Но даже это невозможно сравнить с тем, что произошло на юге. Войска Саддама решили уничтожить всю территорию, населенную курдами-шиитами. На танках они установили щиты с лозунгами: "Конец шиитам". Людей убивали семьями прямо в домах. Женщин насиловали и истязали. Этот район считался гнездом повстанцев курдов-шиитов, поэтому женщин и детей пытали до тех пор, пока они не сообщали, куда ушло мужское население. В аль-Басре детей заставляли залезать в облитые бензином резиновые покрышки, поджигали их и смотрели, как катятся по улицам эти страшные орудия пыток.
Когда восстание курдов было подавлено, войска Саддама уничтожили шиитские мечети и культурные памятники. Были разорены и сожжены дотла все молельни; священники и ученые арестованы и казнены. Никто не знает истинное число убитых курдов в этот страшный период, но, по самым скромным предположениям, цифра может составить 400 тысяч мужчин, женщин и детей. Несмотря на то что подобного геноцида не было со времен Холокоста во время Второй мировой войны, победоносные войска ООН, проведшие операцию "Буря в пустыне", предпочли не вмешиваться.
Генерал Хассан Али аль-Хаким, командующий воздушными силами Ирака, попытался договориться с американцами и изъявил желание помочь свергнуть Саддама. Он попросил у американцев разрешить ему воспользоваться своими вертолетами, которым было запрещено подниматься в воздух, для перевозок медицинских грузов и военного снаряжения из Багдада в аль-Басру. Это позволило бы ему собрать силы для выступления против Саддама. Американцы согласились.
На самом деле это была личная идея Саддама. Как только американцы дали согласие на полеты вертолетов (а их было около 200), аль-Хаким стал с воздуха расстреливать курдское население на юге Ирака между Багдадом и границей с Кувейтом. В Багдаде в районах, где преобладали шииты, начались беспощадные расправы.
Родной город моего отца, аль-Кадхимия, по северному периметру был сожжен и разрушен ракетами.
Восстание на юге перед началом войны было стихийным протестом против Саддама и не имело согласованного командования. Поэтому Саддаму, обрушившему на восставших всю мощь своих вооруженных сил, было легко с ним расправиться. Когда же американцы разгадали двойную игру аль-Хакима, они немедленно закрыли воздушную зону для перелетов, но уже было поздно.
В конце марта восстание на юге Ирака было окончательно подавлено и Саддам праздновал полную победу.
Трагедия шестисоттысячного курдского народа широко освещалась иностранной прессой и привлекла всеобщее внимание. Курды ушли в горы, где ООН гарантировала им надежную защиту в виде безопасного неба. В марте американцы создали ещё одну закрытую для перелетов зону и курдам было позволено создать свою свободную зону, которая существует и по сей день. Территория её имеет форму полумесяца, гранича на севере и востоке с Турцией и Ираном. В апреле курды захватили город Эрбиль, но на этом все закончилось. Саддам мирится с существованием свободной зоны только потому, что у него нет иного выбора. В эту зону не могут проникнуть ни его наземные войска, ни авиация. Он клянется, что придет час - и он возвратит себе эти территории.
В мае недавно созданный специальный комитет ООН по изъятию у Ирака оружия нового типа начал первую серию своих визитов в Багдад. ООН приняла резолюцию № 687, восстанавливающую суверенитет Кувейта, в которой было выдвинуто требование демонтажа иракских средств массового уничтожения, и члены комитета приехали в Ирак, чтобы контролировать и ускорить принятые решения ООН.
Рольф Экьюс, председатель комитета, должен был проследить за изъятием "всех химических и биологических средств", всех запасов отравляющих веществ и их субсистем, а также "всех баллистических ракет с радиусом действия свыше 150 километров". Председатель комитета также должен был гарантировать полную невозможность "закупки или производства" Ираком атомного оружия. На председателя комитета, таким образом, возлагалось исполнение самой многогранной и широкомасштабной программы, какую когда-либо получал представитель страны - члена ООН. Ираку же, согласно решению комитета, устанавливался срок в 45 дней для того, чтобы назвать все виды оружия массового уничтожения и указать места их хранения. Саддам доказывал, что такой срок нереален. На самом деле он имел в виду переместить ракеты туда, где инструкторы их не найдут, или успеть захоронить химические боеголовки в иракских песках всего за шесть с половиной недель, - задача действительно нереальная.
Наконец ООН получила "полный" список "особого" оружия. Кое-кто из чиновников поверил ему. Саддам указал пять заводов, производящих нервно-паралитический газ, пять хранилищ бомб и снарядов для химических боеголовок. Все это было уничтожено бомбардировщиками коалиции во время войны. Далее Саддам представил внушительный список запасов химического оружия. ООН с помощью американской спутниковой разведки потребовала от Саддама более обширный список, но тут произошли некоторые события.
