Садун стоял, словно прикованный к земле, когда я, отпустив его руку, обнял и расцеловал его в обе щеки.
- Мой президент... Ваше Превосходительство, - произнес он, запинаясь. - Это большая честь для меня.
Я улыбнулся в ответ.
- Как обстоят дела на фронте, молодой человек?
- Отлично, Ваше Превосходительство, хотя я скучаю по семье. - Он заколебался, продолжать ли, но потом решился сказать, что было у него на уме: - Это удивительно, Ваше Превосходительство, но друг моего отца очень похож на вас. Я всегда думал, что вы словно близнецы, но сейчас я вижу, что вы разные.
Я рассмеялся, скорее всего, от облегчения.
- Этот друг твоего отца, наверное, очень популярный человек? спросил я, улыбаясь с притворным высокомерием.
- Да, это так, Ваше Превосходительство, но мы не видим его сейчас. Он переехал в Багдад и работает в министерстве образования.
Когда мы оказались одни в машине, Мухаммед в шутку обвинил меня в том, что я охочусь за комплиментами, и не хотел принимать моих уверений, что я всего лишь пытался удостовериться, что Садун не узнал меня.
По мере того как шло время, Ирак все больше приближался к тому, чтобы стать ядерной державой. К несчастью для Саддама, развитие программы было серьезно отброшено назад 7 июня в результате воздушной бомбардировки ядерного реактора Осирак в Тувайте, к юго-востоку от Багдада. Пятнадцать израильских самолетов F-16, под защитой самолетов F-15, атаковали на малой высоте и нанесли первый удар по ядерной установке. Атака продолжалась немногим более двух минут, но причиненный ущерб был огромен. Уцелело лишь незначительное количество делящегося вещества, захороненного глубоко под землей. До завершения работы над реактором оставалось три месяца. Если бы налет был осуществлен месяцем или около того позже, произошло бы значительное выпадение радиоактивных осадков, в результате чего Багдад был бы разрушен. Израильский генерал-майор военно-воздушных сид Давид Иури заявил, что каждая бомба достигла цели. Даже в ближайшем окружении Саддама никто не оспаривал это заявление.
Потери с обеих сторон были высоки. Хотя цифры никогда не приводились в правительственных газетах, я знал, что мы теряли ежемесячно свыше тысячи человек. Ирак получал огромную финансовую помощь из Саудовской Аравии, Кувейта, Катара и других арабских стран и рассматривался арабами как "страж восточных ворот". Однако это была война, в которой, как надеялось большинство неарабских правительств, потерпят поражение обе стороны. Древняя арабская поговорка точно описывала их отношение: "Пусть яд скорпиона убьет змею". Даже наши соседи, приносившие дары, в глубине души надеялись, что нам расквасят нос.
Для американцев большим ударом оказалась потеря такого ценного партнера, как шах Ирана, которая произошла в результате шиитской революции. Иран издавна играл стратегическую роль в кольце американских "крепостей", окружающих Советский Союз, и его стабильность, как важного производителя нефти, была жизненно важна для западной экономики. США боялись, что могучий исламский Иран мог закрыть Персидский залив для Запада, и многие компетентные журналисты верили, что именно США организовали войну с Ираком. Их политика в период войны состояла в том, чтобы поддерживать сторону, которая оборонялась. Так, они снабдили Иран в начале года ракетами "Ястреб", а когда действия начали разворачиваться в его пользу, отказались поставлять необходимые для ремонта запчасти.
Вскоре после неудачи в Бостане я был послан на фронт, чтобы поднять дух войск. Если солдаты узнают, что Саддам готов рисковать своей жизнью, чтобы увидеться с ними, они вновь поверят в победу, ради которой они сражались. С Мухаммедом, к этому времени ставшим моим другом и постоянным спутником, меня привезли на фронт. Я был в полной армейской форме фельдмаршала и произвел сильное впечатление, когда мы приехали в пограничный город на реке Керхе. Именно сюда отступила армия после её поражения в Бостане, и сейчас мы проезжали мимо многих убитых, лежащих вдоль дороги.
На передовой я пытался сохранить хладнокровие при виде того, с чем столкнулся. Линия фронта со стороны иракцев представляла собой изобилие земляных укреплений и окопов, вырытых бульдозерами, из которых пехота безостановочно стреляла по иранцам, находящимся в нескольких сотнях метров. Ничейная земля была опустошена, усеяна трупами, воронками от мин и брошенными машинами и артиллерией. Большинство погибших были иранцами, молодыми людьми с красными платками, которые бесстрашно бросались под иракские пули. Вторжение иностранной армии было тем национальным кризисом, который нужен был Хомейни, когда ослабла поддержка революции, чтобы восстановить общественный порядок и пробудить патриотический пыл, хотя потери иранцев были ужасны, часто достигая десяти тысяч человек в день.
