– У них в палате две лежачих, – сказал Вацлав Иванович.
Я поднялся и пошел в дежурную комнату за сестрой.
– Да, я знаю, – сказала сестра Таня, – уже иду. Ей укол надо. Сейчас.
Вацлав Иванович стоял в дверях своей каморки.
– Идет?
– Да, сейчас придет. Идет сестра! – крикнул я в женскую палату.
Мы снова сели на свои места – колени в колени.
– Теперь смотрите. Вот, значить, формула: a? + b? = c?. Видите?
Он ткнул пальцем в бухгалтерскую книгу. Там через все секции учетной разлиновки четко было выведено: a? + b? = c?.
– Так вот, еще в семнадцатом веке Ферма предложил доказать, что, если n больше двух, то это равенство невозможно: если n>2, a? + b? ? c?.
– Больше двух?
– Ну да! Если n равно двум, то это теорема Пифагора, это возможно.
– А если больше двух, то невозможно?
– Невозможно.
– А зачем доказывать отрицательную истину?
– Как?! – тихо вскрикнул чех. – Отрицательная истина отличается от положительной только тем, что лежит по другую сторону от нуля.
– Ну! – От желания спать я начал терять вежливость.
– Переверните страницу, – сказал чех. – Смотрите. Теперь я начинаю мое доказательство. Нужно сделать всего два допущения. Первое – допустить на время, что n – целое число, кратное одному из однозначных чисел. Понятно?
– Ну… да.
– То есть двадцать один – годится, оно кратно трем и семи, да? Оно делится на три и на семь. Так. Двадцать два – годится или нет?
– Годится.
– Кратно чему?
– Двум и одиннадцати.
– Одиннадцать – не однозначное число. Однозначное только от двух до девяти. Кратно двум. Двадцать три – годится?
– Годится.
– А чему же кратно двадцать три?
– А?
– Чему кратно?
– Чему?
– Ничему. Значить, не годится.
– Да, не годится. Ну…
– Второе допущение. Переверните страницу.
Я прошелестел толстой серой бумагой и прикрыл глаза. Нехорошо было пользоваться слепотой собеседника, но я ничего не мог с собой поделать.
– Теперь мы приходим к простому уравнению… Переверните страницу.
Я перевернул вслепую и, кажется, даже не одну, а сразу несколько страниц зацепилось.
– Остается признать, что a? + b? всегда меньше Х.
Я открыл глаза и глянул в бухгалтерскую книгу. Страница, о которой говорил старик, была давно потеряна, и нить рассуждений окончательно ускользнула от меня. На расчерченной бумаге громоздились какие-то совершенно неведомые буквы, знаки, степени, корни. Может быть, это была уже другая теорема.
– Теперь вы видите это неравенство? – спросил чех.
Я захлопнул книгу.
– Вацлав Иванович, я все-таки сильно позабыл алгебру. Мне трудно.
– Вы устали. Отложим до завтра.
– Нет, подождите. Что вообще значит теорема Ферма? Сам-то он ее решил или нет?
– Пьер Ферма написал несколько знаков на полях возле формулы и ссылку на другие свои бумаги.
– Значит, у него решение было?
– Видимо, так.
– А если не было? Если он сам понял, что это некорректная постановка задачи?
– О, да вы математик! – засмеялся старик. – Вы такие слова знаете… Почему некорректная?
– Да потому что я применяю это к обычной жизни! – Я начал злиться, и сонливость прошла, отодвинулась. – Это то же самое, что сказать человеку: докажите, что вы невиновны! Это незаконно. Ты сам докажи, что я виновен. А мне нечего доказывать, я живу себе и живу.
– Ферма достаточно авторитетен. И он никогда не ставил задач некорректных.