В июле Буш заговорил о возобновлении бомбежек Ирака, если тот не станет сотрудничать. Но ничего не предпринималось до сентября, когда в руки ЦРУ попала информация, которую, как предполагал Саддам, передал в ООН один из иракских перебежчиков. Спустя несколько дней чиновники из комитета нагрянули в департамент социального страхования при министерстве труда и изъяли значительное количество документов. Когда они покинули здание министерства, их задержали, и только после составления описи всех бумаг, на что ушло пять дней, им было позволено унести документы.
К этому времени американцы начали гасить кувейтские нефтяные вышки (их было 700), которые зажгли иракцы в последние дни войны. ООН приняла резолюцию, разрешающую продавать иракскую нефть, и на вырученные 1,6 миллиарда долларов оказать под наблюдением ООН гуманитарную помощь Ираку. С любой суммы, полученной от экспорта нефти, кроме вышеуказанной, снималась определенная доля на оплату репараций, восстановление заглохших нефтяных скважин и оплату работы комитета. Саддам требовал отложить выплату репараций на пять лет, разрешить увеличить доходы от продажи нефти до 65 миллиардов долларов в год, что даст 214 миллиардов через пять лет, когда нужно будет расплачиваться за репарации. Иначе, утверждал он, произойдет непоправимый крах экономики Ирака. ООН была неумолима, и иракская нефть продолжала оставаться в земле.
Комитет неожиданно сообщил, что запасов химического оружия в Ираке намного больше, чем это представляли себе в ООН, и, чтобы уничтожить его, потребуется не менее двух лет. И весь этот период времени вопрос о санкциях, наложенных на Ирак за вторжение в Кувейт, не будет пересматриваться. Несмотря на всю мою неприязнь к Саддаму, я был разгневан: из-за того, что ООН не в состоянии заставить Саддама выполнять волю международного сообщества, вынуждены будут страдать простые иракцы, особенно дети и старики.
Возвратившись домой, я увидел у входной двери кактус и на следующий день уже встретился с Латифом и рассказал ему о Софи. Хотя я был женат на сестре Латифа, его порадовало, что я встретил женщину и полюбил её, и пообещал мне, что постарается освободить Софи.
- Нам придется найти новый способ связи, Микаелеф, - добавил он. - Мы очень рискуем, встречаясь здесь.
Я предложил связываться по телефону-автомату, но Латиф отклонил мое предложение.
- Никогда не знаешь, какие из аппаратов прослушиваются. У тебя есть за пределами Багдада друг, которому ты доверяешь? Кого ты можешь навестить, не привлекая внимания?
- Да, есть, - ответил я быстро. - В моем родном городе Кербеле. Но мне не хотелось бы его впутывать в такие дела.
- Только удостоверься, что твой друг тебя не подведет. Если он поможет нам, дай ему вот этот номер телефона. Попроси, чтобы он звонил один раз в неделю и спрашивал, есть ли послание для...
Латиф замолчал, придумывая пароль.
- Кактуса? - предложил я.
- Нет. Идея мне нравится, возможно, мы используем её в другом случае, но это очень похоже на пароль. Мы будем звать тебя просто "другом из Кербелы". Скажи ему, чтобы он никогда не звонил тебе, пока не получит моего послания. В следующий вечер после его звонка приходи сюда, когда будет садиться солнце. Тебя встретят и приведут ко мне. Мы будем менять места наших встреч.
Затем он опять заговорил о Софи.
- Через несколько дней ты получишь пакет. В нем будет флакон, его содержимое надо влить в её питье, когда ты навестишь её. У неё появятся симптомы пищевого отравления, но доза не опасна. Она быстро выздоровеет.
- А что это?
- Сальмонелла паратифоид.
- Паратифоид? - испуганно повторил я. - Но это может убить её.
- Но не такая доза. Это лишь поможет ей попасть в больницу. А там мы найдем способ помочь ей бежать. Не беспокойся, Микаелеф. Мы не один раз это использовали.
План отлично сработал. Через три дня после того, как я влил раствор в её питье, у Софи появилась розовая сыпь, она жаловалась на сильную головную боль и расстройство желудка. Ее увезли в госпиталь, как обычного пациента, а через сутки Латиф и его друг до смешного легко вывезли её из больницы. Я встретился с ними в доме друга Латифа и получил разрешение провести одну драгоценную ночь со своей возлюбленной. На следующий день её должны были переправить через границу в Саудовскую Аравию.
