Распространялась и другая весьма популярная версия: их семьи, почувствовав себя опозоренными таким предательством, рассорились и перестреляли друг друга. Все это, разумеется, сущая ложь, но Саддам, как положено, выразил свое искреннее соболезнование по поводу смерти двух своих зятьев.
Рахд и Рана были убиты горем, особенно Рана, которая очень любила своего мужа. Их поселили во дворце в Такрите, где они жили с детьми. Они наотрез отказывались видеться с отцом и Удаем, убежденные, что именно те виновны в убийствах. Рана была на грани полного психического срыва, а Рахд стала относиться столь враждебно к отцу, что не скрывала этого даже при детях. Впоследствии Саддам забрал у неё детей.
Спустя семь месяцев Рана родила девочку, которую в укор всем родственникам назвала Дикра, по-арабски "Память". Она была в состоянии полной прострации и равнодушия, и все опасались, что она из него никогда не выйдет. Что бы ни говорили этим женщинам о гибели их мужей, они были убеждены, что их предал родной отец.
В мое следующее свидание с Луисом я рассказал ему все об этой трагедии, хотя узнал об этом с чужих слов. Но он оказался информированным не хуже меня. От него я узнал, что ЦРУ предупреждало братьев аль-Мажид о том, что их убьют, если они вернутся в Ирак.
- У меня для вас важная новость, Микаелеф, - сказал мне Луис, когда мы закончили обсуждать трагедию семьи аль-Мажидов. - Софи вернулась в Кувейт.
Я тут же почувствовал страх.
- Как это могло случиться? Она сейчас работает медицинским инструктром в одной из американских нефтяных компаний. Зачем вы позволили ей уехать из США?
- Вы должны сами понимать. Она американка и свободна в своем выборе. Мы не можем навязывать ей наш образ действий. Она была непоколебима в своем решении, ибо очень скучает без вас. Вам должно льстить, что она все ещё стремится к вам. Она думает, что, находясь в Кувейте, так близко отсюда, она меньше будет скучать о вас. Это называется женской логикой.
Луис назвал мне имя человека, который был членом подпольной организации в Багдаде, и сказал, что я буду связан с ним. Его звали Надим.
Хотя США не хотели устранения Саддама, они вполне допускали, что такое может произойти вопреки их желаниям.
- Если Саддам будет убит, очень важно, чтобы Удай не взял власть в свои руки, - пояснил Луис. - Вы выразили желание убрать Удая. Может быть, возможность у вас появится.
Я встретился с Надимом. Ему двадцать с чем-то, он мусульманин-суннит и член организации "Возрождение". Это группа молодых решительных людей, поклявшихся избавить Ирак от "такритской мрази". Они были разочарованы неудачными попытками оппозиционных партий создать какую-то единую коалицию против Саддама. В "Возрождении" отказались от политических разногласий. В него входят мусульманские сунниты и шииты, курды, есть среди них и офицеры армии.
Я рассказал Надиму о плане Латифа использовать меня как двойника Саддама после его убийства. Надим улыбнулся. Он все знал обо мне.
- Латиф один из нас, - сказал он. - Хотя он единственный коммунист в "Возрождении". Создание нашей организации - это в значительной степени его заслуга. Он провел значительное время среди курдов, и ему удалось убедить Мохамеда в том, что надо создать отборную специальную группу, чьей единственной задачей будет сбросить правящий режим любыми средствами и способами.
Было видно, что Надим высоко ценил Латифа. Он говорил о нем с большой теплотой.
- Появление Латифа сейчас в Багдаде невозможно. Его обвиняют в измене родине. Он, кстати, просит вас доверять мне так, как вы доверяли ему.
Моя инстинктивная осторожность заставила все же спросить:
- Откуда мне знать, что вы говорите правду?
Надим зацокал языком.
- Латиф предупреждал меня, что вы недоверчивы. Он сказал мне о кодовом имени, которое вы придумали: "Кактус".
- Вам это имя назвал Луис. Он об этом знает.
Надим на мгновение задумался.
- Он сказал мне, что вы хороший человек и никому не причините зла. Правда, однажды ночью вам пришлось это сделать. Чтобы подтвердить, что я связан с Латифом, я должен напомнить вам одно имя: Калид Фахер аль-Такрити. Вы знаете, что Латиф мог сказать об этом только тому человеку, которому готов вручить свою жизнь.
Действительно, Латиф не открыл этой информации никому, даже под пытками.
Я кивнул.
- Этого доказательства мне достаточно.
- Будет совершено покушение на Удая, - сказал мне далее Надим. - В то время, когда он будет раздавать дипломы с отличием в университете. Это произойдет через два дня.
- Я помню одно покушение в университете, - сказал я. - Это было, по-моему, в 1980-м.
- Оно оказалось удачным?
- Нет. Тогда покушались на Тарика Азиза.
Прежде чем распрощаться с Надимом, я рассказал ему, откуда появился пароль "Кактус", а потом мы договорились, что я дам ему знать, когда заменю Саддама. Поскольку Удай пригрозил, что меня не будут предупреждать заранее, когда мне придется дублировать президента, пароль "Кактус" тут не сработает.