При моем появлении наши солдаты сначала оцепенели, но когда услышали слова аль-Каед аль-Мухиба, "бесстрашного вождя" - меня приветствовали с огромным энтузиазмом. Получился именно тот эффект, которого ожидал Саддам, и радость на лицах солдат, когда их президент оказался среди них, одновременно согревала душу и вызывала у меня стыд, потому что я был подставной фигурой.
На второе утро на фронте во время затишья я вышел из палатки в сопровождении Мухаммеда и нескольких старших офицеров. Несмотря на то что я находился на достаточном расстоянии от передовых окопов, я почувствовал, как будто мое левое бедро обожгло раскаленное клеймо. Взглянув вниз, я увидел кровь, сочившуюся сквозь зеленый хлопок брюк моей формы. В меня стреляли. Я упал на землю и остался там лежать, слишком шокированный, чтобы испытывать страх.
Как мне позже стало известно, трое иранцев спрятались за маленьким каменистым возвышением в двухстах метрах от линии фронта. Мы с Мухаммедом, который находился в нескольких шагах позади меня, были единственной целью для снайпера и его товарищей, которые, вне всякого сомнения, верили, что сам Аллах избрал их для выполнения этой задачи. Спустя несколько секунд после выстрела трое солдат моментально исчезли, скрывшись за облаком песка на армейском джипе, который помчался прямо к иранской линии фронта.
Слава моих потенциальных убийц оказалась быстротечной. Они не проехали и двухсот метров, как я услышал ряд взрывов и затем одобрительные крики солдат, когда машина с иранцами взлетела на воздух. "Героическое" трио не успело порадоваться своему успеху.
Как только стоявшие вокруг осознали, что случилось, я был окружен истерическим вниманием. Мухаммед, однако, сохранил ясную голову, и меня осторожно подняли и положили на транспортер для перевозки личного состава. Рана сильно кровоточила, и я просто лежал там, в дремотном состоянии, пока солдаты вокруг меня пронзительно кричали и вопили. Затем я потерял сознание.
Я пришел в себя в отдельной палате госпиталя Ибн Сина в Багдаде, где мне пришлось провести последующие три недели. Амна находилась при мне почти неотрывно, и мне нечего было больше желать. Самой неприятной обузой в процессе моего выздоровления была необходимость выносить частые визиты моей болтливой сестры Вахаб, которая постоянно говорила мне, какой у неё прекрасный храбрый брат, и тут же в моем присутствии начинала обсуждать, какую выгоду они с Акрамом могут извлечь из моей беды.
Однажды вечером Саддам пришел навестить меня в сопровождении обычной команды телохранителей и льстецов. В присутствии Амны, моей матери, Вахаб и Акрама я был награжден медалью Рафидаина за "мужество в поддержании принципов баасизма перед лицом врага". Все, что я сделал, - это дал себя подстрелить, мне полагалась бы награда, более соответствующая моей неосторожности. Церемония вручения была неформальной, но, несмотря на явно приподнятое настроение Саддама, я знал его достаточно хорошо, чтобы понять: у него было что-то на уме. Война шла не так успешно, как хотелось бы.
Моя матушка плакала, а Амна, хотя и чувствовала себя неуютно в присутствии Саддама, улыбалась вежливо и, может быть, с оттенком гордости. Поднявшись, чтобы уйти, Саддам положил мне на плечо руку, как брату.
- Мы никогда не были так похожи, как сейчас, Микаелеф, - серьезно сказал он.
- Из-за медали? - спросил я, зная, что не было ни одной гражданской или военной медали, ни одного ордена, которым Саддам не наградил бы себя.
- Нет, - ответил он и показал на мою рану, - из-за этой стреляной раны в ноге.
Согласно официальной биографии Саддама, в 1959 году, когда ему было двадцать два года, он принял участие в покушении на жизнь президента Кассема. Его задачей было прикрыть отступление группы заговорщиков, но, когда застрочил пулемет, он оказался вовлеченным в вооруженное нападение и, видимо, был ранен в ногу. Не знаю, было ли это так на самом деле, но мы не сравнили шрамы.
Вместо этого мы обнялись.
- Возможно, мы не родные братья, Микаелеф Рамадан, - сказал он, - но теперь мы несомненно братья по крови.
