Советский Союз твердил о своем миролюбии, однако собирал оружие и боеприпасы с настойчивостью закоренелого пиромана. Так, в части, где служил Аркадий и Пашка, имелся склад, чуть не под потолок забитый вполне пригодными и смазанными ППШ и ППС. Их, видимо, привезли сюда еще в войну, а затем не то оказалось хлопотно вывозить, не то имелись какие-то иные замыслы.
Склад, конечно, был охраняем и опечатан, но периодически его открывали для ревизии. И солдаты фотографировались, дурачились, изображая бойцов с иной — Отечественной войны.
Аркаша тоже крутил пистолеты-пулеметы, которые по конструкции и принципу сильно отличались от стоящего на вооружении «Калашникова». Особенно нравились аскетизм и изящество ППС.
И тем памятным для города летом Аркадий вспоминал службу в армии, принцип работы оружия иной эпохи. Ведь выпилить в гараже или в ПТУ аналог АК было нереально. Быть может, «Калашников» нарочно сконструировали сложным, чтоб его не повторяли все, кому не лень.
Патрон к АК — бутылочной конусной формы, бесфланцевый, а винтовочный — так еще и с фланцем. Такой если и достанешь, так его не то что в обойму не уложишь — под него ствол в гараже не сообразишь. Иное дело — патрон «мелкашку». В болванке отверстие просверлил — вот тебе и ствол.
С «макаровским» чуть сложней, но тоже в две-три операции можно уложиться. Но девятимиллиметровый патрон отлично ложится в обойму, а вот малокалиберный попробуй упаковать.
Но Аркадий вызов принял и с ним справился. Сперва в ученической тетради, а потом на листе миллиметровки он рисовал чертежи, затем из картона вырезал профили деталей, собирал их на иголках, глядел, как они входят в зацепление.
Затем взялся за деталировку. В основу ствольной коробки легла бесшовная труба, что позволило некоторые элементы свинчивать. Опять же, изготавливались детали на токарных станках, которых в заводе было — пруд пруди.
Как позже установило следствие, Аркадию даже удалось расцеховать изготовление. Чертежи затвора, заглушек ствольной коробки и некоторых тяг он отдал в другие цеха, и там их выточили за бутылку без разговоров, паче, некоторые элементы на чертежах отсутствовали, и появились на деталях лишь после доводки Аркадием.
Где-то через неделю в квартире у друзей лежало три пистолета-пулемета — два под мелкашку, один под патрон с «Макарова». Издержками упрощения было то, что огонь из подобного агрегата велся только очередями.
-
Лето 76-го было, хоть и жарким, но дождливым. В сырости и жаре вырастали грибы там, где их никогда не было. Появлялись и откровенные поганки, но было много иных, похожих на грузди. Они были, вероятно, съедобными — многие граждане их собирали и варили. Но позже многие оказывались в кишечном отделении.
На газонах чуть не за ночь по пояс поднималась трава, с ней до изнеможения боролись с косами и газонокосилками озеленители. Но стоило пройти дождю, как трава снова шла в очередное наступление.
В городе какой-то статус-кво сохранялся, но за городом буйствовали травы. В садах меж деревьями они вымахали по пояс и легко скрывали собак, кои там водились.
В выходные на велосипедах Пашка и Аркадий откочевали в поля, за Первую и Вторую речку мимо тракторного двора, вдоль уже убранных садов, вдоль полей, засаженных кукурузой, подсолнухом.
Друзья хотели проскочить однопутку железной дороги перед поездом, но машинист дал грозный сигнал, и Аркадий велел притормозить, не рисковать. Отдающий жаром состав прошел мимо, и снова раздался сигнал.
— Не свисти, — крикнул Пашка тепловозу. — Денег не будет!
Далее дорога разделялась. Справа имелся небольшой хутор, левая дорога вела дальше в сады.
Сам перекресток был знаменит тем, что на нем некогда стоял пороховой склад. Во время войны его подорвали. И осколками напополам с неразорвавшимися патронами засеяло гектара полтора. Мальчишки еще лет десять после войны находили патроны и закладывали их на рельсы старокрымской железнодорожной ветки. Следующему поколению достались осколки и пули от противотанковых ружей. Сердечник таких пуль вполне успешно резал стекло.
