— Ну, а как тебе костюм, Геннадий, что скажешь?
— Он на вас как подстреленный, Константин Петрович,— нахмурился Болдырев. — Рукава коротки, по-моему. Вот вытяните руки.
— А Радик говорит, что они и должны быть такие, чтобы манжеты рубашки были видны.
— Я понимаю, Петрович, но не настолько! И сам пиджак куцый какой-то!
— Да-а, да-а, — рассеянно кивал головой Зоненфельд. — Ну, не задерживайтесь в торговле, коллега, — сказал он, отдавая Радику пиджак. — В науке нельзя делать паузы. Любой серьезный перерыв приводит не просто к отставанию от лидеров, а к потере темпа и качества. В этом беда.
— Это не моя беда, Константин Петрович.
— Да, это беда всего нашего, так сказать…
Костюм они не купили. Оживленно беседуя, пошли в Китон, потом в Пал Зилери. Радик посмотрел на визитку Болдырев Геннадий Алексеевич, порвал и выбросил в мусорку под кассой. На эскалаторе ЗОНЕНФЕЛЬД К.П. обернулся, словно ища Радика, словно желая махнуть рукой на прощание, приободрить пожизненного заключенного.
Чтобы не впасть в истерику, Радик глубоко вдыхал и выдыхал.
— Пидоры? — спросил Борис, что-то жуя.
— Нет, мои бывшие коллеги. А может, и пидоры, сейчас ни в чем нельзя быть уверенным.
— А я о чем.
— Есть закурить, Борь?
— Ты же не курил вроде, добрый человек?
— Закуришь тут.
Вышли через парадные вертушки, чтобы не стоять вместе со всеми у служебного входа, спрятались у подъезда Совета федерации и с наслаждением закурили. Чем горше жизнь, тем слаще сигарета.
— Я сегодня одну тему хочу замутить, — сказал Борис. — Просто понял, что надо поставить сразу тысячу, хочу по двадцати линиям двадцать тысяч снять. Обдумываю эту тему.
После работы Радик пошел с ним в игровые автоматы, в закутке между станциями метро “Арбатская” и “Александровский сад”. Холодный, приятный полумрак, в котором блестят хромом автоматы и скользят еле заметные странные личности. Борис выбрал автомат, всунул тысячу и проиграл. Удивленно и растерянно светили его глаза в темноте. Он задыхался.
— Все проиграл, прикинь!
— Бывает.
— Лучше бы “Мега блокс” купил.
— Что?
— У сына день рождения сегодня, я денег занял на подарок.
— А сколько ему?
— Ему, ему… Это, а ты не хочешь сыграть? Сыграй, че ты? Я подскажу тебе одну тему.
— Не-е, Борь, и так хреново.
Вышли. Радик купил шаурму и два коктейля “Черный русский”.
— Я понял, у меня правильный был расклад, — уверенно сказал Борис. — Просто не судьба, не на тот автомат поставил. Я завтра другой замут сделаю. Возьмем еще коктейль?
Руки его все еще тряслись.
— Не, Борь, я домой, я все. И ты иди.
— Ты знаешь, все вот так уходят после проигрыша. Займи стольник на дорогу!
— Ты играть будешь, Борь.
— Понимаешь, на самом деле после облома и начинается пруха!
В вагоне метро рядом с Радиком сел парень и так беспардонно широко расставил колени, что ему пришлось отодвинуться, чтобы не касаться своими ногами его ног. Неужели им непонятно, что они стесняют других людей, что… “Что, яйца жмут?” — хотел спросить Радик и вздохнул. “Жмут, да?!” Нет, нельзя ему драться, нельзя ему ходить с синяками — работа такая — торговля лицом. Встал и ушел в дальний конец вагона.
На пустыре недалеко от дома Радика окликнули два бомжа, мужчина и женщина.
— А это, командир, мы вот тут соображаем. Не хватает… Сам-то выпить не хочешь, а?
— Не, спасибо, я сегодня такое дерьмо выпил, аж до сих пор…
— А я тебе совет дам, — не отставал мужик. — Ты вот если подозреваешь, что водка паленая… я так делаю, выливаю ее всю в ковшик, беру газетку и крепко-крепко так мну, в комок прямо, чтоб как камень прямо, и бросаю в водку — если газетка расправляется, значит нормально, пить можно.
— Интересно, надо же, первый раз слышу.
— Ты это, может, дашь нам, сколько не жалко? — попросила женщина, вполне еще приличная, и как будто подмигнула.
— А-а…
— Во, ага, спасибо!
— И это, вот, запомни, газетку в комок.
И Радик вдруг остался пить с ними. Покурили с женщиной, а мужик вскоре принес водку. Радику приятно было выпивать, слушать их, как братьев. Он заметил, что бомжи всегда что-то обсуждают:
— Хорошо, что жив остался.
— Вылез!
— Я б не вылезла.
— Там бы осталась?
— Осталась. Даже свистка не дали. А мы сосиски стали собирать на путях.