В январе Саддам начал главное наступление в центральной зоне военных действий и захватил иранский город Жилан-э-Гхарб, в сорока километрах от гор Кабир Кух и в двухстах километрах к северо-востоку от Багдада. Этот значительный успех широко освещался по радио и телевидению, и какое-то время была надежда, что иракская армия вновь захватила инициативу. К сожалению, так продолжалось недолго.
В период моего выздоровления я смог больше времени проводить с Амной, и она забеременела. К началу февраля я почти полностью поправился, когда Амна впервые открыто высказала свое отвращение к тому, что я напрямую связан с режимом террора. Она всегда возражала против методов президента и была крайне обеспокоена продолжающимися арестами и ужасными историями, просачивавшимися из тюрем. Ее тревога усилилась, когда в Багдад приехала Асва аль-Рави, старая подруга их семьи, проживающая сейчас в Басре.
К тому времени я вернулся к своим обязанностям и моим доктором было сказано, чтобы я каждый день проходил не меньше трех километров, постепенно увеличивая дистанцию, по мере того как заживала моя нога. В тот день я прошел более пяти километров и, вернувшись домой, увидел Амну, разговаривающую с явно расстроенной женщиной, одетой в традиционное черное платье абайа.
Я раньше не встречал Асву, и Амна коротко представила нас друг другу. Я носил фальшивую бороду и темные очки, и женщина, похоже, не могла проникнуть сквозь эту внешнюю маскировку.
- Старшая сестра Асвы была близкой подругой и соседкой моей матери в Кербеле, - сообщила мне Амна. - Я знала эту семью с тех пор, как помню себя. С ней произошло что-то ужасное, Микаелеф. Ты должен послушать её.
Я сел напротив женщин, и Амна рассказала мне о некоторых деталях.
- Десять лет назад Асва потеряла своего мужа, который погиб в результате несчастного случая на работе. Он был инженером. У неё два сына Ясин и Ахмад. Ясин пошел по стопам отца, Ахмад был студентом-медиком.
- Был? - переспросил я.
- Да, - ответила Амна. - Ахмад мертв. Ясин тоже может умереть. Ахмад был арестован службой безопасности.
Амна повернулась к Асве.
- Я знаю, как тебе тяжело, но, пожалуйста, расскажи Микаелефу, что случилось.
Когда Асва рассказывала свою историю, она ни разу не подняла головы, постоянно глядя в пол.
- Мне сказали, что Ахмада держат в тюрьме Абу Гурайб, здесь, в Багдаде, - начала она, - но несмотря на то, что я три дня подряд обращалась к губернатору хоть за какой-то информацией, я до сих пор не знаю наверняка, действительно ли он здесь или нет. Короче, у меня не было другого выхода, кроме как вернуться в Басру. И я ничего больше не слышала о сыне.
Амна села подле Асвы и обняла её за плечи, успокаивая. Асва бросила короткий взгляд на Амну и попыталась улыбнуться в ответ, но вскоре опять устремила глаза в пол.
- Почему его арестовали? - спросил я.
- Мне этого никто не сказал. Есть студенты, которые увлекаются политикой, но Ахмад никогда не был в их числе. Его интересовала только медицина. Я испробовала все, что могла придумать, чтобы найти его. Я обращалась в каждое правительственное учреждение и в службу безопасности, которые, как мне казалось, могли иметь какое-то отношение к его аресту. Я ходила в тюрьму аль-Хакимия при Мухабарате в районе аль-Карада больше раз, чем я могу сосчитать. Это ужасное место. Если вы стоите снаружи у паспортного стола, вы смотрите вверх и видите три этажа, но ещё два этажа находятся под землей. Оттуда я каждый день ходила в штаб службы безопасности, но никто ничего мне не сказал. И пока я не столкнулась с Амной, я не знала, что вы живете здесь. Как жаль, что я не знала этого несколько месяцев назад.
Я не могла поверить, что Ахмад умер, - продолжала она, - и не прекращала поиски. Потом, три недели назад, был арестован и мой старший сын, Ясин. И вновь мне ничего не сказали. Из-за пропажи двух моих сыновей я буквально потеряла голову.
Рассказ тяжело давался Асве, но она заставила себя говорить дальше.
- Позавчера ко мне пришел не человек, а кусок человеческих экскрементов из министерства информации. Он сказал мне, что я могу... забрать тело Ахмада из городского морга в Багдаде.
Эта история не была в новинку. Разница состояла лишь в том, что её рассказали в моем доме, что я столкнулся с ней. Мне было жаль бедную женщину.
- Когда умер Ахмад? - споросил я её как можно осторожнее.