В детстве Аркадий сюда сбегал копать гильзы, но нынче было не до них.
В садах нашли заброшенную конюшню, в которой и отстреляли свое оружие. Пальба в замкнутом помещении оглушала, но снаружи, как убедился Аркадий, слышно было немного. Чтоб не допустить разлета гильз, стреляли из хозяйственных сумок.
Оружие получилось будто безотказным.
— Вот это силища! — Пашка не мог скрыть улыбку.
— Не силища, а дурища. Точность никакая.
— Ну и пусть! Мы не убивать идем, не соревноваться в точности. Наше дело — испугать. Больше шума и ругани, командир!
-
Лето хорошо было отпусками и отсутствием государственных праздников. Съезд КПСС отшумел весной, ноябрьские были еще далеко. И вроде бы не имелось нужды в штурмовщине.
Но в цехе грянул переполох — оказалось, что арочный фрезерный станок монтируется с отставанием от графика, а, вернее, не монтируется вовсе — о нем забыли.
Монтаж станка начинал еще Аркадий, будучи заместителем начальника цеха. Под его командой бригады проделали тяжелую работу — вырыли котлован, забетонировали фундамент, установили колонны. Затем оказалось, что из Краматорска пришли не все детали, и монтаж отложили. С той поры много изменилось. Аркадия понизили, прежний начальник цеха ушел. И могло бы все стоять и дальше до самой победы коммунизма, но вышло иначе.
Вдруг оказалось, что запчасти уже давно пришли и лежат на заводском складе. Склад был огромен, являлся отдельным цехом. И его начальник, само собой, бывал в Инженерном корпусе.
Уж не понять, как дошло до Старика, что детали давно пришли. Но однажды он вдруг явился в цех, осмотрел котлован, дно которого покрывали мусор и окурки. Был тот момент, когда Старик мог бы в порошок стереть Легушева, но не сделал этого. Ибо жизнь полубога была скучна, и с этим мальчиком он решил поиграть.
Заместитель генерального директора зашел в кабинет начальника цеха и после десяти минут — вышел, уехал.
Затем из кабинета вылетел Легушев и принялся щедро раздавать команды. Следует отдать ему должное: за дело он взялся крепко и по-своему последовательно. Снял людей с других участков, выпросил командировочных из других цехов, организовал работу круглосуточную, ежедневную.
— Хреново кончится эта штурмовщина, — заметил Аркадий.
— Как говорил мой дед: я же не против колхоза, лишь бы не в нашей деревне, — уклончиво ответил Коновалов.
Коммунистов среди трудяг было мало, но среди молодых рабочих достаточно имелось комсомольцев. И Легушев упирал на сознательность:
— Станок должен заработать в этом году! Его продукцию ждут в Москве, в Ленинграде! Она включена в план завода на следующий год. Я каждый день созваниваюсь с обкомом, чтоб доложить ход работ по станку!
Все, кроме последней фразы, являлось ложью. Да и последняя правдива была лишь отчасти.
Аркадий подумал, что врать — тоже надо уметь. Если не умеешь — не стоило браться. Хорошая ложь та, которую невозможно опровергнуть, проверить. И уж тем паче, не должно вранье быть опровергнуто само собой. Нельзя его привязывать к грядущей дате. Уж не понять, зачем Владлен Всеволодович говорил про следующий год. Быть может, рассчитывал, что к тому времени его на заводе не будет?
Никогда не стоит посторонним лгать при подчиненных. Они о вашей лжи осведомлены иногда лучше вас. Раз-два могут списать на неосведомленность начальства, но дальше поймут, что вранье — это система, и то, что вы им говорите — тоже зачастую ложь. Самое простое вообще — не лгать.
Но Легушев почему-то лгал.
Станок этот хорошо вписывается в планы замкнуть на заводе цикл обработки крупногабаритных деталей. Но в графике только то и было, что смонтировать к такому-то числу. А еще была пусконаладка, еще — ввод в производство. А сталькомплекс, который должен был отливать заготовки для гигантского фрезера, еще находился на чертежных досках. Под него уже снесли Ворошиловский поселок, но еще не забили ни одной сваи.
