— Том! — она задохнулась. — Почему...
— Она сказала, что у нее домашнее задание, — твердо сказал Том.
Но Рейчел знала лучше. Она знала, что у Келси что-то на уме, но домашнее задание явно не входило в это число.
— Но мы же договорились, что по субботам...
— Ты так решила, — парировал он. — Я бы хотел, чтобы ты просто расслабилась, Рейчел. Пусть малышка делает домашнее задание. Давайте все немного выдохнем.
Рейчел внезапно почувствовала себя измученной. Чувствуя на себе взгляд сына и вопиющее безразличие мужа, она встала и вышла из комнаты.
Глава 27
Он двигался по сырому лесу, внимательно прислушиваясь к любым звукам, которые ему не принадлежали. Не находя себе места, оттолкнул ветку в сторону. Отпустил ее на секунду раньше, чем следовало, и она отпрянула. Прохладная дождевая вода брызнула ему в лицо. Он остановился и вытер глаза локтем.
Ему нужно очистить свой разум, пробраться сквозь мрак в голове. Элли ушла пока. Она ушла в очередном приступе раздражения. Но не раньше, чем разразилась обычными оскорблениями.
Он протянул руку и сломал ветку, отправляя ее в полет, пока та не ударилась о кусты и не упала на мокрые листья. Он подумал об Элли, прижимающейся к нему всем телом прошлой ночью. Лежащей там, где лежала девушка. Если бы она только знала.
Ее визит был непристойным и, на мерзкую миллисекунду, тревожно манящим. Ее теплая мягкость, ее кожа, как атлас. Стояла кромешная тьма, и он ничего не мог разглядеть, но мог сказать, что на ней черная ночная рубашка... та самая дрянная. Он был в этом уверен.
Его тело было неподвижным, когда лежал на боку, глаза открыты, он смотрел невидящим взглядом вперед. Ее дыхание, приправленное корицей, защекотало ему шею, прежде чем он оттолкнул ее, заставив рухнуть на пол.
Мгновение спустя из темноты донеслись громкие проклятия, пронизанные слезами. Ее кулаки врезались ему в плечи, когда она ударила его. Затем Элли выскочила из комнаты, дверь с грохотом захлопнулась за ней. После этого все стихло, за исключением стрекота сверчков за окном и слабого урчания Йена.
Теперь он вышел из леса и посмотрел на дом Андерсонов. Как всегда, ему была хорошо видна гостиная семьи в задней части дома. В комнате находились два человека. Отец сидел в кресле, а маленький сын на полу. Его тело вытянулось перед голубым туманом телевизора, лицо было поднято и бледно в прыгающих огнях какого-то телевизионного шоу, которое они смотрели.
Он пригнувшись прошел мимо качелей. На этих качелях он провел сотни часов. Сегодня вечером ему нужно оказаться ближе к дому.
В десяти футах от больших окон он лег на живот и стал наблюдать. Отец смеялся. Как и мальчик. Затем их лица стали пустыми, и они продолжили смотреть передачу.
Рейчел нигде не было видно. Рейчел, та самая, которая утешала его своей теплой улыбкой и тихим смехом. Он мог сказать, что она любила свою семью. Она, мать-наседка. Воспитатель.
Но в последнее время она казалась напряженной. Такой далекой от остальных. Очень красивая женщина, чтобы так переживать. Это разрывало его изнутри. Однажды он видел, как ее дочь кричала на нее. Она наклонилась вперед на носочках, крича Рейчел в лицо. Когда его ангел отвернулась, ее лицо было таким напряженным. Таким расстроенным. Ему потребовались все его силы, чтобы не вломиться кулаком в окно, не схватить девчонку за горло и не сказать ей, что то, что она имеет — редкий дар. Что ее мать ангел.
Если бы только она была его ангелом.
Он мечтал оказаться в доме. Не тогда, когда она там... еще нет... но, когда он пуст. Что он увидит? Как они живут вблизи? Ему страстно хотелось прикоснуться к вещам, к которым прикасалась она. Она была особенной, особенной женщиной. Одной из очень немногих.
В спальне, которая, как он знал, принадлежала ее дочери, горел свет. Он встал и подошел к ней. Хотя жалюзи были опущены, он знал, что она там. Он слышал ее надменный голос и обрывки одностороннего разговора. Она разговаривала по телефону. И голос у нее был сердитый.
Он медленно обошел здание. В западном конце дома свет проникал через маленькое прямоугольное окошко. Хозяйская ванна. Он мог видеть тень растения в горшке на подоконнике. Подсолнухи. Однажды он видел ее в маленькой оранжерее, ухаживающей за растениями, ее руки двигались медленно, неторопливо, с большей осторожностью, чем он видел в своей жизни. Ее руки совсем не походили на мозолистые руки его матери. Требовательные, жадные руки. Он прогнал воспоминания о ней из своей головы.
Подавшись вперед, он заглянул в окно. Сквозь жалюзи он мог видеть, как кто-то двигался внутри. Текла вода. Набиралась ванна.
Улыбнувшись, он отвернулся. Прижался спиной к дому и замер. Он слушал, как она ходит взад и вперед. Благодаря легкому исключению, он знал, что это была она. Он стоял там, рядом с Рейчел. Всего в нескольких футах от нее.
В этот момент он принял решение. Он войдет внутрь. И скоро.
Но сейчас он закрыл глаза и расслабился.
