Станок был небольшой, но важный. Для всего завода и предприятий-спутников на нем резали шестерни и зубчатые колеса. Старики-резчики давным-давно сорвали с кожухов станка настроечные таблицы. Без них никто, кроме стариков, не мог выставить гитарные шестерни.
Знание делало резчиков неуязвимыми — их не могли сократить и даже обойти с премией. Завод размером с небольшой город попал к ним в заложники. Аркадий подумывал покончить с этим шантажом — будто бы на «Пожзащите», что около ДОСААФ стоял станок схожей модели. Но все недосуг было туда съездить. Да и шантаж был небольшим, терпимым.
Но и на старуху бывает проруха — на зуборезе посыпались шпиндельные подшипники. Этот станок загружен был не постоянно, ремонт начальнику цеха не показался сложным и важным, паче все силы были брошены на пуск новинки — арочного фрезерного станка.
Резчики, конечно, бурчали, поскольку зуборез приносил блага не только официальные — на нем халтурили за бутылку-другую горькой. Но начальнику цеха хотелось прослыть новатором — о пуске уникального станка могли напечатать статью не только в заводской многотиражке.
Гром грянул, когда на осевом участке резьбонарезной станок стал метчики не выкручивать, а просто выламывать из заготовки. Разобрали резьбонарезную голову — оказалось, что износился червяк быстрого хода.
План тут же начал трещать по швам — резьбонарезной был загружен в три смены, и заменить сей агрегат было нечем. А для тех, кто не выполнял план, в социалистическом аду был припасен отдельный котел.
И тут оказалось, что в шпинделе стоит хитрый двурядный подшипник, которого на складах нет, да и, похоже, во всем Жданове не имеется. Снабженцы тут же сели на телефоны, но время шло. Старик ярился, устраивал Легушеву разносы пока по телефону, но было ясно, что это временное явление и директорская «Волга» всегда заправлена.
Чтоб не разговаривать по телефону, Легушев скрывался в цеху, наседал на ремонтников, потом летел устраивать разнос в бюро снабжения, узнавать, что с заявкой на подшипники. Звонил отцу в Донецк. Но одно дело было помочь с рубероидом, другое — со специальным подшипником.
— Как мечется, — не без злорадства комментировал Аркадий. — Бегает так, что и на велосипеде не догонишь.
Аркадий знал, что надо делать — во всяком случае, чтоб сделал он: поехал на «Пожзащиту», столковался нарезать червяк там, заодно бы скопировал настроечные таблицы. А может, договорился одолжить тот самый подшипник на недельку, а потом бы вернул два.
Но совета у него никто не спрашивал, а, напротив — давали команды.
Где-то около двух у станка появился Легушев. Был он зол: подшипник сегодня не ожидался. От бессилия стал разносить бригаду за безделье:
— Могли бы что-то сделать, пока меня не было!
— Так что мы сделаем, если нужного подшипника нет, — наверное, в двадцатый раз принялся объяснять Лефтеров начальнику.
— Так поставьте какой есть! Ведь наверняка есть похожие.
— Похожий не проходит по посадочным местам — слишком большой.
— Значит, нужно расточить посадку.
— Ослабим вал, — возразил Аркадий.
Он вдруг понял, что возражать ему нравится. В этом была определенная сила. Чем больше на него давили, тем сильнее Аркадий становился. Все же когда-то он был заместителем начальника цеха. Он научился не вздрагивать, и даже более — не отводить взгляд, когда кричат на тебя.
— Точите!
— Вы берете на себя ответственность, если вал прослабим и его погнет или сломает?..
Легушев запнулся, но быстро взял себя в руки:
— Вам сказано — точите!
— Дайте письменный приказ. Можно от руки в блокноте написать. Вы же любите приказы отдавать.
Аркадий поймал взгляд Пашки — тот смотрел на командира с восхищением.
— Да что ты себе позволяешь, ты мне на слово не веришь! Ты что думаешь, другой бы тут с вами на станке сидел?.. Да я сегодня и чай не смог попить из-за того, что вы станок пустить не можете.
Легушев орал, а Лефтеров улыбался в ответ. И на начальника цеха эта улыбка действовала почище, чем плащ матадора на быка.
— Так вам говорили, что зубонарезной чинить надо, а вы нам что?.. Занимайтесь фрезерным, мол, то важнее. И вот тот день настал.
— Твою мать, Лефтеров. Ты обалдел! Ты хоть видел, чтоб я сидел без дела?..
— Ну а чем же ты занимался? Что ты вообще за день сделал? — подумал Аркадий.
И по удивлению на лицах окружающих Аркадий понял, что не подумал он это, а сказал. Воцарилось молчание — будто бы даже станки заработали тише.
И, поняв, что произошедшего не исправить, Аркадию вдруг стало легче. В нем будто прорвало какой-то затор, и он заговорил свободно:
— Ты же кирпич в разрезе представить — и то не можешь!
— Руководить — тоже надо уметь, — огрызнулся Легушев.
— Надо уметь, но ты же не умеешь как раз. Ты работы не знаешь — потому и сроки твои и приказы — ни о чем. Ты бы хоть что-то сделал, кроме постановки сроков и раздачи поручений? У тебя рукожопость такая, что в пору инвалидность оформлять
Легушев только глотал воздух.
— Я, так понимаю, уволен? — спросил Аркадий. — Я свободен, как Африка?..
Начальник молчал.
Затем тряпкой, смоченной в керосине, Аркадий вытер руки и вдруг бросил ветошь в Легушева — целил в лицо, но попал куда-то в область сердца. После развернулся и пошел в баню — следовало до закрытия отдела кадров успеть написать заявление и забрать трудовую книжку.
— Вы видели, вы видели?.. Хулиган! Я заявление в милицию напишу!
Но никто не признался в увиденном. А после Легушев сообразил не то сам, не то с подачи отца, что не следует этот случай афишировать. Что, впрочем, не помешало новости разойтись по заводу. И уж в этих слухах, которые разошлись по курилкам, тряпка попадала в лицо.
Уволили его, разумеется, без отработки, выдали расчет в кассе. Обходной лист, именуемый «бегунком», удалось подписать за рекордные сорок минут. Слава летела впереди Аркадия, его ждали.
И, кажется, никогда ранее Аркадий не чувствовал себя таким сильным как в тот день.
Был бы Легушев простым замом начальника цеха или начальником бюро, кем-то вышедшим из низов — все бы обошлось. Как боксеров на ринге, их бы развели по разным углам завода. Спрятали друг от друга до поры, до времени.
Но с прошедшим всю карьерную лестницу от рабочего такого бы конфликта и не вышло бы. Такие не то что шпильку нарежут — вместо токаря станут за станок. А Легушев был от номенклатурной плоти и крови. И резкость Лефтерова вполне тянула на антисоветчину.
Старик, помнящий Лефтерова, конечно, мог бы осадить сынка секретаря обкома. Но останавливать молодого начальника цеха — значило мешать ему зарваться, совершить вовсе феноменальную глупость.
К тому же, с уходом Лефтерова шансы попасть в беду у Легушева только росли.