Лифт останавливается. Вольдемар выходит...
"Нормально!"
Я не сразу прихожу в себя от потрясения. Такой пощечины мне еще никто не давал. Никто и никогда.
Только сейчас я вспоминаю, что вслед за "вздохом" идет "выдох". Точнее, должен идти.
Близкое состояние я испытывал лишь однажды. Это было еще в школе, на уроке физкультуры. Мы прыгали через планку. Я долго не мог взять высоту. Закапризничал, побежал в раздевалку. Учитель догнал меня и ребром ладони рубанул по шее.
"Нормально!"
Да, я же упустил главное. КАК это было сказано.
На плацу выстроены сотрудники института. В одну шеренгу. Камера панорамирует их лица...
Галина Ивановна, Юля, Панюхов, Ильин...
Перед строем, в лайковых перчатках, стоит
Вольдемар.
И л ь и н (подобострастно):
- Товарищ директор, разрешите обратиться! Как Москва?
В о л ь д е м а р (как бы делая одолжение):
- Нормально.
"Фот, тяк!"
Я вхожу в кабинет, цепляю куртку на вешалку. И сажусь за стол.
Передо мной лежит чистый лист бумаги. Я беру карандаш и начинаю чиркать им по листу.
Просто так.
Незримо ко мне приближается Всеволод Кочетов и, положив руку на мое плечо, строго спрашивает:
- Чего же ты хочешь? Ты же сам говорил: "Я - марксист, гедонист..." Кто ты там еще?
- Кинематографист.
- Вот-вот. Одним словом: говно! А он - без пяти минут директор института, доктор экономических наук, член-корреспондент. И может быть, даже Академик!
- Все верно.
- Каждый сверчок должен знать свой шесток, - наставительно изрекает мой собеседник и исчезает.
"Все верно, все верно..."
Я продолжаю чиркать карандашом по бумаге.
Все верно...
"Фот, тяк!"
Черт, привязалось это "фот, тяк"! Есть такой рассказ. О мальчике-подмастерье. Литературном брате Ваньки Жукова. Однажды он попал в цирк. Больше всего ему понравился клоун. Клоун падал со стула и все время повторял: "Фот, тяк!"
Я беру чистый лист бумаги и каллиграфическим почерком вывожу.
"Президиум Академии Наук. Прошу допустить меня для участия в конкурсе на замещение вакантной должности директора Института экономики".
Ставлю дату и подпись.
"Фот, тяк!"
7.
Первой о моем заявлении, как всегда, узнает Галина Ивановна.
Я вхожу в самую большую и самую светлую комнату нашего отдела. Женщины сидят на своих местах. Тут же присутствует Галина Ивановна.
Позу, в которой сидит Галина Ивановна, я могу охарактеризовать только как позу неудовольствия.
Локоть лежит на столе. В свисающей руке - пластмассовая линейка, которой Галина Ивановна постукивает себя по бедру...
"Он что, сам не понимает?"
Судя по тому, что при моем появлении в комнате воцаряется тишина, я делаю вывод, что до этого речь шла обо мне.
"Соперник нашего кумира - наш кровный враг!"
- Галина Ивановна, зайдите ко мне,- говорю я.
И уже в дверях замечаю висящие в воздухе слова:
"Владеть кинжалом мы умеем, мы близ Кавказа рождены!"
Как я их раньше не замечал.
... Галина Ивановна стоит в дверях. Сейчас она не просто секретарь-машинистка, наша незаменимая подавала, "сестра-хозяйка" (и пр., и пр., и пр.), она еще и мать Олега Кошевого в исполнении народной артистки СССР Тамары Макаровой.
"Я не знаю, где мой сын. А если бы и знала, то все равно бы не сказала. Даже под самыми страшными пытками."
Я (с немецким акцентом):