем девочки, что осталась в памяти, взрослую почти незнакомую женщину. Так как Николь зябко поежилась от того, что у меня вместо улыбки получилось.
— Ты изменился, Дядя ВиктОр. Стал жутким, — снова поежилась она и закрыла грудь рукой, сообразив, наконец, что совершенно голая передо мной.
— Война, Николь, война, — только и нашелся, что ответить я. — Ладно, ты закройся тут. Подожди немного, я сейчас схожу, расчищу дорогу и вернусь. Подбери себе пока-что чего-нибудь из одежды…
— А ты точно вернешься? — жалостливо вскинула глаза она и непроизвольно опять схватилась за мою одежду.
— Вернусь, — в этот раз улыбка получилась нежной и ободряющей.
— Хорошо, — опустила глаза она и с усилием разжала руки. — Я буду хорошей девочкой и подожду тебя здесь.
Я сглотнул, вдруг застрявший, колючий комок в горле и кивнул.
А потом надел на голову шлем убитого гидровца и вышел за дверь.