- Когда мой наставник Мухаммед готовил меня к роли двойника, он заметил, что, когда я нервничаю, начинаю чесать правое ухо. Так что если ты увидишь, что Саддам чешет правое ухо, то знай - ты смотришь на меня.
Надим сомневался, что это удачный способ. А если у Саддама в самый неподходящий момент действительно зачешется правое ухо? Но в конце концов, мы все же договорились на этом.
В последнюю минуту мне вдруг было приказано сопровождать Удая в университет, но я должен был замаскироваться. Саддам и Удай редко появлялись вдвоем на таких официальных собраниях. К счастью, мы ехали в университет в разных машинах. Выходя из машины, я просто скреб свое правое ухо. Церемония вручения дипломов должна была происходить в зале главного здания университета. Как только мы вошли, я тут же бросился на пол.
Стрельба длилась всего секунд тридцать. Когда все закончилось, двое стрелявших скрылись, но трое были убиты. Удай, к моему огорчению, остался жив. Я беспокоился, нет ли среди убитых Надима. А тем временем Удай бушевал, ругал охрану, что не захватила убийц живыми. Теперь ему не поиздеваться над ними, учинив допрос с пытками, хотя и эти тела будут переданы родным изуродованными. Удай должен же на ком-то выместить свою досаду.
Два дня спустя я встретился с Надимом. Он действительно был участником этой группы и, когда заметил человека, чешущего ухо, начал призывать их отказаться от нападения, словно вся его жизнь от этого зависела. Но его никто не послушал. Сам он вовремя скрылся, но поплатился дорогой ценой. Одним из убитых был его младший брат, и теперь Надим ужасно корил себя.
Удай каким-то чутьем уловил, случайно или проследив за мной, что, когда я рядом, его жизни ничто не угрожает. Он договорился с отцом, что будет почаще брать меня с собой, когда ему надо появляться на публике. С тех пор рядом с Удаем стали часто видеть обросшего буйной бородой человека.
Я как-то напомнил Удаю, что в университете, несмотря на мое присутствие, в него все же стреляли.
- Да, - согласился он. - Но не осталось незамеченным и то, что стреляли только в меня и ответные выстрелы охраны были из моего автомобиля, а не с твоей стороны. Странно, не так ли?
Я промолчал. Удай был слишком наблюдательным.
- В будущем ты будешь сопровождать меня, как только я тебе скажу, если, конечно, ты не будешь нужен отцу.
Меня очень встревожило то, что Удай заподозрил, будто я в приятельских отношениях со всеми, кто покушается на него. Хашим, когда я рассказал ему об этом, заключил, что это хорошо для меня.
- Если Удай так убежден, что ты враг своей страны, то при нормальных обстоятельствах я бы сказал, что твои дни сочтены. Но, несмотря на свое хвастовство и крикливость, Удай напуган. Сейчас ты ему нужен, и ты должен считать это отсрочкой казни. Используй её. Твое везение не будет бесконечным, Микаелеф.
Надим меня предупредил, что готовится новое покушение на Удая, но, поскольку я теперь при нем всегда, это не остановит заговорщиков.
- Услышишь выстрелы, падай на землю. Почесывание уха тебе не поможет. А я не смогу тебя предупредить.
Последние три дня я жил в постоянном страхе, что Удай вот-вот позовет меня. Наконец он вызвал меня и сообщил, что во вторник вечером он будет в Охотничьем клубе в аль-Мансуре. Это было недалеко от дома, где я жил, впервые приехав в Багдад. Удай хотел, чтобы я был все время рядом с ним, и велел мне замаскироваться.
В клубе мы пробыли недолго, и Удай подал мне знак, что мы уходим. Не меняя охраны, мы покинули клуб и направились к машине Удая. Я сразу понял, что будет дальше. Он станет разъезжать по городу и искать молодых женщин. В Багдаде все об этом знали и большинство женщин делали все возможное, чтобы избежать этой участи, когда видели его машину. Найдя кого-нибудь себе по вкусу (о "ее" вкусах он никогда не спрашивал и в споры не вступал), Удай направлялся в отель "Мансур Милия" или в "Палестинский меридиан".
Еще не было восьми, когда мы на самой высокой скорости мчались по улицам на "порше" Удая. Быстрая езда на машине была любимой забавой старшего сынка Саддама: скрежет тормозов, бешеная скорость и ни единой мысли в голове о последствиях. К тому же, как я догадался, Удай решил нагнать на меня побольше страха, не говоря уже о шарахающихся прохожих и перепуганных автомобилистах. Проехав так с километр, Удай наконец со скрежетом затормозил перед светофором на Мансур-стрит; неподалеку напротив были русское посольство и полицейский участок. Здесь нам предстояло повернуть к центру. Далее шли целых три километра прямой дороги, и здесь Удай обычно выжимал из машины все, на что она способна, одного он только не знал сейчас: он ведет свой "порше" в последний раз.
Удай не успел еще, не снижая скорости, свернуть вправо, как перед нами выскочила машина и, резко затормозив, перегородила нам дорогу. А затем с боковой улицы появилась новехонькая "тойота" и заблокировала нас сзади. Из обеих машин вышли по трое вооруженных мужчин, с лицами закрытыми шарфами. Трое из "тойоты" встали сзади, перекрыв отступление, другая тройка тут же открыла огонь по Удаю.