(Это для конспирации).
Притворив за собой дверь в кабинет Назаровой, я бросаю взгляд на секретаря. Она сидит за своим столом. Один глаз смотрит у нее в потолок, другой - в пол. Она, вероятно, решила, что у нее начались галлюцинации.
Дома я достаю из холодильника бутылку водки. Наполняю двухсотграммовый стакан. "Водка - самое гениальное изобретение человечества". Если я когда-нибудь разбогатею, я обязательно поставлю памятник водке. Русской водке.
Закусив болгарским консервированным огурцом, я ложусь на диван. Укутываю ноги шерстяным пледом. И перед тем как провалиться в тягучий горьковатый сон, отключаю телефонный аппарат.
11.
Вольдемар повесился на трубе у себя в туалете. Как установила судмедэкспертиза, между тремя и пятью часами утра. (После истории с фотографией Виктория забрала девочку и ушла ночевать к подруге.) Долго ходил по комнате, курил... Вся пепельница была завалена окурками. Пепел был везде. И вот наконец решился.
Я сижу у себя в кабинете за столом. Дверь медленно распахивается...
... в кабинет входит Вольдемар.
- Не помешаю? - спрашивает он и без приглашения опускается в кресло.
Передо мной чистый лист бумаги, на котором я вырисовываю восьмерки. Одна за другой. Одна за другой...
- Ну, что доволен? - спрашивает Вольдемар.
- Чем? - уточняю я.
- Ну, всем этим.
- Это твои проблемы.
- У меня к тебе просьба, - выдавливает из себя Вольдемар.
- Валяй.
- Забери свое заявление.
- Нет.
- Почему?
- Нет и все тут. Без комментариев.
- Пойми, - подается вперед Вольдемар, - это место принадлежит мне. Академиком должен быть я!
(Ого! Уже "академиком"! Аппетит приходит во время еды).
- Нет, - говорю я.
Вольдемар откидывается назад и долго смотрит в окно.
- В детстве я был ребенком...
- Догадываюсь, - иронизирую я.
- Не перебивай! Я был серьезным, рассудительным, не по годам взрослым ребенком. За это меня прозвали "Профессором"... Умоляю! - неожиданно срывается он на крик. - Уступи!
- Нет, - говорю я.
- А-а-а! - Вольдемар вскакивает и начинает метаться по кабинету. - Я хочу икры! Я хочу красной икры! Мне мало бутерброда с маслом! Дайте мне икры!..
- Перебьешься без икры, - говорю я. - Не смертельно. Жить будешь.
- Дайте мне икры! - кричит Вольдемар. - Или я убью себя!
- Это твои проблемы.
Вольдемар выхватывает из кармана револьвер и приставляет его к своему виску:
- Считаю до трех. Один! Два! Три!..
- Стреляй! - кричу я. - Стреляй!
...передо мной испуганное лицо Галины Ивановны.
- Игорь Александрович, Свирского привезли, - сообщает она.
- Хорошо, я сейчас спущусь.
Только сейчас до меня доходит, что последние слова я произносил вслух.
Гроб стоит посреди актового зала. Несколько рядов кресел сдвинуты к стене. Перед гробом на стульях - две фигурки. Виктория и девочка. Девочка похожа на мать. Такие же льняные, зачесанные назад волосы. На вид ей, лет десять.
Лицо Виктории скрывает черная вуаль. Меня это коробит: слишком вычурно. Оперетткой попахивает.
"Вуаль! Вуаль...- мысленно повторяю я. - Где-то я ее уже встречал. Причем, совсем недавно... Нет, не помню".
Сидящая у гроба девочка раздваивается. От нее отделяется бесплотная копия, которая приближается ко мне...
- Дядя, зачем вы убили моего папу? - спрашивает у меня девочка, похожая на Викторию.
Мое лицо становится непроницаемым.
- Запомни раз и навсегда, - чеканю я каждое слово. - Твоего папу никто не убивал. Твой папа убил себя сам! Твой папа был максималистом. Ему было мало одного бутерброда с маслом. Ему хотелось еще и икры! "Все или ничего"! Психологи называют это "детскостью мышления".
(Девочка опускает голову).
- Я понимаю тебя, - продолжаю я. - Ты его дочь. Часть икры должна была достаться и на твою долю. А так: ни папы - ни икры!
(Девочка начинает всхлипывать).