Глава 28
Послеобеденное небо было мрачным из-за надвигающейся грозы. Эрика сидела в кабинке красного цвета и что-то писала в своем блокноте, который теперь был наполовину заполнен заметками. Наконец-то все сошлось воедино. Ее прозрение сдвинуло с мертвой точки написание романа и оставило Эрику в таком приподнятом настроении, что ей почти захотелось улыбнуться. Но она этого не сделала.
В закусочной было довольно пусто. Один посетитель задержался за столиком, ну и еще она, Крис, Ким и Остин. Все трое топтались у стойки, разговаривая. Время от времени она улавливала обрывки их разговора, но только когда они обсуждали что-то интересное. По большей части это было не так.
По небу пронеслась молния, за которой последовали раскаты оглушительного грома. Она выглянула в окно, наблюдая, как сахарный тростник рядом с закусочной изгибается от пронзительного ветра. Листовки о Тиффани дрожали у окон, где они были вывешены, пытаясь выиграть битву с враждебным и столь же цепким ветром.
Эрика открыла свой блокнот и нашла вырезку из списка бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». Она провела пальцем по имени женщины-автора детективных романов. Та, кто мог бы быть ее матерью — используя псевдоним. Она поискала в Интернете фотографию этой женщины, но не смогла найти. Имя этой женщины просто всплыло однажды как гром среди ясного неба, и Эрика бросилась за экземпляром ее книги.
Было что-то в том, как писала автор. Слова, которые она выбирала. Они просто казались Эрике слишком знакомыми. Они кричали о ее матери. Эрика нашла статьи, написанные об этой женщине, и узнала, что она не замужем и родом с Юга, но ни в одной из статей не говорилось точно, откуда именно. То, что вырезка была так близко, успокоило страх, который она отказывалась признавать.
Она закрыла блокнот и вздохнула. Ее мысли обратились к Хейли, единственному человеку ее возраста, который ей вообще нравился. Много раз за эти годы она представляла себе Хейли с нимбом над головой. Она была такой чистой. Такое доброе сердце. И не только для нескольких человек. Для всех. Как будто ее жизненная миссия состояла в том, чтобы заставлять других чувствовать себя хорошо.
Эрика вспомнила прикосновения девушки и то, как легко та пригласила ее в свой дом. Это было почти так, как если бы девушка считала ее своей подругой.
Но почему она? Они такие разные. Там, где Хейли всегда была вежливой и милой и, по крайней мере, до несчастного случая с ее отцом, казалось, светилась энтузиазмом, Эрика представляла себя окруженной черным облаком отчаяния.
Кроме того, дружбу Эрика никогда не делилась ни с кем, кроме своей матери. Она не была уверена, что знает, как быть другом кому-либо, кроме нее.
За месяцы, прошедшие с тех пор, как умер отец Хейли, Эрика наблюдала, как та меняется. Некогда яркий ореол, казалось, потускнел, потерял часть своей формы. Глаза девушки медленно потухли и потеряли весь свой энтузиазм. Она стала почти немой. По крайней мере, на публике.
Эрика изучала ее, сидящую на кладбище и рассказывающую что-то своему отцу. Иногда Хейли вставала в муравейники на кладбище, пока маленькие черные пятнышки не покрывали ее ноги. Иногда она плакала. Это то, что привлекло Эрику к девушке. Она отождествляла себя со своей потерей. Ее потребность скрыть боль. Ее тайные причуды.
Но они двое все равно казались такими, такими разными.
Работа шла медленно, слишком вяло. Эрике не терпелось уйти пораньше с жалкими десятью долларами чаевых, которые она заработала за четыре часа, проведенные в закусочной.
— Это их расследование идет довольно дерьмово, если вы спросите меня, — говорил Крис, макая печенье в миску с этофем. — Детектив все еще копается, но я говорю, что если они ничего не нашли к настоящему времени, то уже ничего не найдут. Похоже, спортсмен из него лучше, чем детектив.
— Я все еще говорю, что девушка просто сбежала, — вставила Ким, скрестив свои мускулистые руки. — Но, при этом, я на днях разговаривала с Мирной Адамс из колледжа, и у нее есть некоторые интересные подозрения относительно Тома Андерсона. Говорю вам, некоторые сотрудники колледжа с удовольствием бы пообщались с этим детективом.
Эрика снова повернулась к окну. Наконец, добившись успеха в своем начинании, ветер сорвал одну из листовок с окна и отправил ее парить через Главную улицу.
Ким вразвалку подошла к окну, хотя на самом деле она была недостаточно толстой, чтобы ковылять. Эрика решила, что она просто тренируется, потому что это только вопрос времени. Ким была грузной девушкой с квадратным торсом и похожими на сосиски руками и ногами. Поразительно неухоженная, даже по стандартам Гранд-Треспасса, и ее одежда, и ее личность всегда были чем-то испачканы. Обычно это оказывался кетчуп или какой-нибудь темный соус.
Глядя на плохую погоду снаружи, Ким прищелкнула языком, затем провела своими толстыми пальцами по пушистой челке и остальной части своей потрепанной прически.
— То, что мужчина изменяет своей жене, еще не означает, что он убийца, — сказал Остин от стойки, наливая чашку кофе.
Ким хмыкнула и вернулась к группе.
— Может быть, и нет, но это говорит о его характере. И это действительно все, по чему можно судить о мужчине. Верно, Крис?
Крис кивнул, глядя вдаль.