— Ну, врет же он, — бурчал Аркадий. — В техбюро есть копия плана технического развития, она подписана генеральным директором. Вы его хоть в глаза видели?
— Кого? — пожимали плечами работяги. — Генерального директора? Видели, конечно!
Рабочим было все равно. Они просто работали. Им плевать было на сознательность, их интересовали деньги. Трудяги легко шли на сверхурочные за малую мзду, не принимая в расчет то, завод сожрет их тело, выпьет их силы, сломит душу и выплюнет на пенсию.
Аркадий стал за собой замечать то, что приказы Легушева пытается саботировать, сорвать запуск. К тому же, сверхурочные мешали их планам по ремонту станков в карьере.
— Сегодня надо задержаться, доделать работу, — говорил их бригаде Легушев. — Но вот завтра можете не выходить — завтра награждение за выполненный труд.
Работа, меж тем, шла.
Фрезер вырос от пола на высоту трехэтажного дома, а еще уходил вниз на два этажа со своими маслостанциями и приводами. По двум колоннам начали двигаться небольшие лифты.
-
По аналогии с известным комическим дуэтом за спиной Карпеко и Данилина именовали Торопунькой и Штепселем. Карпеко был, конечно же, Торопунькой — долговязый и вечно спешащий. Данилин же на Штепселя не походил совершенно никак, и именовали его так, для комплектности.
Они делили один тесный и дурно прибранный кабинет.
Сергей полагал, что ограбление совершил все же кто-то залетный и патроны выстрелят где-то в другом городе. Данилин был иного мнения: приезжий не смог бы с такой уверенностью провернуть воровство.
— Да и как же с ключом быть? — говорил москвич. — Вы сами говорили, что грабитель знал номер ключа, но не то, что он переточен?
— Быть может, кто-то из стрелков сболтнул про номер не там и не тем?.. — предположил Карпеко.
Впрочем, ему казалось сомнительным, чтоб кто-то из спортсменов знал номер ключей от шкафа в оружейной комнате. Маловероятно, чтоб тренер посылал кого-то туда принести патронов или, скажем, винтовку.
Замок на сейфе меняли лет пять назад. А три года тому или около того ключ сломали и переточили новый из подходящего.
Карпеко перебирал анкеты учеников стрелковой школы. Всякий мог быть подозреваемым, и всякому нельзя было предъявить что-то конкретное. Вряд ли у кого-то имелось алиби продолжительности с вечера пятницы по утро понедельника.
Удивительным было то, что, ни один из стрелков не имел приводов в милиции. Не то стрелковый спорт действительно как-то дисциплинировал стрелков, не то грешили они по-тихому.
Говорят, есть у палеонтологов метода: даешь им какую-то незначительную кость вроде того же позвонка ископаемого чудища, а ученые по ней восстанавливают образ существа: какой вид имело, чем питалось.
А вот для криминалистики такое невозможно отчего-то. Хорошо бы в некую машину заложить улики, а машина и выдаст: это вещи такого-то и такого-то, который жил там-то, а повадки у него имелись следующие.
Но такого нет, и о каком-то трицератопсе мы знаем больше, чем о соседе по лестничной клетке. А все потому, что трицератопс интересен ученым и даже школьникам. Сосед не интересен даже собственной жене. И только после смерти он начинает умеренно занимать окружающих.
Да только нынешние грабители от себя почти ничего не оставили. Можно было только описать их повадки: любят ночь, скрытны, аккуратны, изобретательны.
Единственная улика — тот самый не переточенный ключ.
Не густо.
Порой досадно, что люди предсказуемы, но излишняя оригинальность тоже может вызвать раздражение. Особенно у следователя.
— Положим, у меня на поселке, на соседней улице живет слепой, — откинувшись на спинку стула, начал размышлять Карпеко. — Так он людей узнает по звуку шагов, причем все равно, идешь ты по траве или асфальту. К слову сказать, я тоже узнаю по шагам в коридоре, кто мимо моего кабинета проходит. Но вот уверен, что слепой не знал, как его собственные шаги звучат.
— «Положим»? — переспросил Данилин.
— Не придирайся к словам. В самом деле живет. И вот я к чему это вспомнил. Чьи-то шаги мы тут не слышим. Кто-то здесь не вкладывается в канон.