Она уже выздоравливала после легкой паратифоидной инфекции, но психологическое потрясение от жестокости людей Саддама так скоро не могло пройти. Ей нужны были помощь специалиста и большой запас терпения. После бегства из госпиталя она была удивительно разговорчива и, лежа рядом со мной на узкой кровати, свободно говорила о пережитом ужасе так, словно хотела освободить от него свою память.
- Я была в тюрьме на 52-й улице, напротив паспортного бюро. Ты знаешь это место, Микаелеф?
Я его знал, да ещё как. Именно здесь я просидел два злосчастных дня четыре года назад.
- Это огромное мрачное здание, - рассказывала Софи. - Меня поместили в маленькую камеру в самом нижнем этаже вместе с пятьюдесятью женщинами и несколькими детишками. Я была связана, на глазах повязка, как у всех. Мы слышали крики пытаемых жертв в соседних камерах и грубые речи палачей. Когда допрашивавшие уставали, они слушали пленки с записью кричащих в муках людей. Это продолжалось без конца. Они проигрывали эти записи всю ночь.
Мне не хотелось, чтобы она мне это рассказывала, но я не останавливал её, понимая, что это необходимо ей. Софи должна была высказать все, поэтому я пожимал её руки и бормотал на ухо слова утешения.
- Утром, - продолжала Софи, - меня повели на допрос. Я не могу описать тебе ужас всего этого. В комнате были уже две женщины и четыре охранника. Обе женщины были совсем голыми. Одна из них, скорчившись, лежала на полу почти без сознания, вторая сидела на стуле и плакала. Женщине, лежавшей на полу, было лет тридцать, но второй, сидевшей на стуле, - не более шестнадцати или семнадцати.
Софи закрыла глаза, ужасные картины жгли её память. Капельки пота выступили у неё на лбу и скатывались по щекам.
- Мне приказали поднять руку, и когда я это сделала, меня тут же ударили кулаком в грудь. Я не устояла и пошатнулась, тогда другой охранник ударил меня по почкам. Я упала на четвереньки. Меня продолжали бить, а потом подняли, оттащили в другой угол и поставили у стены. Ко мне подошел охранник и стал обзывать меня американской шлюхой и куском говна. Он плюнул мне в лицо.
Женщину, лежавшую на полу, бросили на стол, словно тушу для разделки. К её правому соску был прикреплен провод и течение двух минут её мучили, включая электричество. А затем её изнасиловали, но она была уже в таком состоянии, что не осознавала, что с ней происходит. Расправившись с ней, охранник просто сбросил её со стола и, смеясь, вышел из комнаты. Его место занял другой. Молоденькую девушку поставили в угол против меня. Один из охранников толкнул её на пол и заставил встать на четвереньки, а затем принудил её к оральному сексу, а второй изнасиловал её сзади. Затем наступил мой черед.
Софи умолкла на мгновение и отпила воды из чашки, которую я ей подал.
- Они заявили мне, что, поскольку я американка, они придумали для меня что-то особое. Похвастались, что много слышали об американках. Мне приказано было раздеться. Когда я отказалась, меня ударили по лицу. Когда я была уже без одежды, меня положили спиной на стол и привязали за руки и ноги. Один из стражников изнасиловал меня, а трое остальных в это время мочились мне на лицо.
Наконец первый насильник развязал мне ноги и перевернул меня животом вниз. Остальные трое по очереди насиловали меня. После мне приказали одеться. Встав наконец на ноги, я увидела, что молодая девушка уже одета и помогает одеться другой женщине. Нас снова отвели в наши камеры, никто там не стал с нами разговаривать. Для любой женщины подобное отношение непереносимый позор, особенно для мусульманки. Они не испытывают гнева, а лишь позор и бесчестье.
Софи тихо заплакала. Я понимал, что она оплакивает не только себя, но и тех двух несчастных, что были с нею.
- Это продолжалось каждый день. Однажды я оказалась в одной камере с матерью и дочерью, девочке было двенадцать лет. Каждой из них пришлось видеть, что делают с другой. Младенца мальчика жгли сигаретой до тех пор, пока мать не сказала, где её муж. Там творились такие вещи, Микаелеф, о которых даже тебе я не в состоянии рассказать. Я знаю одно: если мне опять доведется попасть туда, я наложу на себя руки.
- Не говори этого, моя любовь, - утешал её я.
Она посмотрела на меня, и глаза её горели огнем гнева.
- Если они найдут меня, я убью себя.
Я не сомневался, что она это сделает.
Наконец Софи уснула беспокойным сном, и хотя я прижимал её к себе и гладил, она часто просыпалась, крича, покрываясь холодным потом. Утром мы откладывали наше расставание, как могли, обещали друг другу, что скоро увидимся, как только мне удастся покинуть Ирак. Через два дня её переправили через саудовскую границу.